- Кажется, отец? - сказала она немного погодя, и побежала навстречу своему бедному Бобу.
Боб вошел в своем неразлучном "носопряте", - и хорошо, что на этот раз с ним не разлучался. Подогретый в камельке чай поднесла ему чуть не вся семья, наперерыв. Оба маленькие Крэтчита вскарабкались ему на колени, и каждый прижался щечкой к его щеке, словно выговаривая: "Не думай об этом, папенька!… Не огорчайся".
Боб был очень весел, похвалил работу жены и сказал, что вероятно она поспеет раньше воскресенья?
- Воскресенья! Стало быть, ты наведывался сегодня туда, Роберт? - спросила жена.
- Да. Мне очень жаль, что тебя не было… место отличное - всё зелень кругом… Впрочем, ты еще увидишь… я ему обещал, что буду ходить к нему гулять по воскресеньям… Бедный мой, милый мой ребенок! - крикнул Боб.
И без удержу залился слезами…
Торопливо вышел он из комнаты и поднялся в верхнее жилье, освещенное и убранное цветами по-праздничному. Против кровати мертвого ребенка стояло кресло и - казалось, только что только встал с него кто-то. Боб присел, в свою очередь, посидел и встал, встал, поцеловал холодное, милое личико и спустился вниз…
Быстро-быстро умчал Скруджа из этой комнаты призрак и нигде не останавливался, пока сам Скрудж не сказал:
- Постойте!… вот двор и дом, давно мне знакомые… позвольте мне посмотреть - чем я должен быть?
Призрак остановился; но рука его была вытянута по другому направлению.
- Да ведь вот где дом, - заметил Скрудж, - зачем же вы меня маните дальше?
Неумолимый палец призрака не изменял своего положения. Скрудж поспешно побежал к окну своей конторы и заглянул внутрь: контора и осталась конторой, - только не его. И меблировка была другая, и в креслах сидел не он. Призрак всё указывал рукою куда-то…
Скрудж совсем потерял голову и перенесся со своим вожатым к какой-то железной решетке. Еще не переступая за нее, он оглянулся кругом… кладбище! Тут-то, вероятно, и лежит, под несколькими футами земли, тот несчастный, чье загадочное имя Скрудж сейчас же узнает. Ей-Богу, хорошенькое было место: кругом стены соседних домов: по земле дерн и сорные травы; могил - могил столько, так утучнили они землю, что тошно становится… Славное местечко!…
Дух показал на одну могилу - Скрудж подошел к ней и прочел:
"Эвэнезер Скрудж".
- Так это я себя-то видел на смертной кровати? - крикнул Скрудж, упав на колени.
Дух указал пальцем на него и на могилу, потом - на могилу и на него.
- Нет, дух, нет-нет-нет!
Палец духа будто застыл в одном и том же положении.
- Дух! - вскрикнул Скрудж, вцепившись в платье призрака, - выслушайте меня: я уже не тот человек, не буду тем человеком, каким был до встречи с вами… Зачем же вы мне показываете всё это, если для меня уже нет надежды?
В первый раз шевельнулась рука призрака.
- Добрый дух! - продолжал Скрудж, лежавший ничком, - походатайствуйте за меня, смилуйтесь надо мною. Удостоверьте меня, что я могу переиначить все эти образы, если переиначу мою жизнь?
Призрак благосклонно махнул рукой.
- Ото всего сердца буду чтить я святки, и буду ждать их круглый год. Буду жить в прошлом, в настоящем и в будущем: все вы три духа дали мне незабвенные уроки… О! скажите мне, что я могу стереть эту надпись с могильного камня?
Скрудж отчаянно ухватился за руку призрака: рука выскользнула было, но Скрудж сдавил ее, как клещами; однако же призрак всё еще был сильнее Скруджа, и оттолкнул его.
Подняв обе руки в последней мольбе об изменении своей участи, Скрудж заметил, что одежды духа становятся тоньше и тоньше, и сам дух постепенно преображается, и преобразился в занавесный столбик постели.
Пятая строфа
Действительно - это был занавесный столбик. Да. И столбик над собственной постелью Скруджа, и даже в собственной спальне Скруджа. Перед ним был целый день - оправиться и переменить образ жизни.
- Буду жить в прошлом и в настоящем… - повторил Скрудж, соскакивая с постели. - Врезались мне в память три духовные урока. О, Джэкоб Мэрлей! Да святится праздник Рождества Христова.
- Не сняты они, не сняты! - продолжал Скрудж, обнимая с рыданием постельные занавески. - И кольца целы… И всё, что я видел, - греза!…
Он мял и переминал платье, сам не понимая - что делает.
- Боже мой! - говорил он, схватив в обе руки чулки и становясь с ними в позу Лаокоона, оплетенного змеями. - Господи! я легче пуха, счастливее бесплотного духа, веселее школьника, пьянее вина!… С праздником! Всех имею честь поздравить с праздником!… Эй! кто там! Ау!… Го-го-го!…
Одним прыжком перескочил он из спальни в гостиную и остановился в ней, запыхавшись.
- Вот и кастрюлька с кашицей! - кричал он. - Вот и дверь, сквозь нее же проник призрак Мэрлея! Вот и уголок, где сидел нынешний Сочельник! Вот и окошко, откуда я следил за грешными душами: всё на месте, всё в порядке… Ха-ха-ха-ха!
И это было так… Для человека, не смеявшегося столько лет, этот смех был торжественно великолепен, был родоначальником нескончаемых покатов со смеха.
- Не знаю я - какое у нас сегодня число? - продолжал Скрудж. - Не знаю - сколько времени провел я между духов. Ничего не знаю: я просто ребенок… И как бы мне хотелось быть маленьким ребенком… Эй, гэй, гой, гэй!…
Его восторг был умерен церковными колоколами, перезванивавшими во все тяжкие:
"Дини-дини дон-бум, бум! Динь динь дон, бум, бум, бум! Дон, динь-дон, бум"!
- Отлично! Отлично! - покрикивал Скрудж; подбежал к окошку и глянул на улицу. Не было ни изморози, ни тумана: был ясный, свежий денек, один из тех, что веселят и укрепляют, и гонят кровь по жилам в "плясовую". Золотое солнце; голубое небо; колокольный трезвон… - Отлично! Отлично!…
- Какой сегодня день? - крикнул Скрудж из окошка какому-то вероятно на него же заглядевшемуся мальчишке.
- Что? - спросил изумленный мальчик.
- Какой сегодня день, голубчик? - повторил Скрудж.
- Сегодня? - еще раз спросил мальчик. - Да сегодня - Рождество.
- Рождество! - подумал Скрудж. - Стало быть, я его не потерял. Духи устроили всё в одну ночь. Они всё могут сделать - кто же в этом сомневается? - всё могут…
- Эй-эй, любезный?
- Ну, что? - ответил мальчик.
- Знаешь ты мясную лавку на углу второй улицы?
- Конечно.
- Умный ребенок! - заметил про себя Скрудж. - Ребенок замечательный… Не знаешь ли ты: продана, или нет, индейка - не маленькая, а которая побольше?
- А! Это такая, что с меня будет?
- Восхитительный ребенок! - прошептал Скрудж. - С ним и разговаривать любо… Ну, эта самая, котеночек ты мой!
- Не продана еще.
- В самом деле?.. Пойди же - купи.
- Шутник! - ответил мальчик.
- Нет, - сказал Скрудж, - я говорю не шутя. Купи и скажи, чтобы принесли ко мне. Я дам адрес - куда ее отнести. Захвати с собою какого-нибудь мальчика из лавки, и вот - тебе шиллинг. Если ты через пять минут вернешься с покупкою, я тебе дам еще.
Мальчишка полетел необгонной стрелой.
- Я эту индейку пошлю к Бобу Крэтчиту, - шептал Скрудж, потирая руки и смеясь, - он и не узнает - от кого? Она вдвое толще Тини-Тима… я уверен, что Боб поймет эту шутку…
Он написал адрес несколько дрожавшею рукой и сошёл вниз, на встречу приказчика из мясной лавки. Ему бросился в глаза дверной молоток.
- Всю мою жизнь буду я любить тебя! - сказал Скрудж, погладив молоток. - И до сих пор я не замечал его!… А какое честное выражение во всей его физиономии… Ох ты мой добрый, мой изящный молоток! А вот и индейка!… Эдакая-то вы! Эге-ге-ге-ге! "С праздником имеем честь поздравить"!..
И точно - была себе индейка!…
Не верю я, чтобы это пернатое держалось когда-либо на ногах, они подломились бы под ним, как сургучные палочки.
- Да ведь вот что: вам не снести ее в Кэмден-Тоун, - сказал Скрудж, - надо взять кэб.
Всё это было проговорено со смехом; со смехом же, с веселым смехом, расплатился Скрудж и за индейку и за кэб, со смехом дал деньги мальчику и, задыхаясь и смеючись до слез, упал в свое кресло.
Потом он выбрился, оделся в лучшее свое платье и вышел прогуляться по улицам. На улицах была густая толпа; Скрудж глядел на всех самодовольно, заложил руки за спину, так самодовольно, что трое-четверо прохожих зевак не удержались и приветствовали его словами: "Здравствуйте, господин! С праздником имеем честь поздравить"!
Не успел он пройти несколько шагов, как навстречу ему попался тот изящный джентльмен, что накануне приходил к нему в контору с вопросом: "Скрудж и Мэрлей, кажется"? Скрудж смутился было; но тотчас же оправился и сказал, взяв почтенного джентльмена за обе руки:
- Как вы поживаете, сэр? Надеюсь, что вчера, к чести вашей, выдался денек? С праздником позвольте вас поздравить, сэр!
- Мистер Скрудж?
- Да. Боюсь, что это прозвище не совсем для вас приятно? Позвольте мне извиниться: не будете ли вы так добры, что… - (Скрудж сказал почтенному джентльмену несколько слов на ухо.)
- Господи! неужели? - спросил, задыхаясь джентльмен. - Любезный мой мистер Скрудж, вы говорите не шутя?
- Безо всяких шуток! - отвечал Скрудж. - Я уплачиваю старый долг, если милость ваша будет - принять?…
- Милостивый государь! - перебил Скруджа собеседник, дружески тряся его за руку, - я не знаю, как и хвалить такое великое…
- Ради Бога, ни слова более! - остановил его Скрудж. - Заходите ко мне… ведь вы зайдете, не правда ли?
- О! безо всякого сомнения! - вскрикнул убедительно старый господин.
- Благодарю, - сказал Скрудж. - Я вам бесконечно обязан, и тысячу раз приношу мою благодарность. Прощайте.
Зашел он в церковь; пробежал по улицам; раздал мальчикам несколько легких щелчков по головам; изумился приятности своей прогулки, а пополудни направил стопы к дому племянника.
Раз двенадцать прошел он мимо знакомой двери и не решался войти. Наконец осмелился и постучался.
- Дома хозяин, голубушка? - спросил Скрудж у служанки. - Какая же ты хорошенькая, ей Богу!…
- Дома, сэр!
- Где же, милашка?
- В столовой, сэр, с мистрисс… Если позволите, я вас провожу.
- Спасибо: он меня знает, - ответил Скрудж, налегая на ручку замка. - Я и сам войду.
Приотворил дверь и просунул в нее голову.
Юная чета осматривала накрытый по-праздничному стол…
- Фред! - произнес Скрудж.
- Господи мой боже! - как вздрогнула нареченная его племянница! Скрудж и позабыл, как она сидела в кресле, положив ноги на табурет: иначе он не осмелился бы войти так нечаянно.
- Господи! - вскрикнул Фред, - да кто же это там?
- Я, я, твой дядя Скрудж… Обедать пришел… можно войти?
Вот был вопрос! Фред чуть-чуть ему руки не вывихнул, втаскивая его в столовую. Через пять минут Скрудж был как дома. Ничего не могло быть радушнее приема его племянника и племянницы. Точно также поступили, когда прибыли и Топпер, и полненькая сестрица, и все прочие гости. Какое, удивительное общество, какая удивительная игра в фанты, какое у-ди-ви-тель-ное веселие.
На другой день Скрудж рано пришел в свою контору, - о! раным-рано… Ему только и хотелось - прийти раньше Боба Крэтчита и уличить его на месте преступления.
Так ему и удалось! Часы прозвонили девять - Боба нет; девять с четвертью - всё нет Боба. Боб опоздал восемнадцать минут с половиною. Скрудж сидел в растворенной двери, чтобы лучше видеть, как Боб опустится в свой колодезь.
Еще не растворяя двери, Боб снял шляпу и носопрят; а потом, во мгновение ока, очутился на своем табурете и так пустил перо по бумаге, как будто хотел догнать улетевшие девять часов.
- Эй, господин! - крикнул Скрудж, попадая по-возможности верно в свой прежний тон. - Что так поздно?
- Мне очень неприятно, сэр! - сказал Боб. - Я немножко опоздал.
- Опоздали! - продолжал Скрудж. - Мне действительно кажется, что вы опоздали. Пожалуйте-ка сюда…
- Раз в году, сэр! - заметил робко Боб, вылезая из своего колодезя. - Больше не случится… Загулял я вчера немножко, сэр!…
- Это всё хорошо, - сказал Скрудж, - но я должен вам, любезный друг, заметить, что не могу терпеть таких беспорядков. А следовательно, - прибавил он, вскочив с табурета и толкнув под бок Боба так, что он отлетел к своему колодезю, - следовательно - я желаю прибавить вам жалованья.
Боб задрожал и протянул руку к линейке. Было мгновение, когда он хотел ударить линейкой Скруджа, схватить его за шиворот и позвать людей, чтобы на Скруджа надели горячечную рубашку.
- С веселым праздником, Боб! - проговорил важно Скрудж и дружески потрепал своего приказчика по плечу. - С более веселым, чем когда-либо. Я прибавлю вам жалованья и постараюсь помочь вашей трудолюбивой семье. Сегодня мы поговорим о наших делах за рождественским стаканом бишофа, Боб!
Скрудж не только сдержал слово, но сделал гораздо - гораздо более, чем обещал.
Для Тини-Тима (он разумеется, и не думал умирать), Скрудж сделался истинно вторым отцом.
И стал Скрудж таким хорошим другом, таким хорошим хозяином и таким хорошим человеком, как всякий гражданин всякого доброго, старого города в добром, старом свете. Нашлись господа, что подсмеивались над подобною переменою, да Скрудж им позволял подсмеиваться и даже ухом не вел.
В отместку этим господам, он и сам смеялся - от полноты души.
С духами прекратил он всякие сношения; но зато завел с людьми и дружески готовился каждый год встретить с ними святки, и все отдавали ему полную справедливость, что никто так весело не встречал праздников.
Если бы то же говорили о вас, обо мне, о всех нас… А затем, как выражался Тини-Тим: "Да спасет всех нас Господь, - всех, сколько нас ни на есть!"
1843
Примечания
1
Игра в жмурки составляет к Англии необходимую принадлежность сочельника и вообще всех святок.
2
Т. е. представителей всевозможных цехов и гильдий.
3
Пуризм - стремление к чистоте нравов.
4
Балка (бревно), располагающаяся посередине дома и являющаяся основой крепления крыши и всего дома (примечание редактора).
5
Т. е. "Сэр Роберт де Коверлей"; национальная песня, едва ли переводимая как - положим - наша "камаринская".
6
Некоторые подробности рассказа Ч. Диккенса выпущены нами, потому что на них лежит непонятный, непередаваемый большинству читателей, чисто лондонский колорит. От этого выпуска, по крайнему нашему убеждению, рассказ теряет немного… разумеется для святой Руси.
7
Кэб - нечто вроде кабриолета, т. е. двухколесной таратайки, или тележки.