Так уж случилось, что читатели мало знают о первоначальном авторском замысле романа "Мастер и Маргарита". Да и родилось-то это название перед самым завершением работы – в конце 1937 года. До этого роман имел несколько своеобразных названий, но сам Булгаков чаще всего именовал его просто "романом о дьяволе". И это действительно соответствовало содержанию произведения, ибо всё происходящее в нём так или иначе было связано с появлением в "красной столице" в высшей степени странного "незнакомца".
Булгаков работал над своим "закатным романом" более 12 лет, неоднократно его переписывал. Многие черновики, к сожалению, безвозвратно утрачены, но оставшийся архив писателя – огромное рукописное богатство. Первые наброски, варианты и редакции романа представляют огромный интерес. Самые первые рукописи более созвучны авторскому замыслу, поскольку они не были ещё подвержены самоцензуре ни первичной, ни последующей.
Для восполнения пробела в публикациях творческого наследия Булгакова и подготовлена эта книга. В неё вошла первая полная рукописная редакция "романа о дьяволе" "Великий канцлер" и другие черновые варианты. Почти все материалы публикуются впервые.
Содержание:
"Рукописи не горят" 1
Великий канцлер 5
Приложения 43
Михаил Булгаков
Великий канцлер
"Рукописи не горят"
Эта цитата из романа Михаила Афанасьевича Булгакова "Мастер и Маргарита", которую я вынес в заглавие вступительной статьи, стала крылатой фразой. Она вошла в наш обиход естественно и быстро, подкупив ёмкостью и точностью, так свойственными всему творчеству Мастера. Но очень скоро мы начали постигать её многозначительность и глубину. Изречение древних "Ars longa, vita brevis" [ ], пройдя через века и границы, трансформировалось в чисто русскую стилистику: истинное Творение переживает своего Творца.
"Рукописи не горят" – этими словами я хочу начать свой рассказ об "одном-единственном литературном волке" и его "романе о дьяволе". Именно так называл Булгаков самого себя и свой роман "Мастер и Маргарита".
Итак, "за мной, читатель".
"Роман о дьяволе"
Интерес к творчеству выдающегося русского писателя Михаила Афанасьевича Булгакова стремительно растёт и в нашей стране, и за рубежом. В последние годы состоялось знакомство читателей со многими его произведениями, дневниками, письмами. Вышло много книг, брошюр и статей с разбором известных сочинений художника. С трудом, но всё-таки создаётся летопись его жизни. Публикуется различная мемуарная литература, дневники и воспоминания современников. Поток разнообразных изданий о популярном писателе особенно усилился в юбилейный 1991 год – год столетия со дня рождения М. А. Булгакова. Важно отметить и такой факт: произведения писателя, выпускаемые огромными тиражами, расходятся мгновенно. Это свидетельство не только яркого художнического таланта Булгакова, но и неоспоримое доказательство актуальности его творчества. Булгаков – один их самых читаемых авторов в нашей стране.
И всё же справедливости ради надо заметить, что глубокое исследование объёмного, многообразного, чрезвычайно сложного в своей многоплановости творческого наследия писателя только ещё начинается. Достаточно указать на недавно вышедший пятитомник его сочинений, в который включена лишь часть произведений писателя. По существу – это сборник избранных произведений Булгакова. Это и неудивительно, поскольку ещё не закончена работа по выявлению и атрибуции многих его очерков, рассказов, фельетонов, не говоря уже о статьях, письмах и других материалах. Не опубликованы до сих пор такие работы, как пьеса "Сыновья муллы", либретто к опере "Дружба народов" и другие. Неизвестно местонахождение принципиально важных рукописей – части текста последней редакции романа "Мастер и Маргарита", заключительной части романа "Белая гвардия", нескольких тетрадей дневников Е. С. Булгаковой…
Но я хотел бы обратить особое внимание на то, что до настоящего времени остаётся неопубликованной большая часть редакций и вариантов почти всех произведений Булгакова. Это – наиболее убедительное свидетельство того, что огромное рукописное богатство, оставленное нам писателем, ещё не изучено. Разве можно, например, дать объективную оценку мировоззренческих взглядов писателя по опубликованному варианту романа "Мастер и Маргарита", если неизвестными остаются многочисленные предыдущие редакции и варианты? И как в этой ситуации можно проследить, например, за изменением сюжетной линии романа, над которым автор работал двенадцать лет? На эти и множество других вопросов нельзя дать достаточно убедительный ответ без тщательного исследования и сопоставления всех редакций и вариантов романа. А между тем чаще всего на основе именно этого главного произведения вырабатываются те или иные суждения о творческой и жизненной позиции писателя. Эти тривиальные замечания уместны по той хотя бы причине, что Булгаков относится к той категории художников, творчество которых вызывает ожесточённые споры не только среди исследователей его творчества, но и в широком кругу читателей.
Следует также указать в связи с этим на одну важную черту творчества Булгакова: первые наброски, варианты и редакции произведений писателя зачастую представляют не меньший творческий интерес, нежели тексты, которые принято считать каноническими по дате их написания, то есть завершающими работу над сочинением. Самые первые рукописи Булгакова по своему содержанию, как правило, более созвучны авторскому замыслу, поскольку они не были ещё подвергнуты самоцензуре – ни первичной, ни последующей.
Для восполнения существенного пробела в издании творческого наследия Булгакова и подготовлена эта книга – "Великий канцлер".
Выбор именно этого названия объясняется прежде всего тем, что так озаглавлен первый достаточно полный и завершённый автором рукописный текст, значительно отличающийся по структуре и содержанию как от первоначальных черновых вариантов 1928-1929 годов, так и от последующих редакций романа. Кроме того, по нему можно проследить изменения в сюжетной линии романа.
К написанию "романа о дьяволе" – так чаще всего условно называлась автором рукопись романа, получившего в ноябре 1937 года окончательное наименование "Мастер и Маргарита", – Булгаков приступил в 1928 году. Именно в этом печально знаменитом году, после запрещения пьесы "Бег", окончательно выяснилось его положение как писателя: творчество его не принималось, осуждалось, признавалось враждебным новому строю. Ему предлагалось "перестроиться", то есть превратиться в писателя "услужающего". Предложения подобного рода он отвергал, а это вызывало недовольство не только у высокого руководства и его окружения, но и у той массы чиновников, писателей и критиков, которые "услужение" почитали за норму. Для них Булгаков был живым укором. Поэтому травля писателя в этот период приобрела характер неистовой и грязной брани. После отрицательной оценки творчества Булгакова И. В. Сталиным в феврале 1929 года (правда, с оговорками, которые не меняли сути отрицательного "заключения" вождя) травля писателя в прессе ещё более усилилась и приняла характер официальный. Не имея возможности подробно описать сложившуюся вокруг писателя в тот период атмосферу, мы ограничимся лишь некоторыми примерами, которые неизвестны широкому читателю.
Изощрялись в выпадах против Булгакова не только политические деятели и чиновники, литераторы и критики, но старались вовсю и "поэты", сатирики и прочие. Так, небезызвестный поэт-сатирик А. М. Арго в своей новогодней пародии "Сон Татьяны" ("Вечерняя Москва", 30 декабря 1928 года) поместил такие "безобидные" строки:
И дальше грезится Татьяне
Виденье сквозь полночный мрак:
Трусит верхом на таракане
Гробово-островный Булгак.
Ещё более "известный" писатель и драматург Ф. Ф. Раскольников, возглавлявший в те годы журнал "Красная новь", напечатал в той же газете 5 января 1929 года "перспективы" работы журнала, в которых, в частности, говорилось: "Во всех своих отделах "Красная новь" будет вести непримиримую борьбу с обострившейся правой опасностью и с усилившимся натиском буржуазных тенденций и антипролетарских настроений. В одном из очередных номеров журнала будет напечатана критическая статья, вскрывающая реакционный творческий путь такого типичного необуржуазного писателя, как Михаил Булгаков".
Помимо бесчисленных ругательных публикаций в прессе имя Булгакова постоянно склонялось на различных заседаниях, совещаниях, собраниях.
Кстати, особое рвение в травле Булгакова проявляли драматурги, видевшие в нём опаснейшего творческого соперника. Один из них – В. М. Киршон не упускал ни одной возможности, чтобы не нанести удар по Булгакову. Так, 3 июня 1929 года в "Вечерней Москве" он писал: "Сезон 1928/29 года не был блестящ, но – думается мне – весьма поучителен. Прежде всего, отчётливо выявилось лицо классового врага. "Бег", "Багровый остров" продемонстрировали наступление буржуазного крыла драматургии". И тут же, в этом же номере газеты, эту "мысль" Киршона развивал мечтавший о лаврах лучшего драматурга страны Ф. Ф. Раскольников, занявший к тому времени кресло начальника Главреперткома (незадолго до этого именно Булгаков разгромил его пьесу "Робеспьер" на творческом диспуте). Раскольников определил место театра как "важнейшего орудия классовой борьбы" и назвал огромным достижением минувшего сезона тот "сильный удар, нанесённый по необуржуазной драматургии закрытием "Бега" и снятием театром Вахтангова "Зойкиной квартиры". Любопытным является высказывание и ещё одного критика и драматурга, позднее занявшего пост начальника Главреперткома, – О. С. Литовского, травившего Булгакова в течение нескольких лет. Он категорически утверждал, что "в этом году мы имели одну постановку, представлявшую собой злостный пасквиль на Октябрьскую революцию, целиком сыгравшую на руку враждебным силам: речь идёт о "Багровом острове" ("Известия", 20 июня 1929 года).
На этом, видимо, цитирование из альбома вырезок газетных и журнальных статей и других материалов, собранных самим писателем, следует прекратить. Замечу лишь, что к этому времени все пьесы Булгакова были запрещены, ни одной строчки его не печатали, на работу никуда не принимали. И в заграничной поездке также было отказано. Повеяло страшным холодком…
Потрясённый содеянным над ним моральным террором, писатель начал осмысливать своё положение в условиях, которые казались ему выходящими за рамки разумного человеческого общежития. И в результате мучительных размышлений Михаил Афанасьевич пришёл к выводу о необходимости продолжить писательскую работу. Он приступил к разработке новой темы, которая была не менее острой и опасной, чем прежняя, а именно – к теме судьбы творческой личности, не потерявшей в условиях тирании человеческого облика и способности выражать и отстаивать свои идеи и взгляды. Булгаков принял вызов "оппонентов" и решил дать им достойный ответ: он начал писать роман о той действительности, которую наблюдал.
Конечно, не только разыгравшаяся травля послужила для писателя толчком к началу столь огромной и ответственной работы. Имеется много косвенных свидетельств, указывающих на стремление Булгакова создать большой философско-психологический роман. Известно, например, что он проявлял большой интерес к трудам Н. Бердяева, С. Булгакова, П. Флоренского и других русских философов. Одновременно накапливал материал о важнейших текущих событиях, о крупных личностях своего времени. Очень внимательно следил за развивающимся богоборческим движением. Характерна следующая его запись в дневнике от 5 января 1925 года: "Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера "Безбожника", был потрясён. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее: её можно доказать документально – Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Этому преступлению нет цены". В течение нескольких лет Булгаков собирал материал по этой теме, и несомненно он был использован при написании романа.
На определённые размышления могло навести писателя и любопытнейшее письмо, которое он получил в декабре 1928 года за подписью "Виктор Викторович Мышлаевский". В нём говорилось: "Помня Ваше симпатичное отношение ко мне и зная, как Вы интересовались одно время моей судьбой, спешу сообщить Вам свои дальнейшие похождения после того, как мы расстались с Вами. Дождавшись в Киеве прихода красных, я был мобилизован и стал служить новой власти не за страх, а за совесть… Мне казалось тогда, что большевики есть та настоящая власть, сильная верой в неё народа, что несёт России счастье и благоденствие, что сделает из обывателей и плутоватых богоносцев сильных, честных, прямых граждан… Но вот медовые месяцы революции проходят. НЭП. Кронштадтское восстание. У меня, как и у многих, проходит угар и розовые очки начинают перекрашиваться в более тёмные цвета… Общие собрания под бдительным инквизиторским взглядом месткома. Резолюции и демонстрации из-под палки. Малограмотное начальство, имеющее вид Вотяжского божка и вожделеющее на каждую машинистку. Никакого понимания дела, но взгляд на всё с кондачка. Комсомол, шпионящий походя с увлеченьем… И ложь, ложь без конца… Вожди? Это или человечки, держащиеся за власть и комфорт, которого они никогда не видали, или бешеные фанатики, думающие пробить лбом стену. А сама идея!? Да, идея ничего себе, довольно складная, но абсолютно не претворимая в жизнь, как и учение Христа, но христианство и понятнее и красивее. Так вот-с. Остался я теперь у разбитого корыта. Не материально. Нет. Я служу и по нынешним временам – ничего себе… Но паршиво жить ни во что не веря. Ведь ни во что не верить и ничего не любить – это привилегия следующего за нами поколения, нашей смены беспризорной". Весьма примечательно, что Булгаков хранил это письмо многие годы, а Елена Сергеевна сохранила его в архиве.
Так постепенно формировался материал для большого произведения. Видимо, гнев Булгакова на окружающую действительность, вернее, на её творцов был столь велик, что он в своём романе главным героем сделал Сатану. Более того, Сатана является в Москву для ознакомления с происходящим в этой "красной столице" и осуществления каких-то действий. Правда, Булгаков перенёс события на 1943 год, но виновником тому был Нострадамус, определивший неизбежность катаклизмов в этот период времени.
Уже много лет ведётся спор по очень важному вопросу – о количестве редакций романа. М. О. Чудакова насчитала восемь редакций (См. "Записки отдела рукописей", вып. 37), но Л. М. Яновская недавно опровергла это мнение: она полагает, что их – шесть! (Октябрь, 1991, №5). Если учесть, что эти исследователи изучают творчество писателя около трёх десятков лет, то у почитателей таланта Булгакова может возникнуть мысль о существовании ещё одной загадки в булгаковедении.
Не вдаваясь в нюансы возникшего спора, я попытаюсь в максимально упрощённом виде и последовательно, опираясь на факты, изложить суть проблемы.
Абсолютно точной даты начала работы над "романом о дьяволе" пока не установлено. Сам автор датирует время написания романа по-разному: 1929-1931, 1928-1937 (дважды), 1929-1938. Тщательный анализ рукописей первых редакций романа и их сопоставление с другими архивными материалами писателя показывают, что уже весной 1929 года работа над романом (по первоначальному замыслу) была завершена. Но об этом будет сказано ниже. Замечу лишь, что по совершенно непонятным причинам листы рукописей первых редакций, где обычно автор проставлял даты начала и окончания работы, – уничтожены. Сделал ли это сам автор – установить не удалось.
Итак, обратимся непосредственно к рукописям романа. Но перед этим коснёмся вопроса о его сожжении самим писателем, иначе трудно будет объяснить происхождение нескольких редакций и вариантов.
В каком виде существовал в то время роман, что именно уничтожил Булгаков – доподлинно не известно. Ни Л. Е. Белозёрская, ни Е. С. Булгакова не оставили нам точных сведений по данному вопросу, т. к. не были свидетелями этого трагического события. Вероятно, не было и других очевидцев, иначе информация наверняка просочилась бы. Следовательно, единственным достоверным источником сведений о случившемся могут быть свидетельства самого автора. Обратимся к ним, соблюдая их хронологию.
В знаменитом обращении к "Правительству СССР" 28 марта 1930 года Булгаков писал: "Ныне я уничтожен… 18 марта 1930 года я получил из Главреперткома бумагу, лаконически сообщающую, что не прошлая, а новая моя пьеса "Кабала святош" ("Мольер") к представлению не разрешена.
Скажу коротко: под двумя строчками казённой бумаги погребены – работа в книгохранилищах, моя фантазия, пьеса, получившая от квалифицированных театральных специалистов бесчисленные отзывы – блестящая пьеса.
…Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие и все будущие. И лично я, своими руками, бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа "Театр".
Все мои вещи безнадёжны".
Из этого отрывка ясно видно, что три свои произведения Булгаков уничтожил в дни между 18 и 28 марта 1930 года. Кстати, косвенным подтверждением тому, что ранее этого срока Булгаков не уничтожал свои рукописи, может служить его письмо брату в Париж от 21 февраля того же года, в котором есть такие строки: "Я свою писательскую задачу в условиях неимоверной трудности старался выполнить, как должно. Ныне моя работа остановлена. Я представляю собой сложную… машину, продукция которой в СССР не нужна. Мне это слишком ясно доказывали и доказывают ещё и сейчас по поводу моей пьесы о Мольере". Едва ли Булгаков написал бы такие слова после уничтожения рукописей. Вместе с тем он чувствовал надвигающуюся скорую беду, и последняя ниточка к спасению – пьеса "Кабала святош", по его предчувствию, должна была вот-вот оборваться. "Одна мысль тяготит меня, – сообщает он в том же письме, – что, по-видимому, нам никогда не придётся в жизни увидеться. Судьба моя была запутанна и страшна. Теперь она приводит меня к молчанию, а для писателя это равносильно смерти… По ночам я мучительно напрягаю голову, выдумывая средство к спасению. Но ничего не видно. Кому бы, думаю, ещё написать заявление?"