Дарья шумно охала, вслух проклинала себя за ротозейство, за то, что оставила в чарусе новенькие резиновые сапоги, день назад подаренные дочерью. И приходится топать босиком, а праздничное штапельное платье доведется стирать, почти не поносивши; что из-за этой окаянной болотной грязи вся она насквозь провоняла тухлятиной и не миновать прямо с дороги на ночь глядя топить баню. В общем, крольчатница, не унимаясь, ворчала до самой своей избы на краю деревни.
Максим, наоборот, считал - все обернулось как нельзя лучше. Приступы куриной слепоты, пусть и не долгие, здорово портили ему настроение. Он чувствовал себя беспомощным, стыдился этой беспомощности, старался скрыть ее от людей. Теперь же, когда он сумел помочь людям в самую трудную для себя пору, ему вдруг открылось; вовсе незачем скрывать свою болезнь, а тем более стыдиться ее. Большинство людей, даже эта ругательница Дарья, имеют отзывчивую душу, так же, как и он, всегда готовы прийти на помощь. И если бы Дарьина внучка не пошла впереди, он сам бы признался, что в сумерках видит плохо, сам попросил бы ее идти первой.
А Алка? Она была вся взбудоражена. Она тоже, как и Дарья, шла босиком - потеряла в чарусе туфли. Но даже и не думала о них.
Хотя Максим и скрывал свою "сезонную" болезнь, Алка еще давно, в школьные годы, знала, что временами на него накатывалась слепота. И теперь, когда он не узнал ее, она сразу поняла, почему так случилось. Поняла и поразилась: какую же надо душу иметь, чтобы на ощупь лезть в болото! Вот уж о себе человек не думал. Это бескорыстие так бескорыстие!
Вспомнилось Алке, как не раздумывая залез Максим на крышу телятника скидывать снег, как ставил плетень. И таким необыкновенно отзывчивым, таким удивительно щедрым на добро открылся Максим перед Алкой - даже сердце у нее зашлось. И если раньше она просто считала Максима интересным парнем, если раньше стремилась зануздать его лишь потому, что он не признавал ее власти, то теперь вдруг прихлынуло к сердцу теплое чувство.
Когда они поравнялись с крайним домом деревни и Дарья вошла в свою калитку, Алка, пройдя еще немного, неожиданно остановилась. Потом повернулась назад, обняла с разгону наскочившего на нее Максима и прошептала ему в ухо:
- Дура я была, дурочка! Прости меня, пожалуйста.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Много огорчений доставили Аришкины интриги Лане, игрушкой в ее руках оказалась Алка, заколебался в своих чувствах Максим. Но для Аришки все это было чем-то вроде тренировки. Она ожидала момента, который дал бы возможность отомстить Александре Павловне и Зинаиде Гавриловне.
При каждой встрече с Аришкой Ивашков методически, настойчиво внушал ей, что падение Куренкова - это результат чьего-то подсиживания. Он не называл фамилий. Но после каждой беседы с ним Аришка накалялась гневом. Она уверилась, что Александра Павловна выжила Куренкова, чтобы самой захватить председательское кресло, а Зинаиде Гавриловне передать свое.
После того как Александру Павловну избрали председателем, не кто-нибудь, а именно она рекомендовала коммунистам выбрать партийным секретарем Орехову. И ясно же, не зря. Фельдшерица давно действовала с ней заодно. Обе они всегда точили зуб на "калинников". А раз Куренков был в дружбе с ней, Аришкой, давал послабления "калинникам" и сам пользовался ивашковским медком для разного доставания-добывания, то удар по Куренкову приходился ударом сразу по многим.
Ей, Аришке, досталось больнее других. Мало того, что рухнула надежда окончательно завоевать Куренкова, стать законной председательской женой, Александра Павловна не захотела оставить ее и конторской техничкой, взяла пожилую колхозницу. Ладно еще, удалось заручиться в районной амбулатории справкой о хроническом радикулите, и опять дали нетяжелую работу - поставили ночной сторожихой на склады.
Техничка - сторожиха, разница вроде невелика. Но разве можно было сравнить работу в конторе, да еще при Куренкове, с ночными дежурствами на складах? Там она всегда была в курсе всех новостей, могла вмешаться в события, нередко направить их так, как хотелось. А тут что? Хоть глаза все прогляди - ни одной живой души возле складов ночью не увидишь. Даже случайная парочка не забредет. Новости разве воробьи могут прочирикать, да и то лишь на заре, когда пора домой уходить.
Нет, не могла Аришка забыть такую обиду! Она возненавидела и Александру Павловну и Зинаиду Гавриловну, следила за каждым их шагом, напряженно высматривала, прикидывала, когда, как и чем посильнее прищемить своих недругов.
Околачиваясь у конторы, Аришка однажды услышала, как Александра Павловна сказала Зинаиде Гавриловне:
- Вечер сегодня такой славный! А на душе что-то пасмурно. - И после паузы добавила: - Впрочем, это "что-то" сорок лет - бабий век…
- У тебя сегодня день рождения? - остановилась Зинаида Гавриловна.
- Да, грустный юбилей.
- Поздравляю! - Зинаида Гавриловна обняла, поцеловала Александру Павловну. - И уж извини, сбегаю домой, а через час, хочешь или не хочешь, в гости к тебе приду, чтобы ты не грустила…
- Верно, приходи! - оживилась Александра Павловна. - Никогда я свой день рождения не отмечала, а сегодня уж отпразднуем. Бутылка шампанского в запасе есть, радиолу послушаем.
Председательница и фельдшерица ушли. Аришка проводила их каверзным взглядом. Примостившись на крылечке конторы, лузгая семечки, она стала наблюдать за домом председательницы.
Муж Александры Павловны уже четвертую зиму учился в Новосибирске, в высшей партийной школе. Детей у них не было. Считай, жила вдовой, как и Зинаида Гавриловна. Аришка, прикидывая на свой аршин, не больно верила в то, что именины они отпразднуют вдвоем с фельдшерицей. Пожаловалась же, что тоскливо на душе. А вдове от вдовы разве прибудет веселья?
Через час со свертком в руке прошла мимо Зинаида Гавриловна. Видимо, несла что-то в подарок. Может, и выпивку прихватила, чтобы не ограничиваться тем шампанским. Потом на улице показалась легковушка. И не к конторе подкатила, а остановилась у дома председательницы. Из машины вышли двое незнакомых мужчин, направились в калитку.
"Ага! - злорадно встрепенулась Аришка. - Вот и гостюшки пожаловали". Она стряхнула с колен шелуху, поднялась с крылечка. Прижав руки к пояснице, будто опять случился приступ радикулита, медленно побрела по улице, стараясь заглянуть в окна председательского дома.
Будь потемнее, Аришка не постеснялась бы забраться и в палисадник, подкрасться к окошкам вплотную. Но сумерки еще не начали сгущаться, поневоле приходилось вести наблюдение с улицы.
Гости, впрочем, не долго пробыли в доме. Две минуты спустя они вернулись к машине. С ними вышли и Александра Павловна с Зинаидой Гавриловной. Председательница села в машину, фельдшерица осталась у калитки.
До Аришки донеслось:
- Похозяйничай, Зина. Через час-полтора я непременно вернусь.
- Ладно, Саша. Пока ты ездишь, я еще что-нибудь испеку. Блинчики с вареньем любишь?
Машина ушла. Аришка проводила ее разочарованным взглядом.
Никакой скандальной истории не наклевывалось. По-видимому, председательница уехала по какому-то делу. А когда вернется, к тому времени ей, Аришке, надо будет заступать на дежурство у постылых складов.
А вдруг те дядьки тоже вернутся? Не пешком же председательница обратно потопает. Может, нарочно таки подгадывает, чтобы к потемочкам возвратиться. Видимость создают, что по делу приезжали. "Э-э, нет, меня не проведешь! - рассудила Аришка. - К лешему эти склады, никуда они не убегут".
Она вернулась к конторе, снова уселась на крылечко, стала выжидать.
Некоторое время спустя к конторе подошел зоотехник.
- Тоже за председательницей, поди, явился? - язвительно спросила его Аришка.
- Почему тоже?
- А потому, что за ней уже явились другие, увезли куда-то на ночь глядя…
Зоотехник, по натуре не склонный ко всяким сомнительным шуточкам, глянул на Аришку осуждающе.
- Не трепли чего не следует! - И пошел прочь.
Тогда Аришка вслед ему объявила:
- Председательша-то… в гости и тебя, наверно, ждет!
Зоотехник приостановился, оглянулся недоуменно.
- Чего глаза вылупил? Фельдшерица уже хозяйничает у нее, блины для дорогих гостей печет…
Блины, видимо, мало интересовали зоотехника, неизвестные гости председательницы - тоже. Но то, что Зинаида Гавриловна находится сейчас в доме Александры Павловны, не прошло мимо его ушей.
- Да, с Зинаидой Гавриловной мне тоже нужно поговорить.
И зоотехник направился к дому председательницы.
Аришка вся затряслась от сдерживаемого смеха. Уж больно потешным показалось то, как зоотехник без хозяйки будет вести свой "коровий" разговор с фельдшерицей, которая заводит блины. А если вдруг вернутся те дядьки с председательницей - испортит он им всю музыку. Но когда приступ душившего ее смеха миновал, Аришке взбрела в голову новая мысль: а что, если жену зоотехника подзудить? Не ждать, когда вернется председательница, а теперь вот…
Разве не подозрительным покажется бабе, что муженек ее уединился с вдовой в чужом доме? Может, пожалуй, завариться крутая каша. Тошно придется фельдшерице, да и на председательницу черная тень упадет: зачем дом свой предоставила для тайного свидания?.. Правда, жена у зоотехника не скандальная, но тут может и ее пронять. Ведь у них четверо детей, мал мала меньше, и все равно страшно будет услышать, что от такой семейки стал муженек шухарить с вдовами. Аришка бросилась к жене зоотехника.
- Знаешь, где твой-то? - запыхавшись, спросила она.
- А что случилось? - удивилась та. Не насторожилась, не переменилась в лице, а просто удивленно поглядела на раскрасневшуюся от быстрой ходьбы Аришку.
- Случилось еще или нет - это никто не знает! - отрезала Аришка, рассерженная равнодушием жены зоотехника. - Зато ясно другое: больно ты покладиста, вот муженек-то твой и начал к вдовам подсыпаться…
- Не бреши!
- А чего мне брехать! Не лень, так сходи, сама погляди - любезничает наедине с фельдшерицей у председательши.
- Неправда! - возразила женщина. Но в голосе уже прозвучала нотка тревоги.
- Сходи, сходи! Тогда и знать будешь, что правда, что нет.
- Не пойду я никуда! Сроду моды у нас такой не водилось, чтобы друг другу не доверять.
- Доверяй, да проверяй! - хохотнула Аришка. - Так-то вернее будет. А то останешься со своей четверкой у разбитого корыта.
- Да ты в уме, такое несешь? - лицо у женщины пошло пятнами.
- Кто из нас в уме, кто без ума - опять же проверить надо. - Аришка, видя, что уязвила жену зоотехника достаточно сильно, повернулась и ушла.
Через две-три минуты она с удовлетворением увидела, как растревоженная ею женщина, стыдливо озираясь, направилась к дому председательницы. Вот она открыла калитку, вот поднялась на крылечко.
Аришка, предвкушая бурную сцену, поспешила занять наблюдательную позицию на старом месте - у конторы.
Она ждала: распахнется дверь, на крыльцо вылетит, как ошпаренный, зоотехник, а за ним с бранью - супруга… Аришка заранее давилась смехом.
Но вышло вовсе не смешно.
Когда жена зоотехника открыла дверь в дом председательницы, то, как и предупреждала Аришка, увидела мужа с фельдшерицей. Они сидели за столом. А на столе, празднично накрытом, сверкала серебряной головкой бутылка шампанского.
Женщина, будто ослепленная, закрыла глаза. Потом прижала руку к груди, пошатнулась и молча упала на порог.
Муж кинулся к ней, стал поднимать, но она расслабленно повисла у него на руках. Зоотехник побелел от испуга.
Подбежала Зинаида Гавриловна, проверила пульс - его не было. Дыхания - тоже. Женщина находилась в глубоком шоковом состоянии. Требовался укол, но ни шприца, ни медикаментов под рукой. Приказав зоотехнику, даже прикрикнув на него, чтобы он не стоял ошалело, а спешил к ней за походной аптечкой, в которой есть все, что надо, Зинаида Гавриловна обернула голову женщины полотенцем, смоченным в холодной воде. А другое намочила в горячей, стала растирать грудь, делать наружный массаж сердца. Дыхание появилось, сердце заработало. Но сознание к женщине не возвращалось. Не удалось привести больную в чувство и тогда, когда зоотехник прибежал с походной аптечкой.
В это время вернулась Александра Павловна с теми мужчинами, которые увозили ее. И "газик" был использован в качестве машины скорой помощи.
Аришка, увидев, как зоотехник по-шальному вылетел из дому председательницы, прыснула сначала смехом. Но тут же почуяла что-то неладное. Никто за зоотехником не гнался, не слышалось вслед никакой ругани, а он мчался по улице что есть мочи.
Когда он побежал к дому фельдшерицы и тотчас выскочил оттуда с тем чемоданчиком, с которым Зинаида Гавриловна всегда ездила к больным, Аришка сообразила: дело худо. А когда подъехал "газик" и полуживую жену зоотехника вынесли из дому, Аришка тоже едва-едва не потеряла сознание от страха.
Жена зоотехника умерла в районной больнице, так и не придя в сознание. Это стало известно в Дымелке утром.
Четверо детей остались сиротами. И если никто не знал, отчего случился с женой зоотехника сердечный приступ, стоивший ей жизни, то Аришка-то знала это. Страх терзал ее. Ночь она еще кое-как переспала, надеясь, что в больнице с женой зоотехника отвадятся. Но когда утром по селу разнеслась весть о ее смерти, Аришка уже не в силах была оставаться со своим страхом наедине. Она бросилась за подмогой к Ивашкову.
Ивашков выслушал Аришку, расспросил, слышал ли, знает ли кто о том, как она подзуживала покойницу.
- Никто не знает, одни были! - поклялась Аришка.
- Тогда трусить тебе нечего! Если сама дурой не будешь, не растреплешь… А высунешь язык - пришьют преднамеренное убийство. И тогда… - Он сделал такой жест, будто петлю на ее шее захлестнул.
Аришка побелела.
- Да нет, я сроду не проболтаюсь. Только тебе вот…
- На меня можешь положиться. - Ивашков прошелся по избе, постоял, задумавшись, потом неожиданно сказал: - А вообще лучший вид обороны - наступление. И нам надо наступать! - Глаза у него загорелись угольями. Он взял Аришку за плечи, встряхнул. - Очухайся, баба!.. И смекни: ежели мы эту историю повернем по-своему, то и фельдшерице и председательнице будет каюк. Под суд не отдадут, так с работы непременно вышибут!
- Ой, что ты говоришь! - пролепетала Аришка.
- А то говорю, что пришла пора расквитаться.
- Да как же можно?
Ивашков сел рядом с Аришкой, взял за локоть.
- Слушай да на ус мотай…
И он выложил такой план. Надо написать районному начальству, что фельдшерица давно подманивала зоотехника, а председательница способствовала ей в этом. Даже квартиру свою предоставила для свиданий. Факты налицо: у нее в доме встретились наедине фельдшерица с зоотехником, а жена этого олуха от ревности без чувств грохнулась на порог, потом отдала богу душу. Остальное - недоказуемо.
- Так что для нас, может, лучше, что так все обернулось, - заключил пасечник.
- Ой, неладно как-то ты говоришь, - пробормотала Аришка. - Ведь баба-то умерла. Дети сиротами остались.
- Мертвые - мертвы, им больше ничего не надо, - безжалостно сказал Ивашков. - А у сирот еще остался отец, покряхтит, да вырастит. Наше дело иное: пошатнулись они, так надо пихнуть, чтобы не устояли.
Аришка глядела на Ивашкова в ужасе. До сих пор она считала пасечника не только умным, но и добрым человеком. Не раз он, не скупясь, отделял ей от выручки, полученной при реализации "божьих даров", больше, чем полагается. Не раз выступал против всяких ссор, убеждал "калинников" жить дружнее. Нечего греха таить, когда Куренков убрался из Дымелки, Аришка стала строить свои расчеты на Ивашкова. Да и он тоже не прочь был установить с ней более близкие отношения.
А теперь вот Аришка вдруг увидела: пасечник вовсе бессердечный, страшный человек. При надобности кого угодно растопчет, не пожалеет.
Аришке стало еще страшнее, она вся оцепенела. И, может быть, впервые в жизни в голове у нее пронеслась мысль, что попала она в стаю к хищникам. Евсей тоже не лучше пасечника. Да и она сама стала зверюгой, хотя могла бы…
Что она могла бы - в мыслях не прояснилось, потому что Ивашков прицыкнул на нее:
- Не трясись!.. От тебя требуется всего-навсего одно: подтвердить, что видела, как зоотехник уединился с фельдшерицей, как женушка его отправилась в дом председательницы. И больше ты ничего не знаешь!.. Запомнила? Больше ничего!.. Все остальное тебя не касается.
Ивашков опять пружинисто прошелся по избе, потом грохнул кулаком по столу:
- Решено. Идем в атаку!
Неделю спустя в Дымелку приехали главный врач района, прокурор и председатель райисполкома. Это была комиссия, которая должна была на месте разбирать жалобу Ивашкова на недостойное поведение колхозных коммунистов - фельдшерицы, зоотехника, председательницы.
В правление пригласили и жалобщика и свидетельницу - Аришку. Аришка не хотела идти, настаивала, чтобы разбирались без нее, но Ивашков пригрозил ей: если будет упрямиться или, хуже того, скажет лишнее - тюрьмы ей не миновать. И она пошла.
- Так вы подтверждаете, что зоотехник находился в доме председателя колхоза наедине с фельдшером Ореховой?
- Подтверждаю… Слышала - именины хотели праздновать. А больше ничего не знаю. Не знаю, не знаю! - затряслась Аришка.
- А когда супруга зоотехника пришла, они тоже одни были? Это вам известно?
- Одни… председательша в ту пору уехала.
- Объясните, пожалуйста, куда и зачем вы уезжали, - попросил прокурор.
Александра Павловна сказала, что они с Зинаидой Гавриловной действительно намеревались отметить вдвоем ее день рождения. Но за ней приехали товарищи из леспромхоза, И она отправилась с ними, чтобы показать им локомобиль. Колхоз приобрел этот локомобиль по настоянию Куренкова, но двигатель оказался совершенно нерентабельным у них, а леспромхозу выгоден. Правление решило продать локомобиль.
Зинаида Гавриловна объяснила, что она осталась в доме подруги похозяйничать. А зоотехник сообщил, что зашел на квартиру председательницы, как не раз это случалось, по чисто деловому вопросу, который касался и Александры Павловны и Зинаиды Гавриловны, поскольку она секретарь парторганизации. Вопрос этот был несложный, но срочный. Один горожанин, гостивший в Дымелке, предложил ему кабель, крайне нужный колхозу. Ответ требовался в тот же вечер. Поэтому он и пошел на квартиру, чтобы посоветоваться с Александрой Павловной и Зинаидой Гавриловной - брать или не брать его. Потому что взять - значило стать на путь куренкова, а не взять…
- Понятно. А жена ваша, очевидно, думала иначе?
- У нее было больное сердце. И очевидно…
- Еще один вопрос. В жалобе говорится о недостойном поведении всех вас как коммунистов… Находите вы это возможным опровергнуть?
- Что можно опровергать, если ничего не было! - горячо сказала Александра Павловна. - Поражаюсь я лишь одному, как это у Ивашкова хватило совести написать такое.
- Минутку!.. Давайте поспокойнее, - произнес прокурор. И обратился уже к Ивашкову: - А вы чем-нибудь можете подтвердить так называемое недостойное поведение?
- Само собой… Кое-что известно… - сказал Ивашков, улыбаясь. - Только ведь… Как затрагивать-то женскую честь… - Он скосил глаза на Зинаиду Гавриловну. Она вся напряглась, застыла.
- Говорите лишь о фактах. И честь не затронете тогда больше, чем она была уже этими фактами затронута.