Преподобный отец Макдугалл схватил его за обе руки и затряс их, будто рычаги насоса, затем расчистил кресло и стол, усадил Джеймса и велел принести чай.
- Вы видите перед собой конченного человека, мистер Макдугалл.
Преподобный отец рассвирепел и взъерошил бороду, но, вопреки ожиданиям Джеймса, сдержал себя и не выругался: нет, это всего лишь тяжелый удар, одно из тех испытаний, на смену которым приходит успех. Главное - не вешать нос!
- Комиссия обходится раджу недешево, поэтому я попрошу Темплера сделать в Лондоне все возможное, чтобы канцелярские, путевые, бумажные и почтовые расходы легли на правительство.
- Гммм. Попытайтесь все-таки... Почем знать...
Потрясение от приговора сломило Джеймса: все, что он затеял, казалось теперь бесполезным и даже пагубным.
- Я раскаиваюсь в том, что отказался от своих должностей: ведь можно было остаться хотя бы генеральным консулом...
- Вероятно, британское правительство еще попросит вас подумать...
- К сожалению, как раз сегодня я получил письмо от Кларендона: боясь показаться пристрастным, он не хотел принимать мою отставку до окончания следствия, но теперь... Меня вежливо благодарят за услуги.
Пунцовые пятна мало-помалу бледнели, а несчастное иссеченное лицо постепенно расправлялось. Впрочем, ко всему привыкаешь. Тяжелее было принять позор, но Джеймс не падал духом. Правда, он был уже не тот, что прежде, и под бременем прожитых лет двоедушие Джеймса обрело иные формы.
По утрам раджа вершил правосудие, а затем возвращайся к двум часам в Резиденцию, чтобы наскоро пообедать и погрузиться вместе с Сент-Джоном в нескончаемые шахматные партии. Однако управлять людьми гораздо труднее, нежели королями и слонами: игра судеб куда загадочнее ходов пешки.
Джеймс много часов уделял переписке. После лондонской встречи он обменивался письмами с баронессой Бердетт-Кауттс: поначалу они были почти дружественными, но за двадцать лет постепенно охладели, превратившись в деловые сообщения, экономико-географические доклады, бессодержательный обмен любезностями и порой даже принимали вид желчных заметок либо кисло-сладких оправданий. Тем не менее, мисс Букварь предложила Джеймсу помощь, которой не могло предоставить ни одно правительство. Впрочем, эта помощь диктовалась, увы, чуждыми радже идеями. В Лондоне - и особенно в Сингапуре - ходили слухи, будто мисс Букварь предложила ему вступить в брак, впрочем, имя ее ассоциировалось с именами выдающихся людей слишком часто. Возможно, она об этом и думала, но представляла себя не супругой, а, скорее, всемогущей вдовой-рани.
- Ах, Сент-Джон, кто же будет моим партнером по шахматам, когда вы уедете?
Сент-Джон действительно собирался покинуть Кучинг: лорд Кларендон назначил его вместо раджи генеральным консулом на Борнео. Вначале Джеймс возмутился и хотел его отговорить, но, приняв во внимание, что этот пост, видимо, перейдет тогда к губернатору Лабуана и потенциальному врагу по фамилии Эдварде, в конце концов, передумал.
- Кримбл - отличный игрок.
- А, - со смехом сказал Джеймс, - у бедняги Кримбла и так хватает забот!
Поэтому его основным партнером стал Брук Брук.
Брук Брук обладал всевозможными талантами, и на вторничных ужинах они с Джеймсом находились в центре всеобщего внимания: молодой человек демонстрировал импульсивное остроумие, а раджа вновь обрел то изящество и воодушевление, что во многом способствовало его успехам, до тех пор пока раджу не ожесточили испытания. Вторничные вечера были полны веселья: там играли, смеялись, злословили, - как же без этого, - пели "Рикс-Ракс" (некий условный сигнал) и даже иногда танцевали, хотя кавалеров не хватало. Если Макдугаллы не носили траур по очередной серенькой малютке, они охотно участвовали в этих собраниях. Фрэнсис Макдугалл получил сан епископа Лабуана и Саравака, но в его жизни почти ничего не изменилось, кроме того, что он жил теперь в домине со стрельчатыми окнами и трехлопастными украшениями: средства для строительства епископской резиденции предоставила Анджела Бердетт Кауттс.
- А какой у Ланселота Озерного был талисман? Зубы врагов или волосы?
Чарльз никогда не задавал себе этот вопрос.
- Ну... но... волшебные слова, формулы... А главное - найденные на гребне у чудодейственного источника волосы любимой... Он хранил их "между рубашкой и плотью".
- Вот как...
После страстных объятий они лежали и пересказывали друг другу легенды. Рыцари Круглого стола заседали в крепости или натыкались в заколдованных джунглях на волшебные глиняные кувшины и призраки великих вождей. Мавар всегда хотелось подробностей: какая прическа была у королевы Джиневры? Король Артур еще не лишился глаза? Ну и Ланселот, ах, Ланселот, мой милый Ланселот...
Затем рассказывала она:
- Как-то раз, когда начался дождь, один старик причалил к берегу. Он увидел питона и убил его своим парангом. Ночью питон явился к нему и сказал, что превратился в черный кувшин, а старик должен забрать его к себе. Человек вышел на берег, нашел кувшин в том месте, где убил питона, и взял его. С тех пор прошло много лет, но кувшин по-прежнему зовется Канан-Бенгохан и изрекает пророчества.
Однажды Мавар играла с часами, Чарльз отстегнул толстую золотую цепочку и сделал из нее ожерелье. Девушка сначала не поверила, но потом несказанно обрадовалась, и он рассмеялся вместе с нею. Счастливые деньки.
В то утро Чарльз разрабатывал стратегический план, как вдруг пришел сержант и сообщил ему новость, которую он отказывался понимать.
- Они подожгли Луанг!
Чарльз посмотрел на офицера так, словно тот сказал какую-то чушь, а через пару секунд сам повторил его слова, не улавливая их смысла.
- Они подожгли Луанг...
Внезапное головокружение от ужаса, удар в грудь, утробный вой. Чарльз полетел кубарем по лестнице, выкрикивая приказы, под оглушительный лязг оружия от берега стали отчаливать праху. В такт голосам взлетали весла, и, подобно большим водяным насекомым, между исполинскими прибрежными деревьями мчались лодки.
"Она обязательно убежит в джунгли... Она ведь такая прыткая. Разумеется, спрячется. Да нет, какой же я дурак: она пошла прямиком к форту, а мы разминулись. Она сделала крюк - вот и все. Я вернусь, а она уже меня ждет. Бедное дитя, какое для нее потрясение!.. И как меня напугала..."
Когда подошли правительственные войска, пираты были уже далеко, а луангский ламин догорел - огромный золотисто-красный остов временами обрушивался, словно карточный домик. Мелкий скот увели, и лишь одна позабытая черная курица с длинными лапами клевала под плетнем большие сиреневые цветы вьюнка. Всю поляну заволокли тучи мух с металлическим отливом, наполняя воздух громким жужжанием, закрывая собой все вокруг и облачая дрожащей пушниной тела и лужи свертывавшейся на жаре крови. Большинство трупов были обезглавлены, посреди разбитых мисок, догорающих корзин, лохмотьев и конечностей валялись груды кишок, оторванные руки хватались за воздух. Зловоние бойни мешалось со смрадом пожара.
Чарльз чуть не споткнулся об изуродованное, выпотрошенное тело с вывалившимися на траву внутренностями. Из-под мушиного роя выглядывала правая ножка со шрамом на лодыжке. На разорванном, пропитанном кровью полотне все еще угадывалось изображение солнца и несколько букв: THE SUN. Rice Fl... gapore. Чарльз прислонился к дереву, и его вырвало.
На следующий день солдаты заметили, что он прячет глаза под темными очками.
От свирепствовавшей в войсках раджи дизентерии умер лейтенант Бриртон, и хотя сам Чарльз чувствовал себя очень плохо, пришлось заменить покойного в форте Скранга, прозванном "Фортом Джеймс". Поскольку молодой человек фактически обладал тогда полной властью, было решено не направлять в эту область представителя первой категории. В конце концов, от начальника требовались только прагматизм, здравый смысл и обязательность.
Между тем следовало учредить законодательную власть раджа, и в 1855 году, незадолго до поездки капитана Брука Брука и Гранта в Англию, был создан Верховный Совет. Он возглавлялся раджей и состоял из двух его племянников-европейцев и четырех дату. Позднее он был преобразован в независимый от управлявшего в отсутствие раджи Административного комитета Совет Негери.
- Он в высшей степени лицеприятен, - подтвердил Макдугалл, - если когда-либо и вершит правосудие, то лишь по своей прихоти и, главное, исходя из личности обвиняемого. Можешь представить себе, как он ведет правительственные дела: считает Совет огромным театром произвола и, уж поверь мне, не боится самому себе противоречить. К счастью, есть еще племянники. Капитан - щадящий самолюбие малайцев дипломат, я восхищаюсь его ловкостью. Лейтенант же резковат, но старается всегда сохранять объективность. Он умеет спокойно и авторитетно разрешать вопросы: несмотря на его молодость, никто и не думает с ним спорить. Но знаешь, он гораздо ближе к даякам, чем к малайцам или китайцам... а главное - к европейцам. Странный тип, но, без сомнения, с характером.
- А как все это воспринимают дату? - спросила из-под большого черного зонта Гарриетт.
- Ты же их знаешь, дорогая. Имам, дату Патингги и дату Теманггонг молчат, но это неважно: ведь дату Бандар - блестящий оратор, что упрощает дело.
- Упрощает или облегчает? - Лукаво переспросила серая мышь.
- Кстати! Этого-то нам и не узнать. Преподобного отца прервал обычно подводивший оседланную лошадь бой и, простившись, Макдугалл отправился в Панинджоу, где на высоте более двух тысяч футов Белый раджа построил труднодоступный, но всегда открытый для друзей небольшой коттедж. С тех пор как в Саравак на несколько месяцев приехал знаменитый натуралист и исследователь Альфред Расселл Уоллес, там велись долгие философские беседы. Гость был учеником Дарвина и распространял его идеи. Уоллесу довелось сыграть важную роль в культурной истории Саравака. Ну а пока, как в Кучинге, так и в Панинджоу, ему приходилось отражать атаки своих новых друзей, которых ужасала теория эволюции видов.
Помимо раджи, который из-за плохого самочувствия не засиживался дольше десяти часов, там бывали предпочитавший дискуссиям шутки преподобный отец Макдугалл, готовившийся к отъезду в Бруней Сент-Джон, Брук Брук, Чарльз Грант, а нередко и умевший оригинально, умно защищать свои идеи Чарльз Джонсон. Объявляя себя пантеистом - изящный способ признания в скептицизме, - Сент-Джон оправдывал свою мировоззренческую позицию дурно отобранным и плохо усвоенным кругом чтения. Ну а Джеймс называл себя "прогрессивным христианином", наверное, подразумевая деизм. Мать Англиканской церкви была далеко. В действительности он превыше всего ценил теорию и в эпоху, когда на англосаксонский мир изливался целый поток трактовавших религиозные вопросы публикаций, всего-навсего поддерживал общую беседу. Церковный шпик из Сингапура однажды перелопатил библиотеку Белого раджи и, не обнаружив там ни единого душеспасительного сочинения, обвинил Джеймса в атеизме. Однако, несмотря на эту неортодоксальность, раджа вовсе не был вольнодумцем, а его умозрительные построения базировались на шарнирах, соединявших платоновскую философию с христианской теологией.
Но в Панинджоу никому не хватало дерзости рассуждать на религиозные темы, и потому никто не чувствовал себя оскорбленным. Беседа часто прерывалась: раджа весьма дорожил такой роскошью, как молчание. Он замыкался в себе, и препирания двух его душ оказывались гораздо сложнее и бурнее, нежели псевдофилософские игры в Панинджоу.
Уступив настойчивым просьбам Темплера, он, в конце концов, согласился создать компанию по разработке правительственных монопольных владений и коммерческому развитию Саравака. Так, в 1856 году в Лондоне была зарегистрирована "Компания Борнео" с капиталом шестьсот тысяч фунтов стерлингов, и раджа тотчас приложил все усилия для того, чтобы назначить managing director на Борнео Сент-Джона. К счастью, Сент-Джона, признававшегося, что к делам такого рода у него не больше таланта, чем к обязанностям епископа Кентерберийского, никто приглашать не стал: административный совет предпочел ему человека бывалого - прожившего в стране пять лет датчанина мистера Хельмса. Когда после восшествия на престол нового монарха улучшилось положение в Сиаме, "Компания Борнео" поспешила приобрести там новые проценты. Она уже взяла хороший старт и с декабря собиралась купить свое первое судно - хорошо вооруженный для борьбы с пиратами пароход, который должен был обеспечить сообщение между Кучингом и Сингапуром. Его назвали "Сэр Джеймс Брук". Белый раджа был тронут такой честью. Он уже прикидывал, что, если руководить "Компанией Борнео" разумно, со временем она может стать второй Ост-Индской: эта мечта его воодушевляла и очаровывала, наполняя радостью и вместе с тем отвращением.
- Коллинз! Ну наконец-то!
В проеме ведущей с веранды в рабочий кабинет двери против света стояли Артур Коллинз и его молодая жена. Джеймс с интересом изучал рыжеватую и очень хорошенькую невысокую женщину, на которой женился в Англии Коллинз.
- Добро пожаловать в Кучинг, мадам, и чувствуйте себя, как дома.
- Раджа! Неужели это эпидемия? - Со смехом сказал Коллинз.
- Не иначе.
В Лондоне Брук Брук женился на Энни, сестре Гранта, который и сам недавно вступил в брак с Юной Матильдой.
Джеймс засыпал вопросами, хотелось узнать обо всем сразу. Как дела у Темплера? А у друга Молодости Крукшенка? Сколько гостей было на свадьбе у Брука Брука? А как выглядела Эмма? Где Грант познакомился с Матильдой? В какой церкви прошло венчание? Миссис Коллинз уже успела полюбоваться местной растительностью? Уютно ли ей в их новом бунгало?
Женщина отвечала любезно, но все же немного робко, ведь ей едва исполнилось восемнадцать.
Брук Брук и Чарльз Грант с молодыми женами должны были отплыть в начале следующего года в Азию вместе с племянницей раджи Мэри Николеттс, чей зять недавно поступил на саравакскую службу. Хотя Белый раджа видеть не мог своих женатых чиновников, он неожиданно увлекся покупкой мебели, подбором штор и планами домашнего обустройства. Он часто советовался с миссис Макдугалл, которая, скрестив руки на своей неистощимой утробе и наклонив обрамленное сиреневыми кружевными бахромками лицо, терпеливо выслушивала его жалобы. Джеймс шушукался и с Пенти, всегда приходя к одному и тому же очевидному выводу:
- Что ж, Пенти, из-за всех этих молодых женатиков придется обновить наши старые жилища и изменить заведенный порядок.
С возрастом в нем просыпались отцовские чувства, шероховатости характера сглаживались, и временами он даже забывал о своем безоговорочном нарциссизме. С нежностью говорил о "детях" - той внезапно свалившейся ему на голову растущей семье, что никогда не стала бы слишком многочисленной для его безразмерного сердца. Эта семья обещала ему перемену в том возрасте, когда кажется, будто обновление сулят любые новшества. Молодость вновь прибывших должна омолодить и его. Он пока не знал, что в дверь уже стучится беда.
Вначале случилось одно из тех происшествий, которые почти всегда предупреждают о больших неприятностях. Когда жестоко мучившийся из-за приступов лихорадки Белый раджа готовился отправиться в Сингапур, в службах Резиденции вспыхнул пожар. Его быстро потушили, но сгорело несколько перегородок, почернели потолки бунгало, и огонь уничтожил пару предметов мебели. К большой радости Джеймса, пламя пощадило библиотеку. Эта потеря была бы не сопоставима даже с истреблением Канцелярии, говорил он. Если б он только знал...
Он закрыл глаза, и по ногам заструилась хлынувшая из бедра кровь, покрывая их огненно-красным лаком. Они заговорили все одновременно, испуганно вздыхая, затем взяли его под мышки и положили на длинный щит: голова опустилась на древесину, а кабаньи рыла гулко стукнулись о дно.
Его несли через джунгли, шлепая по болотам, пересекая овраги, следуя тайными тропами под покровом лиан. Губы потрескались, словно он был уже при смерти. В лихорадке он бормотал о столкновении на берегах Ундупа, о том, как встретился с кем-то взглядом. Дорога была долгая, в ране Рентапа завелись личинки, медно-красная кожа стала бледно-золотистой, а линия носа - тонкой, словно лезвие. Наконец, прибыли в деревушку Данди между Скрангом и Сарибасом - в труднодоступное место, где у Рентапа имелись союзники. Ведь ему часто удавалось страхом, а то и подкупом привлечь на свою сторону вождей, которые возможно, поддержали бы Белого раджу.
В Данди жила вадиан, умевшая лечить травами и при помощи духов. Совсем крохотная и сморщенная, она прятала волосы под вышитой бисером тиарой. Говорила только по существу и занимала в ламине отдельную комнату, отличавшуюся от прочих лишь загадочными рисунками на кувшинах, большим сундуком из коры, где вадиан хранила свои растения, да прирученным кеньялангом, который выбелил весь пол своим пометом. В этой-то комнате и положили Рентапа, а вадиан денно и нощно пела и плясала, взывая к духам о помощи. Время от времени она вливала ему в рот отвары с отвратительным либо райским укусом. Однажды вечером он открыл глаза и вспомнил все.
В бухточке Скранга Рентап без единого гвоздя построил красивую деревянную крепость. Затем пришли правительственные даяки - люди с такой же кожей, речью и богами, как у него, которые при этом не были его собратьями. Их привели двое молодых людей - наверняка, из многочисленных сыновей Белого раджи и, скорее всего, от разных матерей, поскольку один был высок и темноволос, а другой - низок и белокур. У людей Рентапа были пики и сабли, и они умели метать из сарбакана крошечные смертносные стрелы. У правительственных - мушкеты. Поднявшись по реке до Энтабана, войска Белого раджи применили тактику окружения, дабы отрезать Рентапа от любого возможного подкрепления, а затем стерли крепость с лица земли. Потом был разгром, ранение и обморок.
Рентап вскоре укрылся в своем неприступном орлином гнезде Сандок. Раздробивший шейку бедра мушкетный выстрел заронил в нем сомнения и подорвал веру в магическую силу кабаньих рыл. Теперь он хромал, зная, что уязвим, побежден, искалечен, но не желал уступать партию. Он по-прежнему лелеял мечту о царском могуществе -мечту опьяненного ребенка, и долгими днями она дразнила воображение вождя в его пристанище.
Над кудрявыми, простиравшимися до синего горизонта джунглями возвышался притулившийся к скале причудливый деревянный замок. Со скалы низвергался бурный поток, в котором ловил рыбу зимородок, и сверху было видно, как над деревьями чертили круги большие хищные птицы. Вечером, лежа на площадке с горящим костром, Рентап устремлял взор к звездам, пытаясь найти в них объяснение своей несправедливой участи и измены духов. В сандокском замке, посреди своих воинов с плюмажами из кеньяланга, наложниц, бесчисленного потомства, чародеев в женской одежде и гонгистов, проживет он восемь долгих лет.
- Не забывайте, мистер Бахус, что своими успехами мы обязаны не столько отличной стратегии, сколько превосходству нашего оружия и замешательству во вражеских войсках, - сказал Чарльз, сурово посмотрев на лейтенанта, чья фамилия не сулила ничего хорошего.