- Государь, и на самом деле тебе надо бы непременно на прогулку поехать, благо погода хорошая, - с участием проговорила цесаревна Елизавета Петровна, заметив тревожное состояние своего державного племянника.
Он раздражённо прошёлся по комнатам и, истерически расхохотавшись, быстро произнёс:
- Да, да, я сейчас поеду… Прикажи готовить лошадей, князь, вези меня скорее в свои Горенки. Невеста меня там ждёт, соскучилась по мне, бедняжечка, вот я и поеду утешить её. Объяви, князь, всем придворным чинам, чтобы готовы были к нашему обручению, которое будет здесь, во дворце, тридцатого ноября. К этому дню должно быть всё готово.
Долгоруков едва не вскрикнул от радости.
- Государь, ваше величество! - только и мог выговорить он от наплыва радостного чувства. - Это - такая честь, великий государь!
- Да, да… Ну, едемте… наверное, лошади готовы. Скорее на воздух, я здесь просто задыхаюсь. До свидания, царевна, до свидания! - и, нервно проговорив эти слова, император быстро вышел из своего кабинета.
За ним, отвесив низкий поклон цесаревне, последовал и Долгоруков.
- Бедный мальчик, ты слишком рано хочешь жить… смотри, чтобы это не принесло тебе вреда! Жаль мне тебя, голубчик, крепко жаль!.. Попал ты к Долгоруковым, как муха в паутину, запутают они тебя, мой сердечный, - задумчиво проговорила Елизавета Петровна, направляясь к выходу, и в дверях чуть не столкнулась с князем Иваном Долгоруковым.
- Царевна, как я рад встрече с вами!.. Мне много о чём надо переговорить с вашим высочеством, - радостным голосом проговорил он.
- А мне с вами, Иван Алексеевич, говорить нечего и не о чем. Впрочем, дам вам такой совет; спешите скорее в Горенки, ваш отец уехал туда с государем. А то, смотрите, он займёт при государе ваше место, - с насмешкою проговорила цесаревна и поспешила уйти.
- Ненавидит меня царевна, знаю. А за что?.. Что я ей сделал? И что за горький я человек? Никто меня не любит, никто. Впрочем, есть одна душа, которая меня и любит, и жалеет. Это - моя невеста, незлобивая Натальюшка. Поеду к ней, голубке. А в Горенки я не поеду; пусть отец "обставляет" государя; я же был верным слугою ему и таким и останусь.
VI
Между тем в один из тех дней, когда в царском дворце происходили все рассказанные ранее события, к воротам усадьбы Горенки робко подошёл какой-то странный деревенский парень в сермяге, лаптях и большой меховой шапке; в руках он держал толстую суковатую палку. У ворот на скамье сидел княжеский дворовый Игнат, служивший выездным лакеем при княжне Екатерине Алексеевне, "государевой невесте". К нему-то и подошёл деревенский парень и обратился с вопросом, довольно плохо произнося русские слова:
- Ты - здешний, дворовый слуга?
- Ну, да… тебе-то что?
- Сейчас узнаешь. Прежде скажи мне, ты деньги любишь?
- Да кто же не любит денег? - с удивлением посматривая на странного парня с нежным, "барственным" лицом, ответил ему дворовый Игнат.
- Я дам тебе два червонца, а ты поди и вышли ко мне сюда камеристку княжны Екатерины Алексеевны, Дуняшу.
- Дуняшу?.. А зачем она тебе?
- Не твоё дело! Получай два червонца и вышли Дуняшу.
- Два червонца… Да ты их, чай, и в глаза-то не видывал, - презрительно осматривая с ног до головы парня, промолвил Игнат.
- Вот червонцы, видишь? - и странный парень, вынув из кармана зипуна несколько червонцев, показал их удивлённому Игнату.
Тот никак не воображал, что у "косноязычного" чудака найдутся червонцы.
- Неужели настоящие?
- А то какие же… Вышли камеристку княжны - и получишь из них два.
- Жди… Сейчас приведу.
Игнат быстро направился к княжескому дому, и спустя немного вернулся к воротам в сопровождении Дуняши, доверенной горничной княжны Екатерины.
- Кто меня спрашивал? Ты? - обратилась она с вопросом к поджидавшему её парню.
Но тот, прежде чем ответить девушке, дал два червонца Игнату и быстро проговорил:
- Получай за услугу и ступай: больше ты не нужен.
Игнат, не помня себя от радости, пустился бежать от ворот.
- Так, значит, ты звал меня? - спросила парня Дуня. - Что надо?..
- Ты не узнала меня, Дуняша? - улыбнулся парень, приподнимая с лица шапку.
- Граф… ваше сиятельство!..
- Тс… что ты кричишь? Пред тобою не граф, а русский мужик… Скажи, неужели верен слух, который дошёл до меня? Неужели княжна Екатерина на днях будет объявлена невестой императора Петра? - с тревогою спросил граф Милезимо, который, чтобы легче проникнуть в княжеский загородный дом и свидеться с княжною Екатериной Алексеевной, нарядился мужичком.
Граф Генрих Милезимо, молодой красавец, состоял на службе при австрийском посольстве и был родственником австрийского посланника. Милезимо и княжна Екатерина уже давно со всем пылом юности любили друг друга и питали надежду навеки принадлежать друг другу. Милезимо - готовился просить у Алексея Долгорукова руки его дочери Екатерины, и вдруг все их планы были разбиты, разрушены: у графа Милезимо явился сильнейший соперник - император-отрок.
- Верно, ваше сиятельство!.. Наш барин, князь Алексей Григорьевич, сказывал, что скоро будет назначено обручение нашей княжны с государем, - тихо ответила девушка.
- Возможно ли? О, мой Бог! - с отчаянием воскликнул Милезимо и после минуты горестного молчания продолжал: - Мне надо видеть княжну, непременно надо!..
- Трудно это устроить, граф… Ведь наш князь не велел принимать вас.
Действительно, Алексею Долгорукову кто-то однажды шепнул про отношения графа Милезимо с его дочерью, и князь отдал приказ никогда не принимать графа.
- Устрой, Дуня… вот тебе пять червонцев; устроишь свидание, дам больше, - просительно произнёс Милезимо.
- Покорнейше благодарю, ваше сиятельство; пойдёмте на двор, там и подождёте. Я спрошу княжну и проведу вас к ней, - пряча деньги, предупредительно проговорила Дуняша.
Золото добыло графу Милезимо свободный доступ в комнаты невесты императора-отрока - он был тайно проведён Дуняшею туда.
Время было послеобеденное, и сам князь Алексей Григорьевич, и его жена-княгиня отдыхали.
- Здравствуйте, княжна; как я счастлив, что опять вижу вас, моя дорогая! - полным счастья голосом проговорил Милезимо, страстно целуя руки у княжны Екатерины.
- К чему, граф, этот маскарад? - насупив свои густые брови, спросила княжна.
- Иначе как бы я мог проникнуть к вам?
- А разве это так надо?
- Мне надо было видеть вас, княжна, надо…
- Зачем?
- И вы спрашиваете? Что с вами, княжна? Я вас не узнаю. Вы не та, милая, дорогая Катя, какою были прежде.
- Прошу вас не называть меня…
- Не называть вас Катей? Да ведь вы - моя милая невеста?
- Прежде я была вашей невестой, а теперь я - невеста другого, - ответила княжна.
- Другого? Быть этого не может, Катя! Мы дали клятву принадлежать друг другу.
- Это было давно, граф, когда я жила ещё у дедушки в Варшаве. Но тогда мы с вами были чуть ли не детьми.
- Княжна, так неужели правда? Неужели вы разлюбили меня? - с отчаянием воскликнул Милезимо.
- На днях, граф, назначено моё обручение с государем, - не без довольства проговорила Екатерина.
- Так правда, правда? Вы отдаёте руку и сердце императору-мальчику?
- Отдаю только руку, а моё сердце принадлежит другому.
- Княжна, вы играете мною! - воскликнул Милезимо.
- Прошу вас, говорите как можно тише!.. Могут услышать, узнать вас… Мой отец здесь, в усадьбе. Советую вам, граф, скорее уходите; как ни тяжело мне говорить…
- Нет, так скоро я не уйду от вас. Ведь немало времени прошло, как мы не видались с вами. Меня не допускали к вам… В Москве уже давно шёл слух, что государь хочет жениться на вас, но я плохо верил тому слуху. И вдруг на днях я тоже услыхал от своего родича, графа Братислава; он сказал мне, что уже назначено ваше обручение с государем. Эта весть, как острый нож, кольнула меня в сердце! Я решил во что бы то ни стало видеть вас, княжна, и говорить с вами.
- Но к чему может привести этот разговор? Отец решил, что я должна стать женой императора, и против этого ни вы, ни я ничего поделать не можем. Сама судьба разлучает меня с вами, граф.
- От вас, княжна, зависит, и мы никогда не станем разлучаться. Со мной пойдёмте, Катя!.. Я умчу вас на край света. Мы повенчаемся, и тогда государь не отнимет вас у меня.
- Нет, Генрих, невозможно… Поймите: ведь меня ожидает корона.
- Что я, несчастный, слышу? И вы, Катя, говорите это мне, которому, бывало, так сладостно шептали про любовь, про наше счастье!.. И теперь из ваших уст мне суждено услышать свой смертный приговор!.. Нет, нет… Вы шутите со мною. Не верю я… Вы одного меня любите, Катя, и царская корона не прельщает вас… Ведь так, так? Это ваш отец-честолюбец неволит вас идти за государя, а вы любите меня, одного меня, и не разлюбили…
- Скрывать не стану, Генрих, я люблю вас по-прежнему; но всё же вашей женой я никогда не буду… Прощайте, Генрих, вам больше оставаться у меня нельзя… того гляди, отец проснётся и придёт ко мне.
- Не страшен, княжна, мне ваш отец, со мною он сделать ничего не может… я состою при посольстве.
Едва только граф Милезимо проговорил это, как в горницу княжны Екатерины вбежала бледная, встревоженная Дуняша и задыхающимся от волнения голосом проговорила.
- Беда! Совсем пропали мы: князь Алексей Григорьевич изволит сюда идти.
- Что, граф, дождались? Говорила я вам, скорее уходите! - упрекнула княжна Екатерина своего возлюбленного.
- Повторяю, вашего отца я не испугаюсь.
- Катюша, что это за мужик у тебя? - входя в горницу к дочери, спросил князь Алексей Долгоруков, показывая на графа.
- Князь, вы не узнаёте меня? - проговорил Милезимо, смело и насмешливо посматривая на Алексея Григорьевича.
- Граф Милезимо? Возможно ли? - с удивлением и гневом воскликнул Долгоруков. - Зачем вы пожаловали сюда? Что надо?
- Я пришёл, князь, повидаться с вашей дочерью, поговорить с нею.
- Вот как? Для того и нарядились в мужицкий зипун, чтобы обманом проникнуть в мой дом?
- Да, да, с тою целью я и нарядился по-мужицки, чтобы мне удобнее было увидеться с вашей прелестной дочерью.
- Скорее вон ступайте, не то я прикажу гнать вас в шею! - гневно крикнул князь Алексей.
- Меня гнать? Графа Милезимо?
- Не графа Милезимо я гоню, а паршивого мужичонку, который ненароком смел проникнуть на половину моей дочери, государыни-невесты.
- Батюшка, потише; что вы так кричите! - остановила отца княжна. - Или вам огласка нужна? Хотите, чтобы все дворовые узнали, что у меня в комнате под видом мужика был граф Генрих Милезимо? Сама я призвала графа, сама ему свидание здесь назначила, чтобы проститься с ним. Он был моим милым женихом, и, если хотите знать, я и по сей час люблю его… Да, да, люблю!
- Опомнись, Катерина, что ты говоришь! - с ужасом воскликнул князь Алексей, замахав руками.
- Сказала, батюшка, я правду… Сердце мне велело так сказать. Прощай, мой Генрих, милый, желанный мой, прощай!.. Судьба разлучает нас, но моё сердце и моя любовь всегда будут с тобою. Я не перестану думать о тебе и тогда, когда буду царицею великой Руси, - думать о том счастье, каким ты ещё так недавно дарил меня! Прощай!.. Нет, нет, не так с тобою прощусь я, Генрих, а вот как, - и княжна Екатерина крепко обняла и поцеловала графа Милезимо. - Теперь ступай… Ступай, Генрих!..
Граф припал поцелуем к её руке и быстро вышел.
- Ушёл!.. Ушёл, и навек мы расстались… О, мой милый, милый!.. - с рыданием воскликнула княжна, закрыв лицо руками.
- Опомнись, Катерина; ведь ты голову сняла с меня, осрамила, - с упрёком сказал дочери князь Алексей.
- К чему упрёки, отец? Я, право, не заслужила их. Вашей воле я послушна: я отвергла жениха, которого любила и люблю, и выхожу за немилого; чего вам ещё надо? - утирая слёзы, промолвила княжна Екатерина.
- Ох!.. Беда с тобою!.. Сама не разумеешь, что и говоришь. Ведь твой жених - царь, а ты царицей будешь.
- С милым сердцу идти под венец - вот это счастье, большое счастье!..
VII
Наступил день обручения императора Петра II с княжною Екатериною Алексеевной Долгоруковой.
В большом зале дворца на персидском шёлковом ковре был поставлен стол, покрытый золотой парчой, а на нём ковчег со святым крестом и две золотые тарелки с обручальными кольцами. Обручённые должны были стоять под балдахином серебряной парчи с золотым шитьём; кисти балдахина держали высшие придворные чины. Направо на I шёлковом ковре стояли кресла для государя и налево - шитые золотом по золотому бархату кресла для невесты государя, для царевны Елизаветы Петровны, для бабки государя Евдокии Фёдоровны, а также и для прочих особ императорского дома.
Обер-камергер князь Иван Долгоруков в торжественном поезде отправился за своей сестрой, Екатериной Алексеевной, находившейся в Головином дворце.
Густая толпа народа окружила дворец, ожидая приезда невесты государя; там и тут вполголоса вели между собой разговор.
- Вот счастье-то Долгоруковым приплыло! Поди, не чаяли? - проговорил какой-то степенный купец с седой окладистой бородой, обращаясь к стоявшему с ним рядом старику с добрым, приятным лицом.
- Ох, ваша милость, господин купец, счастью тому нечего завидовать. Счастье на земле переменчиво!
- Известно есть… Куда же оно подевалось?
- Вот ты говоришь, что к Долгоруковым приплыло счастье: князь Алексей Григорьевич дочку свою обручает с императором Петром. С первого-то раза оно, пожалуй, и похоже на счастье, а если разобрать, счастья-то и нет!
- Заладил ты, почтенный: "Счастья нет!" Какого же ещё надо тебе счастья?
- А припомни-ка, господин купец, когда Меншиков обручил свою дочь Марью с великим государем, так ведь он тоже думал, что счастливее его нет на свете человека…
- Ты вот про что…
- Не начало, а конец венчает дело. Кто нынче счастлив, завтра несчастным может быть, - наставительным голосом произнёс старик.
- И большую теперь, братец ты мой, заберут силу Долгоруковы, - проговорил какой-то поджарый, испитой человек с бледным лицом, в нагольном полушубке и в овчинной шапке, очевидно, мастеровой, обращаясь к товарищу, тоже мастеровому.
- А ты, Ванька, язык-то прикуси, а в рот набери каши. Гляди, не попади в Сыскной приказ.
- Зачем?.. Туда мне не дорога! А ты, видно, боишься Долгоруковых?
- Кто их не боится?!
- Я вот первый не испугаюсь их, - храбро проговорил было мастеровой Ванька, но здоровая затрещина по затылку заставила его прикусить язык. - За что дерёшься? - сквозь зубы спросил Ванька у полицейского, только что ударившего его.
- Молчи, пёс, не то угодишь как раз в Сыскной приказ, на переделку заплечным мастерам, - прошипел полицейский солдат.
- Везут, везут! - искрой пробежало по толпе.
- Да где, где?
- Вон, вон! Иль не видишь золотой-то кареты, курица слепая?
И действительно, показались золочёные придворные кареты, запряжённые цугом в шесть лошадей; они были окружены скороходами, фурьерами, гренадёрами, гайдуками и пажами, в блиставших золотым шитьём мундирах и ливреях; повернула в дворцовые ворота и карета с царской невестой. Вдруг что-то сильно затрещало, и большая золочёная корона, находившаяся на верху кареты, свалилась на землю и разлетелась вдребезги.
- Ну, братцы, это не к добру, - заговорили в толпе.
- Корона свалилась с кареты царской невесты, стало быть, скоро Долгоруковым конец настанет.
Едва только острый язык Ваньки необдуманно проговорил эти слова, сильные руки двух полицейских схватили его за шиворот и потащили.
- Ну вот, теперь пойдут розыски, заплечным мастерам прибавится работы, и за свой язык парнюга поплатится увечьем, а может быть, и головой, - со вздохом тихо проговорил купец в лисьей шубе, смотря, как полицейские тащили Ваньку.
- А что ни говори, знак худой! - слышалось в толпе, где всякий по-своему старался объяснить падение короны.
Карета с царской невестой остановилась у подъезда дворца. Иван Долгоруков помог сестре выйти и провёл её по лестнице, устланной шёлковым ковром, наверх.
На княжне Екатерине было белое глазетовое платье, шитое золотом; длинные волосы были завиты в четыре косы и унизаны драгоценными камнями; на голове сверкала бриллиантами и изумрудами диадема.
Её встретила внизу старица-царица Евдокия Фёдоровна, бабка государя, но обдала её холодным взглядом. При входе княжны Екатерины часовые взяли на караул, а музыканты заиграли.
При громе литавр и труб к невесте подошёл император-отрок и детски любопытным взглядом посмотрел на неё.
Все стали на свои места; музыка смолкла. Архиепископ Новгородский Феофан приступил к обряду обручения.
По окончании обряда начался блестящий бал, на котором "для показания своего сердечного удовольствия" присутствовала, несмотря на свой сан, старица-царица.
- Ну, внучка моя наречённая, сумей сделать счастливым моего внука-государя; на тебя, великая княжна, я надежду возлагаю, да и не я одна, а вся Русь! - строго проговорила она, поздравляя Екатерину Алексеевну.
Ничего не ответила на это царская невеста: она увидала в числе придворных и гостей графа Генриха Милезимо в блестящем мундире и, как ни старалась скрыть своё волнение, всё же переменилась в лице при взгляде на своего возлюбленного.
Через несколько времени граф подошёл к ней в числе поздравлявших, но она холодно протянула ему руку для поцелуя, и ни один мускул не дрогнул на её лице.
Во время бала граф Милезимо воспользовался случаем, когда государева невеста со своей сестрой Еленой направилась в диванную, чтобы несколько отдохнуть и успокоиться, и с мольбой обратился к ней:
- Княжна, одно слово.
- Незаметно приходите в диванную, - не останавливаясь, ответила ему царская невеста.
Помедлив несколько, граф Милезимо крадучись прошёл в диванную. Там никого не было, кроме Екатерины Долгоруковой и её сестры.
- Зачем вы здесь? - не дав заговорить графу, резко промолвила царская невеста.
- Не утерпел: мне хотелось сказать вам… что… что император Пётр не любит вас, княжна… Про это я узнал случайно.
- Я это знаю и без вас.
- И, несмотря на это, вы решились…
- Да, и, несмотря на это, я решилась быть царицею… Оставьте нас, граф Милезимо, ступайте, иначе вас здесь могут застать.
- Пусть кто хочет застаёт, теперь мне всё равно…
- Вам, может быть, но не мне. Прошу вас сейчас же удалиться отсюда! - гневно сверкнув глазами и показывая графу Милезимо на дверь, сказала "великая княжна" Екатерина.
- Уйду, сейчас уйду… На днях я уезжаю из России и навсегда прощусь с Москвою. В своём сердце, княжна, я увезу свою страстную любовь к вам.
- Скорее спрячьтесь за драпировку, - повелительно проговорила царская невеста, показывая графу Милезимо на оконную драпировку.
Едва только он успел спрятаться, дверь в диванную отворилась, и на пороге появился князь Алексей Григорьевич с бледным, встревоженным лицом.
- Ну, слава Богу! Как гора с плеч!.. Я думал, с вами этот проходимец Милезимо, а его тут нет.
- Как видите, батюшка, с нами никого нет, - нисколько не растерявшись, тихо промолвила княжна Елена.