Сразу же по кончине императрицы Меншиков показал свою власть, и некоторые родовитые вельможи принуждены были покинуть не только двор, но и Петербург. Прежде всего Меншиков постарался отдалить от императора Петра II Долгоруковых, и для этого из дворца перевёз юного императора в свой новый роскошный дом.
Пётр не любил Меншикова. Да и мог ли он любить человека, который сделал так много зла его покойному отцу, царевичу Алексею? С большой неохотой ехал Пётр в дом временщика.
- Ах, Наташа, как в ссылку иду я в дом Меншикова; ненавистен он мне, да и дом его, и его дочь, моя невеста, также ненавистны, - тихо сказал он, расставаясь с сестрой.
- А ехать тебе, Петя, надо.
- Да, надо… Но я скоро, Наташа, снова вернусь во дворец, только уже не таким, как теперь уезжаю из дворца, - значительно посмотрев на сестру, проговорил император-отрок и крепко обнял её.
- Поедемте, государь, всё готово, - торопил Меншиков Петра. - В моём доме, государь, вам скучно не будет. Я и моя семья постараемся доставить вам всякое удовольствие. Мы все так вас любим, а в особенности моя старшая дочь.
- Вы думаете? - быстро спросил Пётр у Меншикова.
- Я уверен, государь.
Меншиков видел и сознавал, что его дочь Мария не нравится государю; но это не мешало ему надеяться, что он станет тестем императора.
"Тогда я буду на высоте величия. О, тогда все мои враги будут трепетать предо мною, и власть моя будет тогда неотъемлема! Я - тесть императора. И во что бы то ни стало я достигну этого", - так раздумывал Меншиков дорогой, сидя в роскошной карете рядом с императором Петром, которого он вёз в свой дом.
Увы! Его враги, во главе которых стояли Долгоруковы, не дремали и деятельно подготовляли способы к свержению его. Путь для этого у них был - князь Иван Долгоруков, к которому Пётр II был чрезвычайно привязан. Хотя император и был временно разлучён со своим любимцем, но Долгоруковы не теряли надежды на то, что он настоит на возвращении к себе князя Ивана Алексеевича, а тогда вновь явится для них возможность воздействовать на монарха-отрока в желательном для них направлении, и, наконец, добиться низвержения всесильного Александра Даниловича.
V
- Что это, княжич, ты невесел, что свою буйную головушку повесил? - весело проговорил Лёвушка Храпунов, подходя к своему задушевному приятелю, Ивану Алексеевичу Долгорукову, сидевшему за столом в таверне, что находилась на "проспекте", близ реки Невы.
Эта таверна называлась "Рог изобилия", и её содержал немец Карл Циммерман. Она в то время играла немаловажную роль: в неё с целью кутежей собиралась вся знатная молодёжь, а также и офицеры. Карл Циммерман умел потрафлять своим высокородным гостям, и золото из карманов гостей, посещавших "Рог изобилия", переходило в большие карманы угодливого немца.
Молодой князь Иван Долгоруков часто бывал у Циммермана в таверне и оставлял там много денег со своим товарищем, офицером Преображенского полка Храпуновым.
- А, Лёвушка, здорово! - поднимая голову и радуясь приходу товарища, промолвил он.
- Да с чего ты, Иванушка, голову-то свою опустил? - переспросил у товарища офицер Лёвушка Храпунов. - С Меншиковым не поладил, что ли?
- Что Меншиков? Не страшен он мне, Лёва!
- Ты правду говоришь. Иванушка, бояться Меншикова тебе не след. Против него у тебя есть защитник, посильней и могущественнее Меншикова.
- Ты про государя говоришь? Так до него меня теперь не допускают. Меншиков к себе увёз государя и стережёт его как цербер. Ну да авось ненадолго. Пётр-то Алексеевич сильно меня любит и, наверно, скоро призовёт к себе! Да и впрямь, кто лучше меня его повеселить да позабавить может? Эх, скорей бы это случилось! Уж посмеёмся мы тогда над Алексашкой!
- Тише, Иванушка, что ты кричишь? У Меншикова везде есть уши и глаза.
- Дай только подрасти императору, он обрубит у Меншикова долгие уши и выколет его не в меру зоркие глаза.
- Ох, Иванушка, с тобой как раз наживёшь беду немалую. Тебе хорошо - у тебя, говорю, есть заступа. А за меня кто заступится?
- А я-то? Забыл про меня? Меншикову хотелось услать меня из Питера куда-нибудь подальше, да не пришлось.
- Император заступился за тебя?
- Да! Меншиков задумал женить государя на своей дочери, но это ему не придётся, - посматривая из предосторожности по сторонам, тихо проговорил князь Иван.
- Как не придётся? Да ведь княжна Мария Александровна уже объявлена невестой государя.
- Что же из того? Только объявлена. А ведь и в самый девичник часто свадьбы расходятся.
- Знаешь, Иванушка, лучше оставим про то говорить. Не место и не время. Ты лучше скажи мне причину своей печали.
- Что говорить! Ты моему горю, Лёвушка, не поможешь.
- А кто знает? Может быть, и помогу Ты только скажи… ведь знаешь, что я для тебя вдрызг расшибусь.
- Спасибо, спасибо, Лёвушка… Слушай… влюблён я…
- Так с того и тоскуешь? Это на тебя не походит.
- А ты спроси, товарищ, в кого я влюблён-то?
- В кого, в кого?
- В графиню Шереметеву .
- Неужели Наталью Борисовну полюбил? Да как это тебя угораздило?.. Графиня Наталья Борисовна не по тебе…
- Знаю, Лёвушка, знаю! Не стою я её. Она святая, а я… Ну что я против неё?.. Бесшабашный гуляка.
- Да расскажи, Иванушка, как это случилось?
- Увидал я графиню Наталью, и она душу мою озарила. Видал ты, Лёвушка, когда-нибудь Наталью Борисовну?
- Раз только видел.
- Ну, ну, что? Какой она тебе показалась?
- Только и могу сказать тебе, Иванушка: красота графини Натальи Борисовны какая-то особая, не человеческая.
- Именно, именно… Сам я, Лёвушка, сознаю, что любить такую девушку мне не след. Она выше любви, я… я не смею любить графиню Наталью и всё же люблю её.
- Посватайся.
- Что ты, что ты! Какой я жених? Да графиня за меня и не пойдёт. Ей все мои художества известны, и смотрит она на меня как на бесшабашного пропойцу и кутилу.
- Что же ты намерен делать? - спросил Храпунов.
- Пить, гулять - может, в разгульной жизни я позабуду свою любовь и в пьянстве найду себе утеху, - с тяжёлым вздохом ответил товарищу князь Иван.
- Эх, сердечный мой! Жаль мне тебя, а помочь тебе мне нечем.
- И не надо, Лёвушка, предоставь меня моей судьбе. А есть у меня предчувствие, что судьба до добра меня не доведёт.
- Полно, Иванушка, не пеняй на судьбу. Она тебя балует, и счастье улыбнётся тебе.
- Эх, Лёвушка, счастье моё непрочно. Есть у меня приятели, а больше того недругов, и сила на их стороне. Ну да и то молвить, не боюсь я их, не боюсь. Я всей душой люблю государя и до гроба - его слуга верный и преданный. Как ни силён, как ни могуществен светлейший князь Меншиков, забрать в руки царственного отрока я не дам! - твёрдым голосом проговорил Иван Долгоруков.
- Тише, Иванушка, тише! - испуганно промолвил его собеседник. - За нами следят!
- Кто, кто?
Долгоруков быстро обернулся и увидал какого-то закутанного в плащ человека в нахлобученной треуголке, закрывавшей половину его лица.
- Видишь? - тихо спросил у Долгорукова Храпунов.
- Вижу… кто это?
- Секретарь Меншикова, Зюзин; я узнал его. Беда, если он подслушал наш разговор!
- А это я сейчас узнаю! - И Долгоруков направился к столу, за которым сидел личный секретарь Меншикова, Зюзин, душой и телом преданный ему. - Послушайте, вы, господин фискал, за благо даю вам совет - пересядьте за другой стол, не то быть тебе битому, - громко и угрожающим тоном промолвил ему молодой князь.
- Кто дал тебе право, господин офицер, наносить мне оскорбление? - тихо спросил Зюзин, меняясь в лице.
- В моих словах оскорбления не видно, а что я назвал тебя фискалом, так эту кличку ты вполне заслужил…
- Ты, ты, князь, ответишь за меня.
- Может быть. А чтобы уж заодно отвечать, я кстати поколочу тебя… Вон, крапивное семя! - грозно крикнул на Зюзина князь Иван, замахиваясь на него.
Личный секретарь Меншикова почёл за благо ретироваться при громком хохоте всех находившихся в таверне.
Это происшествие с Зюзиным не прошло даром ни для князя Ивана Долгорукова, ни для его приятеля Храпунова. Гнев Меншикова обрушился на них обоих, в особенности на бедного Лёвушку. Несмотря на то, что он в оскорблении Зюзина не был виновен, его по приказу фельдмаршала Меншикова посадили под строгий караул при полку. Что касается Долгорукова, то он был любимцем императора, а потому Меншиков волей-неволей принуждён был щадить своего врага. За скандал в таверне Долгоруков поплатился только тремя днями ареста, но за этот арест ещё более возненавидел Меншикова и вместе со своими именитыми родичами стал всеми силами стараться расстроить брак Петра II с дочерью Меншикова.
Император-отрок так привязался к Ивану Долгорукову, что не хотел разлучаться с ним и требовал, чтобы тот всегда находился при нём. Это исполнялось, князь Иван приобрёл огромное влияние на государя, и могущественный Меншиков был ему теперь нисколько не страшен.
Пётр всё более и более стал охладевать к своему первейшему министру и регенту, вследствие чего могущество Меншикова пошатнулось. В державном отроке Петре II стал просвечивать нрав его великого деда: он требовал беспрекословного исполнения своих приказаний, не любил никаких возражений.
Петру не нравилось пребывание в доме Меншикова, и он с нетерпением ждал того дня, когда ему можно будет выехать в летнюю резиденцию, то есть в Петергоф, где для него отделывали дворец.
К своей невесте Пётр тоже не благоволил и не старался скрывать это. Он по целым неделям не видался со своей невестой и всячески избегал встреч с нею.
Княжна Мария и прежде мало верила, что государь женится на ней, а теперь ещё более сомневалась в этом, видя, что отношения между её честолюбивым отцом и державным женихом обострились.
- Матушка, никогда, никогда мне не быть женою государя! - сказала она однажды матери. - Он смотреть на меня не хочет, избегает даже встречаться со мною.
- Вижу, милая, сама сознаю, - с глубоким вздохом ответила Дарья Михайловна. - Знать, все затеи нашего Данилыча окончатся ничем!
- А я нисколько не сожалею об этом. Ну какая я царица?.. Ведь во мне царственного ничего нет. Я плачусь только на свою судьбу злосчастную, которая разлучила меня с милым сердцу… Был у меня жених, граф Сапега - его отняли у меня. Полюбила я князя Фёдора Долгорукова, думала найти с ним счастье в супружестве - и с ним меня разлучили. И всё отец… все мои несчастья через него! - со слезами проговорила княжна Мария. - И зачем он счастье моё разбивает, зачем? Пойми, матушка, ведь моё положение ужасно! Меня отец навязывает государю, который не только меня не любит, но даже смотреть не хочет. И делает это отец не из-за любви ко мне, нет, а лишь для своего тщеславия, для своего большего могущества. Император - зять… есть чем похвалиться!
- Ох, Машенька, милая! И сама я знаю, сама всё вижу, но что же я поделаю с Данилычем? Моих слов он и слушать не хочет. Ослеп он, не видит, что около него грозная туча собирается… Врагами он окружён со всех сторон, сам гибнет и других в погибель тянет. Вас, деток сердечных, мне жалко. За что вы, неповинные, терпеть будете? - утирая слёзы, промолвила княгиня Дарья Михайловна.
- Матушка, я хочу повидаться с государем, хочу выяснить своё положение.
- Это хорошо. Тебе даже необходимо откровенно переговорить с ним. Теперь государь дома; вот бы тебе, Машенька, сейчас к нему пойти?
- Боязно как-то.
- Чего же тебе бояться? Войди к государю "прямым лицом" и всё ему скажи, что есть у тебя на сердце. На правду государь ответит тебе правдой.
- Я… я пойду.
- Иди, иди, дитятко моё… Господь с тобой!
Княжна Мария обняла мать и отправилась на половину императора Петра, своего обручённого жениха.
Императрица Екатерина Алексеевна скончалась 6 мая 1727 года, а 27 мая того же года происходило обручение двенадцатилетнего императора Петра с семнадцатилетней дочерью князя Меншикова, Марией.
Царское обручение происходило с особой торжественностью и пышностью. В доме-дворце Меншикова в тот день перебывал весь генералитет и все вельможи государства. Поздравляли императора, его наречённую невесту, а также сияющего и торжествующего Меншикова.
Кажется, в тот день были все счастливы, кроме одной царской невесты. Бледная, печальная, с заплаканными глазами, холодно принимала она приветствия и поздравления. Как до обручения, так и после него император Пётр был по-прежнему холоден к своей невесте и даже избегал говорить с ней.
Княжна Мария видела это и решила в личной беседе выяснить своё положение. Идя на половину жениха, она составила такое обращение к нему:
"Государь, если я не нравлюсь вам, то откажитесь; ещё есть время. Не любя не женитесь; себе, государь, не отравляйте жизни и меня не губите".
Мария подошла к двери и слегка приотворила её; она была бледна как смерть и сильно взволнована.
Государь был не один: с ним находились его сестра, великая княжна Наталья Алексеевна, и Андрей Иванович Остерман. На плечах у государя был накинут плащ.
- Что с вами? Вы так бледны, - спросил у вошедшей невесты Пётр.
- Это пройдёт, государь!.. Но мне… мне надо поговорить с вами, - робко сказала княжна Мария.
- Только не теперь, пожалуйста, не теперь! Я еду с сестрой кататься. Сегодня я приготовил все уроки Андрею Ивановичу, и он отпускает меня на прогулку. Не так ли, Андрей Иванович? - обратился он к своему воспитателю.
- Совершенно справедливо, ваше величество! Если бы вы изволили все дни так подготовлять свои уроки, как сегодня, то я был бы несказанно рад тому.
- Вот всегда так, Наташа, - обратился император к сестре, - я учусь, а Андрей Иванович называет меня лентяем.
- Андрей Иванович любит тебя и желает добра, надо его слушать, Петруша, - тоном старшей сестры заметила царевна Наталья.
- Я и слушаю. Только Андрей Иванович всё морит меня книгами, Ну, Наташа, едем, едем!
- Государь, уделите мне несколько минут, - голосом, полным мольбы, промолвила бедная княжна Мария.
- Только не теперь, княжна. Я еду, - и, сказав это, Пётр под руку с сестрой поспешно вышел из комнаты.
VI
Прошло несколько времени, и у императора создался новый повод для раздражения против Меншикова.
- Какая дерзость… какая неслыханная дерзость! Как он смел ослушаться моей воли?.. Я - император! - не говорил, а гневно выкрикивал император-отрок.
Он был сильно раздражён поступком Меншикова, заключавшимся в следующем.
Петербургские каменщики, нажившие хорошие деньги благодаря большим постройкам в Петербурге и движимые благодарностью, поднесли отроку-императору на роскошном блюде девять тысяч червонцев. Государь послал эти деньги с обер-камердинером Кайсаровым к своей сестре, великой княжне Наталье Алексеевне. Кайсаров направился во дворец, но повстречался с князем Меншиковым.
- Ты куда несёшь червонцы? - спросил последний у обер-камердинера.
- К её высочеству Наталье Алексеевне.
- Кто послал?
- Император.
- Император ещё очень молод и не знает, на что следует употреблять деньги; отнеси их ко мне, а я увижу государя и поговорю с ним.
Кайсаров стоял в нерешительности и не знал, что делать; он боялся нарушить приказание императора, а также опасался своим непослушанием прогневить всесильного вельможу.
- Что же ты стоишь? Неси червонцы ко мне! - крикнул последний. - Я приказываю.
- Слушаюсь, ваша светлость! - покорно произнёс Кайсаров, и новенькие червонцы очутились не у сестры государя, а у Меншикова.
Император-отрок в тот же день поехал во дворец навестить свою сестру Наталью Алексеевну, а также свою красавицу тётку, царевну Елизавету Петровну.
- Ну что, Наташа, довольна ли ты моим подарком? - самодовольно улыбаясь, спросил он у сестры.
- Каким подарком? - удивилась великая княжна.
- Ведь я прислал тебе с Кайсаровым девять тысяч новеньких червонцев.
- Ни червонцев, ни Кайсарова я и в глаза не видала.
- Как не видала? Не может быть! Я сейчас это узнаю… узнаю, - с волнением проговорил Пётр и приказал позвать Кайсарова.
Тот без боязни рассказал разгневанному государю о происшествии с червонцами.
Император-отрок разразился угрозами против Меншикова.
- Ах, бедный мой Петя! Меншиков слишком много забрал власти и смотрит на тебя как на мальчика, - с улыбкой проговорила Наталья Алексеевна.
- Ну, я научу его смотреть на меня как на императора. Я сейчас же прикажу ему возвратить червонцы. Я сейчас поеду и потребую у Меншикова отчёта.
Вернувшись к себе, император-отрок сейчас же потребовал к себе Меншикова. Александр Данилович не заставил себя дожидаться и своей величавой походкой вошёл в кабинет государя. Пётр своим отроческим грозным взглядом встретил временщика. Однако Меншиков нисколько не смутился и твёрдо выдержал этот взгляд.
- Как ты смел, князь, помешать исполнению моего приказа? - гневно проговорил император, возвышая свой голос.
- Я никогда, государь, не мешаю исполнять твои приказы, если они служат к твоему величию и к величию нашей земли, - спокойно промолвил Меншиков.
- Где червонцы, которые я отправил сегодня в подарок к сестре? Где они? Как смел ты не послать их по назначению? - всё более и более сердясь, воскликнул государь.
- Ведомо тебе, государь, что наша казна истощена; вот я и задумал было употребить эти девять тысяч червонцев на более полезное дело и об этом хотел сегодня же представить вашему величеству проект.
- Всё это так, но не забывай, князь, что я - твой император, а ты - мой подданный… ты не смеешь нарушать мои приказания!.. Не смеешь!.. - Император-отрок со злобой смотрел на Меншикова. - Я заставлю, я научу тебя мне повиноваться, - добавил Пётр и сердито отвернулся от своего первого министра.
Меншиков был поражён и удивлён: таким грозным он никогда не видал Петра; в словах и в глазах царственного отрока был виден теперь его великий дед. Император-отрок, дотоле боязливый и покорный, вдруг переменился и заговорил голосом имеющего верховную власть. Меншиков смотрел на Петра как на мальчика, и этот мальчик теперь стал приказывать, повелевать ему!..
"Что это значит?.. Я не узнаю государя, он кричит на меня, приказывает… Видно, Долгоруковы вооружили против меня Петра… это - их работа… их", - думал Александр Данилович, понуря свою голову, и тихо, покорно произнёс:
- Государь, ваше величество… смени гнев на милость!.. Червонцы я сейчас же пошлю великой княжне, сейчас пошлю… Прикажешь, ещё своих добавлю!
- Твоих, князь, ни мне, ни моей сестре не надо; береги их для себя и предлагать мне не смей. Но повторяю, меня волнует, что ты, кажется, забыл, что я - император, - гневно и с достоинством проговорил Пётр.
Меншиков испуганно притих.
- Прости, государь, - чуть слышно проговорил он.
Император-отрок имел доброе, податливое сердце; ему стало жаль Меншикова, и он, протягивая ему руку, совершенно спокойно произнёс: