Онна таяла на глазах. У нее появился кашель, похожий на тот, который убил деда Антанаса. Она начала кашлять еще с того рокового утра, когда скаредность трамвайной компании выбросила ее из вагона под дождь, но теперь этот кашель становился угрожающим, он даже будил ее по ночам. Хуже всего была ее болезненная нервозность. Ее мучили невыносимые головные боли, она беспричинно плакала, а порою, вернувшись с работы, падала со стоном на кровать и разражалась судорожными рыданиями. Несколько раз у нее бывали истерики, и тогда Юргис терял голову от страха. Напрасно Эльжбета объясняла ему, что тут ничем нельзя помочь, что такие вещи случаются с беременными, - Юргис не верил, он просил, молил объяснить ему, что случилось. Раньше с ней этого никогда не бывало, настаивал он, это что-то чудовищное и немыслимое. Жизнь, которую она ведет, проклятая работа, которую она должна выполнять, понемногу убивают ее. Она не создана для такой жизни, никакая женщина для нее не создана. Нельзя допустить, чтобы женщины выполняли такую работу. Если мир не может иными путями дать им пропитание, пусть бы он сразу убил их, вот и все. Женщины не должны выходить замуж, не должны рожать детей; рабочий не должен жениться; если бы он, Юргис, знал раньше, что такое женщина, он скорее выколол бы себе глаза, чем женился. Так он продолжал говорить, пока сам не впадал в истерику, а видеть большого мужчину в таком состоянии невыносимо, и Онна брала себя в руки, бросалась ему на шею, умоляя прекратить, замолчать, обещая, что выздоровеет и что все будет хорошо. И она лежала у него на плече, выплакивая свое горе, а он смотрел на нее, беспомощный, как раненое животное, мишень для невидимых врагов.
Глава XV
Эти странности начались летом. Всякий раз Онна испуганно клялась, что больше это не повторится, и клялась напрасно. Каждый новый припадок все сильнее пугал Юргиса, он переставал доверять утешениям Эльжбеты и начинал думать, что за этим кроется какая-то тайна, которую от него хотят скрыть. Несколько раз он ловил взгляд бьющейся в рыданиях Онны, похожий на взгляд затравленного животного; безудержно плача, она порою произносила какие-то отрывистые слова, в которых сквозили и отчаянье и мука. И лишь потому, что Юргис сам был так измучен и угнетен, он не пытался выяснить, что все это означает. Он задумывался над поведением Онны, только когда бывал вынужден, - он тянул лямку, как замученная кляча, не размышляя ни о прошлом, ни о будущем.
Снова надвигалась зима, еще более грозная и жестокая, чем в прошлые годы. Стоял октябрь, и началась предпраздничная горячка. Чтобы на рождественские праздники хватило мяса, машина боен должна была работать до поздней ночи, и Мария, Эльжбета и Онна - винтики этой машины - работали по пятнадцати - шестнадцати часов в сутки. Выбора не было: если они хотели сохранить место, они должны были работать столько, сколько требовалось; кроме того, это добавляло кое-какие крохи к их заработкам, и, надрываясь, они несли свою непосильную ношу. Они ежедневно начинали работу в семь утра, в полдень съедали обед, а затем уже ничего не ели до конца работы, до десяти - одиннадцати часов. Юргис предложил ждать их, чтобы помогать им добираться домой; но они и слышать об этом не хотели: на удобрительной фабрике сверхурочной работы не было, и ждать Юргис мог только в пивной. Каждая из них выходила в темноту и плелась к углу, где они обычно встречались, а если оказывалось, что остальные две уже ушли, то садилась в трамвай и всю дорогу мучительно боролась со сном. Когда они приходили домой, то от усталости уже не могли ни есть, ни раздеться и пластом валились на постель в одежде и башмаках. Если они не выдержат, они обречены на гибель, если справятся - у них зимой будет достаточно угля.
Незадолго до дня Благодарения налетел снежный буран. Начался он после полудня, а к вечеру намело уже порядочно снега. Сперва Юргис хотел дождаться женщин, но затем он зашел в пивную обогреться, выпил две рюмки и сбежал от искушения; дома он прилег в ожидании и сразу уснул. Его мучили кошмары, он проснулся и увидел, что Эльжбета трясет его за плечо и плачет. Сперва он даже не понял ее слов - Онна не вернулась домой. Он спросил, который час. Было уже утро, время собираться на работу. Онна не ночевала дома! А на улице был мороз и крутом лежали глубокие сугробы.
Юргис вскочил. Мария плакала от страха, ребятишки хныкали, не отставал от них и Станиславас, охваченный ужасом перед снегом. Юргису потребовалось только надеть башмаки и пальто, через полминуты он уже выбежал на улицу. И тут он сообразил, что спешить не к чему, что он не знает даже, куда идти. Было темно, как ночью, падал густой снег. Царила такая тишина, что слышно было, как с шорохом ложатся на землю хлопья. За несколько секунд, пока Юргис стоял в нерешительности, снег облепил его с головы до ног.
Он побежал к бойням, останавливаясь у незапертых пивных, чтобы навести справки. Онна могла выбиться из сил по дороге, могла попасть в катастрофу на бойне. Добравшись до ее фабрики, он стал расспрашивать ночного сторожа, но тот не слышал ни о каких несчастных случаях. В табельной, уже открытой, табельщик сказал ему, что накануне номерок Онны был перевернут и, значит, с фабрики она ушла.
После этого Юргису оставалось только ждать, расхаживая взад и вперед по снегу, чтобы не замерзнуть. Бойни уже ожили, вдалеке выгружали из вагонов скот, через дорогу работали в темноте грузчики, перетаскивая в вагоны-ледники двухсотфунтовые куски говядины. Перед рассветом хлынула все сгущавшаяся толпа рабочих, они дрожали от холода и покачивали на быстром ходу судками с обедом. Юргис встал возле окна табельной - единственного места, где было хоть немного света. Шел такой густой снег, что Юргис, боясь пропустить Онну, заглядывал в лицо всем проходящим.
В семь часов утра пришла в движение вся машина боец. Юргис должен был уже стоять у своей удобрительной мельницы, но вместо этого он в мучительном страхе ждал Онну. Только через четверть часа он увидел возникшую из снежного тумана фигуру и с криком бросился к ней. Это была Онна, бежавшая изо всех сил. Увидев Юргиса, она покачнулась и почти упала в его раскрытые объятия.
- Что случилось? - взволнованно спросил он. - Где ты была?
Прошло несколько секунд, прежде чем Онна перевела дух и смогла ответить.
- Не сумела добраться до дома, - прошептала она, - Снег… Трамваи не ходили…
- Но где же ты была? - настаивал он.
- Пришлось пойти к подруге, - невнятно ответила Онна, - к Ядвиге.
Юргис облегченно вздохнул и вдруг заметил, что Онна всхлипывает и дрожит, словно у нее начинается один из тех нервных припадков, которых он так боялся.
- В чем дело? - закричал он. - Что с тобой?
- О Юргис, я так испугалась! - Онна исступленно прижалась к нему. - Мне было так страшно!
Они стояли возле табельной, и на них оглядывались. Юргис отвел Онну в сторону.
- Но почему? - растерянно спросил он.
- Я боялась, я так боялась! - всхлипывала Онна, - Я знала, что ты не догадаешься, где я, и я не знала, что ты можешь натворить. Я старалась добраться до дома, но я так устала. О Юргис! Юргис!
Он так обрадовался ее возвращению, что больше ни о чем не мог думать. Ее смятение, ее страх, ее бессвязные слова не вызвали у него никаких подозрений - все это казалось пустяками по сравнению с тем, что она вернулась. Он дал ей выплакаться, но было уже около восьми часов, и если бы они задержались дольше, у них вычли бы еще за час работы, поэтому Юргис ушел, а Онна осталась у дверей фабрики; лицо ее было бело, как бумага, а в глазах застыл смертельный ужас.
* * *
Затем последовала еще одна короткая передышка. Близилось рождество, снег не таял, мороз пробирал до костей, и каждое утро Юргис, спотыкаясь в темноте, почти на руках тащил свою жену на бойни. Но однажды ночью наступил конец.
До праздников оставалось три дня. Мария с Эльжбетой вернулись около полуночи и, увидев, что Онны еще нет, переполошились. Они не нашли ее на условленном месте и, прождав немного, пошли к ней в цех, но, узнав, что работницы разошлись еще час назад, тоже отправились домой. Снег в ту ночь не шел, было не очень холодно, и все-таки Онна не вернулась! На этот раз, должно быть, случилось что-то серьезное.
Они разбудили Юргиса, и, приподнявшись, он сердито выслушал их. Должно быть, она опять пошла к Ядвиге, сказал он, Ядвига живет всего в двух кварталах от боен, а Онна, наверно, устала. Ничего с ней не случилось, а если и случилось, то все равно до утра ничего сделать нельзя. Юргис повернулся на другой бок, и не успели женщины закрыть за собой дверь, как он уже храпел.
Утром, однако, он встал и ушел раньше обычного. Ядвига Марцинкус вместе с матерью и сестрами жила по другую сторону боен, неподалеку от Холстед-стрит, в полуподвальной комнатушке. Ее Миколас недавно получил заражение крови и потерял руку, так что о свадьбе следовало позабыть навсегда. Чтобы попасть к Ядвиге, надо было пройти через узкий задний двор. Юргис увидел свет в окне и услышал шипенье сковородки. Он постучал с тайной надеждой, что ему откроет Онна.
Но вместо Онны сквозь приоткрытую дверь на него смотрела одна из сестренок Ядвиги.
- Где Онна? - спросил Юргис.
Девочка удивленно переспросила:
- Онна?
- Да, - сказал Юргис. - Разве она не здесь?
- Нет, - ответила девочка, и сердце Юргиса упало.
В ту же минуту из-за спины сестренки выглянула Ядвига. Увидев Юргиса, она мгновенно спряталась, потому что была еще не совсем одета. Юргис должен ее извинить, начала она, но мать очень больна…
- Онна не у вас? - спросил Юргис.
Он был слишком встревожен, чтобы дослушать до конца.
- Нет, - ответила Ядвига. - А почему вы решили, что она здесь? Разве она собиралась прийти к нам?
- Нет, но она не вернулась домой, и я подумал, что она здесь, как в прошлый раз.
- Как в прошлый раз? - удивленно повторила Ядвига.
- Как в тот раз, когда она ночевала у вас, - объяснил Юргис.
- Это какое-то недоразумение, - перебила его Ядвига. - Онна никогда не ночевала у меня.
До его сознания не сразу дошел смысл ее слов.
- Да нет же, Ядвига! - воскликнул он. - Две недели назад, она мне сама сказала, - в ту ночь, когда шел снег и она не могла добраться до дому.
- Это какое-то недоразумение, - повторила девушка. - Она не приходила сюда.
Юргис оперся о косяк, а обеспокоенная Ядвига (она любила Онну) широко распахнула дверь, придерживая на груди кофточку.
- Вы, наверно, ее не поняли! - взволнованно сказала она. - Должно быть, речь шла о ком-то другом. Она…
- Она сказала, что была здесь, - настаивал Юргис. - Она рассказала мне о вас, и как у вас дела, и о чем вы говорили. Вы уверены? Может, вы забыли? Может, вас не было дома?
- Нет, нет! - воскликнула Ядвига, но тут до них донесся сварливый голос:
- Ядвига, ты простудишь ребенка. Закрой дверь!
Юргис постоял еще с минуту, что-то растерянно бормоча в узкую дверную щелку, а затем, так как говорить больше было не о чем, попрощался и ушел.
Он брел оглушенный, не сознавая, куда идет. Онна обманывала его! Онна лгала ему! Что все это значит, где она тогда была? Где она сейчас? Он не только не мог разобраться в случившемся - он и осознать этого как следует не мог, но тысячи диких подозрений роились у него в мозгу; им овладело ощущение надвигающегося несчастья.
И так как ничего иного не оставалось, он снова пошел к проходной и стал дожидаться. Прождав почти до восьми часов, он отправился в цех, где работала Онна, чтобы расспросить надзирательницу. Оказалось, что та еще не пришла: трамвайные линии, соединяющие бойни с центром города, не работали; на электрической станции что-то случилось, и трамваи с ночи не ходили. Однако упаковочный цех продолжал работать - за девушками присматривал кто-то другой. Работница, к которой обратился Юргис, была очень занята. Отвечая ему, она оглядывалась, словно желая убедиться, что за нею не наблюдают. В это время подошел рабочий с тачкой; он знал, что Юргис - муж Онны, и ему было интересно выяснить, в чем дело.
- Может, это из-за трамваев, - предположил он. - Может, она поехала в центр.
- Нет, - ответил Юргис. - Она никогда не ездит туда.
- Может, и так, - ответил тот.
При этих словах Юргису показалось, что рабочий обменялся с девушкой быстрым взглядом.
- Вы что-нибудь знаете? - резко спросил он.
Но рабочий, увидев, что за ним наблюдает мастер, покатил тачку дальше.
- Ничего я не знаю. Почем мне знать, где бывает ваша жена? - бросил он через плечо.
Юргис снова вышел на улицу и начал ходить взад и вперед у входа. Забыв о работе, он провел там все утро. В полдень он навел справки в полицейском участке и опять в мучительной тревоге вернулся на свой пост. Наконец, часа в два он отправился домой.
Он шел по Эшленд-авеню. Трамваи уже ходили, и его обогнало несколько набитых до отказа вагонов. При виде их Юргис опять вспомнил насмешливое замечание рабочего и полусознательно начал следить за ними. Вдруг у него вырвалось изумленное восклицание, и он остановился как вкопанный.
Потом он побежал. Целый квартал он мчался за трамваем, почти не отставая. Порыжелая черная шляпка с поникшим красным цветком могла принадлежать и не Онне, но как мало это было вероятно! Скоро он все узнает, потому что через два квартала Онна должна сойти. Он замедлил бег, и трамвай обогнал его.
Как только она сошла и скрылась за поворотом, Юргис снова бросился бежать. Он был теперь во власти подозрения и не стыдился выслеживать жену. Неподалеку от дома он ускорил бег и успел увидеть, как Онна поднималась по ступенькам их крыльца. Тогда он отошел и пять минут расхаживал по улице, крепко сжав кулаки и стиснув зубы, охваченный смятением; потом вошел в дом.
Открыв дверь, он натолкнулся на Эльжбету, которая тоже разыскивала Онну и теперь вернулась домой. Она шла на цыпочках, прижав палец к губам. Юргис стоял неподвижно, пока она не подошла к нему вплотную.
- Не шуми, - поспешно зашептала она.
- В чем дело? - спросил он.
- Онна уснула, - с трудом выговорила Эльжбета. - Ей было очень плохо. Боюсь, она немного не в себе, Юргис. Она всю ночь проблуждала по улицам, и я еле-еле успокоила ее.
- Когда она вернулась? - спросил Юргис.
- Утром, сразу после того, как ты ушел, - ответила Эльжбета.
- А выходила она потом?
- Конечно, нет. Она так слаба, Юргис, она…
- Вы лжете, - сквозь стиснутые зубы сказал Юргис.
Эльжбета задрожала и вся побелела.
- Что ты? Что ты говоришь? - пробормотала она.
Но Юргис не ответил. Оттолкнув ее, он распахнул дверь спальни. Онна сидела на кровати. Когда Юргис вошел, она испуганно взглянула на него. Юргис захлопнул дверь перед Эльжбетой и подошел к жене.
- Где ты была? - спросил он.
Стиснутые руки Онны лежали на коленях, и Юргис увидел, что в ее лице, искаженном страданием, не было ни кровинки. Пытаясь ответить, она несколько раз судорожно вздохнула и, наконец, быстро и тихо заговорила:
- Юргис, у меня, должно быть, что-то помутилось в голове. Я хотела вернуться домой ночью и не нашла дороги. Я ходила… я ходила, кажется, всю ночь и… и пришла только утром.
- Тебе следовало отдохнуть, - жестко сказал он. - Зачем ты снова выходила из дому?
Он смотрел ей прямо в глаза и увидел, как в них вдруг появилось выражение страха и мучительной нерешительности.
- Мне… мне надо было пойти… пойти в лавку, - пробормотала она едва слышно, - мне надо было…
- Ты лжешь, - сказал Юргис.
Он сжал кулаки и сделал шаг к кровати.
- Зачем ты лжешь мне? - закричал он в ярости. - Чем ты занимаешься, что тебе приходится лгать мне?
- Юргис! - всхлипнула она, испуганно вскакивая. - О Юргис, как ты можешь!
- Ты солгала мне, слышишь! - кричал он. - Ты сказала, что была в ту ночь у Ядвиги, а это неправда. Ты была там же, где сегодня ночью, у кого-то в центре. Я видел, как ты выходила из трамвая. Где ты была?
Он словно ударил ее ножом. Казалось, земля ушла у нее из-под ног. Мгновение она стояла, пошатываясь, и в ужасе смотрела на него, потом с криком отчаяния качнулась вперед, протягивая к нему руки.
Но он отстранился и не подхватил ее. Она уцепилась за край кровати, а потом упала, закрыв лицо руками и рыдая как безумная.
У нее начался один из тех истерических припадков, которые раньше так пугали Юргиса. Онна рыдала; по ее лицу текли слезы; накопившиеся страх и отчаяние вырывались наружу в долгих стопах. Бушевавшие в ней чувства сотрясали ее, как сотрясает буря деревья на холмах; тело ее корчилось в конвульсиях, словно она была во власти какого-то чудовища, которое мучило и раздирало ее на части. Раньше при таких припадках Юргис терял голову, но теперь он стоял, стиснув зубы и сжав кулаки; она может изойти слезами, но на этот раз он не сдвинется с места ни на дюйм, ни на дюйм. Однако от ее рыданий кровь холодела у него в жилах, и губы невольно начинали дрожать, поэтому он почти обрадовался, когда тетя Эльжбета, бледная от страха, открыла дверь и вбежала в комнату. Все же он с проклятием выгнал ее.