Юргис тоже разглядывал его. Безупречный фрак придавал ему очень изящный вид. Фредди был красивый юноша с белокурыми волосами и головой Антиноя. Он доверчиво улыбнулся Юргису и снова начал беззаботно болтать. На этот раз он говорил десять минут без передышки и изложил Юргису всю семейную хронику. Его старший брат Чарли был влюблен в неприступную красавицу, исполнявшую роль "Синеглазки" в "Халифе Камчатском". Он чуть было не женился на ней, но "старикан" обещал лишить его наследства и снабдил такой суммой, что перед ней не устояла добродетель "Синеглазки". Теперь Чарли временно оставил колледж и, забрав свой автомобиль, укатил в своеобразное "свадебное путешествие". "Старикан" в свое время угрожал лишить наследства и сестру Фредди, Гвендолен, которая вышла за итальянского маркиза с очень длинным титулом и репутацией бретера. Они жили в его замке, пока он не приобрел привычку швырять за завтраком тарелками в свою супругу. Она прислала телеграмму, прося отца о помощи, и старый джентльмен отправился за океан узнавать, каковы условия его светлости. Они все бросили Фредди на произвол судьбы, оставив ему только две тысячи долларов. Фредди был настроен весьма воинственно и решительно: он им покажет! Если не удастся их урезонить, его "киска" пошлет телеграмму, что они собираются пожениться, - и тогда посмотрим!
Жизнерадостный юноша болтал до тех пор, пока его не одолела усталость. Он мило улыбнулся Юргису и сонно закрыл глаза. Затем он снова раскрыл их, улыбнулся еще раз и, закрыв глаза, позабыл их открыть.
Несколько минут Юргис просидел неподвижно, наблюдая за Фредди и отдаваясь новым для него ощущениям от выпитого шампанского. Он шевельнулся, но бульдог тотчас зарычал. После этого Юргис сидел, не смея дохнуть. Вскоре бесшумно открылась дверь, и вошел дворецкий.
Он на цыпочках с нахмуренным лицом приблизился к Юргису; тот встал, тоже нахмурясь, и начал отступать. Наконец, он уперся в стену, и тогда дворецкий указал на дверь.
- Вон отсюда! - прошептал он.
Юргис помедлил, бросив взгляд на мирно похрапывавшего Фредди.
- Если ты, собачий сын… - зашипел дворецкий, - так я тебе всю морду расквашу!
Юргис заколебался, но только на секунду - он увидел, что за дворецким, готовый прийти к нему на помощь, глухо рыча, приближается Адмирал Дьюи. Тогда он сдался и двинулся к выходу.
Они молча вышли, спустились по огромной гулкой лестнице и прошли через темный вестибюль. У входной двери Юргис остановился, и дворецкий вплотную подошел к нему.
- Подними руки, - рявкнул он.
Юргис отступил и сжал здоровую руку в кулак.
- Это зачем? - крикнул он и, поняв, что дворецкий намерен обыскивать его, добавил - Сунься-ка, я тебе покажу!
- В тюрьму захотел, что ли? - угрожающе произнес дворецкий. - Вот я позову полицию…
- И зови! - в бешенстве заревел Юргис. - А до тех пор не касайся меня! Я ничего в вашем проклятом доме не трогал, и ты меня не трогай!
Испугавшись, как бы не проснулся молодой хозяин, дворецкий вдруг шагнул к двери и раскрыл ее.
- Пошел вон! - произнес он и напутствовал Юргиса таким свирепым пинком, что тот слетел с каменных ступенек и очутился на четвереньках в снегу.
Глава XXV
Юргис поднялся вне себя от ярости. Но дверь была закрыта; огромный замок высился перед ним, темный и неприступный. Ледяные зубы метели впились в Юргиса, и он бегом пустился прочь.
Через некоторое время он остановился, заметив, что навстречу ему все чаще попадаются прохожие. Он не хотел привлекать к себе внимание. Несмотря на только что перенесенное унижение, сердце его радостно билось. Он вышел из этой переделки с барышом! То и дело он засовывал руку в карман, чтобы убедиться в сохранности драгоценной сотенной бумажки.
Но постепенно Юргис сообразил, что попал в затруднительное и даже опасное положение: у него не было ни единого цента, кроме этой бумажки! Чтобы обеспечить себе ночлег, ему нужно ее разменять! Юргис полчаса ходил, думая, что ему делать. Ему не к кому было обратиться за помощью, он должен был устроить это один. Разменять такие деньги в ночлежном доме значило бы рисковать жизнью - его непременно обобрали бы, а может быть, и убили. Он мог пойти в какой-нибудь отель или на вокзал; но что подумают при виде "босяка", который держит в руках стодолларовую бумажку? Его сразу арестуют, и как он объяснит, откуда он ее взял? Утром Фредди Джонс обнаружит пропажу, Юргиса начнут искать, и он лишится этих денег. Наконец, он решил зайти в пивную; в крайнем случае он заплатит за размен.
Он шел по улице и заглядывал в пивные, но ему всякий раз казалось, что там слишком людно. Наконец, он увидел пивную, где буфетчик был совершенно один. Юргис собрался с духом и вошел.
- Не можете ли вы разменять мне бумажку в сто долларов? - спросил он.
Буфетчик был жилистый здоровяк, с челюстью профессионального боксера, поросшей густой щетиной. Он уставился на Юргиса.
- Что? - переспросил он.
- Я спрашиваю, не разменяете ли вы мне бумажку в сто долларов?
- А откуда она у вас? - недоверчиво спросил тот.
- Это вас не касается. Я получил ее и хочу разменять. Заплачу вам за беспокойство.
Буфетчик в упор взглянул на него.
- Дайте-ка поглядеть, - сказал он.
- Так вы разменяете? - спросил Юргис, крепко сжимая бумажку в кармане.
- Откуда же мне знать, черт возьми, настоящая она или нет? - возразил буфетчик. - За кого вы меня принимаете?
Тогда Юргис медленной осторожно подошел к нему. Он достал бумажку и повертел ее в руках. Буфетчик враждебно смотрел на него из-за стойки. Наконец, Юргис протянул деньги.
Человек за стойкой взял банкноту и начал рассматривать. Он разгладил ее между пальцами и подержал против света. Он вертел ее и разглядывал со всех сторон. Бумажка была новая, немного жесткая, и это возбуждало в нем сомнение. Юргис следил за его движениями, как кошка за мышью.
- Гм, - сказал, наконец, буфетчик и взглянул на незнакомца, оценивая взглядом оборванного, дурно пахнущего бродягу, без пальто, с рукой на перевязи и… с бумажкой в сто долларов!
- Выпьете что-нибудь? - спросил он.
- Да, - сказал Юргис. - Дайте стакан пива.
- Ладно, - сказал буфетчик, - я ваши деньги разменяю.
Он сунул стодолларовую бумажку в карман, налил Юргису стакан пива и поставил его на стойку, потом повернулся к кассе, выбил чек на пять центов и начал доставать деньги из ящика. Наконец, он положил перед Юргисом сдачу: две монеты по десять центов, одну в двадцать пять и одну в пятьдесят.
- Получите, - сказал он.
Секунду Юргис ждал, предполагая, что буфетчик достанет из ящика еще.
- А где же мои девяносто девять долларов? - спросил он.
- Какие девяносто девять долларов? - удивленно спросил буфетчик.
- Сдача! - закричал Юргис. - Остаток со ста!
- Да ты что, свихнулся? - отозвался буфетчик.
Юргис уставился на него безумным взглядом. На миг ужас овладел им - черный, парализующий, сжимающий сердце ужас. Потом его сменила ярость. Она нахлынула на Юргиса, ослепила его. Он взревел, схватил стакан и запустил его в голову буфетчику. Тот пригнулся, и стакан пролетел мимо. Тогда буфетчик выпрямился и, прежде чем Юргис успел опомниться, нанес ему через стойку такой удар в лицо, что он пошатнулся и упал на пол. Когда же он с трудом поднялся на ноги и попытался обойти стойку, буфетчик заорал не своим голосом:
- Помогите! Помогите!
На ходу Юргис схватил со стойки бутылку и запустил ею в буфетчика, который бросился от него. Бутылка, только чуть задев голову его противника, разбилась на тысячу осколков о дверной косяк. Тогда Юргис кинулся обратно и посреди комнаты снова набросился на своего врага. Ослепленный яростью, он не взял другой бутылки, а буфетчику только этого и надо было - он прыгнул навстречу Юргису и сбил его с ног ударом в переносицу. Мгновение спустя дверь распахнулась, и в комнату вбежали двое, как раз когда Юргис поднялся с пеной у рта и в бешенстве пытался высвободить из повязок свою сломанную руку.
- Берегитесь! - заорал буфетчик. - У него нож!
Увидев поддержку, он снова бросился на Юргиса и, преодолев его слабое сопротивление, одним ударом опять свалил его на пол. Теперь все трое навалились на Юргиса, и началась общая свалка.
Секунду спустя подоспел полисмен, и буфетчик снова завопил:
- Берегитесь ножа!
Юргису удалось в это время подняться на колени, но тут к нему подскочил полисмен и ударил его дубинкой по лицу. Юргис был оглушен, но звериная ярость все еще бушевала в нем, и он отчаянным усилием вскочил на ноги. Тут опять на его голову с размаху опустилась дубинка, и он бревном рухнул на пол.
Полисмен нагнулся над ним, сжимая в руках дубинку и ожидая с его стороны новых попыток встать. В это время буфетчик поднялся и потрогал свою голову.
- Бог ты мой! - сказал он. - Я уже думал, что мне конец. Он не ранил меня?
- Ничего не видно, Джек, - отозвался полисмен, - Из-за чего это он так расходился?
- Просто нализался, - сказал буфетчик. - Калека, а чуть не отправил меня на тот свет! Вам бы карету вызвать, Билли.
- Нет, - ответил полисмен. - В нем, кажется, больше не осталось пороха. Да и идти-то недалеко.
Он схватил Юргиса за воротник и дернул.
- Вставай, что ли! - приказал он.
Но Юргис не шелохнулся. Буфетчик прошел за стойку, сунул стодолларовую бумажку в надежное место и, вернувшись со стаканом воды, вылил ее Юргису на голову. Юргис чуть слышно застонал; тогда полисмен поднял его на ноги и потащил за собой. Полицейский участок находился за углом, и, таким образом, уже через несколько минут Юргис очутился в камере.
Полночи он пролежал без сознания, а потом стонал до утра, мучимый ужасной головной болью и жаждой. Иногда он громко просил пить, но его никто не слышал. В том же полицейском участке было немало других заключенных, терзаемых головной болью и лихорадкой; их были сотни в этом огромном городе и десятки тысяч по всей огромной стране, и некому было услышать их.
Утром Юргису дали кружку воды и кусок хлеба, потом его посадили в тюремную карету и повезли в ближайший полицейский суд.
Буфетчик - оказавшийся известным боксером - был вызван в качестве свидетеля. Он принес присягу и дал показания. Обвиняемый после полуночи явился в пьяном виде к нему в пивную, спросил стакан пива и в уплату дал бумажку в один доллар. Получив девяносто пять центов сдачи, он потребовал еще девяносто девять долларов и, прежде чем пострадавший мог что-нибудь ответить, запустил в него стаканом, набросился на него с пивной бутылкой и учинил в помещении полный разгром.
Потом к присяге был приведен обвиняемый - жалкий оборванец, растрепанный, небритый, с одной рукой в грязной повязке, с израненными и запачканными кровью щекой и головой, с багрово-черным и совершенно запухшим глазом.
- Что вы можете сказать в свое оправдание? - спросил судья.
- Ваша честь, - ответил Юргис. - Я вошел в пивную и спросил у этого человека, не может ли он разменять мне бумажку в сто долларов. Он ответил, что разменяет, если я что-нибудь выпью. Я и дал ему бумажку, но он не хотел дать мне сдачи.
Судья поглядел на него в недоумении.
- Вы дали ему бумажку в сто долларов? - воскликнул он.
- Да, ваша честь, - сказал Юргис.
- Где вы ее взяли?
- Мне дал ее один человек, ваша честь.
- Человек? Какой человек и за что?
- Какой-то молодой человек, которого я встретил на улице, ваша честь. Я просил милостыню.
В зале послышался приглушенный смех. Полисмен, державший Юргиса, прикрыл рукой улыбку, судья же улыбался совершенно открыто.
- Я говорю правду, ваша честь! - горячо вскричал Юргис.
- Вы не только попрошайничали, но и пили вчера вечером, не правда ли? - спросил судья.
- Нет, ваша честь, - протестовал Юргис. - Я…
- Вы совершенно ничего не пили?
- Да, то есть, ваша честь, я…
- Что же вы пили?
- Я выпил бутылку чего-то… я не знаю, что это было… что-то жгучее…
Снова по всему залу поднялся смех, быстро остановленный судьей, который поднял глаза и нахмурился.
- Бывали ли вы уже раньше под арестом? - резко спросил он.
Этот вопрос захватил Юргиса врасплох.
- Я… я… - бормотал он.
- Говорите правду, слышите? - строго сказал судья.
- Да, ваша честь.
- Сколько раз?
- Только раз, ваша честь.
- За что?
- Я ударил мастера, ваша честь. Я работал на бойнях, а он…
- Понимаю, - перебил судья. - Этого довольно. Вам следовало бы бросить пить, если вы не умеете владеть собой. Десять дней и возмещение убытков! Следующее дело.
Юргис вскрикнул от негодования, но полисмен дернул его за воротник и заставил умолкнуть. Он потащил Юргиса из зала в камеру, где находились другие осужденные. Юргис плакал, как ребенок, слезами бессильного гнева. Ему казалось чудовищным, что для полисменов и судей его слово ничего не значит в сравнении со словом буфетчика. Бедный Юргис не мог знать ни того, что содержатель пивной за право торговать по воскресеньям и другие поблажки платил одному только полисмену пять долларов в неделю, ни того, что буфетчик-боксер был одним из помощников демократического босса района и лишь несколько месяцев назад собрал рекордное число голосов в пользу этого же судьи, которого прекраснодушные поборники реформ пытались вывести на чистую воду.
Юргиса второй раз отвезли в Брайдуэллскую тюрьму. Во время драки он снова повредил себе руку, поэтому не мог работать, и тюремному врачу пришлось заняться им. Кроме того, ему перевязали голову и глаз, и он представлял собою весьма незавидное зрелище, когда на второй день после своего прибытия вышел во двор на прогулку и встретил… Джека Дьюана.
Молодой человек так обрадовался, увидя Юргиса, что чуть не заключил его в объятия.
- Вот те на! Да ведь это "вонючка"! - воскликнул он. - Что это с тобой? Можно подумать, что тебя пропустили через колбасную машину!
- Со мной случилось несчастье на железной дороге, а потом я еще подрался, - объяснил Юргис.
Вокруг них собралось несколько заключенных, и Юргис рассказал свою фантастическую историю. Большинство отнеслось к ней недоверчиво, но Дьюан знал, что Юргису никогда не сочинить такой басни.
- Не повезло тебе, старина, - сказал он, когда они остались одни. - Но, может быть, это послужит тебе уроком.
- Я многому научился с тех пор, как мы виделись в последний раз, - печально признался Юргис.
Потом он рассказал о своих летних скитаниях.
- А вы? - спросил он, наконец. - Неужели все время пробыли здесь?
- Ну, что ты! - ответил Дьюан. - Я попал сюда только позавчера. Вот уже второй раз меня сажают по дутому обвинению - мне не везло, и я не мог платить им, сколько они хотели. Почему бы тебе, Юргис, не махнуть со мной из Чикаго?
- Мне некуда ехать, - грустно ответил Юргис.
- Мне тоже, - рассмеялся Дьюан. - Подождем, пока выйдем отсюда, а там посмотрим.
Мало кто из заключенных, с которыми Юргис сидел в первый раз, еще оставался в Брайдуэлле, но он познакомился теперь с десятками людей того же сорта, старых и молодых. Это напоминало морской прибой: вода каждый раз новая, а волны на вид все те же. На прогулках Юргис разговаривал с заключенными. Наиболее опытные рассказывали о своих подвигах, а менее искусные, молодело, и новички, собирались вокруг и слушали с безмолвным восхищением. В прошлый раз мысли Юргиса были всецело заняты семьей; по теперь ничто не мешало ему внимательно слушать и убедиться, что он такой же, как они, что их образ жизни - это тот образ жизни, который он собирается вести.
Поэтому, снова выйдя из тюрьмы без гроша в кармане, он отправился прямо к Джеку Дьюану. Он шел, исполненный робости и благодарности. Ведь Дьюан был джентльмен и человек образованный; не удивительно ли было, что он захотел связать свою судьбу с судьбой простого рабочего, превратившегося в нищего и бродягу? Юргис не понимал, зачем он нужен Дьюану, не понимал, что человек его склада, преданный всякому, кто был добр с ним, являлся в среде преступников такой же редкостью, как и в любой другой среде.
У Юргиса был адрес мансарды, в квартале Гетто, - жилища хорошенькой француженки, любовницы Дьюана, которая весь день шила, пополняя свой доход проституцией. Она сообщила Юргису, что Дьюан поселился теперь в другом месте, так как опасался преследования полиции. Новый адрес привел Юргиса в погребок, владелец которого сперва заявил, что и не слыхал ни о каком Дьюане; но потом, подвергнув Юргиса настоящему допросу, провел его по черной лестнице через заднюю комнату лавки закладчика, где ее хозяин принимал краденое, в тайный дом свиданий, в одной из комнат которого и скрывался Дьюан.
Дьюан обрадовался Юргису. Он сказал, что сидит без гроша и ждал только его, чтобы вместе что-нибудь предпринять. Он объяснил Юргису свой план и посвятил весь день на то, чтобы ознакомить своего друга с жизнью преступного мира Чикаго и с тем, как в этом мире можно добыть себе средства к существованию. Этой зимой ему придется туго из-за больной руки и из-за неожиданного припадка рвения у полиции. Но пока полиция не знает его, ему ничто не грозит, если только он будет соблюдать осторожность. Здесь у "папаши" Хэнсона - так называли владельца погребка - он может отдыхать спокойно. "Папаша" Хэнсон - человек "свой"; он не выдаст, пока ему платят, и предупредит за час в случае налета полиции. А Розенштег, закладчик, дает треть стоимости за всякую принесенную вещь, с обязательством не пускать ее в продажу раньше, чем через год.
В этой маленькой комнатушке была керосинка, и они поужинали; потом около одиннадцати вышли вместе через черный ход. Дьюан захватил кастет. Они направились в квартал, где - жили богачи, там Дьюан взобрался на фонарный столб и задул свет, а потом они спрятались на лестнице, ведущей в подвал.
Вскоре прошел рабочий - они пропустили его. Потом после долгого промежутка послышались тяжелые шаги полисмена, и они затаили дыхание, пока он не прошел мимо. Они прождали еще четверть часа и отчаянно замерзли, когда, наконец, снова послышались торопливые шаги.
Дьюан подтолкнул Юргиса, и как только прохожий миновал их, они выбрались из своего убежища. Дьюан крался бесшумно, как тень; секунду спустя Юргис услышал удар и заглушённый крик. Юргис подскочил к прохожему и заткнул ему рот, в то время как Дьюан, как было заранее условлено, крепко сжал его запястья. Но прохожий повис у них на руках, так что Юргису осталось только держать его за шиворот, пока Дьюан точными движениями обшаривал карманы жертвы, расстегнув сначала пальто, потом пиджак и, наконец, жилет, исследуя платье изнутри и снаружи и перекладывая содержимое к себе в карманы. Наконец, когда, ощупав пальцы прохожего и его галстук, Дьюан шепнул: "Все!" - они стащили его на ту же лестницу и оставили там. Потом они поспешно разошлись в противоположные стороны.
Дьюан пришел домой первым, и Юргис застал его за осмотром "улова", который состоял из золотых часов с цепочкой и медальоном, серебряного карандаша, спичечницы, горсти мелочи и, наконец, бумажника. Его Дьюан открыл с лихорадочной поспешностью и нашел письма, чеки, два театральных билета, а в заднем отделении пачку денег. Он сосчитал их: одна двадцатка, пять десяток, четыре пятерки и три бумажки по одному доллару. Дьюан облегченно вздохнул.
- Это нас устраивает, - сказал он.