До сих пор предвыборная кампания проходила, по утверждению газет, необычайно вяло. Избиратели почему-то не желали увлекаться борьбой партий. Их никак не удавалось заманить на митинги и заставить там пошуметь. До сих пор в Чикаго не удалось организовать ни одного удачного митинга, и в этот вечер, когда выступать должен был сам кандидат в вице-президенты страны, устроители страшно волновались. Но милостивое провидение послало ледяной ливень, и теперь достаточно было пустить несколько ракет и забить в барабан, чтобы бездомные бродяги сбежались со всей округи и наполнили зал. А назавтра газеты опишут бурные овации и добавят, что на собрании не было фешенебельной публики в "шелках" и что, следовательно, политика высоких таможенных пошлин, которую поддерживает почтенный кандидат, встречает полное одобрение трудящихся классов страны.
И вот Юргис очутился в большом зале, украшенном знаменами и флажками. После краткой речи председателя поднялся главный оратор, встреченный оглушительными звуками оркестра. Каковы же были чувства Юргиса, когда он узнал знаменитого и красноречивого сенатора Спершэнкса, выступавшего некогда перед Республиканской ассоциацией и способствовавшего избранию друга Майка Скэлли, маркера из пивной, в члены Чикагского муниципального совета.
При виде сенатора у Юргиса на глаза навернулись слезы. Как мучительно было вспоминать те золотые дни, когда и у него было свое местечко у пирога, когда и он принадлежал к тем избранным, через которых управляют страной, когда и он мог черпать из агитационного бочонка! Вот опять происходят выборы, на которые республиканцы тратят уйму денег; и, не будь этого злосчастного случая, Юргис тоже получил бы свою долю, вместо того чтобы умирать с голоду.
Красноречивый сенатор объяснял систему покровительственных тарифов - остроумный порядок, при котором рабочий позволял фабриканту повышать цены на товары, с тем чтобы была повышена и его заработная плата. Таким образом, он одной рукой вынимает деньги из своего кармана, а другой кладет часть их обратно. Сенатору эта уникальная система представлялась высшим законом мироздания. Только благодаря ей страна Колумба - действительно жемчужина океана; все ее будущие триумфы, ее мощь, доброе имя среди других народов зависят от усердия и преданности граждан, поддерживающих тех, кто работает для утверждения этой системы. Общее имя всех этих героев - Великая Республиканская Партия…
Тут грянул оркестр, и Юргис, вздрогнув, выпрямился. Как это ни странно, Юргис делал отчаянные усилия, чтобы понять слова сенатора и уяснить себе размах американского благоденствия, гигантские размеры американской торговли и блестящие перспективы на Тихом океане, в Южной Америке и везде, где стонут угнетенные. Он напрягал внимание потому, что боялся уснуть. Он знал, что, уснув, тотчас начнет храпеть; поэтому он должен слушать, должен заинтересоваться! Но он так плотно пообедал и был так истощен, а в зале было так тепло и сидеть было так удобно! Тощая фигура сенатора расплылась и заколыхалась перед ним в тумане вместе с цифрами импорта и экспорта. Раз сосед свирепо ткнул Юргиса под ребра, и он сразу сел прямо, оглядываясь кругом с невинным видом, но потом снова стал клевать носом, и окружающие начали коситься на него и ругаться. Наконец, кто-то позвал полисмена, который схватил Юргиса за шиворот и рванул так, что он вскочил, испуганный и растерянный. Часть публики отвлеклась этим происшествием, и сенатор Спершэнкс запнулся. Но голос из толпы ободрил его:
- Мы тут выпроваживаем бродягу! Давай, старина!
Толпа захохотала, сенатор добродушно улыбнулся и продолжал речь; а несколько секунд спустя бедный Юргис очутился опять под дождем, получив на прощанье пинок и несколько крепких слов вдогонку.
Он укрылся в каком-то подъезде, чтобы немного прийти в себя. Он был цел, невредим и не арестован - на большее рассчитывать и не приходилось. Обругав себя и свое невезенье, он задумался, что же делать дальше. У него не было денег, и ему негде было ночевать, приходилось опять просить милостыню.
Юргис вышел на улицу, втянув голову в плечи и ежась от ледяного дождя. Он увидел хорошо одетую даму с зонтиком и, повернув, пошел рядом с ней.
- Простите, мэм, - начал он, - не можете ли вы ссудить мне на ночлег? Я бедный рабочий…
Но вдруг он осекся. При свете уличного фонаря он увидел лицо дамы и узнал ее.
Это была Алена Ясайтите, самая красивая девушка на его свадьбе, Алена Ясайтите, так величественно танцевавшая с возчиком Юозасом Рачнусом! С тех пор Юргис видел ее только мельком, так как Юозас бросил ее и стал ухаживать за другой, а Алена исчезла из Мясного городка неизвестно куда. И вот он встретил ее здесь! Она была поражена не менее его.
- Юргис Рудкус! - вскрикнула она. - Что с вами случилось?
- Мне… мне очень не повезло, - пробормотал он. - Я без работы, и у меня ни денег, ни крова над головой… А вы, Алена, вы замужем?
- Нет, я не замужем, но у меня хорошее место.
Они постояли, молча разглядывая друг друга. Наконец, Алена заговорила снова.
- Юргис, - сказала она, - конечно, я бы вам помогла, но я забыла дома кошелек, и у меня, право, нет с собой ни цента. Но я вам скажу, где вы найдете помощь. Я знаю, где живет Мария.
Юргис вздрогнул.
- Мария! - вскричал он.
- Да, - сказала Алена, - и она поможет вам. Она устроилась и живет хорошо. Она будет вам рада.
Всего год назад Юргис, покинув Мясной городок, чувствовал себя, как человек, убежавший из тюрьмы. Он убежал тогда именно от Марии и Эльжбеты. Но теперь, при одном упоминании о них, его охватила радость. Он хотел видеть их, он хотел домой! Они помогут ему, они пожалеют его. Мгновенно он оценил положение. У него было тогда достаточное оправдание для бегства - горе о погибшем сыне, - и достаточное оправдание того, что он не вернулся, - ведь они уехали из Мясного городка.
- Хорошо, - сказал он. - Я пойду к ней.
Алена назвала номер дома на Кларк-стрит и добавила:
- Я не дам вам своего адреса: Мария его знает.
И Юргис без дальнейших разговоров двинулся в путь.
Он увидел большой каменный особняк аристократического вида и позвонил у входа. Молодая негритянка вышла на звонок, чуть приоткрыла дверь и подозрительно оглядела пришедшего.
- Что вам надо? - спросила она.
- Живет здесь Мария Берчинскайте? - осведомился он.
- Не знаю, - ответила она. - Что вам от нее нужно?
- Я хочу повидать ее. Она моя родственница.
Поколебавшись немного, девушка открыла дверь и впустила Юргиса в переднюю. Потом она сказала:
- Я пойду узнаю. Как вас зовут?
- Скажите ей, что пришел Юргис, - ответил он, и девушка побежала по лестнице. Вскоре она вернулась с ответом:
- Такой у нас нет.
Сердце Юргиса упало.
- Мне сказали, что она живет именно здесь, - возразил он.
Но негритянка покачала головой:
- Хозяйка говорит, что здесь такой нет.
Юргис постоял в нерешительности, борясь с разочарованием, и потом повернулся к двери. Однако в тот же миг раздался стук, и девушка пошла открывать. Послышалось шарканье ног, и вдруг, вскрикнув, она в ужасе отскочила и кинулась мимо Юргиса вверх по лестнице с воплем:
- Полиция! Полиция! Нас накрыли!
Оторопевший Юргис на миг застыл на месте. Но при виде приближавшихся к нему людей в синей форме он устремился вслед за негритянкой. Ее крики вызвали наверху отчаянную суматоху. Дом был полон народу, и, когда Юргис вбежал в коридор, там во все стороны метались кричавшие и визжавшие от страха люди. Женщины большей частью были в халатах, мужчины более или менее раздеты. Юргис пробежал мимо большой комнаты с плюшевой мебелью. Столы были уставлены бутылками и стаканами. По всему полу были рассыпаны игральные карты, один из столов был опрокинут, кругом валялись бутылки, и вино лилось на ковер. Какая-то девушка лежала в обмороке, и двое мужчин хлопотали около нее. Десяток других толпился у входной двери.
Внезапно раздались гулкие удары в дверь, заставившие толпу отпрянуть. В это время толстая женщина с накрашенными щеками и брильянтами в ушах сбежала с лестницы и, задыхаясь, скомандовала:
- К черному ходу, скорей!
Она сама побежала впереди всех к задней лестнице, и Юргис не отставал от других. В кухне она нажала пружину, один из шкафов подался, и за ним открылся темный проход.
- Туда! - закричала она толпе, достигшей теперь двадцати - тридцати человек, и люди бросились к потайной двери. По не успел исчезнуть последний, как впереди послышался шум, и охваченная паникой толпа ринулась обратно, крича:
- Там тоже полиция! Мы в ловушке!
- Наверх! - крикнула женщина, и снова все - мужчины и женщины - побежали, ругаясь и грубо отталкивая друг друга. Один марш лестницы, второй, третий - и вот все столпились у подножья лесенки, ведущей на крышу. Человек, первым взобравшийся наверх, безуспешно пытался поднять люк. Хозяйка крикнула ему, чтобы он откинул крючок, но он ответил:
- Крючок уже откинут. На люке кто-то сидит!
Секунду спустя снизу раздался голос:
- Эй, там, бросьте зря стараться! На этот раз мы пришли не для шуток.
Толпа покорилась. Вскоре появилось несколько полисменов; они заглядывали во все углы и бесцеремонно посмеивались над своими жертвами. Что касается последних, то особенно испуганный вид имели мужчины. Женщины принимали все, как развлечение, к которому они давно привыкли: если некоторые из них и побледнели, то этого под румянами не было видно. Черноглазая молодая девушка устроилась на перилах и кончиком туфли сбрасывала каски с полисменов, пока один из них не поймал ее за лодыжку и не стащил вниз. Внизу в коридоре несколько других обитательниц дома сидели на сундуках и потешались над проходившей мимо них процессией. Они шумно веселились и, очевидно, были пьяны. Голос одной из них, одетой в ярко-красное кимоно, покрывал все остальные, и когда Юргис взглянул на нее, он вздрогнул и невольно вскрикнул:
- Мария!
Услышав этот возглас, она оглянулась и в изумлении вскочила на ноги.
- Юргис! - пробормотала она.
Секунду они молча глядели друг на друга.
- Как ты сюда попал? - воскликнула она.
- Я пришел повидаться с тобой, - ответил он.
- Когда?
- Только что.
- По откуда ты узнал… кто сказал тебе, что я здесь?
- Алена Ясайтите. Я встретил ее на улице.
Они снова стали молча рассматривать друг друга. Заметив, что окружавшие наблюдают за ними, Мария подошла к Юргису.
- А как ты? - спросил он, - Ты живешь здесь?
- Да, - ответила Мария. - Я живу здесь…
Вдруг снизу кто-то крикнул:
- Ну-ка, девочки, одевайтесь, пора идти. Да поскорее, а то пожалеете - на улице дождь!
- Бррр! - задрожала одна из женщин. Они встали и начали расходиться по комнатам, выходившим в коридор.
- Пойдем, - позвала Мария и повела Юргиса в свою комнатушку, где стояли узкая кровать, стул и туалетный столик, а за дверью висело несколько платьев. На полу лежала скомканная одежда, и всюду был страшный беспорядок: на столике валялись флаконы, коробки румян, вперемешку со шляпами и грязными тарелками, а на стуле пара туфель, часы и бутылка виски.
На Марии ничего не было, кроме кимоно и чулок; но она начала одеваться в присутствии Юргиса, не потрудившись даже закрыть дверь. К этому времени он уже понял, где находится. Он немало перевидал с тех пор, как ушел из дому, его нелегко было смутить, и все же поведение Марии причинило ему мучительную боль. У себя на родине они всегда были порядочными людьми, и ему казалось, что память о минувших временах должна была и теперь заставить ее следить за собой. Но тут же он рассмеялся над своей глупостью. Кто он такой, чтобы говорить о порядочности!
- Давно ты здесь живешь? - спросил он.
- Около года, - ответила она.
- Почему ты сюда пошла?
- Жить надо было… И я не могла видеть, как дети голодают.
Он помолчал, глядя на нее, и, наконец, спросил:
- У тебя не было работы?
- Я заболела, - ответила она, - и осталась без денег. А потом умер Станиславас…
- Как? Станиславас умер?
- Да, - ответила Мария. - Я забыла, что ты не знаешь.
- Отчего он умер?
- Его загрызли крысы, - ответила она.
Юргис содрогнулся и беззвучно прошептал: "Загрызли крысы!"
- Да, - продолжала Мария и нагнулась, чтобы зашнуровать ботинки. - Он работал на фабрике растительного масла, бегал для рабочих за пивом. Он разносил кружки на лотке и отхлебывал понемногу из каждой. Один раз он выпил лишнее, уснул где-то в углу, и его заперли на всю ночь. Когда его нашли, крысы уже загрызли его и почти всего съели.
Юргис сел, охваченный ужасом. Мария продолжала шнуровать ботинки. Настало долгое молчание.
Вдруг в дверях показался дюжий полисмен.
- Поторапливайтесь! - буркнул он.
- Я тороплюсь, - отозвалась Мария и, встав, начала с лихорадочной быстротой застегивать корсет.
- А остальные живы? - спросил, наконец, Юргис.
- Да, - сказала она.
- Где они?
- Они живут недалеко отсюда. Теперь у них все в порядке.
- Работают? - спросил он.
- Эльжбета работает, когда удается, - ответила Мария. - Но обычно я забочусь о них: я теперь много зарабатываю.
Юргис помолчал.
- А они знают, что ты здесь… как ты живешь? - спросил он.
- Эльжбета знает, - ответила Мария. - Я не могла бы солгать ей. Да и дети, пожалуй, успели уже догадаться. Но стыдиться тут нечего - у нас не было другого выхода.
- А Тамошус?
Мария пожала плечами.
- Почем я знаю? - сказала она. - Я его больше года не видела. Он потерял от заражения крови палец и больше не мог играть на скрипке. А потом он уехал.
Мария стояла перед зеркалом, застегивая платье. Юргис сидел, пристально глядя на нее. Ему не верилось, что это та самая Мария, которую он знал в былые дни. Она стала такой спокойной, такой равнодушной! Ему было страшно смотреть на нее.
Вдруг она тоже взглянула на Юргиса.
- Судя по твоему виду, как будто и тебе жилось несладко, - заметила она.
- Да, - ответил он. - У меня ни гроша, и я без работы.
- А где ты был это время?
- В разных местах. Бродяжничал, а потом вернулся на бойни - как раз перед забастовкой.
Он на миг запнулся.
- Я справлялся о вас, - продолжал он, - и мне сказали, что вы переехали, но никто не знал куда. Ты, наверно, считаешь, что я подло поступил, уйдя от вас?..
- Нет, - ответила она. - Я не виню тебя, и никто из нас не винил. Ты сделал все, что мог, - задача была нам не по силам.
Помолчав, она добавила:
- Мы ничего не понимали, и в этом вся беда. С самого начала мы были обречены. Знай я тогда столько, сколько знаю теперь, мы бы справились…
- Ты сразу пошла бы сюда? - спросил Юргис.
- Да, но я не это хотела сказать. Я думала о тебе. Ты тоже иначе вел бы себя… с Онной.
Юргис замолчал. До сих пор эта сторона вопроса не приходила ему в голову.
- Когда люди голодают, - продолжала Мария, - и у них есть какая-нибудь ценность, по-моему, ее надо продать. Ты, наверное, это тоже понял - теперь, когда уже поздно. Вначале Онна могла поддержать всех нас.
Мария говорила совершенно спокойно, как человек, научившийся смотреть на вещи с деловой точки зрения.
- Я… Да, пожалуй, что так, - нерешительно ответил Юргис; он не прибавил, что заплатил тремястами долларов и местом мастера за удовольствие вторично избить Фила Коннора.
В это время полисмен снова подошел к двери.
- Ну, выходите, - сказал он. - Живо!
- Ладно, - отозвалась Мария, доставая огромную шляпу, всю покрытую страусовыми перьями.
Она вышла в коридор. Юргис последовал за ней, а полисмен замешкался, чтобы заглянуть под кровать и за дверь.
- Что теперь будет? - спросил Юргис, в то время как они спускались по лестнице.
- Ты говоришь об облаве? Пустяки, это не впервой. У хозяйки какие-то недоразумения с полицией; не знаю, в чем дело, но к утру они, верно, так или иначе поладят. Во всяком случае, тебе нечего бояться. Мужчин всегда отпускают.
- Это-то так, - ответил он, - но меня едва ли отпустят. Как бы мне не застрять!
- Почему?
- Меня разыскивает полиция, - сказал он, понизив голос, хотя они говорили по-литовски. - Боюсь, засадят меня годика на два.
- Вот черт! - сказала Мария. - Плохо! Ладно, я попытаюсь выручить тебя.
Внизу, где уже собралась большая часть арестованных, она подошла к полной особе с брильянтовыми серьгами и пошепталась с ней. Затем последняя направилась к сержанту, руководившему облавой.
- Билли, - сказала она, указывая на Юргиса, - этот парень пришел повидаться с сестрой. Он вошел как раз перед тем, как вы постучали. Бродяг вы не забираете, не правда ли?
Сержант взглянул на Юргиса и засмеялся.
- Сожалею, - сказал он, - по приказ - брать всех, кроме прислуги.
И Юргис замешался в толпу мужчин, прятавшихся друг задруга, словно стадо овец, почуявших волка. Среди задержанных были и пожилые и молодые, мальчишки из колледжей и седобородые старцы, годные нм в деды. Некоторые были во фраках, и никто из них, кроме Юргиса, не был похож на бедняка.
Когда осмотр помещения был закопчен, полисмен открыл двери, и арестованных вывели на улицу. У тротуара поджидали три полицейских кареты, и вся округа сбежалась поглазеть. Зрители отпускали шуточки и старались пробиться поближе. Женщины вызывающе озирались, смеялись, шутили, а мужчины шли, понурив головы и надвинув шляпы на глаза. Пленников усадили в кареты, точно в трамвай, и увезли среди града веселых напутствий. В полицейском участке Юргис назвался польским именем и был посажен в камеру с несколькими другими задержанными. Пока те сидели, перешептываясь, он прилег в углу и отдался своим мыслям.