И они вернулись к себе и до ночи считали и спорили. Им было мучительно трудно решиться на что-нибудь. Они никак не могли сговориться между собой; столько было доводов "за" и "против", и каждый член семьи так упорно стоял на своем, что не успевали остальные убедить его, как у него уже находился единомышленник. Когда же, наконец, воцарилось согласие и дом был все равно что куплен, пришел Шедвилас и снова нарушил спокойствие семьи. Шедвилас возражал против приобретения дома. Он нарассказал им страшных историй о людях, которых это надувательство с "покупкой семейного гнездышка" довело до могилы. Нет сомнения, что и они попадут в ловушку, и прощай тогда их денежки; не будет конца непредвиденным расходам, дом может оказаться сверху донизу никудышным, а как бедняку это проверить? Их надуют с контрактом, а как бедняку попять что-нибудь в контракте? Все это сплошной грабеж, и лучше с домом не связываться.
- А квартирная плата? - спросил Юргис.
- Что ж, разумеется, это тоже грабеж, - ответил Шедвилас. - Бедняка всегда грабят.
Полчаса продолжались такие невеселые разговоры, и все решили, что спасение пришло к ним, когда они уже были на волосок от гибели. Но когда Шедвилас ушел, Ионас, человек весьма проницательный, напомнил им, что гастрономическая лавка, по словам ее владельца, одно сплошное разорение и что, быть может, именно этим и объясняется его мрачный взгляд на жизнь. И споры, разумеется, разгорелись снова!
Дело решалось тем обстоятельством, что на их теперешней квартире они больше жить не могли, - надо было куда-то перебираться. Если отказаться от покупки дома и снять квартиру, то придется до самой смерти платить ежемесячно по девять долларов, а такая перспектива их тоже не устраивала. Днем и ночью в течение целой недели они ломали себе голову над решением этой задачи, и кончилось тем, что Юргис взял ответственность на себя. Брат Ионас уже устроился на работу и возил тачку у Дэрхема, брауновская бойня работала с утра до вечера, и с каждым часом Юргис испытывал все большую уверенность, все больше полагался на свои силы. Принимать такие решения и выполнять их должен глава семьи, говорил он себе. Других людей может постигнуть неудача, но уж он-то не из неудачливых, он всем покажет, как надо браться за дело. И, если понадобится, он будет работать день и ночь, он не даст себе отдыха до тех пор, пока полностью не заплатит за дом и его семья не обретет крова. Он высказал все это остальным, и решение, наконец, было принято.
Они не раз толковали о том, что, прежде чем заключить сделку, следовало бы посмотреть другие дома, но они не знали, где эти дома и как их искать. Их помыслами владел тот, который они осматривали; представляя себя в собственном доме, они видели именно его. И вот они пошли к агенту и сказали, что готовы подписать купчую. Они знали, как какую-то отвлеченную истину, что, когда речь идет о деньгах, никому верить нельзя, но невольно поддались словам красноречивого агента и начинали опасаться упустить дом; поэтому, услышав, что не опоздали, они облегченно вздохнули.
Агент велел им прийти на следующий день и обещал подготовить все бумаги. Юргис отлично понимал, что с бумагами требуется особая осторожность. Однако сам он пойти не мог - он слышал от всех, что свободного дня ему не дадут и что просьба о нем может стоить работы. Оставалось положиться на женщин и на Шедвиласа, который обещал пойти с ними. Юргис целый вечер внушал им, что дело это нешуточное, - и вот, наконец, из бесчисленных тайников, скрытых в одежде и вещах, появились драгоценные сбережения и снова исчезли в мешочке, который затем тетя Эльжбета подшила к подкладке своей кофты.
Рано утром они отправились в путь. Юргис надавал им столько советов и предостерег против стольких опасностей, что женщины были чуть живы от страха, и даже невозмутимый владелец гастрономической лавки, который гордился своей деловой сметкой, чувствовал себя неуверенно. Купчая была уже готова. Агент предложил им сесть и прочитать ее. Это долгое и трудное дело взял на себя Шедвилас, агент же тем временем барабанил пальцами по конторке. У тети Эльжбеты от смущения на лбу выступили бусинки пота: читая этот документ, разве они тем самым не говорили прямо в лицо джентльмену, что сомневаются в его честности? Однако Иокубас Шедвилас продолжал читать, и постепенно обнаруживалось, что у него на это были веские основания. Страшное подозрение зародилось в уме Шедвиласа, и чем дальше он читал, тем сильнее хмурился. Насколько он понимал, речь шла вовсе не о продаже, нет, в документе говорилось только о сдаче внаем! Нелегко было понять странный язык законников, все эти слова, которых он раньше и не слыхивал, но разве не было совершенно ясно сказано: "Упомянутая первая сторона согласна и обязуется сдать внаем упомянутой второй стороне…" и дальше: "Ежемесячная плата за наем - двенадцать долларов в течение восьми лет и четырех месяцев"? Тут Шедвилас снял очки, посмотрел на агента и дрожащим голосом спросил, что это значит.
Агент - воплощенная любезность - объяснил, что такова обычная юридическая формула и что в подобных случаях собственность всегда определяется, как сдающаяся внаем. Он пытался показать им что-то в следующем параграфе, но Шедвилас был загипнотизирован словом "наем", а когда он перевел это слово тете Эльжбете, та тоже страшно перепугалась. Значит, почти девять лет дом этот вовсе не будет принадлежать им! С бесконечным терпением агент снова начал объяснять, но теперь никакие объяснения уже не действовали. Эльжбета хорошо запомнила последнее торжественное напутствие Юргиса: "Если вам что-нибудь покажется не так, денег не давайте, а идите и посоветуйтесь с юристом". Минута была мучительная, но тетя Эльжбета выпрямилась, до боли сжала руки и, наконец, сделав над собой невероятное усилие, собрав все мужество, задыхающимся голосом заявила о своем намерении.
Иокубас перевел ее слова. Она ожидала, что агент вскипит, однако, к ее изумлению, он по-прежнему был невозмутим и даже предложил сходить за юристом, но от этого она отказалась. Они решили отойти подальше от конторы агента, желая найти человека, которым не оказался бы его сообщником. Каков же был их ужас, когда через полчаса они вернулись с юристом и тот, здороваясь, назвал агента просто по имени!
Они поняли, что все пропало, и сидели, как пленники, которым читают смертный приговор. Больше они ничего не могли сделать - их поймали в ловушку! Юрист прочел купчую и сказал Шедвиласу, что все совершенно правильно, что документ составлен по форме, которая часто употребляется при подобных продажах.
- А цена проставлена правильно? - спросил старик, - Триста долларов задатка и ежемесячные взносы по двенадцати долларов, пока не будут выплачены все полторы тысячи долларов?
- Да, именно так.
- И это цена за продажу такого-то дома с участком земли и прочее?
- Да. - И юрист показал ему, где все это было написано.
- И купчая в порядке, без всяких ловушек? Они ведь бедные люди, и это все их состояние; если тут таится какой-нибудь подвох, они погибнут.
Шедвилас продолжал взволнованно задавать вопрос за вопросом, а женщины в молчании смотрели на него. Они не понимали его слов, но знали, что от этих слов зависит их судьба. И когда, наконец, Шедвилас спросил обо всем, и больше уже спрашивать было не о чем, и пришло время решать - заключить сделку или отвергнуть ее, - тетя Эльжбета с трудом удержалась от рыданий. Иокубас спросил, хочет ли она подписать купчую, он дважды повторил свой вопрос, а что она могла ему ответить? Откуда ей было знать, говорит ли юрист правду, или он в сговоре с агентом? Однако она и этого не могла утверждать - ведь у нее не было никаких оснований! Взгляды всех присутствующих устремились на нее, все ждали ее решения, и, наконец, со слезами на глазах, она начала нащупывать подколотые к кофточке драгоценные деньги. И вот она вынула их и развернула. А Онна из своего угла смотрела на происходящее, в лихорадочном ужасе сжимая руки. Ей хотелось крикнуть, сказать мачехе, чтобы та остановилась, что все это ловушка, но что-то сдавило ей горло, и она не смогла произнести ни слова. Тетя Эльжбета положила деньги на стол, агент взял и сосчитал их, а потом написал расписку и передал ей купчую. Затем он с облегчением вздохнул, поднялся, такой же вкрадчивый и вежливый, как вначале, и пожал им руки. Как сквозь сон, Онна слышала требование юриста заплатить ему доллар, и новые споры, и новые сетования, а потом, когда и юрист получил свои деньги, они вышли на улицу, и Эльжбета судорожно сжимала в руке купчую. Они так ослабели от страха, что не в силах были идти дальше и сели прямо на тротуар.
Они пришли домой, охваченные смертельным ужасом, а вечером вернулся с работы Юргис, ему обо всем рассказали, и это был конец. Юргис не сомневался, что их обманули и ограбили, он рвал на себе волосы, ругался как безумный и грозил этой же ночью убить агента. Наконец, он схватил купчую, выскочил из дома и побежал через бойни на Холстед-стрит. Не дав Шедвиласу кончить ужин, он потащил его к другому юристу. Когда они вошли в контору, юрист вскочил со стула, потому что Юргис казался сумасшедшим - его волосы были растрепаны, а глаза налились кровью. Шедвилас объяснил, что им нужно, юрист взял купчую и начал читать ее, а Юргис стоял, дрожа всем телом, судорожно вцепившись в кран стола.
Дважды юрист отрывался от документа и о чем-то спрашивал Шедвиласа. Юргис не понимал ни слова, но не отрывал глаз от юриста, мучительно стараясь прочесть что-нибудь на его лице. Юрист положил купчую и засмеялся. У Юргиса перехватило дыхание. Юрист что-то сказал Шедвиласу, и Юргис с замиранием сердца повернулся с своему приятелю.
- Ну? - еле вымолвил он.
- Он говорит, что все в порядке, - ответил Шедвилас.
- В порядке?
- Да, он говорит, что все так, как должно быть.
Юргис с облегчением упал на стул.
- Ты в этом уверен? - пробормотал он и заставил Шедвиласа перевести множество вопросов. Он никак не мог успокоиться и спрашивал без конца одно и то же. Да, они купили дом, действительно купили его. Он принадлежит им, пусть только они заплатят деньги, и все будет в порядке. Тут Юргис закрыл лицо руками, потому что на глазах у него выступили слезы и он чувствовал себя дураком. Но он пережил такой ужас, что, хотя был сильным человеком, с трудом держался на ногах.
Юрист объяснил, что выражение "сдать внаем" - это просто форма; в купчей пишут, что вплоть до последнего платежа собственность сдается внаем, чтобы легче было выселить покупателя, в случае если он не внесет денег. Однако, пока они будут платить, бояться им нечего: дом принадлежит им.
Юргис был так благодарен, что, не моргнув глазом, заплатил полдоллара, которые потребовал юрист, а потом помчался домой поделиться новостями с семьей. Онна лежала в обмороке, дети плакали, и в семье царило смятение, потому что все решили, что Юргис побежал убивать агента.
Прошли часы, прежде чем волнение улеглось, и всю эту мучительную ночь Юргис, просыпаясь, слышал, как в соседней комнате тихонько всхлипывали Онна и ее мачеха.
Глава V
Они купили дом. Трудно было поверить, что теперь этот удивительный дом - их собственность и что в любую минуту они могут в него переехать. Их мысли были заняты только домом и тем, как они его обставят. Через три дня истекал срок найма квартиры у Анели, и они не теряли времени даром. Нужно было купить кое-какую мебель, и в свободные часы они только об этом и толковали.
Человеку, которому предстояло разрешить такую задачу в Мясном городке, не приходилось далеко ходить - ему достаточно было пройтись по улице и прочесть рекламы или же влезть в трамвай, и он сразу получал исчерпывающую информацию почти обо всем, что ему могло понадобиться. Просто трогательно, с каким рвением все пеклись о вашем здоровье и счастье. Вам хочется курить? Вот небольшой трактат о сигарах, который весьма толково объясняет, почему только пятицентовые сигары "перфекто" Томаса Джефферсона достойны названия сигар. Или, быть может, вы злоупотребляете курением? Вот средство от курения, двадцать пять пилюль за двадцать пять центов, и полная гарантия избавления от этой привычки после приема десяти пилюль. Так прохожему сообщали, что кто-то уже постарался облегчить его жизнь и доводит это до его сведения. У реклам Мясного городка был особый стиль, приспособленный ко вкусам местного населения. Одна с нежной заботливостью спрашивала: "Ваша жена бледна? У нее дурное настроение, она бродит по дому и всем недовольна? Почему вы не посоветуете ей принять "жизненный эликсир" доктора Ленахана?" Другая, так сказать, шутливо похлопывала вас по плечу. "Не будьте болваном! - гласила она. - Пойдите и купите средство от мозолей "голиаф". "Ходите пешком, - рекомендовала третья. - Это так приятно, когда на ногах башмаки "эврика" по два с половиной доллара за пару!"
Картинки одной из этих назойливых реклам привлекли внимание семьи Юргиса. На них были изображены две очень миленькие птички, которые вили себе гнездо. Мария попросила свою знакомую прочесть рекламу и сообщила остальным, что речь там идет о меблировке дома. "Выстелите ваше гнездышко перышками", - говорилось в ней и далее сообщалось, что все перышки, необходимые для гнезда из четырех комнат, можно купить за ничтожную сумму в семьдесят пять долларов. Самым важным в этом предложении было то, что сразу следовало внести лишь небольшую часть денег - остальное можно было выплачивать по нескольку долларов ежемесячно. Нашим друзьям требовалась какая-нибудь обстановка - обойтись без нее было невозможно, но их скромные сбережения совсем оскудели, и это так пугало их, что представившийся выход показался им спасением. Снова начались волнения, снова Эльжбета подписывала бумаги, и вот однажды вечером, когда Юргис вернулся с работы, ему сообщили чудесную новость: вещи прибыли и благополучно водворены в новом доме - гостиная из четырех и спальня из трех предметов, обеденный стол с четырьмя стульями, красиво разрисованный алыми розами умывальник, посуда, тоже с алыми розами, и так далее. Когда распаковали ящик, одна тарелка оказалась разбитой, и наутро Онна первым делом решила пойти в магазин обменять ее; кроме того, были обещаны три кастрюли, а прибыли только две. Не думает ли Юргис, что их хотели обмануть?
На следующий день они перебрались в новое жилище, и мужчины, вернувшись с работы и наскоро пообедав у Анели, занялись перетаскиванием имущества в новый дом. Расстояние в действительности оказалось более двух миль, но Юргис в эту ночь проделал два рейса с огромным узлом из тюфяков и постельных принадлежностей на голове и со связками одежды и тючками, набитыми всякой всячиной, в руках. В любом другом месте Чикаго его немедленно задержали бы, но здесь, и Мясном городке, полисмены привыкли к такому способу переезда с квартиры на квартиру и довольствовались тем, что время от времени бегло осматривали вещи. Удивительно, до чего красиво, даже при тусклом свете лампы, выглядели комнаты, когда вся мебель была расставлена! Они превратились в настоящее семейное гнездышко, почти такое же восхитительное, как то, о котором говорилось в рекламе. Онна просто плакала от радости, и вместе с кузиной Марией они схватили Юргиса за руки и потащили по комнатам, садясь на все стулья по очереди и заставляя его тоже садиться. Один стул заскрипел под его тяжестью, девушки испуганно завизжали, проснулся малыш, и на шум сбежалась вся семья. Это был для них действительно великий день, и, как ни устали Онна с Юргисом, они долго еще сидели, обнявшись и упоенно поглядывая вокруг. Как только они все устроят и отложат немного денег, они поженятся и будут жить в этом доме - вон та маленькая комната станет их комнатой!
Устройство нового жилья было для них поистине нескончаемым источником радости. Они не могли тратить деньги только ради удовольствия, но были вещи, совершенно необходимые в хозяйстве, и приобретение их всегда превращалось для Онны в событие. Покупать приходилось поздно вечером, чтобы мог пойти и Юргис, и предлогом для таких экспедиций порою служила перечница или дюжина десятицентовых стаканов. В субботу вечером они вернулись с полной сумкой и выложили покупки на стол, и вся семья сгрудилась вокруг, дети влезли на стулья или хныкали, требуя, чтобы их взяли на руки и все показали. Они купили и сахар, и соль, и чай, и щипцы, и банку сала, и кувшин для молока, и платяную щетку, и башмаки для одного из мальчиков, и банку растительного масла, и молоток, и фунт гвоздей. Гвозди нужно было вбить на кухне и в спальнях, чтобы развесить на них вещи, и все приняли участие в спорах, какой гвоздь куда вбить. Затем Юргис решил испытать молоток и стукнул себя по пальцам, так как молоток был слишком мал, и обозлился, потому что Онна не позволила ему потратить лишних пятнадцать центов на покупку большого молотка. Тогда Онна захотела попробовать сама и тоже ударила себя по пальцу и вскрикнула, и, разумеется, Юргис должен был поцеловать ушибленное место. Когда все, наконец, испробовали новый молоток, гвозди были вбиты и вещи развешены.
Однажды Юргис пришел домой, неся на голове большой ящик, и послал Ионаса за вторым, который он тоже купил. Он собирался на другой день вынуть из них переднюю стенку, вставить внутрь полки и сделать из них шкафы. Слишком много птичек было в этой семье, и в рекламном гнездышке не хватало перьев на всех.
Обеденный стол они, разумеется, поставили в кухне, а столовую превратили в спальню для тети Эльжбеты и пятерых детей. Она с двумя младшими спала на единственной кровати, а для остальных на пол клали тюфяк. Мария с Он ной втаскивали для себя на ночь тюфяк в гостиную, а трое мужчин и старший мальчик спали в соседней комнате на голом полу. Однако и на такой постели они спали непробудным сном, и в четверть шестого утра тете Эльжбете приходилось подолгу стучать в их дверь. Она приготовляла для них большую кастрюлю дымящегося черного кофе, овсянку, хлеб и копченую колбасу, потом накладывала в их обеденные судки толстые ломти хлеба с салом - масла они не могли себе позволить, - несколько луковиц, кусок сыра, и они отправлялись на работу.
Юргису казалось, что он впервые в жизни работает по-настоящему, впервые в жизни делает нечто, требующее затраты всех его сил. Когда вместе с другими посетителями он стоял на галерее, глядя, как работают люди в убойной, и восхищаясь их быстротой и силой, как будто перед ним были удивительные машины, он не думал о том, чего стоят эти быстрота и сила, то есть не думал, пока сам не попал в преисподнюю и не снял пиджак. Тогда все здесь представлялось ему совсем в другом свете, а теперь он увидел оборотную сторону медали. Темп работы, установленный в убойной, требовал от человека величайшего напряжения; с момента забоя первого быка и до полуденного гудка, а затем с половины первого и бог весть до которого часа вечера или ночи руки, глаза и мозг рабочего не знали ни минуты отдыха. Юргис увидел, какими средствами хозяевам удалось добиться такого положения: быстрота выполнения некоторых операций определяла темп всех остальных, и на них ставили людей, которых хорошо оплачивали и часто меняли. Нетрудно было отличить таких "настройщиков" от других рабочих, потому что за ними все время наблюдали мастера, и работали они как черти. Называлось это "пришпориванием", а если кто-нибудь не выдерживал, то сотни людей на улице только того и ждали, чтобы их взяли на испытание.
Однако Юргис не возмущался - он был даже доволен таким темпом. Ему уже больше не приходилось размахивать руками и переступать с ноги на ногу, как прежде. Он посмеивался про себя, когда несся вдоль рядов туш, поглядывая порою на рабочего, бегущего впереди. Конечно, работа могла быть приятнее, но это была нужная работа, а чего человек может требовать от жизни, кроме права делать полезное дело и получать за это хорошие деньги?