Глава восьмая
Итак, объятые ужасом, точно оцепенелые, стояли оба двойника друг против друга. Тяжелое молчание, как перед бурей, господствовало над всем собранием; каждый спрашивал себя в сердце, который же из двух князь?
Граф фон Терни первый прервал молчание, выйдя навстречу юноше, сопровождавшему княгиню, и воскликнул: "Мой сын!"
При этих словах глаза княгини засверкали, и она сказала высокомерным тоном:
- Твой сын, граф Терни? А кто же это стоит возле тебя? Похититель престола, принадлежащего тому, кого я прижимала к своей груди?
Князь Исидор обратился к собранию и высказал мнение, что так как личность молодого князя и наследника престола остается невыясненной, то очевидно, ни один из претендентов не может вступить на престол, пока не выяснятся, по крайней мере, кто из них может более достоверным образом доказать свое высокое происхождение.
Граф фон Терни возразил на это, что в отсрочке не представляется никакой надобности, так как он может доказать собранию в течение всего нескольких минут, что его воспитанник и есть сын покойного князя Ремигия, а вместе с тем законный наследник престола.
То, что граф фон Терни сообщил затем собранию, заключалось в следующем - доверенные слуги князя Ремигия были слишком преданы графу, чтобы не сообщить ему о решении князя прогнать княгиню еще ранее, чем был назначен срок изгнания. Граф предвидел опасность, которая угрожала наследнику престола, смуты, которые могут произойти вследствие сходства ребенка с его собственным сыном, и несчастия, которые могли бы произойти после смерти князя. Он решил предотвратить все это.
Ему удалось поздней ночью в сопровождении двух членов совета, хранителя архива секретных дел, лейб-медика, хирурга и старого камердинера проникнуть в покои княгини. Старая привратница, которой тоже был доверен замысел графа, вынесла им ребенка, когда княгини спала, и хирург, усыпив его наркотическим средством, выжег ему небольшой знак на левой груди. Затем граф Терни взял ребенка и передал своего сына привратнице. Обо всем этом был составлен подробный акт, к которому было приложено изображение выжженного знака; затем акт этот был подписан и запечатан всеми участниками и передан архивариусу на хранение в княжеский секретный архив.
Таким образом, случилось, что сын графа Терни был увезен княгиней, а молодой князь был воспитан графом фон Терни как его родной сын.
Графиня, подавленная горем, безутешная из-за несчастной судьбы своей подруги, умерла вскоре по прибытии в Швейцарию.
Из лиц, подписавших упомянутый акт, были в настоящее время в живых: хирург, архивариус, привратница и камердинер. По распоряжению графа Терни, все они были во дворце.
Архивариус вынес теперь акт, который он и распечатал в присутствии перечисленных лиц и прочел его вслух председателю Государственного совета.
Молодой князь обнажил свою грудь; знак был найден на указанном месте; всякое сомнение было устранено, и сердечные пожелания благополучия раздались из уст верных вассалов.
Во время чтения акта, князь Исидор вышел из залы с выражением глубочайшей досады… Когда княгиня осталась одна с графом фон Терни и с обоими молодыми людьми, она чувствовала, что грудь ее готова была разорваться от наплыва самых разнородных чувств. Бурно бросилась она на грудь графа и вскричала с восторгом, еще перемешанным с горечью.
- О Терни! Ты пожертвовал своим сыном, чтобы спасти того, кого я носила под своим сердцем!.. Но я приношу тебе назад потерянного сына. О Терни! Мы более не принадлежим земле, и никакое земное горе не имеет власти над нами. Насладимся же покоем и блаженством на небесах… Над нами парит его примиренный дух!.. Но, ах… как могла я позабыть! Она его ждет; его ждет она, блаженная невеста!
С этими словами княгиня вышла в соседнюю комнату и вернулась с одетой в подвенечное платье Натали. Неспособные произнести ни одного слова, молодые люди бросали друг на друга взгляды, в которых отражался неописуемый ужас. В тот же миг, как оба юноши увидели Натали, в глазах их зажглась яркая молния; с громким криком "Натали!" оба бросились к прекрасной девушке. Но Натали была в полном смятении, увидев двух юношей, являвших двойное изображение милого, которого она носила в своем сердце.
- Ага! - дико вскричал теперь молодой Терни. - Князь, так это ты тот вышедший из ада двойник, укравший мое "я", замысливший похитить мою Натали, отнять у меня жизнь, разорвать мою грудь. Пустая, безумная мечта! Она моя, моя!
В ответ на это молодой князь вскричал:
- Что ты вторгаешься в мое "я"? Чем же я виноват, что ты копируешь мое лицо и мой рост? Прочь, прочь. Натали моя!
- Решай, Натали! - кричал, в свою очередь, Терни. - Говори, разве ты не клялась мне тысячу раз в верности в те блаженные часы, когда я писал твой портрет, когда…
- Но! - перебил его князь. - Подумай о тех часах в развалинах замка, когда ты поклялась следовать за мною…
И затем оба стали кричать, заглушая друг друга:
- Решай же, Натали, решай! - и, обращаясь друг к другу, прибавляли: Посмотрим, кому из нас удастся столкнуть со своей дороги своего двойника! Смерть, смерть тебе, дьявольское исчадие ада!
Тогда Натали воскликнула тоном безутешного сомнения.
- Справедливый Боже! Кого же из двух я люблю? Не разбилось ли мое сердце и может ли оно жить? Справедливый Боже! Пошли мне смерть сию минуту…
Слезы заглушили ее голос. Она спустила голову и закрыла лицо обеими руками, как будто хотела заглянуть внутрь своей груди. Затем она опустилась на колени, подняла заплаканные глаза кверху и с протянутыми к небу руками, как бы молясь, сказала тоном глубокой, разрывающей сердце горести:
- Оставьте меня оба! Откажитесь от меня!
- Да, - сказала княгиня, просияв, - слушайте ее. Сам светлый ангел говорит вам ее устами.
Еще раз взглянули с огнем в глазах друг на друга оба юноши; но затем из глаз их полились обильные слезы; они бросились друг другу в объятия, прижали друг друга к груди и говорили, прерываемые слезами:
- Да! Да! Мы должны от нее отказаться. Прости, прости мне брат.
И тогда князь сказал, обращаясь в молодому Терни:
- Из-за меня тебя покинул отец; из-за меня ты был брошен. И я отказываюсь от Натали.
На что молодой Терни ответил:
- Что мой отказ в сравнении с твоим! Ты - князь этой страны, и принцесса принадлежит тебе по праву.
- Благодарение Богу, - вскричала Натали, - благодарение вам святые силы неба! Уже свершилось.
Она запечатлела прощальный поцелуй на лбу каждого из молодых людей и удалилась, шатаясь и опираясь на руку княгини.
- Я опять тебя потеряю, - сказал с горечью граф фон Терни, когда его сын хотел уйти.
- Отец! - вскричал он. - Отец, дай мне время, дай мне волю; иначе я погибну и никогда не залечу моей сердечной раны.
Затем он еще раз молча обнял князя, отца и поспешил уйти прочь.
Натали поступила в отдаленный женский монастырь, где впоследствии стал настоятельницей. Княгиня, обманувшаяся в своих последних надеждах, отправилась в приграничный замок, куда она некогда была заключена, и избрала его своим местопребыванием. Граф Терни остался при князе. Оба вздохнули с облегчением, когда князь Исидор вторично уехал из страны.
* * *
Весь Гогенфлю был объят шумной радостью. Столяры, окруженные плотниками, карабкались на стройные триумфальные ворота, презирая всякую опасность, и шумно стучали молотками, вбивая там и сям гвозди, между тем как маляры, не теряя ни единой минуты времени, покрывали постройку краской, а садовники плели необозримые гирлянды из ветвей тиса, переплетая их пестрыми цветами. Приютские мальчики уже стояли, наряженные в праздничные платья, на рынке; школьники напевали, повторяя вполголоса "Heil dir im Siegerkranz"; порой раздавался звук трубы, прочищаемой усердными музыкантами, и целый хор дочерей благонамеренных граждан сиял чисто вымытыми платьями; дочь же бургомистра, Тинхен, одна была одета в белое блестящее атласное платье и проливала капли пота, так как молодой кандидат, бывший в Гогенфлю поэтом по профессии, не переставал затверживать ей стихотворное обращение к князю, причем предупреждал ее, чтобы она не пропустила ни одного из предусмотренных им декламаторских эффектов.
Примиренные хозяева "Золотого Козла" и "Серебряного Барана" ходили обнявшись по улице, сияя при мысли, что они имели честь принимать у себя всемилостивейшего государя, и с самодовольством посматривали на громадную надпись "Да здравствует князь!", сделанную из масляных лампочек, которую предполагалось зажечь вечером во время иллюминации. Приезда князя ждали с часу на час.
Художник Георг Гамберланд (так хотел называться до поры до времени молодой граф Терни) вышел через Нейдорфские ворота, одетый по-дорожному, с чемоданом и папкой за спиной.
- Ха, - вскричал вышедший к нему навстречу Бертольд. - Чудесно! В добрый путь, брат Георг. Я уже все знаю. Благодарение Богу, что ты не оказался владетельным князем. Тогда бы все, конечно, пошло иначе. Графскому титулу я не придаю никакого значения, так как я знаю, что ты был и останешься художником. Ну, а она, кого ты так любил, - она неземное существо; она живет не на земле, она только высокий светлый идеал твоего искусства, воспламенивший тебя затем, чтобы твои произведения дышали небесной любовью, царящей выше звезд.
- Да, брат Бертольд, - воскликнул Георг, и глаза его зажглись небесным светом. - Да, брат Бертольд! Ты прав. Она - она само искусство, которым дышит все мое существо. Я ничего не потерял, и если я, забыв о небесном, склоняюсь перед земным горем, то пусть меня защитит твоя неизменная веселость:
Пусть же друга утешений
Я не буду век лишен!
И оба юноши пошли дальше через горы вдвоем.
Примечания
1
Ура, тебе, в венке победном! (нем.)