* * *
В сопровождении двоих слуг в синих ливреях, Юлиус и Тоби направились в палаццо Медичи вместе с Николасом.
Ехать верхом не было нужды: всю Флоренцию можно было пересечь из конца в конец за двадцать минут, если воспользоваться Мясницким мостом через реку Арно. Тоби, уроженец северной Италии, знал город, как свои пять пальцев, и теперь уверенно шагал по улицам, вымощенным каменными плитами, мимо домов с мраморными колоннами и бронзовыми решетками, словно пес, почуявший добычу. Как и в любом другом месте, больше всего внимания он уделял внешнему виду прохожих - их коже, деснам и векам. Многие, кому не по душе было такое пристальное внимание, оборачивались и плевали ему вслед, но тогда он с удовольствием останавливался, чтобы рассмотреть слюну, - и это досаждало им еще больше.
Юлиус, обучавшийся в Болонье, с ностальгией оглядывался по сторонам. Он успел позабыть обо всей той роскоши, которую в Италии можно купить за деньги, и о чудесах местных мастеров. Впрочем, за эти пять лет Флоренция изменилась еще больше и стала куда богаче. Окруженные городскими стенами, повсюду теснились церкви, башни, площади, сады и галереи. Двери были украшены, подобно коврам; окна в глубине арок сверкали многоцветьем стекол; повсюду красовались статуи, молельни, фонтаны и источники; торговые лавки раскладывали свои товары. Город рассекала пополам река, стремительно несущая свои желтые воды, а за пределами крепостных стен раскинулись зеленые луга и холмы.
Флоренция была меньше Венеции, хотя и больше Лондона. В Венеции, где Юлиус никогда не бывал, по берегам каналов уже давно возводили свои особняки торговцы, разбогатевшие на восточных товарах. Флоренция также не страдала от бедности, но жила, в основном, за счет изготовления и продажи собственных товаров, - шелковых и тонких шерстяных тканей, а также золоченой кожи. Ну и, разумеется, нельзя сбрасывать со счетов и банковское дело. Говорили, что летом на Старом Рынке за прилавками можно насчитать никак не меньше семи десятков менял и банкиров.
Разумеется, во Флоренции имелось отделение банка Медичи, точно так же, как в Брюгге, Милане, Венеции, Женеве, Лондоне и Риме. Этими филиалами управляли доверенные семейства, избираемые самим Козимо де Медичи, главой компании. Дворец, куда они сейчас направлялись, находился на виа Ларга и, по сути, был подлинным центром Флоренции, где и вершились все основные дела Дома Медичи. В просторном особняке обитал сам Козимо с женой, сыновьями и внуками. Его племянник Пьерфранческо, обитал в соседнем здании. Помимо близких родичей, Козимо также приглашал под свой кров всех знаменитостей, посещавших Флоренцию: у него в доме постоянно проживали представители папы римского или герцога Милана; здесь же он вел свои учетные книги и диктовал письма канцелярским писцам, ибо хотя он и утверждал, что является всего лишь частным лицом, обычным гражданином выборной Республики, - на деле, Козимо де Медичи сам являлся воплощением Флоренции.
Выходивший прямо на улицу дворец являл собой монументальное сооружение с квадратным фасадом, украшенным колоннами. Два первых этажа были отделаны грубо отесанными каменными блоками, выкрашенными в красный, белый и зеленый цвета; личные апартаменты на верхнем этаже впускали свет через узкие арочные окна. Подняв глаза, Юлиус не удержался:
- Пять тысяч флоринов! Говорят, именно столько стоил этот особняк. Пять тысяч флоринов за дом!
- Действительно, безобразие, - подтвердил человек, сидевший перед входом на лавке для слуг. Юлиус обернулся к нему. Говоривший был в рясе священника и добротном, хотя и пропыленном плаще; густые волосы, слишком длинные для священнослужителя, вились крупными завитками. Когда он поднялся на ноги, то оказалось, что ростом он почти с Николаса и так же крепко сложен. Именно к бывшему подмастерью он и обратился теперь:
- Компания Шаретти предложила мне два с половиной флорина в месяц за то, чтобы я спасал ваши души. Однако эта задача требует куда больше усилий, чем банковское дело. Я передумал. Нам нужно пересмотреть соглашение. Я хочу в конце пути получить жилище не хуже этого.
Заслышав такие слова, мастер Тоби обернулся с приветственным возгласом. Николас последовал его примеру.
- Отец Годскалк! Но ведь это уже записано в вашем договоре.
- В доме вашего Владыки множество покоев, и на одном из них - ваше имя. Если вы только сможете прочитать, на каком языке оно написано… Откуда вы узнали, где нас искать?
- Расскажу чуть позже, - отозвался капеллан. - Я только что из Пизы. У меня для вас новости.
- Башня упала? - поинтересовался Тоби.
- Или пал папа римский? - перебил его Николас.
- Или нашему отряду так понравились зимние квартиры, что они не хотят плыть на Восток? - не преминул высказать свое предположение и Юлиус.
- О, нет, наемники будут с вами, когда они понадобятся, - нимало не смущенный, заверил капеллан. - А доводилось ли вам слышать о некоем Пагано Дориа?
- Мессер Никколо? - вдруг окликнул его кто-то.
- Семейство Дориа мне знакомо, но о Пагано слышу в первый раз. А что? - поинтересовался фламандец.
- Мессер Никколо? - повторил тот же голос.
- А ведь он не из бедных родственников, - молвил Годскалк. - Неужели ты его не знаешь?
Внезапно его оттолкнули в сторону. Резкий голос объявил:
- Мессер Никколо, вас ожидают. Его превосходительство почти потерял терпение.
Говоривший оказался не каким-нибудь привратником, а гладко выбритым мужчиной в одеянии секретаря и шапочке с черными отворотами, такой же, как у Юлиуса. Он взирал на вновь прибывших с явным недовольством.
- Это мой капеллан, отец Годскалк, - представил священника Николас. - Он принес мне важные новости.
- Тогда он может выложить их внутри, - заявил секретарь. - Будьте любезны немедленно последовать за мной.
Юлиус ни за что не решился бы с ним спорить, и Николас также не сказал ни слова.
Друг за дружкой все четверо прошли через арку во двор палаццо. Там стряпчий запнулся.
- Это Юдифь с головой Олоферна, - пояснил фламандец, любуясь на фонтан со скульптурой. - Он был другом Донателло, а ей это не нравилось. Вон в том саркофаге лежит кузен пра-пра-прадедушки мессера Козимо.
- Он до сих пор там? - поразился Юлиус.
- Возможно, они все до сих пор там, - ответил Николас. - Римлянин, римлянин, римлянин, римлянин, Медичи. Как слоеный пирог.
- Если вы хоть на миг прекратите болтать, - заметил на это Тоби, - то заметите, что нас приглашают подняться в гостиную.
В зале обнаружился ковер тончайшей работы, множество резных позолоченных сундуков, несколько кресел с высокой спинкой, мягких табуретов, а также сам Козимо де Медичи в кресле-паланкине с рукоятями для переноски. Все трое гостей замялись в дверях, и Юлиус с любопытством уставился на богатейшего человека во Флоренции, в то время как их провожатый вышел вперед и обратился к своему господину.
Семидесятилетний старик, скрюченный подагрой, Козимо де Медичи в этом зале был подобен новой Юдифи, ищущей нового Олоферна. Бледный, длинноносый, со впалыми щеками, он кутался в темное блестящее, отороченное мехом одеяние, а лысеющую голову прикрывал высокой бархатной шляпой. Внимательно выслушав секретаря, он поднял руку и постучал по деревянному поручню кресла.
- Пусть подойдут ближе!
Юлиус покосился на Николаса, опасаясь, что от смущения тот побледнеет и задрожит, опозорив тем самым себя и своих спутников: такое нередко случалось с простыми людьми, в присутствии сильных мира сего.
Внезапно мальчуган, которого стряпчий до сих пор не заметил, подскочил к креслу Медичи и ткнул пальцем в главу компании Шаретти.
- Вот он! Он это сделал!
Нарядно одетому, миловидному мальчику со светлыми вьющимися волосами было года четыре или пять… И он смотрел прямо на Николаса.
- Ты завязал узлы! - Слова фламандца прозвучали совершенно бессмысленно, и в них не чувствовалось ни почтения, ни даже подобострастной ласки. Точно таким же тоном он разговаривал с поваренком монны Алессандры.
- Неправда! - взвизгнул мальчишка.
Юлиус замер. Тоби также стоял, как громом пораженный. Владыка Флоренции шевельнулся в своем царственном кресле.
- Мой внук лжет, мессер Никколо, - наконец провозгласил он. - Там узлы. Вы должны научить его.
- Это несложно, - весело отозвался Николас. - Покажи.
Юлиус не смел поднять глаза, и так и стоял, окаменевший, а Николас, тем временем, подошел к мальчику и, присев рядом с ним на корточки, дружески уставился на него своими невинными круглыми глазами. Ребенок вытянул руку. На ладони лежала точная копия деревянной игрушки, которую спалила в камине монна Алессандра.
Тоби чуть слышно заворчал. Не оборачиваясь, Николас бросил:
- Я сделал две одинаковых. А где шнурок?
Послышался голос Козимо де Медичи.
- Наставник мальчика, этот глупый маловер, обрезал его.
Порывшись в поясном кошеле, Николас достал новую веревочку. Должно быть, она осталась от второй игрушки. Взяв из рук мальчика деревянный предмет, похожий на два гриба, сросшихся ножками, фламандец завязал и обмотал посередине шнурок, сделав на свободном конце петлю. В нее он просунул палец и положил игрушку на ладонь.
- Что я тебе говорил? - подмигнув, обратился он к ребенку.
Удивительно, но тот улыбнулся в ответ.
- Ты сказал бросать осторожно.
- Вот видишь, - подтвердил Николас. - Поначалу у всех веревка путается. Показать тебе еще раз?
И вновь послышался голос из недр кресла.
- Нечего показывать ему, - заявил Козимо де Медичи. - Покажи лучше мне. Говорят, от этой забавы Эвклид бы просто разрыдался.
- Я бы сделал такую и Эвклиду, - заверил бывший подмастерье.
Юлиус зажмурился, а Николас продолжил:
- Впрочем, плакать ни к чему. Достаточно лишь внимательно смотреть. Вот, например…
Старик поднял брови. Николас поднимался с колен, не сводя глаз с ребенка, а тот сияющим взором следил за его действиями. Фламандец с театральной медлительностью поднес игрушку к плечу и с такой же театральной внезапностью распрямил руку, выбрасывая деревяшку далеко вперед. Шнур зашипел, разматываясь. Игрушка, описав петлю, вернулась к нему, и он поймал ее в ладонь. По-прежнему улыбаясь мальчику, Николас раскрыл кулак над полом. Игрушка завертелась, падая до земли, поднялась вновь и опять упала. Так продолжалось несколько раз. После этого он сделал еще бросок вперед, но не стал ловить деревянный грибок сразу, а ловким движением запястья заставил его описать несколько кругов и лишь затем опять взял в руки.
- Сделай так, чтобы он ходил! - крикнул мальчик.
Юлиус рискнул покоситься на Тоби. Лекарь наблюдал за происходящим с видом величайшего презрения, и это было обнадеживающим знаком. Козимо де Медичи поддержал внука:
- Да, сделайте так, чтобы он ходил, мессер Никколо. А говорить он не умеет?
Сделав резкое движение, Николас улыбнулся, не поднимая глаз. Игрушка завертелась на конце шнура. Он стал постепенно опускать ее до земли, и та побежала по полу вперед, словно по собственной воле. Он немного прошелся за ней, в сопровождении мальчугана, и, подойдя ближе к креслу-паланкину, вновь подобрал игрушку в ладонь.
- Это фармук, мой господин. И, разумеется, он может говорить.
- Неправда! - воскликнул мальчик.
Старик посмотрел на него.
- Ну почему же, Козимино? Конечно, это правда. Он говорит со взрослыми. Однажды он скажет кое-что и тебе, но прежде всего ты должен научиться им управлять. Ты можешь заставить его двигаться ровно и гладко?
- Могу! Могу!
- Тогда возьми и потренируйся. А затем, когда твой добрый друг уйдет, ты придешь и покажешь мне. Поблагодари его за все. Вот хорошо, а теперь ступай.
Ребенок убежал, унося драгоценную игрушку. Его дед обернулся к Николасу, а затем взглянул на людей, что сопровождали его.
- Он и впрямь может говорить, - сухо подтвердил Козимо де Медичи. - По-персидски, не так ли?
- Да, это персидская игрушка, монсеньор, - подтвердил Николас. - Позвольте представить вам мессера Юлиуса, стряпчего компании Шаретти, и мессера Тобиаса Бевентини да Градо, нашего лекаря. И, разумеется, отца Годскалка, нашего капеллана.
- Не помню, чтобы я их приглашал, - заметил Козимо де Медичи. - Но раз уж они здесь, то пусть присядут. Чего они хотят?
Гладко выбритое, испещренное морщинами, циничное лицо со впалыми щеками повернулось к вновь пришедшим. Когда подагра донимала его, так, как сейчас, Медичи не мог ходить, и слуги носили его в кресле по всему дворцу, - причем, приближаясь к дверям, он всякий раз вскрикивал от боли. Когда супруга высказала свое удивление, он пояснил, что кричать после того, как ему причинят боль, будет бессмысленно. Впрочем, подобных историй о Козимо и его жене рассказывали множество. Эту дородную женщину не интересовало ничего, кроме дома, которым она управляла с той же ловкостью, что Николас - своей игрушкой.
Фламандец, с довольным видом и без всякого смущения, ответил на вопрос:
- Мои спутники пришли сюда, чтобы сберечь ваше время. Вы знаете нашу компанию. Мы занимаемся торговлей, красильным ремеслом и держим ломбард. У нас также есть отряд наемников. Мы действуем не только во Фландрии, и уже оказывали курьерские услуги вашему банку. Мы задумали разместить наше отделение на Черном море, в Трапезунде, а сейчас пришли сюда, чтобы предложить представлять интересы флорентийских торговцев в этой стране. Император Трапезунда даст согласие. Мы предложим ему лучшие условия, чем сами Медичи.
- Тогда примите мои поздравления, - заявил на это Козимо. - Если человек ваших лет утверждает, что скопил достаточно средств, чтобы на равных тягаться с Медичи, то мне остается лишь снять шляпу перед таким чудом света.
- Нет, я говорю сейчас не о финансах, - без тени неловкости уточнил Николас. - Речь идет, разумеется, о солдатах.
Наступило молчание. Затем старик промолвил:
- Возможно, нам и впрямь есть, о чем поговорить. Останьтесь. Я пошлю за своим сыном и за секретарем. Потом мы это обсудим. - Он немного поразмыслил. - Подобно сей игрушке, полагаю, эти сведения ты получил от посланцев Персии и Трапезунда, остановившихся у францисканцев в монастыре Фьезоли? Несомненно, ты уже говорил с ними об этом.
- Несомненно, - скромно подтвердил Николас.
Юлиус перехватил взгляд Тоби, а затем осторожно покосился на Годскалка. Великолепие этого плана поразило его. В мечтах он уже видел себя богачом. Стряпчий и думать забыл о Пагано Дориа…
Глава четвертая
Сам Николас приглашение на встречу с Козимо де Медичи воспринял как неожиданное благодеяние, и сейчас также ощущал в душе необычный, хотя и опасливый подъем. Сам разговор его ничуть не пугал: в конце концов, он уже давно не был простым подмастерьем из красильни. Его планы отличались необычайной сложностью, ― но и гибкостью одновременно. Он уже несколько изменил их после того, как прибыл во Флоренцию и получил письма из Фландрии, но пока еще никому об этом не сказал.
Еще сильнее он обрадовался, когда обнаружил во францисканском монастыре эту небольшую делегацию. Как и сказал мессер Козимо, они прибыли из Персии, Трапезунда и Грузии ― христианских и мусульманских земель, которым ныне угрожали турки.
Миссионер францисканского ордена, который возглавлял посольство, намеревался убедить Запад послать им на помощь армию. Они только что прибыли из Венеции и собирались провести Рождество в Риме. Также они желали встретиться с Козимо де Медичи, и в их рядах был посланник империи, которого куда меньше интересовали дела веры, нежели торговая сделка между Флоренцией и Трапезундом.
Николас с удовольствием пообщался с ним, пока изготавливал деревянную игрушку. Это оказалось несложно, поскольку посланец был родом из Италии. Его звали Михаил Алигьери.
Конечно, после этого было нечестно поддразнивать Юлиуса и Тоби, но он просто не смог удержаться. Они были на десять лет старше, и до отъезда из Брюгге Николас всерьез сомневался, пожелают ли они сопровождать его. В конце концов, это предприятие отчасти было его личным делом. Конечно, сюда были вложены деньги компании Шаретти, но задумка принадлежала ему одному. Если он проиграет, компания почти не ощутит убытка. Если добьется успеха, то прибыль будет принадлежать ему. Если наделает долгов ― он один будет нести всю ответственность. Конечно, в Венеции у него имелись средства: страховка на случай неудачи… Но и этого могло оказаться недостаточно.
Скорее всего, Юлиуса привела в Италию страсть к приключениям. Не только это, разумеется, но и дружеские чувства к бывшему подмастерью, и мечта о богатстве. Фламандец мог взглянуть на все происходящее глазами стряпчего: Николас рисковал, но старшие друзья были рядом, чтобы вовремя дать ему дельный совет. Наверняка Юлиус не сомневался, что если их постигнет неудача, то Вдова откроет кошелек, чтобы вытащить их из беды. Если все пройдет, как задумано, то золота хватит на всех.
А Тоби? Что заставило язвительного лекаря покинуть свое удобное, безопасное жилище во Фландрии? Должно быть, простое любопытство. Интеллектуальное любопытство, заставившее его колесить по всей Европе вместе с отрядом наемников, вместо того, чтобы сделать академическую карьеру подобно своему дяде. Кроме того, Николас чувствовал, что любопытство Тоби направлено и на него лично. Порой лекарь замечал куда больше, чем ему бы хотелось. Как Трапезунд интересовал Николаса, так и сам он представлял интерес для Тоби.
Порой, сидя у себя в комнате, Клаас невольно принимался для себя самого изображать то Юлиуса, то Тоби, капитана Асторре, Годскалка или стряпчего Грегорио. Он вспоминал их любимые фразочки или интонации… В этом не было никакого злого умысла или издевки: он всех их очень любил Мальчишкой он нередко забавлялся так в открытую, но после женитьбы, конечно, перестал. Неприлично достойному горожанину насмехаться над ближними… В особенности над Марианой, которая вырастила его, и с которой он соединил свою судьбу.
Во Флоренции он получал от нее известия. Стряпчий писал каждый день, сообщая о курсе обмена валют и о спросе на различные товары: их собственные миланские курьеры доставляли эти письма пачками по две-три штуки. Большую часть посланий Николас показывал друзьям, остальные берег для себя одного. Разумеется, ни одно из посланий не было отправлено после октября. Мариана добавляла приписки собственной рукой: чаще всего практичные дополнения к спискам товаров, или новости, способные повлиять на состояние рынка, как например, о последних событиях в Англии, где ланкастерцы и йоркисты спорили за королевский трон. Пока не завершится эта заварушка, едва ли Франция, Фландрия или Англия решатся послать хоть одного солдата на Восток. Вот почему у компании Шаретти были развязаны руки.
Порой ее забавные замечания вызывали у него улыбку; иногда она писала пару слов о друзьях. Любезно с его стороны было отправить в дар молитвенник жене Ансельма Адорне… Лоренцо просит передать привет своей матушке, монне Алессандре, со словами надежды, что кузен его батюшки долго не протянет на этом свете… Лорд Саймон, причинивший им всем столько неприятностей, наконец отбыл с супругой в Шотландию. У Тильды все в порядке, а Катерина написала, что не хочет возвращаться домой из Брюсселя…