Но теперь, на пути к Голгофе к той части публики, которая располагала временем (собственно ohlos), присоединились в точности такие же по образу мышления, но поглощенные домашними делами и потому не могущие себе позволить ходить по ночам толпами, - женщины.
Иными словами, позади Христа шли те, кто у Лифостротона во всю силу легких требовал у Понтия Пилата: "Распни Его!", те, кто предпочел всем остальным делам дежурство у синедриона; те, у кого было время и желание всю ночь и часть утра ходить вслед за Иисусом, когда Его препровождали из одной карающей инстанции в другую, и теперь к ним присоединились и занятые домашним хозяйством, шпынянием детей и отравлением существования своим мужьям домашние хозяйки.
Публичные казни "для назидания" проводились и до Христа, продолжились они и в последующие после Его распятия века, и, как свидетельствуют историки, в публичных казнях во все времена особенно деятельное участие принимают именно женщины. Неважно: насмехаются они, пинают ногами еще не остывший труп неизвестного им человека, плачут или делают то и другое одновременно - они, домашние хозяйки, являются выразителями чувств толпы.
Итак, идущая к месту казни толпа умножилась за счет определенного рода женщин. И опять-таки, как это обычно бывает, дамы все были в рыданиях - выдающих всего лишь сильную эмоциональную вовлеченность в происходящее. В групповой казни на Голгофе более других привлекать к себе внимание должен был, естественно, Иисус - по цветовым соображениям. Домашних хозяек всегда привлекали и привлекают цветастые предметы, а у Христа спина, в отличие от спин разбойников, была в красных пятнах крови - после 39 ударов (с оттяжкой) бичом, в концы которого по обычаю того времени были вплетены кусочки свинца, от удара которыми лопалась кожа.
Можно, конечно, порассуждать о том, что чувства домашних хозяек оскорбляла несправедливость: ведь по уходящей в глубь веков традиции всех народов за одно преступление дважды не наказывали. В обычае было, что если при повешеньи веревка обрывалась, то это считалось перстом Божьим, и второй попытки казнить не предпринималось. Правитель, приказывавший этот обычай нарушить, оставался в памяти народа как изверг. Однако, если мысли о производимой несправедливости у женщин, присоединившихся к идущей от Лифостротона толпе и естественным образом с ней слившихся, и присутствовали, то не могли играть существенной роли - они были толпой. Не рассуждения определяли поведение домашних хозяек: известно, что психология людей, которым свойственно собираться в толпы, такова, что они не упускают возможности присутствовать повсюду, где возможны острые переживания, - по любому поводу. При этом часто рыданья производятся таким образом, чтобы по возможности наибольшее количество присутствующих обратило на это внимание.
Итак, присоединившиеся к толпе женщины сноровисто плачут.
На это их внешнее проявление возможны три типа реакций:
- можно выдать происходящее с ними за нечто возвышенное;
- можно объяснить происходящее типичными для толпы низкими чувствами;
- можно плач не заметить и не поддаться на попытку манипулирования окружающими.
Иисус заметил, обернулся и высказался - отрицательно.
Что интересно.
Истолковать происходящее можно только с учетом особенностей души Иисуса, Сына Божьего, Истины.
Всякий на Его месте любимец толпы-публики (в наше время, скажем, автор так называемых "дамских романов" - чтива для домашних хозяек и вообще всех, кто, мягко выражаясь, не удовлетворен супружеством), естественно, не преминул бы упрочить свое положение перед аудиторией рассуждениями о нравственности, глубине и чуткости женского сердца вообще и влившихся в толпу в частности, - и все это с обильной слезой.
Но Христос есть Истина, "слова ласкательства" (1 Фес. 2:5) Ему чужды, потому, обернувшись в сторону следовавшей за Ним толпы, Он не сделал того, что в подобном пейзаже сделал бы автор или читатель бульварных романов - конвульсиями рыданий не восхитился. Напротив, самовлюбленные сердца Он оскорбил словами о том, что печальна вовсе не Его участь, а участь воспитываемых этими женщинами детей, и детей их детей (символический смысл слова "дети" - потомки вообще). В сущности, Он являл свет той части Истины, которая ныне известна даже рядовым психоаналитикам: что женщины типа "как все" живут отнюдь не для своих детей, как они утверждают и на основании чего требуют содержания и массы привилегий (повод, в нашей цивилизации считающийся убедительным). В самом деле, если бы идущие за Господом сплоченной стеной домашние хозяйки жили действительно для своих детей, то участь их детей в вечности была бы противоположной от прореченной пророками - дамы же, напротив, комедиантствуя в изображении любви, живут для себя.
Была ли польза "дщерям иерусалимским" от слов Господа Истины?
Стоило ли ослабленному событиями последних суток Сыну Человеческому тратиться на столь нелицеприятные высказывания, ведь из Его же собственного пророчества следует, что судьба детей толпы все равно, мягко выражаясь, печальна, следовательно, эти женщины в массе своей не только не покаялись до сих пор, но не раскаются и в будущем? Более того, подобные слова у толпы могли вызвать по отношению к Нему только дополнительную волну озлобления? Зачем говорил? Не напрасно ли Он потратил Свои и без того исчезающие от боли и направленной на Него ненависти силы?
Евангелие написано только для ищущих Истину, ищущих ее повсюду, во всех ее проявлениях. Размышляющий же при анализе любой беседы не упустит из виду всех участников события - зримых и незримых.
Зримые участники - понятно; незримые же, в простейшем случае, это те, кому сказанные слова могут быть переданы. Другой простейший вариант: не все участвующие в беседе упомянуты в данном стихе или даже целом отрывке Писаний, но подразумевается, что они присутствуют. Например, когда читаем как Иисус обличал фарисеев в безумстве (Мф. 23), а они никак в положительном, с точки зрения вечности, смысле на Его слова не реагировали, то может создаться впечатление, что Христос напрасно сотрясал воздух. Но это не так, если вспомнить, что при этом разговоре, кроме фарисеев и Христа присутствовали еще три категории слушателей.
Во-первых, присутствовали обычные люди, и для некоторых из них услышанный разговор мог стать основой для дальнейших размышлений.
Во-вторых, присутствовали будущие апостолы, и слышанное входило в курс их обучения.
В-третьих, происходящее лицезрела вся Вселенная, и разговор этот, и выявляемая реакцией фарисеев нечувствительность учителей нации к истине, их, по сути, беспробудная тупость - еще один штрих к осмыслению кошмара греха, охватившего нашу планету;
В-четвертых, услышали и потомки.
Иисус, якобы беседуя с неспособными понимать что-либо благое фарисеями, не сотрясал воздух, но действовал во благо сразу многих.
Итак, Христос обратился к ohlos"у и плачущим "дщерям иерусалимским" сообщить, что их образ мышления никуда не годится. Слова Его для толпы были бесполезны, о чем мы и узнаем из пророчества Христа о гибели для вечности их детей.
Но слова Его не бесполезны: говорил Христос через голову Симона! Да, позади Христа, но впереди толпы, шел Симон с окровавленным крестом на плечах - главное для Христа лицо в этом эпизоде!
В окружающей нас жизни каждый человек всегда слышит только то, что, пережив и осмыслив, дорос понимать, или хотя бы почти понимать. Только тогда слова собеседника становятся для него наполненными смыслом, значащими словами. В каком смысле мог понять слова Христа Симон? Только под углом зрения своего жизненного опыта: приятия или неприятия тех или иных категорий населения им самим и, наоборот, приятия или неприятия его теми же группами.
Симон привык слышать, как религиозные вожди (и киринейские, и иерусалимские) прославляют ohlos как последнюю инстанцию мудрости, что доказывается, естественно, прежде всего тем, что этот народ, им, этим вождям, подчиняется. Для Симона же это был пройденный этап, соответственно, он не приемлил не только стиль мышления толпы, но и вождей. Они же, в отместку, считали его, мягко выражаясь, неумным. И вот этот непонимаемый и непонятый Симон, рыжий и победитель, собственными ушами слышит мысли, созвучные его собственным!!
Те мысли, за которые он становился разве что не изгоем!
В сущности, в тот момент, когда Христос на пути к Голгофе пророчествовал, произошло в точности то же самое, что и в случае с женщиной-самарянкой у колодца (Иоан. 4). Ортодоксальные иудеи не брали ничего из рук самарян, объясняя это опасностью якобы оскверниться, но на самом деле демонстрируя свое мнение, что самаряне есть, в сравнении с иудеями, скверна, чем подпитывали чувство своего превосходства. Потребность в нем у людей толпы столь сильна, что даже истомленный жаждой иудей не принял бы воды из рук самарянина. Иисус тем, что попросил воды из рук самарянки, ее возвысил, разогнул, поднял с колен, встал с ней на один уровень. Точно так же слова Иисуса, обличающие верующую своим вождям, но чуждую Истине толпу, - слова неприятия - в сущности, возвысили, разогнули и подняли с колен "не такого как все" Симона. Иисус оказался его, Симона, единомышленником!
Что же еще Христос, обращаясь в сторону толпы, сказал Симону?
…Ибо приходят дни, в которые скажут: "Блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!"
Тогда начнут говорить горам: "падите на нас!" и холмам: "покройте нас!"
Ибо, если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?
(Лук. 23:29-31)
Это был язык символов, который был понятен в те дни в Иерусалиме любому, точно так же, как он понятен и в наши дни каждому, кто пусть и не очень внимательно, но Библию все-таки читает.
"Зеленеющее дерево" - сам Иисус, праведник, явно оклеветанный и приговоренный к смерти. Неплодное, "сухое дерево", образ в речах Иисуса достаточно частый, - это сам Израиль, за полторы тысячи лет до рассматриваемых событий призванный владеть истиной, но ее утративший и даже распинающий. "Ибо, если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?" Оно втройне обречено на смерть. Но только, в отличие от всякого зеленеющего дерева, на смерть вечную.
"И войдут люди в расселины скал и в пропасти земли от страха Господа и от славы величия Его, когда Он восстанет сокрушить землю" (Ис. 2:19). Это сказано пророком Исаией, певцом мученического, но победоносного Первого Пришествия Господа, сказано за 600 лет до Его воплощения, и речь здесь идет о Третьем Пришествии, когда грех вместе с его носителями самоуничтожится в огне неприязни к Господу, и взамен земли, оскверненной грехом, воссоздана будет "новая земля" справедливости.
Образ истерической попытки спрятаться от неминуемого воздаяния использовался пророками во все времена и обозначал не только события отдаленные (скажем, Второе Пришествие), но для истории греха и конечные (Третье Пришествие). Естественно, что упорствующие во зле расплачиваются уже самой жизнью своей, такой жизнью; расплачиваются они также и общением с себе подобными. Таким образом, пророчество о людях, страдающих от безысходного состояния души, состояния, в котором необратившиеся будут жаждать закопаться и забросаться, четырехуровнево:
- настоящее,
- ближайшее будущее,
- Второе Пришествие,
- Третье Пришествие.
И истреблены будут высоты Авена - грех Израиля; терние и волчцы вырастут на жертвенниках их, и скажут они горам: "покройте нас", и холмам: "падите на нас!-
(Ос. 10:8)
И цари земные и вельможи… говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?
(Откр. 6:15-17)
Всякий человек склада Симона любит прямое недвусмысленное слово, без всяких "ласкательств", которые суть лизоблюдство и обман, с помощью которого подчиняют и поднимаются по ступеням иерархии. Подхалимством и лестью, в противоположность людям типа Симона, особенно грешат те, кого снедает жажда популярности (список органов тела дракона устоявшихся профессий огромен, упомянутые авторы "дамских романов" и фарисеи любой национальности - лишь два постоянно действующих органа). И вот наконец-то в своей жизни Симон услышал слово мужчины, не боящегося и не стесняющегося называть вещи своими именами, услышал правду.
Сказано было предельно отчетливо: гореть вам в озере огненном, послушные своим царям зеваки, отцы которых не понимали пророков и их убивали!
В этих словах угадывалась и судьба тех, кто с толпой не совмещался: ищущим стать личностью все Пришествия Истины - в радость.
Такой лаконичной проповеди о неизбежных Пришествиях Симону, обладателю мозолистых рук, оказалось вполне достаточно.
И Симон не единственный.
Я знаком с сыном итальянца, пожелавшего после Великой Отечественной остаться навсегда в разоренной России. Сын еще молодым, вполне типичным парнем работал на обжиге извести. Известковая печь обычно представляет собой круглую вертикальную печь-яму, для удобства загрузки и выгрузки вкопанную в обрыв над рекой или озером, диаметром метров в шесть-семь, выложенную огнеупорным кирпичом. Топливо и известняк загружают сверху простейшим способом, просто ссыпая их в яму сверху. Готовую продукцию выгребают снизу, под обрывом, там делается стальная заслонка. Когда идет обжиг, то печь-яма работающими наверху воспринимается как сплошное море все испепеляющего огня - ни дать ни взять озеро огненное, то самое, с которым в "Апокалипсисе" сравнивается смерть вторая (Откр. 20:14): от попавшего в это озеро не остается ничего - даже памяти. Насчет "ничего" образ вполне верный - кости упавшего случайно в эту яму человека будут пережжены в россыпь извести, неотличимую от извести, получаемой из известняка.
Так вот, этот молодой человек работал наверху, как раз у края ямы. То ли он не выспался, то ли не проспался и потому плохо контролировал свои движения, то ли он споткнулся, а может так было надо, но он оступился и начал, как в жутком сне, проваливаться вниз, вниз, в огонь…
Казалось, гибели не избежать, ан - нет. Успел-таки оказавшийся рядом (случайно?) человек извернуться и перехватить падающего - за шиворот! И в таком положении, еще не выпуская из руки воротника парня, на краю озера огня, рассказал ему и про Второе, и про Третье Пришествие Христа, и про Первое тоже (все это происходило в коммунистические времена, за такие слова можно было загреметь котелком по зоне, но это не останавливало - и гремели), про смерть временную до дня Воскресения и смерть вечную, про огненное озеро и жизнь вечную.
Парень оказался сообразительным не меньше Симона - ему хватило. Он больше не умножал на своем теле татуировок и к бутылке больше не прикладывался. Теперь он христианин нашей Церкви. Невидимой и неиерархичной.
А не совмещающемуся с толпой Симону хватило слов даже более лаконичных… Правда, и на воротнике (опять - воротник! детей обычно за ворот хватают, когда те нетвердо шагают), и на плечах его остался след крови - ему родной…
***
Такова седая от древности история обращения человека, долго о своем обращении не ведавшего и многие годы себя до конца не осознававшего. История самая, наверное, из всех евангельских биографий потрясающая - своей насыщенностью образами запредельного психологического и духовного воздействия.
Не случайно ее Сам Иисус "приберег" к концу, к последним минутам Своего земного служения. Тем минутам, которые Его последователи будут вспоминать во всех подробностях.
Ввиду важности этого эпизода, отчетливости, с которой Христос противостал толпе, столь совместимой с фарисеями и торгашеской психологией, стоит ли удивляться, что умеющие быть популярными столетиями о Симоне Киринеянине внушали, что, дескать, и известно о нем мало, и человек он на пути Христа к Голгофе случайный. Откройте популярные комментарии, убедитесь…
Но Симон - человек далеко не случайный, и рассказано о нем много.
Один только Лука (обращенный из язычников) привел слова Христа, обличившего рыдающих женщин - он знал нужды тех, для кого писал. И знал их способность видеть и увиденное понимать.
Красиво, глубоко, но лаконично рассказана история жизни Симона евангелистом Марком:
"И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его".
Можно ли еще короче пересказать жизнь человека?
Можно. И это сделал евангелист Матфей.
"Встретили одного Киринеянина… сего заставили нести крест Его".
До встречи, Киринеянин!
Глава двадцать четвертая.ГРЫЗНЯ ВНУТРИ СТАИ - ОДИН ЕДИНСТВЕННЫЙ СЛУЧАЙ
(Синкретический подход - совмещение биологического, исторического и теологического подходов)
Цитированный выше (в "Биологическом подходе") лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц со ссылкой все на того же Штайнигера пишет о том, что грызня внутри стаи крыс возможна, но только в одном единственном случае!
Это принципиально важный случай, который в силу своей единственности позволяет решать и обратную задачу: из того, что внутри стаи крыс, обычно живущей по принципам сектантски понятого "христианства", началась грызня, следует, что в ее жизни появился новый фактор!
То, что делают крысы, когда на их участок попадает член чужого крысиного клана - или он подсаживается экспериментатором, - это одна из самых впечатляющих, ужасных и отвратительных вещей, какие можно наблюдать у животных.
Чужая крыса может бегать с минуту или даже больше, не подозревая об ужасной судьбе, которая ее ожидает, и столь же долго местные крысы могут заниматься своими обычными делами, - до тех пор, пока наконец чужая не приблизится настолько, что ее, чужую, хотя бы одна учует. Тогда она вздрагивает как от электрического удара, и в одно мгновение вся колония (курсив наш. - А. М.) оказывается поднятой по тревоге посредством передачи настроения. (У серых крыс передача настроения осуществляется лишь выразительными движениями, а у черных - еще и резким, сатанински-пронзительным криком, который подхватывают все члены стаи, услышавшие его.) От возбуждения у них глаза вылезают из орбит, шерсть встает дыбом, - и крысы начинают охоту на крысу. Они приходят в такую ярость, что если две из них (своих!) натыкаются друг на друга, то в первый момент обязательно с ожесточением кусаются. "Они сражаются в течение трех-пяти секунд, - сообщает Штайнигер, - затем основательно обнюхивают друг друга, сильно вытянув шеи, и мирно расходятся. В день травли чужой крысы все члены стаи относятся друг ко другу раздраженно и недоверчиво". Очевидно, что члены крысиного клана узнают друг друга не персонально, как, скажем, галки, гуси или обезьяны, а по общему запаху, точно так же, как пчелы и другие общественные животные.