Царь уставился на упрямца. Будь на месте Серебряного кто иной, он велел бы казнить строптивца, на любимого воеводу рука не поднялась.
- Сказано было вам, боярам, воеводам, князьям, дворянам и детям боярским: идёт государь на своё государево и земское дело к Казани и вы вместе со всеми служилыми людьми были бы в единении, чтобы от вашей розни государеву и земскому делу порухи не было. А случится для какого дела кого с кем послать, пусть это кому-то и непригоже для своего отеческого дела, боярам и воеводам на службе быть без мест. А когда служба минует, кто на кого побьёт челом, того государь пожалует и велит в отечестве дать счёт. Также и князьям, и дворянам, и детям боярским в полках всем быть в послушании. А кому из полков случится быть посланным для какого дела, то боярам и воеводам, значащимся первыми, порухи тем не будет, поскольку они считаются первыми по своему отечеству. А для земского дела государь волен выбирать тех из них, кто может ратный обычай содержать.
- Нешто я хуже ратный обычай держу, нежели Сашка Горбатый?
Царь был взбешён упрямством Василия Серебряного.
- Ступай прочь!
Серебряный из палаты, в дверях - второй воевода полка левой руки Борис Салтыков.
- Государь! В приговоре о местничестве сказано: полк левой руки меньше передового и сторожевого. Между тем вторым воеводой сторожевого полка значится Юрка Кашин. И мне против него воеводой полка левой руки быть невместно!
- Ступай прочь!
Только закрылась за Салтыковым дверь, явился ещё один царский любимец-Михаил Воротынский.
- И ты по местничеству?
- Да, государь. В приговоре о местничестве сказано: полк правой руки больше передового и сторожевого, а полк левой руки меньше передового и сторожевого. И если полк левой руки меньше полка правой руки, то мне против Горбатого быть невозможно.
- Ступай прочь!
Второй поход на Казань начинался явно неудачно. Царь хотел было поломать местничество, наносившее во время войны большой ущерб, и вместе с митрополитом, Священным Собором и боярами составил приговор. Казалось, князья и бояре согласились с царём, никто против приговора возражать не стал, но когда дело дошло до войны, вон что началось! Все прекрасно понимают, что при таком несогласии нечего и думать о победе над татарами, однако даже самые разумные и способные к военному делу воеводы не желают считаться с приговором о местничестве. Что делать? Царь, торопливо вышагивавший по палате, остановился против Алексея Адашева.
- Позови Квашнина!
Алексей вышел из палаты, и тотчас же появился окольничий Андрей Квашнин.
- Немедля отправляйся в Москву и скажи митрополиту Макарию мою смиренную просьбу: ехал бы он во Владимир и обновил обветшавшие престолы. Многие владимирские церкви стоят в непотребном виде, а ведь город этот - святыня земли Русской.
Царь прошёл в опочивальню и, уткнувшись головой в постель, разрыдался. Ему вдруг показалось, что вернулось ужасное время его детства, когда бояре нимало не считались с ним, творили неправые свои дела. В начале года он помирился с ними, простил их мерзкие злодеяния, а летом, созвав выборных людей со всего Русского государства, обещал, что отныне всё будет поиному, в соответствии с законом и правдой. Не забыть ему слёз умиления, которые он увидел в глазах земцев после этих своих слов. Но нет, властелинов исправит только могила. Так, может быть, правы государи Европии, огнём и мечом утверждающие законопослушание? Может, кликнуть ему ката и велеть четвертовать строптивцев, цепляющихся за местничество, ставящих своё место выше его государева и земского дела? После казней оставшиеся в живых низко поклонятся своему господину, смирятся перед его волей. Не так ли было, когда он велел псарям казнить за многие злодеяния Андрея Шуйского?
В опочивальню вошёл Алексей Адашев, встал около постели, тихо произнёс:
- Не кручинься, государь, минет боярское непослушание, покорятся строптивцы твоей воле.
- Сильно сомневаюсь в том, Алексей.
- Местничество одним махом не свалить, оно в плоти и крови сидит у каждого. Понимают воеводы, что сильно вредит оно русской рати, но не могут так вот сразу измениться, забыть о том, что впитано с молоком матери.
- Казнить, казнить надобно злодеев!
- Разве злодеи они - Василий Серебряный, Борис Салтыков, Михаил Воротынский и многие другие, ныне яростно враждующие из-за мест? Придёт время, и осознают они свою неправду. А ты, государь, великодушно прости их заблуждения.
Спокойный, тихий голос Алексея умиротворил государя.
- Хочется как можно больше добра сделать на благо государства своего, перестроить его так, чтобы люди жили в нём по правде, по закону, по совести, а не получается ничего. Готов ли новый Судебник?
- Почти готов, государь, воротишься из похода и утвердишь его.
- Хорошо, Алексей, а пока ступай, сосну я.
Через несколько дней из Москвы явился митрополит Макарий, да не один, а с владыкой Крутицким Саввой. Савва тотчас же после службы в Успенском соборе устремился осматривать владимирские церкви, чтобы выяснить, какие из них нуждаются в поновлении, а Макарий, ещё в Москве понявший, что не для этого государь вызвал его во Владимир, вместе с царём по переходу прошёл с хоров в епископский дом, стоявший напротив великокняжеского терема по другую сторону собора. Здесь они долго беседовали с глазу на глаз. По завершении беседы велено было боярам, воеводам, князьям и всему воинству собраться на склоне высокого холма - так называемой Вознесенской горы, спускающейся к реке Клязьме. К собравшимся обратился митрополит Макарий:
- Господа и чада, послушайте Бога ради нашего смирения! Царь и великий князь, взяв в помощники Бога, Пречистую Богородицу и святых великих чудотворцев, идёт на своё дело земское к Казани. А вы бы, господине и чада, царю-государю послужили бы великодушно сердечным хотением и за святые церкви и православное христианство постояли бы крепко. Не ополчайтесь друг на друга гордостью, а объединяйтесь Христовою любовью ради получения щедрой награды от Бога, а от земного царя - чести, ибо горделивый удаляет себя от Бога и от людей. Государь же за службу вас хочет жаловать, а за отечество - беречь, и вы бы служили, сколько вам Бог положит, но чтобы розни из-за места никакой меж вами не было. Объединяйтесь любовью нелицеприятною, против врагов стойте мужественно, а будет кому с кем непригоже быть из-за местничества, то вы бы это в забвение положили, а государево бы дело земское делали, не с яростною мыслью друг на друга взирая, но с любовью. А как придёте с государева дела земского, то кто захочет с кем посчитаться по местничеству, тому государь счёт даст. И будь на вас наше смиренное благословение.
Воины со вниманием выслушали митрополита, а потом, став на колени, помолились Господу Богу. Царь, глядя на смиренно молящихся, вновь воспрянул духом.
По Московской дороге в сторону Владимира бойко катил посольский возок. Вот он остановился неподалёку от вершины Вознесенской горы, где во время молитвы стояли царь с митрополитом и ближними своими людьми, а из него выбрался дородный боярин Михаил Яковлевич Морозов с грамотой в руках. Он степенно направился к царю.
- С какими вестями прибыл, боярин?
- Привёз, государь, докончанье перемирное с Литвой.
- На кой срок перемирие?
- На пять лет, государь.
Иван Васильевич удовлетворённо кивнул головой: мирный договор с Жигимонтом Августом пришёлся к сроку. Теперь можно, не мешкая, идти к Казани. Царь шагнул вперёд, громко обратился к воинам, закончившим молиться:
- Михайло Морозов привёз нам добрую весть: с Литвой заключено перемирное докончанье сроком на пять лет. Повелеваю - завтра, в день Игнатия Богоносца, боярину Василию Михайловичу Юрьеву и окольничему Фёдору Михайловичу Нагому идти с нарядом в Нижний Новгород; царю Шиг-Алею с царевичем Едигеем и всем воеводам, собравшимся с людьми по городам, быть в Нижнем Новгороде в январе. Видя запустение в бывшем стольном граде Владимире, обветшание церквей и во всём небрежение, повелеваю: для поновления и украшения соборной церкви Успения Богородицы нанять особых людей; набрать из жителей Владимира церковных сторожей, которые бы охраняли древние соборы. Митрополичьи строители - плотники и каменщики - займутся поновлением их, а лес для пречистой поставит Санничская волость Владимирского уезда.
В день Иоанна Крестителя царь выступил из Владимира, через одиннадцать дней был в Нижнем Новгороде, а накануне Власия подступил вместе со всеми войсками к Казани. Сам он расположился у Кабана-озёра, а царю Шиг-Алею и большому полку велел стать против города на Арском поле. Царевичу Едигею приказано было занять место у Поганого озёра. Строители тотчас же стали возводить туры, которые медленно двинулись к городским стенам.
Но тут, как и прошлый раз, началась ужасная непогодица. С юга подули сильные ветры, нагнали набухшие влагой облака, из которых хлынули проливные дожди. Непомерная мокрота затрудняла действия осадных орудий и пушек. Царь стоял у города одиннадцать дней, и всё это время было очень тепло и сыро. Малые речки и ручьи вышли из берегов, стали непреодолимым препятствием на пути войск, поэтому подступить к городу было невозможно.
Имелась и другая причина неудачи русского войска: местнические споры, начавшиеся во Владимире, продолжались в Нижнем Новгороде и под Казанью. Кого с кем ни пошлют на какое дело по приговору без мест, тотчас же возникала ругань и вражда между начальными людьми, отчего всякому делу была поруха. Видя такое нестроение, царь пошёл от Казани прочь, во второй раз ничего не добившись.
Придя к устью реки Свияги, войско остановилось на отдых. Мысль о том, что дважды ходил он к Казани без всякого успеха, угнетала государя. Иван Васильевич приказал явиться к его шатру царю Шиг-Алею и воеводам, участвовавшим в казанском деле. Обращаясь к ним, он сказал:
- Хочу по примеру отца своего великого князя Василия Ивановича, основавшего в устье реки Суры Васильсурск, построить в устье реки Свияги город ради казанского дела и притеснения татар.
- Хорошо удумал, государь, - похвалил Шиг-Алей.
От устья реки Свияги до Казани всего 37 вёрст, поэтому новый город мог иметь важное значение для укрепления русских в Поволжье.
- Коли вы одобряете моё намерение, следует выбрать место для города.
- Я хорошо знаю устье Свияги, а потому хотел бы показать место, подходящее для постройки нового города, - предложил Шиг-Алей.
Тотчас же сели на коней и направились вслед за татарским царём.
- Гляди, государь, вот место, достойное для твоего города.
Иван Васильевич посмотрел туда, куда указал ему Шиг-Алей, и увидел гору, поросшую лесом, расположенную в двух верстах от места впадения Свижи а Волгу. Место ему понравилось.
- Эта гора называется в народе Круглой.
- Быть здесь городу Свияжску! Надобно как можно быстрее возвести его, сегодня же и приступим к делу.
Воеводы недоуменно глянули на молодого царя: кто же зимой города строит? Хоть и потеплело за последние дни, а земля-то ещё мёрзлая, копать такую несподручно. Да и не на строительство шли, а на брань, надо бы прежде поменять мечи на топоры.
- Повелеваю дьяку Ивану Выродкову с детьми боярскими идти на Волгу, в Углицкий уезд, в отчину князей Ушатых и там рубить лес для церквей и городских стен и везти его на судах вниз по Волге до этого места.
Решение было разумным. Дьяк Иван Выродков был хорошо известен как строитель военных укреплений, - не так давно им была построена крепость на Невельском озере - город Невль. Согласились бояре и с тем, чтобы взять лес для постройки нового города из владений ярославских князей Ушатых. Во-первых, этот лес из Углича легко можно доставить по Волге к Свияжску, а во-вторых, князья Ушатые хотя и спесивы, да бодливой корове Бог рогов не дал - маловлиятельны они, никто из них, кроме одного Семёна Романовича, принадлежавшего к старшей ветви ярославских княжат, не стал боярином.
- Сюда же по весне явятся царь Шиг-Алей с двумя главными воеводами - князем Юрием Булгаковым и Данилою Захарьевым и возведут новый город.
Двойственное чувство владело старым Шиг-Алеем. Дивился он разуму девятнадцатилетнего царя, стремился помочь ему в устроении нового города. Но хорошо ли будет от того его единоверцам, казанцам? Ясно, что плохо. А ведь он, Шиг-Алей, по крови бусурман, и смерть его не за горами. Что скажет ему Аллах, когда он умрёт?
ГЛАВА 20
Далеко окрест убежала слава Ниловой пустыни, основанной Нилом Сорским, которого в молодости звали Николаем Майковым. Сначала он жил в Москве, добывал хлеб перепиской книг. Монашеская жизнь с молодых лет влекла его, поэтому он оставил Москву и устремился на север, в Кирилло-Белозерский монастырь, где и принял пострижение. Строги были порядки в северной обители, но Нил не был полностью удовлетворён ими и отправился на Афон для изучения тамошних способов спасения души. По возвращении с Афона он поселился в пятнадцати верстах от Кирилло-Белозерского монастыря, на реке Соре, где основал первый на Руси скит, соответствующий его собственным представлениям о жизни монахов. Скитское жительство - нечто среднее между уединённым отшельничеством и монастырским общежитием.
- В монастырях, - утверждал старец, - жительствуют иноки, отказавшиеся от мира. Мир лежит во зле, полный скорби и разврата, поэтому чем меньше инок связан с ним, тем совершеннее жизнь в обители. Монах, желающий спасти себя, должен жить одиноко в своём скиту и питаться трудом рук своих. Он может принимать милостыню от христолюбцев, но исключительно деньгами или натурой, а вот вотчин у монастырей быть не должно.
Как и в монастыре, в скиту всё общее у братии - одежда, работа, но есть и существенное отличие: одинокая жизнь в скиту, объединяющем две-три кельи, лучше всего располагает к внутреннему совершенствованию. Удаление от мира, аскетический образ жизни, пост и молитва - не самоцель, они служат средством покорения главных человеческих страстей - чревоугодия, блуда, сребролюбия, гнева… Только победив эти находящие на человека помыслы прежнего мирского жития, инок может достичь высшей цели - безмолвия умного и истинной молитвы. Истинная молитва - это вовсе не бесконечное бессмысленное повторение молитв. "Кто молится только устами, - говорил старец, - об уме не брежет, тот молится воздуху, ибо Бог уму внимает. Умом следует блюсти сердце от помыслов прежнего мирского жития и страстей". Лучшее оружие в борьбе с ними - мысленная духовная молитва и безмолвие, постоянное наблюдение над самим собой, своим умом. В результате этого случайные, мимолётные порывы верующей души складываются в устойчивое настроение, делающее её неприступной крепостью по отношению к житейским невзгодам, тревогам и соблазнам. Истинное соблюдение заповедей, утверждал Нил Сорский, не только в том, чтобы делом не нарушить их, но и в невозможности их нарушения помыслом. Так достигается высшее состояние духа, неизречимая радость, когда язык перестаёт говорить и молитва отлетает от уст. Тогда не молитвой молится ум, но превыше молитвы бывает. Это состояние - предчувствие вечного блаженства, когда человек не ведает, в теле он или без тела.
Нила возмущали монахи, занятые стяжательством, ибо по их вине чистая монашеская жизнь стала мерзостной. В городах и весях прохода не стало от этих лжемонахов. Домовладельцы смущаются и негодуют, видя, с каким бесстыдством эти прошаки толкутся у их дверей. Вот тогда-то Нил и обратился к великому князю с требованием, чтобы у монастырей не было сёл, а жили бы монахи по пустыням и кормились бы своим рукоделием.
Умер Нил давно, в 1508 году, а когда умирал, то велел своим друзьям бросить его труп в ров и похоронить со всяким бесчестием, ибо он на протяжении жизни изо всех сил старался избежать любой чести и славы. Того же самого он желал и по смерти своей.
С кончиной Нила нестяжательство не кануло в Лету, его подхватили Вассиан Патрикеев, Максим Грек, заволжские старцы. Ныне дело его продолжает живущий в Ниловой пустыне старец Артемий.
Когда Матюша Башкин заглянул в келью, указанную ему встретившимся странником, он увидел старца, стоящего перед иконой в глубокой задумчивости. Вот он закончил мысленную молитву и глянул на Матвея каким-то особым просветлённым взором. Артемий был среднего роста, длинные пальцы его, обвитые жилками, выдавали недюжинную силу. Говорил старец медленно и во время речи доброжелательно всматривался в собеседника. Во всём - в движениях, в плавной речи, во взгляде живых глаз - чувствовалось какое-то спокойствие, уверенность в себе. Матюша сразу же расположился к Артемию, понял, что он может без опаски доверить ему самые сокровенные свои мысли.
- Что тебе надобно, отрок?
Матюша приветливо улыбнулся старцу.
- Меня зовут Матвеем Башкиным. Служу я при дворе царя Ивана Васильевича. А сюда пришёл в поисках истины. Читаю я Евангелие и Апостол, и часто сомнения одолевают меня: написано одно, а понимать можно по-разному.
- А ты обратись к духовнику, он наставит тебя на путь истины.
- Говорил я о том своему духовнику, а он мне толком ничего не объяснил.
- В Москве немало духовных лиц, знающих Священное писание. Обратился бы ты, отрок, в Чудов монастырь или в Благовещенский собор.
- Довелось мне слышать проповедь Феодосия, и та проповедь поразила мой ум. Хотелось бы мне обо всём этом потолковать с ним, но он бежал из Москвы, а перед тем сказал мне, чтобы я побеседовал с тобой, старец.
Артемий насторожился. Феодосий Косой недавно побывал в его келье и говорил, что в Москве ему невозможно было оставаться - попы преследовали его, слишком велико их влияние на народ. Кто этот человек? Уж не послух ли митрополита? Старец пристально всмотрелся в лицо Матюши и тотчас же устыдился своего опасения. Он понял, что душа гостя исполнена неясного волнения, беспокойства, жаждой добра. Но мягок он, словно воск, и в том опасность для него.
- Хотел бы предостеречь тебя, отрок, от беды, которой ты подвергаешь себя. Между духовными людьми давно ведутся споры то об одном, то о другом. И в тех спорах для нас особой опасности нет, ибо каждый из нас говорит только то, что можно сказывать. Ты же - мирянин. Пристало ли тебе судить о делах церковных? Ведь нетрудно по неведению впасть в ошибку, и тогда попы обвинят тебя в еретичестве.
- Не вижу вины своей, святой отец. Разве зазорно человеку искать истину? - Матюша смотрел улыбчиво, ясно, по-доброму.
Артемий прикрыл глаза, мысленно перекрестился.
"Спаси, Господи, раба твоего Матвея, подобно юродивому, не ведающего, что творит. Пронеси мимо него чашу гнева своего!"
- Слышал я, будто проповедь Феодосия не нова, то же самое говорил немец Мартын Лютер.
- Родом я из Пскова, а этот город соседствует с Ливонией. Прослышав о новом учении Мартына Лютера, отправился я в немецкий Новый Городок и спрашивал у тамошних властей, нет ли человека, хорошо знающего немецкую веру, чтобы поговорить с ним о Священном писании. Однако такого человека там не сыскалось, и мне поговорить ни с кем не довелось.
- Как же мне быть, святой отец?
- А разве в Москве нет немцев? Ныне учение Мартына Лютера распространилось в Литве и в иных землях. И коли ты желаешь знать суть этого учения, разыщи аптекаря Матвея Литвина и его друга Андрея Хотеева, с ними обо всём потолкуешь.