- Царь и великий князь Иван Васильевич, видя христиан в неволе, вперёд такого терпеть не намерен. И ты, Шиг-Алей, помни жалованье царя Ивана Васильевича и отца его великого князя Василия Ивановича, служи прямо, шертных грамот не рушь, русских полонянников всех до единого освободи, а Казань укрепи на пользу государю и себе, как Касимов город, чтобы при тебе и после тебя дело было неподвижно и кровь перестала бы литься меж нами.
Видя щедрость русского царя, Шиг-Алей отправил в Москву больших послов с челобитьем, чтобы он пожаловал его, Горную сторону уступил, а если не захочет возвратить всей стороны, то пусть даст хотя бы несколько ясаков с неё. Кроме того, Шиг-Алей просил царя дать клятву ему и всей земле казанской, что будет с ней в мире. Иван Васильевич сказал послам, что не уступит Казани с Горной стороны ни одной деньги. Что же касается мира, то он даст клятву тогда, когда татары освободят всех русских полонянников до единого человека. В это время возвратились в Москву из Казани боярин Иван Хабаров и дьяк Иван Выродков и доложили царю, что казанцы мало освободили русских, куют их в оковы и прячут по ямам, а Шиг-Алей не казнит тех, у кого найдут полонянников, оправдывая себя тем, что он опасается волнения татар.
Воевода Дмитрий Палецкий, находящийся в Казани, проведал, что казанские князья ссылаются с ногаями, и сказал об этом Шиг-Алею. Тот велел своим людям проверить вести, полученные московским воеводой. В эту глухую ноябрьскую ночь его верные касимовцы должны перехватить в степи тех, кто сносится с ногаями.
Не спится старому Шиг-Алею, бесшумно расхаживает он по Муралеевой палате, ждёт вестей из степи.
Под утро тишину спящего города нарушил перестук копыт. Никого из казанцев не взволновал он: мало ли людей приезжает и уезжает по ночам, но Шиг-Алей насторожился, сел, скрестив ноги, на ковре, взял в руки чётки. Вот скрипнула дверь, вошёл верный Субулай, низко склонился перед царём.
- Плохие вести привёз, Субулай?
- Плохие, пресветлый царь. Схватили мы в степи Девлет-мурзу с людьми, нашли при нём грамоту к ногаям. Вот она.
- Подай свет!
Шиг-Алей развернул грамоту и, далеко отставив её от себя, стал читать.
- Ах они, собаки! Удумали убить меня. Но я прежде жестоко покараю их самих. Ступай, призови Дмитрия Палецкого.
Русские люди жили здесь же, на царёвом дворе, под надёжной охраной стрельцов и касимовцев. Палецкий не замедлил явиться. При виде рослого воеводы, его спокойного и ясного лица Шиг-Алей смог наконец-то избавиться от липкого страха, донимавшего его всю эту ночь.
- Глянь, Дмитрий, что казанские князья удумали: решили убить нас с тобой и призвать к себе ногайского царя.
- Что же ты, Шиг-Алей, намерен делать?
- В грамоте названы имена заговорщиков. Их немало - более семи десятков. Есть среди них и те, кто ныне правит в Москве посольство. Так ты, Дмитрий, немедля пошли своих людей к царю Ивану, пусть не отпускает больших казанских послов. Мы же здесь со своими недругами справимся сами. Эй, Субулай, вели созвать великий пир, да проследи, чтоб на него непременно пригласили тех, кто удумал порешить меня.
В минуты опасности Шиг-Алей всегда сохранял присутствие духа, наверно, поэтому ему удалось выйти живым из многих переделок, случившихся за его долгую жизнь.
Дмитрий Фёдорович Палецкий одобрительно кивнул головой.
Наутро к Шиг-Алею явилась вдова его друга Иваная Кадыша, пять лет назад зарезанного по приказу Сафа-Гирея за то, что он держал руку русского царя. При виде хана она прикрыла глаза рукой, заплакала.
- Не печалься, Девленееля, твой муж верно служил русскому царю Ивану, и тот всегда помнит о нём, даже после его смерти. Только что он прислал грамоту для тебя и князя Богиша Якушева.
Иванай Кадыш доводился племянником князю Богишу.
- Что же пишет в той грамоте русский царь Иван?
- В грамоте сказано: "Пока будет жива сноха его, князь Кадышевская жена Девленееля, до той поры владеть ей деревней Кошарь".
- Да пошлёт Аллах милость свою русскому царю.
Девленееля ушла, и время как бы остановилось.
Но вот явился Субулай.
- Все собрались, пресветлый царь, и ждут тебя.
- Приставь к дверям касимовцев, чтобы ни один человек не вышел из них после пира.
Медленно открылись двери в палату, где собрались явившиеся на пир. Шиг-Алей вошёл, маленькие глазки его цепко оглядели присутствующих. Верные касимовцы заняли места за столом в форме полумесяца, края которого охватили другой стол, за которым поместились враги. При виде Шиг-Алея глаза их зажглись ненавистью, злобой. Царь прошёл к особому позолоченному столику, надёжно отделённому своими людьми от недругов. В дальнем конце палаты были два выхода - направо и налево, за дверями которых бесшумно скапливались его люди. Когда они соберутся, Субулай даст ему знать.
Вот он вошёл в палату, низко склонился перед царём.
__ С чем пришёл, Субулай? - громко спросил его Шиг-Алей.
- Пресветлый царь! В этой палате собрались люди, жаждушие твоей погибели.
- Кто они - эти злодеи?
Субулай извлёк из-за пазухи грамоту, перехваченную вчера в степи, стал громко выкрикивать имена тех, кто был в ней упомянут.
- Кукуч итэ. Нас заманили в ловушку! - вскричал мурза Казан. - Будь проклят, Шиг-Алей, во веки веков!
Мурза опрокинул стол и кинулся к выходу из палаты, но внутрь уже ломились с оружием в руках касимовцы. Началась резня. Крики, звон оружия, стоны раненых оглушили Шиг-Алея. Он неспешно покинул палату и направился в свои покои. В ушах звучали слова мурзы: "Будь проклят, Шиг-Алей, будь проклят!" Немало крови было пролито им на своём веку, но впервые он так вероломно зарезал стольких своих единоверцев. И хотя царь оправдывал себя тем, что если бы не он прикончил своих недругов, то они непременно разделались бы с ним, однако нечто непонятное не давало ему покоя.
"Стар стал, - подумалось ему, - о смерти много размышляю. А ведь когда возьмёт меня Аллах многомилостивый в сады Джанят, я обязательно встречу тех, кого отправил туда сегодня. О чём говорить будем?"
По первому снегу из Москвы прибыл Алексей Адашев. Шиг-Алей не любил его: ему почему-то казалось, что ближайший советник русского царя хитёр и коварен, хотя взгляд его глаз кроток и честен. Не верил Шиг-Алей и слухам, гулявшим по Москве, будто все свои деньги Адашев раздаёт нуждающимся, причём делает это так, чтобы те не ведали о его великодушии.
"Можно быть щедрым, - думал касимовский царь, - но к чему таиться? Тут что-то не то!"
Вместе с Адашевым в Муралееву палату явился воевода Дмитрий Палецкий.
- Слышал я, - спокойным ровным голосом произнёс Алексей, - что враги вознамерились тебя убить.
- Было такое дело, Алексей, да я велел своим касимовцам перерезать их. Жаль, дружки злодеев разбежались по округе.
Ничто не изменилось в лице Адашева, только уголки губ брезгливо поникли.
- Боярин Иван Хабаров и дьяк Иван Выродков сказывали государю, будто казанцы мало освобождают русских полонянников.
- Есть такое дело, Алексей. Только нельзя мне казнить ослушников: как же казанцы без полонянников станут обходиться? Недовольны они указом государя, ой недовольны! Казнишь кого - тотчас же в волнение придут, повиноваться не будут. Они и теперь уж, после казни заговорщиков, волками на меня смотрят, на улицах Казани собираются толпами и лают словно собаки.
- Сам ты видишь измену казанцев, которые изначала лгут государям московским. Не они ли порешили брата твоего Еналея, а тебя самого несколько раз изгоняли, а теперь намеревались убить? Так нужно непременно укрепить тебе город русскими людьми.
Шиг-Алей задумался. Заманчиво было воспользоваться предложением русского царя, но что-то удерживало его. Одно дело, будучи властелином Касимовского городка, воевать против своих соплеменников и совсем иное, став казанским царём, распахнуть ворота перед извечным неприятелем казанцев. И без того немало разгневал он их.
- Ты вот что скажи царю, Алексей. Прожить мне в Казани нельзя, поскольку сильно раздосадовал я казанцев. Обещал я им выпросить у великого князя Горную сторону. Если меня государь пожалует, Горную сторону даст, то мне в Казани жить можно. Ну а коли у меня Горной стороны не будет, то мне бежать к царю Ивану.
- Тебе уже сказано было, что Горной стороны государю Казани не отдавать, Бог нам её дал. Сам знаешь, сколько бесчестия и убытка наделали государям нашим казанцы; и теперь они держат русский полон у себя, а ведь когда тебя на царство посадили, то с тем, чтобы весь полон отдать.
- Если Горной стороны мне не отдадут, то я вынужден буду из Казани бежать, - уныло повторил Шиг-Алей.
В разговор вмешался Дмитрий Палецкий:
- Если тебе всё равно к государю бежать, то укрепи город русскими людьми.
- Я - слуга Аллаха, Дмитрий, и не хочу против своей веры идти. А и государю изменить не хочу же, поскольку ехать мне некуда, кроме как к нему. Так ты, князь Дмитрий, дай мне клятву, что великий князь меня не убьёт и придаст к Касимову, что пригоже. Так я здесь лихих людей ещё изведу, пушки, пищали в порох перепорчу. Государь приходи сам да промышляй.
- Хорошо, Шиг-Алей, - произнёс Алексей, - завтра мы с Дмитрием отправляемся в Москву, а с тобой останется Иван Черемисинов со стрельцами.
Шиг-Алей был недоволен отъездом царского родственника Дмитрия Палецкого, с ним он чувствовал себя в Казани спокойнее, однако не в его власти было задержать отъезд воеводы.
Солнечный январский день плыл над Москвой. Воздух искрился незнамо откуда возникающими блёстками, и в их радужном сиянии особенно нарядными казались золочёные купола кремлёвских соборов. В рабочей палате царь беседовал о казанских делах с Алексеем Адашевым.
- Скажи нам, Алексей, что нового в Казани.
- Казанцы вот-вот кинутся на Шиг-Алея и прикончат его. Всеобщую ненависть возбудила в людях жестокая резня, учинённая касимовцами на царёвом дворе в ноябре. Когда были мы с Дмитрием Палецким на обратном пути из Казани в Свияжске, то живущие там князья Чапкун и Бурнаш сказывали, что в народе ходит слух: по весне казанцы изменят тебе, государь. А Шиг-Алея татары очень не любят. И мы, уверяли нас князья, государю дали правду, по правде ему говорим, что казанцы непременно изменят, а тогда и Горную сторону будет не удержать. Так государь бы своим делом промышлял, как ему крепче.
Иван Васильевич прошёлся по палате и, остановившись против Алексея, спросил:
- А как нам будет крепче? Может, войска в помощь Шиг-Алею двинуть?
- Вряд ли это поможет, государь, - Алексей хоть и был всегда почтителен к царю, своё мнение отстаивал, не страшась его гнева. - Поддержать силой ненавистного казанцами хана невозможно. Едва войска устремятся к Казани, там вспыхнет мятеж и Шиг-Алея тотчас же убьют, а с ним и русских стрельцов, оставленных с Иваном Черемисиновым.
- Может, внезапно овладеть городом?
- Без ведома Шиг-Алея это вряд ли удастся, а его согласия на ввод русского войска нет, твердит: я - бусурман.
- Дурак он!
- Нынче явились ко мне казанские послы и просили передать тебе, государь, что все казанские люди хотят перейти в твоё полное подданство, если ты выведешь от них Шиг-Алея. Просят они, чтобы ты дал им в наместники боярина своего и держал бы их как в Свияжском городе. Если же ты их не пожалуешь, то казанцы грозят тебе изменить и добыть себе царя из других земель.
- Ишь, что удумали! Выведу я из Казани Шиг-Алея, а они тотчас же откажутся от своих слов.
- На всё готовы казанские вельможи, лишь бы отвести от себя угрозу смерти. Ведомо им, что Шиг-Алей просил у тебя выдать заговорщиков, уехавших с посольством в Москву. Да и в самой Казани остались лихие люди, которых царь грозился извести.
- Не верю я татарам, много раз обманывали они меня. Спроси, Алексей, послов: как вы поехали к нам, был ли вам наказ от князей и от земли, чтобы в Казани сидел мой наместник?
- Хорошо, государь, я спрошу об этом послов.
- Хоть и не верю я татарам, а всё равно придётся сводить Шиг-Алея. И коли послы явились от всей земли казанской, то спроси их, за что царя не любят на Казани, как его оттуда свести, как быть у них наместнику и как им в том верить?
- Послы жалуются, что Шиг-Алей побивает их и грабит, жён и дочерей берёт силою и если ты, государь, их пожалуешь, сведёшь хана с Казани, то теперь здесь, в Москве, уланов и князей, мурз и казаков человек с триста, один из них поедет в Казань, и казанцы все дадут тебе правду, наместника твоего пустят в город и город весь государю сдадут. Кому велишь жить в городе, кому на посаде, тем там и жить, а другим всем по сёлам. Царские доходы будут собираться тебе, государь, имения побитых бездетных князей ты раздашь кому захочешь, и все люди в твоей воле - кого чем пожалуешь. Если же казанцы так не сделают, то ты волен побить всех послов, живущих в Москве. Ну а коли Алей не захочет ехать из Казани, то тебе стоит только взять у него стрельцов, и он сам побежит.
- Поедешь, Алексей, в Казань, сведёшь Шиг-Алея. А вместе с тобой послы пусть отправят своего человека с грамотой к казанцам, в которой напишут так, как нам обещано.
- Кого, государь, пошлёшь наместником в Казань?
- Когда сведёшь Шиг-Алея, пусть Семён Микулинский явится в Казань из Свияжска.
Князь Микулинский отличился в первом походе царя на Казань, за что и был пожалован боярством, а ныне- наместничеством. Щедр царь Иван Васильевич к своим любимцам.
ГЛАВА 23
Князь Семён Микулинский в сопровождении своих людей приближался к Казани. Царь Иван Васильевич щедро пожаловал его, но в душе опытного воеводы не было радости: вряд ли наместничество в Казани будет лёгким. Ради сведения ненавистного Шиг-Алея казанцы поклялись стать подданными русского царя, да только можно ли верить их клятвам?
Родом князь из города Микулина, расположенного на юге Тверского края, на левом берегу реки Шоши. В этом городке сохранились старые порядки, установленные ещё во времена удельных властителей: князья Микулинские имели в своём подчинении более мелких властелинов. Семён Иванович с душевной теплотой вспомнил земляной вал, по которому в молодые годы прогуливался с красавицей Евдокией. А внутри вала множество церквей и монастырей, среди которых выделялся каменный пятиглавый собор Михаила Архангела о двух приделах - Григория Богослова и Дмитрия Салунского. Построена та церковь давно, в пору правления на Москве сына Дмитрия Донского Василия Дмитриевича. Крыта церковь Михаила Архангела дранью, а главы - мелкой зелёной черепицей, напоминающей чешую. Возле церкви стояла шестигранная брусяная колокольня. В земляной вал были вделаны двое ворот. Те из них, к которым подступала Острокольская слобода, были двойные затворные. Их украшал Деисус. Другие ворота, начинающиеся от Посадской улицы, имели один затвор.
Князья Микулинские, потомки тверских великих князей, в своё время удачно перешли на службу к московским князьям и верно служили им.
Рядом с Семёном Ивановичем ехали боярин Иван Васильевич, Большой Шереметев и князь Пётр Семёнович Серебряный, который в прошлом году во время строительства Свияжска явился из Нижнего Новгорода под Казань, чтобы татары не препятствовали строителям. Сторожевой полк, куда входили казанцы, выведенные Шиг-Алеем в Свияжск, вёл юный князь Иван Ромодановский.
Воеводам повстречался молодой татарский князь, сопровождаемый ближними людьми; он почтительно приветствовал русских.
- Спокойно ли в Казани? - спросил его Семён Микулинский.
- Спокойно, боярин, спокойно, - приветливо улыбнувшись, ответил тот. - Мы все холопы государевы, а вы поезжайте в Казань; казанские люди рады государеву жалованью.
- А как там Иван Черемисинов?
- Иван приводит к присяге татарских людишек.
Князь вежливо распрощался с воеводами и удалился.
Тут к Семёну Микулинскому приблизились ехавшие сзади татарские князья Ислам и Кебяк и мурза Аликей-брат Чуры Нарыкова, казнённого Сафа-Гиреем.
- Семён, - обратился к наместнику Аликей, - дозволь нам первыми въехать в Казань.
- Что за нужда?
- Хотим предостеречь казанцев от лихих помыслов: скажем им, чтобы встретили тебя со всеми почестями.
- Не надобно мне почестей… Впрочем, поезжайте, если хотите.
Всё шло по задумке, к тому же Аликей казался Микулинскому надёжным человеком, поскольку брат его верно служил русскому царю и своей кровью доказал это.
Татары пришпорили коней и вскоре исчезли из виду.
Когда Алексей Адашев в феврале вновь явился в Казань, Шиг-Алей против сведения возражать не стал, поскольку в Казани жить ему было невозможно; к тому же казанцы уже послали людей к ногаям просить другого царя. Хан велел своим верным касимовцам забить в жерла пушек деревянные пробки, отправил в Свияжск пищали и порох и в день мученика Феодора Константинопольского выехал из Казани с большой свитой, объявив всем, что отправляется на озеро на рыбную ловлю. Его сопровождали многие князья, мурзы, горожане и полтысячи московских стрельцов. Выехавши за город, Шиг-Алей приказал остановиться и обратился к сопровождавшим его казанцам:
- Хотели вы меня убить и били челом на меня царю и великому князю, чтобы он меня свёл, что и над вами лихо делаю, и дал бы вам наместника; царь и великий князь велел мне из Казани выехать, и я к нему еду, а вас с собой к нему же веду, там управимся.
Князей и мурз, приведённых Шиг-Алеем в Свияжск, московские воеводы насчитали восемьдесят четыре человека.
К вечеру того же дня в Казань были посланы двое казаков с грамотами, в которых говорилось, что по челобитью казанских князей царь свёл Шиг-Алея и дал им наместника своего, - князя Семёна Микулинского, к которому они должны прийти в Свияжск для присяги, а когда казанцы присягнут, он явится в их город.
Татары ответили, что государеву жалованью рады, хотят во всём исполнить волю государеву, но пусть боярин пришлёт к ним князей Чапкуна и Бурнаша, на волю которых они могли бы отдаться.
На следующий же день Микулинский послал Чапкуна и Бурнаша вместе с Иваном Черемисиновым в Казань, и вскоре Черемисинов подтвердил, что земля казанская охотно присягает государю, а лучшие люди пожелали навестить наместника в Свияжске.
Лучшие люди действительно вскоре приехали из Казани вместе с князьями Чапкуном и Бурнашом и присягнули Микулинскому в своей верности. Вместе с тем они взяли с наместника и его товарищей - князей Ивана Шереметева, Петра Серебряного и Ивана Ромодановского - клятву, что те будут жаловать добрых людей казанских.