Третья книга из третьей части тетралогии Милия Езерского "Власть и народ".
…остались Цезарь и Гней Помпей (Помпей Великий). Причем Цезарь выставляет себя "народным" вождем!
Интриги и кровища, кровища…
Милий Викентьевич Езерский
Триумвиры
Книга третья
I
Цезарь шел со свойственной ему быстротою: после Аримина пали приморские города Пизавр, Фан и Анкона.
Рим был в ужасе и растерянности. Сенаторы, сожалея, что не приняли условия Цезаря, сбегались к жилищу Помпея, а он, ослабевший от болезни, лежал в таблинуме и думал:
"Зачем я послушался сыновей и тестя? Нужно было уступить… Война! Кому она нужна? И ради кого затеял я борьбу? Ради прихоти аристократов, которые добиваются власти. А я стар, мне нужен покой, тихая жизнь в вилле, любящая жена, семейное благополучие, беседа с друзьями и философами. Никогда я не был политиком и ненавижу козни, демагогию, ложь, хитрость и все то, что составляет политику. Они, эти аристократы, толкнули меня на разрыв с Цезарем, а сыновья поддерживают их и требуют борьбы. И теперь, когда я не знаю сил Цезаря, что я могу сделать? Говорят, он ведет за собою всю Галлию, что станет с родиной, когда дикие полчища наемных варваров и разнузданные воины проникнут в сердце Италии?"
Созвав сенат, он заявил, что будет защищать отечество, отверг посредничество Цицерона в мирных переговорах с Цезарем и с презрительным равнодушием слушал упреки сенаторов, обвинявших его в бездействии. А когда Катон предложил передать ему полную власть, он гордо встал:
Требую, чтобы консулы и сенат покинули Рим имеете со мною. Оставшихся буду считать изменниками. Кто не за меня, тот против меня!
Все молчали в изумлении. Оставить Рим! Это было неслыханно со времен основания Города. Рим, столица не только Италии, но и всего мира, должен быть отдан врагу без боя!
Поднялся ропот, слышались возгласы, оскорбительные для Помпея, но полководец, вздернув презрительно плечами, вышел из курии.
Этой же ночью он с женой и младшим сыном покинул Рим.
Ехал в Капую с тяжестью на сердце. Чувствовал, что сенаторы презирают его за малодушие и бездеятельность, ненавидят за затруднения, в которые они попали: что делать с многочисленными фамилиями рабов, куда отправить жен и детей, где взять денег?
- Они бросились за помощью к Аттику, - рассказывал Гней, догнавший отца недалеко от Капуи, - но этот негоциатор объявил, что в подвалах его дома ничего уже не осталось, а деньги, положенные на хранение в храмы, распределены между Цицероном и несколькими друзьями. Всадники, боясь междоусобной войны, в долг никому не дают…
- А разве синграфы не те же деньги? - спросил Секст.
- Скупка их прекратилась.
Прибыв в Капую, Помпей приказал призвать под знамена новобранцев и обучить их. Но события быстро следовали одно за другим: поверив ложному слуху, что Цезарь идет на Рим во главе галльской конницы, консулы бежали из столицы, бросив казначейство, а за ними потянулись сенаторы и всадники. Взятие Игувия, поражение Вара, занятие Авксила, Цингул и всего Пицена еще больше увеличили растерянность. А когда пришло известие, что XII легион Цезаря двинулся к Фирму, смутился даже невозмутимый Помпей.
Он был в большой тревоге и, сидя над эпистолой Цезаря к италийским муниципиям, хмурился: галльский полководец писал о своих мирных намерениях, требовал спокойствия и поддержки.
"Мои силы возрастают с каждым часом, а силы врагов тают, - читал Помпей, - я, популяр, стою за народ, а помпеянцы - за олигархию, которые губят родину. Все, кто пойдет за мной, будут вознаграждены. Кто не против меня, тот за меня".
Вспомнил о слухах, носившихся В лагере: Цезарь н галльская конница, надеясь на эту милость, превозносила своего императора.
- Демагог, злодей, - с бешенством говорил Помпей, - разве можно ему верить?
- Он лжив и изворотлив, как угорь, - с ненавистью сказал Лабиен, перебежавший на его сторону, - и если мы не будем медлить…
- Половина Италии в его руках, а прошел всего месяц, - злобно заметил Помпей: - Если бы я знал, что он перешел Рубикон с пятью тысячами, я раздавил бы его, как клопа…
- Почему же не была послана разведка? Помпей пожал плечами.
- Никто не верил, что он осмелится пойти против сената…
Посоветовавшись с сыновьями, он приказал консулам стянуть к Брундизию войска и отступать в Грецию.
- Там, на полях Эллады, решится судьба двух триумвиров. Боги должны дать преимущество справедливости.
- Она на твоей стороне! - вскричал Лабиен. - В Греции ты укрепишься и разобьешь Цезаря.
Цезарь добивался мира. Аристократы недоумевали, можно ли ему верить. Всем было известно содержание эпистолы, полученной Цицероном. Скорбя о тяжелом положении Италии, Цезарь писал:
"Сила, движущая моими действиями и поступками, это любовь к родине. Видя страдания квиритов, продающих свое имущество для уплаты процентов по долгам, слыша проклятья торговцев и публиканов, испуганных падением цен на предметы первой необходимости, и нарекания голодных пролетариев на недостаток работы, я скорблю всей душой о бедствиях отечества и спрашиваю себя: "Не пойдешь ли ты, Цезарь, на какие угодно жертвы?" И отвечаю: "Да, пойду. Я готов вернуться к частной жизни и оставить Помпею первенство в республике, при условии, что он поклянется в моей безопасности".
Получив сведения, что Цицерон носится с его эпистолой и хлопочет о мире, Цезарь написал в Рим Оппию, приказывая распространить свою эпистолу среди оптиматов и плебеев.
"Я не стремлюсь стать демократическим Суллой, - писал он, - я наоборот, желаю мира и великодушного позволения Помпея отпраздновать триумф".
Рассылая эпистолы, он посмеивался: "Помпеянцы, несомненно, разделятся на два лагеря: одна сторона будет требовать мира, а другая - войны. И, пока они будут спорить, я буду итти вперед".
Двигаясь стремительно вперед. Цезарь отпускал сторонников Помпея, которых захватывал на своем пути. Он хотел, чтобы даже враги говорили о его великодушии и милосердии. И не ошибся: Цицерон, взволнованный поступками Цезаря, остался в своем формийском имении, несмотря на приглашение Помпея бежать с ним в Грецию.
Под стенами Брунднзия Цезарь остановился - прибыли послы Помпея с мирными предложениями. Но они медлили с переговорами и хитрили:
- Подождем приезда консулов, Помпей не может решить такого важного дела без главных магистров.
Прошло несколько дней. Однажды ночью Цезарь был разбужен шумом: посольство оставляло лагерь.
- Почему уезжаете? - опросил обеспокоенный Цезарь.
- Так приказал наш господин, - послышались разрозненные голоса.
На рассвете Цезарь получил известие, что Помпей вышел со всеми кораблями в море.
Взбешенный полководец бегал по лагерю и кричал:
- Они желают войны! Они жаждут крови! Слышите, коллеги? - обращался он к сбежавшимся легионариям. - Я хотел мира, а Помпей обнажил меч! Я предлагал ему власть и готов был подчиниться, а он ищет моей смерти! О горе! Горе!..
Притворно рыдая, он рвал на себе одежды и говорил:
- Готовы ли вы, коллеги, поддержать меня в этой борьбе? Согласны ли вы пойти со мной в Испанию?
- Да здравствует император! - кричали легионы. - Пойдем, куда прикажешь!
- Коллеги! У меня только четырнадцать легионов, но это непобедимые легионы Цезаря, завоевавшие Галлию! Помните: за нашей спиной усмиренная провинция. готовая восстать, у нас мало денег, мало провианта, нет кораблей… А у Помпея - испанские войска, в его руках море, богатые провинции! Он наберет на Востоке множество легионов… Ужас охватывает меня при мысли о борьбе, но, когда я смотрю на вас, дорогие коллеги, в сердце возникает твердая уверенность в победе…
- Разобьем Помпея! - крикнул Антоний, и его возглас, подхваченный тысячами здоровых глоток, обрадовал Цезаря.
- Слава Цезарю! Слава! - гремели легионы, направляясь по талому снегу к Брундизию.
Цезарь шел пешком впереди войска. Сияло солнце, ветер развевал полы его красного плаща, и длинный галльский меч сверкал на правом боку. На бледном лице Цезаря лихорадочно блестели черные глаза.
Италия была занята в два месяца, - к зимнему солнцестоянию он был в Брундизии.
II
"Победа зависит от быстроты действий", - думал Цезарь, посылая гонцов в муниципии юной Италии с приказанием оставаться войскам на местах.
Обязав приморские города послать суда в Брундизии, Цезарь приказал военачальникам приступить к постройке кораблей (Долабелла должен был занять Иллирию) и овладеть близко расположенными к Италии житницами - Сардинией и Африкой.
Пробыв в Брундизии одни сутки, Цезарь немедленно отправился в Рим.
Проезжая через Формии, он посетил Цицерона, желая укрепить с ним дружбу, и усиленно приглашал его в Рим.
- Едем вместе. Там ты займешься мирными переговорами с Помпеем.
- Мирными переговорами? Но разве ты, Цезарь, не собираешься в Испанию? А затем в Элладу?.. Но помни, я воспротивлюсь в сенате твоим походам…
- Неужели ты не видишь, Марк Туллий, что Помпей стремится к войне и не желает вступать в переговоры?
Приближенные Цезаря, молодые и наглые искатели приключений, кричали:
- Долой Помпея!
- Что ты там говоришь, Цицерон, о сенате и о мире?
Старый Помпей отжил свое время!..
Побледнев, Цицерон смотрел на полководца: губы его дрожали, и он не мог выговорить ни слова. Наконец, пролепетал, задыхаясь:
- Зачем же ты, Цезарь… говоришь… о мире?.. Они, - указал он на Мамурру и его друзей, - жаждут грабежа государственных ценностей и вовсе не помышляют о благе республики…
Цезарь смутился.
- Нет, ты ошибся, Марк Туллий!.. Твоя дружба с Помпеем - это заискивание слабого перед сильным. Вспомни, как поступил Помпей перед твоим изгнанием. Заступился ли он за тебя, когда Клодий мстил за Катилину и его друзей?..
Цицерон злобно усмехнулся:
- А кто, Цезарь, науськивал на меня негодяя Клодия? Не ты ли? Ты подстрекал Катилину к мятежу, а потом мстил мне преступными руками Клодия… Я не верю тебе, Цезарь!
Они расстались недовольные друг другом.
Прибыв в Рим, оставленный им девять лет назад, Цезарь созвал сенат вне померия и предложил послать в Элладу послов с мирными предложениями. Обратившись к народу, он сказал:
- Квириты! Кучка оптиматов привлекла обманным путем на свою сторону моего друга " родственника Помпея, и теперь он стал моим и вашим врагом. Мы, оба популяры, стояли всегда на страже благосостояния плебса, но Помпей слабоволен, и нужно пожалеть старика, впадающего в детство… Ему ли, больному, воевать?.. Я уверен, что боги вразумят его и он примет мирные предложения…
Толпа закричала:
- Долой Помпея!
- Хлеба! Хлеба!
Цезарь горестно покачал головою.
- Я понимаю, квириты, вашу суровость по отношению к мужу, изменившему вам… Я понимаю также бедственность, в которую вы попали по вине Помпея (Бешеные крики заглушили его слова)… и поэтому прикажу выдавать вам хлеб… Обещаю каждому из вас по триста сестерциев, как только… кончится эта братоубийственная война… Назначьте же, кого послать к Помпею с мирными предложениями…
- Долой Помпея!
- Не тебе просить мира!
- Пусть сдается на твою милость!..
Крики усиливались. Цезарь видел яростные лица, ощеренные зубы и, подняв руку, сказал:
- Если никто не желает ехать к Помпею, пусть он сам приедет к нам!
- Да здравствует Цезарь! - закричала толпа, и сотни рук протянулись к нему. И вдруг его подхватили и подняли. - Да здравствует император! Vivat, vivat!
Заставив сенат назначить исполняющим обязанности консула Марка Эмилия Лепида, друга своего детства, зятя Сервилии и претора этого"года, а Антония начальником войск, оставляемых в Италии, Цезарь потребовал выдать ему казну. Но сенат был против.
- Я не привык, отцы государства, останавливаться перед препятствиями, - резко заявил Цезарь и приказал кузнецам и воинам отправиться в подземелье храма Сатурна и разбить двери сокровищницы.
Посланный центурион вскоре вернулся.
- Вождь, народный трибун не разрешает проникнуть в подземелье.
- Что? - побагровел Цезарь. - За мной, коллеги! Клянусь Сатурном, я усмирю этого наглого человека!..
Пригрозив народному трибуну смертью, Цезарь смотрел, как кузнецы разбивали огромными молотами железные двери, как сыпалась твердая, как камень штукатурка, как Антоний спускался по каменным ступеням в подвал и воины выносили золотые и серебряные слитки и монеты.
- Пересчитать, - приказал полководец рабам-счетоводам, и, когда Антоний объявил, что казна составленная Помпеем, состоит из пятнадцати тысяч фунтов золота, тридцати пяти тысяч фунтов серебра и сорока миллионов сестерциев, Цезарь вымолвил, нахмурившись: - Мало.
Толпы народа, испуганные насилием над народным трибуном, угрюмо молчали. Воины весело увозили золото и серебро. Антоний обратил внимание Цезаря на общее недовольство, но полководец презрительно сказал:
- Выдай им хлеба - и они замолчат. Толпа, дорогой Антоний, это цемент, скрепляющий камни, которые в совокупности составляют твердую власть. Ты согласен, Марк Эмилий? - обратился он к Лепиду.
- Толпа, Цезарь, тебя поддержит. Обещай, ей побольше, и она понесет тебя на своих плечах… А давать.. Можно ей и ничего не дать, когда будешь у власти…
Цезарь засмеялся и взглянул на Антония:
- Софизм это или мудрая философия?
- Простая философия жизни, - сказал Антоний, поглаживая бороду. - Как верно то, что ты отправляешься из Рима без легионов, так же верно, что популяр Цезарь будет владыкою всего государства.
Повеселев, Цезарь обнял обоих друзей.
- Оставляя вас в Италии, я доверяю вам, потому что люблю вас и глубоко уважаю, - молвил он. - Помни, Антоний, что в твоем ведении находятся шесть легионов, с которыми я прошел Италию с севера на юг: три расквартированы в Брундизии, Таренте и Сопонте, один дан Квинту Валерию и два - Куриону…
- Итак, Цезарь, ты намерен воевать в Испании при помощи восьми галльских легионов, - задумался Антоний. - Но подумал ли ты, что Галлия может восстать?
- Я все обдумал.. Марк Котта должен быть изгнан из Сардинии, а Марк Катон - из Сицилии…
Лишь только Цезарь уехал, нобили, возбуждаемые сенаторами-помпеянцами, подняли головы. Своими действиями Цезарь вооружил против себя оптиматов, а Антоний, назначенный господином Италии, проводил время в диких увеселениях: чувственный, он позволял себе бесчинства; его можно было встретить в притонах разврата, в обществе обаятельной гетеры-девушки Кифериды, с которой он прогуливался, полулежа в ее лектике, по улицам Рима.
Похожий лицом на Геркулеса, красивый, с окладистой бородой, веселый и остроумный, он покорял женские сердца, и его бесчисленные любовные похождения оскорбляли сенаторов и всадников, втайне опасавшихся за своих жен и дочерей. И. действительно, в его кубикулюме творились постыдные дела, но жалобы отцов семейств, обращавшихся к цензорам, оставались без последствий: магистры боялись всесильного начальника конницы.
Вскоре сенаторы с негодованием стали покидать Рим, и, когда Лепил упомянул имя Цицерона, замышлявшего уехать, Антоний запретил оратору трогаться с места.
Прошло несколько недель. Однажды Антоний, полулежа за столом рядом с Киферидой, беседовал с Лепидом, часто заглядывая в черные глаза гетеры и любуясь ее смуглым лицом.
- Нищета увеличивается, общественные работы прекратились, и толпы голодного плебса ропщут, - говорил Лепид, - публичные платежи приостановлены, в казначействе нет денег…
- Ну и что ж? Если нет хлеба, можно есть бобы; если никто не дает взаймы, можно обойтись; если отцы не платят приданого, пусть расстраиваются браки. Квириты должны понять, что война продолжается…
- Ты неправ, Антоний, - упрекнул его Лепид. - Золотые и серебряные изделия, драгоценности, дома и виллы - все упало в цене. Даже квартиронаниматели не платят владельцам домов!..
- Повторяю, война продолжается, - засмеялся Антоний, поднося к губам фиал. - Знаю, что скажешь еще, - захохотал он, ставя опорожненную чашу на стол: - я пирую, у меня есть хлеб, вина, устрицы, сыры и десятки вкусных блюд, приготовленных лучшими поварами, а плебс голоден… Что поделаешь, дорогой мой? Плебс на то и существует, чтобы поддерживать мужей, управляющие государством. Мозг - это мы, а мозг - владыка тела, следовательно, мы - владыки. Так, богоподобная нимфа? - с пьяным смехом обратился он к Кифериде и, обняв, привлек к себе. - Ты молчишь, Марк Эмилий? Моя мудрость не удовлетворила тебя? Но пойми, что сам Цезарь, будь он здесь, одобрил бы мои речи, клянусь Олимпом!
Антоний хмелел, голос его обрывался.
- Ты думаешь, Марк Эмилий, мы не придем когда-нибудь тоже к власти? Непременно придем - боги любят сильных воинственных мужей… А таким слабым и нерешительным, как Помпей, тягаться с нами нечего. Цезарь силен духом и волей, Он подобен Аннибалу побеждающему, а не побежденному…
Его речь была прервана возгласом гетеры:
Привет и большая радость!
К столу подходил Саллюстий Крисп. Некогда любовник Кифериды, с которой он промотал большую част" своего состояния, теперь веселый муж, казалось, образумился и, равнодушно кивнув ей, шутливо сказал:
- Привет амфитриону, тонкому ценителю красоты.
- Привет и тебе, мудрый Фукидид, - в тон ему ответил Антоний.
В то время как раб снимал с него обувь, Саллюстий говорил, поглядывая на гетеру:
- Во всем Риме я не встречал такой умной, такой изящной, такой привлекательной девушки, как ты, Киферида! Глядя на тебя, молодеешь не только душой, но и телом.
Продолговатое лицо гетеры окрасилось легким румянцем, в черных глазах затеплилась нежность, на щеках выступили ямочки.
- Ты, как всегда, любезен, господин мой! Саллюстий повернулся к Антонию:
- Ты все пируешь, а новостей не знаешь… Говорят, Цицерон покинул Формии и отправился к Помпею!
Антоний побагровел
- Что? - выговорил он сдавленным шепотом. - Цицерон? Бежал?.. В погоню за ним!..
Он задыхался от бешенства, и тучное тело его вздрагивало, точно охваченное падучей.
Саллюстий поднес ему чашу с вином, подмигнул Кифериде. Гречанка придвинулась к Антонию и, обняв его, прижалась щекой к грубой волосатой щеке.
- Успокойся, господин мой, - шепнула она, - пусть шут забавляет своего старика.
Это был намек на Помпея, и Антоний громко захохотал.
- Гонец из Испании, - возвестил раб.
- Зови, - вскочил Антоний, освобождаясь из объятий гетеры.
Вошел Диохар, любимый гонец Цезаря, и, приветствуя Антония и Лепида, возгласил:
- Эпистола от Цезаря.
- Встать! - крикнул Антоний, и гости вскочили в знак уважения к великому полководцу. - Взгляни, - протянул он письмо скрибу, - подлежит ли оно оглашению?
- Господин, эпистола написана обыкновенными письменами.
- Читай
Скриб развернул свиток пергамента:
- "Гай Юлий Цезарь, император - Марку Антонию, начальнику конницы.