Вы увидите, синьора, город очень красив, поразительно красив, - сказал Квадри с неопределенной интонацией, как бы думая о другом. - И чем дольше вы здесь живете, тем больше вас захватывает его красота. Но вы, синьора, смотрите не только на памятники, пусть ваш муж поводит вас по разным парижским кварталам… жизнь в этом городе отличается поразительным многообразием.
Пока мы мало что видели, - ответила Джулия, кажется, не отдававшая отчета в неискреннем и почти ироническом тоне Квадри. Повернувшись к мужу и коснувшись его руки, она ласково сказала: - Походим по городу, правда, Марчелло?
- Конечно, - ответил Марчелло.
Вам следовало бы, - продолжал Квадри все в том же тоне, - прежде всего узнать французов, это народ симпатичный, умный, свободный и, хотя это отчасти и противоречит обычному представлению, добрый. Вы кого-нибудь знаете в Париже?
- Нет, никого, - ответил Марчелло, - и, боюсь, не узнаем, мы приехали только на неделю.
- Жаль, очень жаль… нельзя по-настоящему оценить страну, если не знать ее жителей.
Париж - город развлечений, не правда ли? - спросила Джулия, которая, казалось, прекрасно чувствовала себя во время этой, похожей на диалог беседы из туристского разговорника. - Мы еще ничего не видели, говорят, здесь столько танцевальных залов и всяких ночных заведений, верно?
Ах да, tabarins, bootes - коробки, как они их здесь называют, - рассеянно сказал профессор. - Монмартр, Монпарнас… мы, говоря по правде, не часто туда ходим… так, иногда по приезде какого-нибудь друга из Италии мы пользуемся его неведением в этом вопросе, чтобы и самим подучиться… однако всегда одно и то же… хотя все сделано с грацией и элегантностью, присущим этому городу. Видите ли, синьора, французы - народ серьезный, очень серьезный… с сильными семейными привязанностями. Возможно, я удивлю вас, если скажу, что большинство парижан никогда и ногой не ступало в bootes. Семья здесь очень важна, еще больше, чем в Италии, и часто французы, добрые католики, лучше итальянцев, их набожность менее формальна, но более содержательна… поэтому неудивительно, что bootes они оставляют нам, иностранцам. Кстати, это прекрасный источник доходов. Париж в большой мере обязан своим процветанием именно bootes и ночной жизни в целом.
Интересно, - сказала Джулия, - я, напротив, думала, что французы много развлекаются по ночам. - Она покраснела и добавила: - Мне рассказывали, что tabarins открыты всю ночь, и там всегда полно народу, как у нас во время карнавала.
Да, - рассеянно подтвердил профессор, - но те, кто туда ходит, по преимуществу иностранцы.
Неважно, - сказала Джулия, - мне бы очень хотелось побывать в кабаре, чтобы похвастаться потом, что я там была.
Дверь открылась, и вошла синьора Квадри, держа в руках поднос с кофейником и кофейными чашками.
Извините меня, - весело сказала она, закрывая дверь ногой, - но французская прислуга не то, что итальянская… сегодня у моей горничной выходной день, и она ушла сразу после завтрака, приходится все делать самим.
В ней действительно есть живость и задор, подумал Марчелло, причем проявляются они неожиданно.
Лина, - растерянно произнес профессор, - синьора Клеричи хотела бы посетить какое-нибудь ночное заведение… что мы можем ей порекомендовать?
О, их столько, вот уж в чем недостатка нет, - весело ответила Лина, разливая кофе по чашкам, при этом отставив ножку, чтобы показать крупную ступню, обутую в туфлю без каблучка, - есть на все вкусы и для любого кошелька. - Она протянула Джулии чашку и добавила небрежно: - Давай сходим с ними, Эдмондо… это будет для тебя случай немного развлечься.
Квадри провел рукой по подбородку, словно хотел погладить бороду, и ответил:
- Конечно, разумеется, почему бы и нет?
Знаете, что мы сделаем? - сказала Лина, подавая кофе Марчелло и мужу. - Поскольку сегодня мы все равно ужинаем не дома, поужинаем вместе в маленьком ресторанчике на правом берегу, он недорогой, но там вкусно кормят, - Le coq au vin, а потом после ужина пойдем в одно весьма странное заведение… но синьора Клеричи может быть шокирована.
Джулия засмеялась:
- Меня не так-то легко шокировать.
Это boote, которая называется La cravate noire, "Черный галстук", - объяснила Лина, садясь на диван рядом с Джулией. - Туда ходят несколько необычные личности, - прибавила она, глядя на Джулию и улыбаясь.
- То есть?
Женщины, имеющие своеобразные вкусы… вы увидите… хозяйка и официантки носят смокинги, с черными галстуками… они такие забавные.
А, теперь понимаю, - сказала Джулия, слегка сконфузившись, - но мужчинам там можно бывать?
Этот вопрос рассмешил Лину:
Ну, разумеется… это общественное заведение… там маленький танцевальный зал… просто его содержит женщина, имеющая необычные наклонности, кстати, большая умница, но туда может прийти любой - это вовсе не монастырь. - Она рассмеялась мелким смешком, глядя на Джулию, потом живо добавила: - Но если вам не нравится, мы можем пойти в другое место, хотя и менее оригинальное.
- Нет, - сказала Джулия, - пойдемте туда, мне стало любопытно.
Бедняжки, - сказал профессор неопределенно. Потом поднялся. - Дорогой Клеричи, должен сказать, что мне было очень приятно повидать вас и еще приятнее будет поужинать сегодня вечером с вами и вашей женой… побеседуем… вы по-прежнему разделяете те же идеи, что и прежде?
Марчелло спокойно ответил:
- Я не занимаюсь политикой…
Тем лучше, тем лучше. - Профессор взял его руку и, пожимая ее, добавил тоном ласковым, печальным и сокрушенным, словно священник, обращающийся к атеисту: - Тогда мы можем надеяться привлечь вас на свою сторону. - Он поднес руку к сердцу, и Марчелло с изумлением увидел, как в его круглых глазах навыкате блеснула слеза и взгляд стал умоляющим. Потом, словно пытаясь скрыть волнение, Квадри поспешно распрощался с Джулией и, уходя, сказал: - Моя жена договорится с вами насчет сегодняшнего вечера.
Дверь закрылась, и Марчелло, несколько растерянный, остался сидеть в кресле перед диваном, где разместились обе женщины. Теперь, когда Квадри ушел, враждебность Лины казалась ему очевидной. Она подчеркнуто игнорировала его присутствие и обращалась только к Джулии:
Вы уже видели модные магазины, портних, модисток? Улица Мира, Фобур Сент-Оноре, авеню Матиньон?
Честно говоря… - ответила Джулия с видом человека, впервые услышавшего эти названия, - честно говоря, нет.
Вам хотелось бы посмотреть эти улицы, зайти в магазины, побывать в домах моделей? Уверяю вас, это очень интересно, - продолжала синьора Квадри с настойчивой, вкрадчивой, обволакивающей, покровительственной любезностью.
Ах да, конечно. - Джулия посмотрела на мужа, потом добавила: - Я бы хотела купить что-нибудь… шляпу, например.
Хотите, я вас туда отведу? - спросила женщина. За ее вопросами неизбежно должно было последовать подобное предложение. - Я хорошо знаю некоторые дома моделей… я могла бы и посоветовать вам.
- Пожалуй, - сказала Джулия с несколько вымученной благодарностью.
Можем пойти сегодня днем, через час, хотите? Вы ведь позволите мне забрать вашу жену на несколько часов? - Эти последние слова были обращены к Марчелло, но тон их был совсем иной, нежели тот, с которым она обращалась к Джулии: торопливый, почти пренебрежительный. Марчелло вздрогнул и ответил:
- Разумеется… если Джулия этого хочет.
Ему показалось, что жена предпочла бы избавиться от опеки синьоры Квадри, по крайней мере, если судить по ее вопросительному взгляду, обращенному к нему. И он заметил, что в свою очередь ответил ей взглядом, приказывающим согласиться. Но тут же спросил себя: я делаю это, потому что женщина мне нравится и я хочу снова увидеть ее или же потому, что мне надо выполнить задание и не стоит вызывать ее неудовольствие? Он вдруг сильно встревожился, не зная, объяснялись ли его поступки одним только желанием или тем, что совпадали с его планами. Тем временем Джулия попыталась возразить:
- Я, правда, думала зайти на минуту в гостиницу…
Но та, другая, не дала ей закончить:
Вы хотите немного освежиться перед выходом? Привести себя в порядок?.. Но вам нет необходимости возвращаться в гостиницу. Вы, если хотите, можете отдохнуть здесь, на моей кровати… я знаю, как это утомительно, когда путешествуешь, быть на ногах целый день, без минуты передышки, особенно для нас, женщин… Пойдемте… пойдемте со мной, дорогая.
И прежде чем Джулия успела вымолвить хоть слово, она заставила ее подняться с дивана и ласково, но уверенно подтолкнула к двери. На пороге, чтобы успокоить Джулию, она произнесла кисло-сладким тоном:
Ваш муж подождет вас здесь… не бойтесь, вы его не потеряете, - затем, обняв ее рукой за талию, увела в коридор и закрыла дверь.
Оставшись один, Марчелло рывком поднялся на ноги и сделал несколько шагов по гостиной. Ему было ясно, что женщина испытывает к нему непримиримую враждебность, и хотел узнать почему. Но тут чувства его начинали путаться: с одной стороны, его огорчала неприязнь женщины, тогда как ему, напротив, хотелось, чтобы она любила его. С другой - мысль о том, что она, возможно, знает о нем правду, беспокоила его, ибо в этом случае задание оказывалось не просто трудным, оно становилось опасным. Но особенно Марчелло страдал от того, что одна мука сливалась с другой, и он был не в состоянии различить их, не мог отделить страдания любовника, которого отвергают, от мук секретного агента, боящегося разоблачения. Вместе с тем прежняя печаль захлестнула его, и он понял, что, даже если ему удастся рассеять враждебность женщины, потом, в который уже раз, он вынужден будет использовать их возможные отношения для успешного выполнения задания. Так же, как он предложил в министерстве объединить свадебное путешествие с политическим поручением. Как всегда.
Дверь за его спиной раскрылась, и вошла синьора Квадри. Она подошла к столу и сказала:
Ваша жена очень устала, по-моему, она уснула на моей кровати… позже мы выйдем вместе.
- Это означает, - спокойно заметил Марчелло, - что вы отсылаете меня.
О, боже мой, нет! - ответила она холодным, светским тоном. - Но у меня много дел… у профессора тоже… вам придется остаться в гостиной одному… в Париже вы можете найти себе занятие более интересное.
- Простите меня, - сказал Марчелло, - но мне кажется, что я вам неприятен, не так ли?
Она ответила сразу, со стремительной отвагой:
- Вас это удивляет?
- По правде говоря, да, - сказал Марчелло, - мы совершенно не знаем друг друга и сегодня видимся впервые…
- А я вас прекрасно знаю, - прервала его Лина, - даже если вы меня не знаете.
"Вот в чем дело", - подумал Марчелло. Враждебность женщины, сомневаться в которой теперь не приходилось, вызвала в его душе такую острую боль, что ему захотелось кричать. Он удрученно вздохнул и проговорил негромко:
- Ах, так вы меня знаете?
Да, - ответила она, вызывающе сверкая глазами, - я знаю, что вы служите в полиции, что вы платный шпион правительства. И вас удивляет, что вы внушаете мне неприязнь? Не знаю, как другие, но я всегда терпеть не могла les mouchards, стукачей, - добавила она с оскорбительной вежливостью.
Марчелло опустил глаза и замолчал. Он сильно страдал: презрение женщины было словно острый нож, который она безжалостно поворачивала в открытой ране. Наконец он произнес:
- А ваш муж знает?
Ну, разумеется, - ответила она с оскорбительным удивлением. - Как вы можете думать, что он не знает? Он мне об этом и сказал.
"А они хорошо информированы", - невольно подумал Марчелло и спросил рассудительно:
- Зачем же тогда вы нас приняли? Не проще ли было бы отказать нам?
Я и в самом деле не хотела, - ответила она, - но мой муж думает по-другому… он своего рода святой… все еще верит, что доброта - лучший подход.
"Довольно хитрый святой", - хотел было ответить Марчелло. Но тут ему пришла в голову мысль, что так оно и должно быть, святые должны быть хитрецами, и он промолчал. Потом сказал:
- Мне жаль, что вы так враждебно настроены, потому что вы мне очень симпатичны.
- Спасибо, ваша симпатия внушает мне ужас.
Позже Марчелло спрашивал себя, что на него нашло в тот момент: он был словно ослеплен сияющим лбом женщины, в то же время это был глубокий, неистовый, мощный импульс, смятение и безнадежность страсти. Он вдруг подошел к синьоре Квадри, обнял ее за талию, привлек к себе и тихо сказал:
- И потому что вы мне очень нравитесь.
Она стояла к нему так близко, что Марчелло чувствовал, как трепещет ее грудь, она смотрела на него оторопев, потом крикнула пронзительным, торжествующим голосом:
А, прекрасно, замечательно! Свадебное путешествие, и тут же готов изменить жене, прекрасно! - Она яростно извернулась, чтобы освободиться из объятий Марчелло: - Пустите меня, не то я позову мужа!
Марчелло тут же отпустил ее, но женщина, движимая неприязнью, повернулась так, словно он все еще держал ее, и ударила его по щеке.
Она, казалось, сразу же пожалела о случившемся. Отошла к окну, посмотрела на улицу, потом, повернувшись, резко сказала:
- Простите меня.
Но Марчелло решил, что она не столько раскаивается, сколько испугалась того впечатления, которое могла произвести эта пощечина. Он подумал, что в упрямом и по-прежнему недоброжелательном тоне ее голоса слышались скорее расчет и желание уладить дело, нежели сожаление. Он сказал решительно:
Теперь мне, действительно, не остается ничего другого, как уйти. Прошу вас, предупредите мою жену и извинитесь за нас перед вашим мужем, скажите ему, что у меня уже были другие планы на сегодняшний вечер. - Он подумал, что теперь все кончено, под угрозой была его миссия, а тем более его любовь к этой женщине.
Он отступил, чтобы Лина могла свободно пройти к двери. Но вместо этого она пристально посмотрела на него какое- то мгновение, состроила недовольную капризную гримасу. Марчелло увидел, что глаза ее загорелись мрачным, решительным огнем. Подойдя к нему на расстояние одного шага, она медленно подняла руку и, не приближаясь, поднесла ее к щеке Марчелло:
Нет, не уходите… вы тоже мне очень нравитесь, и если я повела себя с вами так резко, то именно потому, что вы мне нравитесь… не уходите и забудьте о том, что случилось. - Говоря это, она медленно гладила его рукой по щеке неловким, но уверенным и властным жестом, словно снимала причиненную боль.
Марчелло смотрел на нее, смотрел на ее лоб и от прикосновения шершавой, почти мужской руки с изумлением, впервые в жизни, испытывал глубокое смятение и волнение, чувствуя, как любовь и надежда наполняют его грудь. Она стояла перед ним, протянув руку, лаская его, и он ощутил ее красоту как нечто, всегда ему предназначенное, как призвание всей своей жизни. Он понял, что всегда любил ее, еще до сегодняшнего дня, до того, как предугадал ее появление, увидев проститутку. Да, подумал он, вот такую любовь он должен был бы испытывать к Джулии, а он испытывал это чувство к женщине, которую не знал. Он приблизился к ней, протянув руки, и хотел обнять. Но она тут же увернулась, хотя, как ему показалось, ласково и понимающе, и, приложив палец к губам, прошептала:
- А теперь уходи… увидимся сегодня вечером.
Прежде чем Марчелло понял, что происходит, она вывела его из гостиной, вытолкнула в переднюю, открыла дверь. Затем дверь захлопнулась, и Марчелло оказался на лестничной площадке.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Лина и Джулия будут отдыхать, потом отправятся по модным магазинам. Затем Джулия вернется в гостиницу, а позже супруги Квадри заедут за ними, чтобы вместе ехать ужинать. Было около четырех, ужин состоится не раньше восьми, а в семь Орландо позвонит в гостиницу, чтобы узнать адрес ресторана. Таким образом, в течение трех часов Марчелло мог побыть один. Случившееся в доме Квадри заставляло его искать одиночества, хотя бы для того, чтобы попытаться лучше понять самого себя. Спускаясь по лестнице, он думал, что поведение Лины, у которой муж был много старше ее и целиком поглощен политикой, объяснялось легко, тогда как его собственное, несколько дней спустя после женитьбы, во время свадебного путешествия, одновременно ошеломляло, пугало и даже прельщало Марчелло. До сих пор он думал, что знает себя достаточно хорошо и в состоянии управлять собой в любой ситуации. Теперь же он понимал не то с растерянностью, не то с удовольствием, что, вероятно, ошибался.
Он немного прошел от одной улочки до другой и наконец очутился на широкой улице, слегка поднимавшейся в гору, авеню Великой армии, название ее он прочел на угловом доме. И действительно, когда он поднял глаза, то неожиданно увидел возникший перед ним огромный прямоугольник Триумфальной арки, стоявшей боком в самом верху улицы. Массивная и вместе с тем почти призрачная, арка словно парила в бледном небе, так казалось, вероятно, из-за летней дымки, окрашивавшей ее в голубой цвет. Продолжая шагать и не сводя глаз с триумфальной громады, Марчелло вдруг испытал новое для себя пьянящее ощущение свободы, словно с него внезапно сняли давивший на него тяжкий груз, и шаг его сделался легким, почти летящим. В какой-то момент он спросил себя, не следует ли приписать это невероятное облегчение тому простому факту, что он находится в Париже, вдали от привычных забот, перед величественным монументом: ему случалось принимать мимолетные ощущения хорошего физического самочувствия за глубокие движения души. Потом, еще раз взвесив все, он понял, что это ощущение было связано с лаской Лины: при воспоминании о ней его захлестывал поток волнующих беспорядочных мыслей. Машинально он провел рукой по щеке, которой коснулась ее ладонь, и невольно закрыл глаза, чтобы вновь ощутить сладостное прикосновение шершавой, дерзкой руки, которой она ласково водила по его лицу, словно познавая его очертания.