- Да, кстати. Ты знаешь, я кое-что о них выяснила, - сказала она. - Я прочитала в журнале, пока ты был сегодня на острове, что этот их свет служит сигналом.
- Каким сигналом? - спросил мистер Пикеринг. - Об опасности?
- Нет. Это как азбука Морзе - или, скорее, как морской семафор. Каждый светит со своим кодом - скажем, один-два-один или два-один-один или что-нибудь другое - и это сигнал от самки к самцу.
- О чем?
- О любви. Ну, о продолжении рода. Самец имеет свою длину волны или как там это называется - один-два-один, и он ищет самку, подающую сигналы на той же длине волны.
- И тогда они спариваются?
- По-моему, это восхитительно, - сказала она.
Мистер Пикеринг на этот раз промолчал, а его жена сидела как завороженная, не спуская глаз с моря. Все цвета смягчались и сходили на нет, растворяясь в одном - вернее, так казалось, если не вглядываться, как она, сквозь приспущенные веки; а она видела, что это не один цвет, а переливы пятидесяти или даже ста оттенков, каждая волна - отдельный нежнейший мазок кисти.
- Забавно, - сказал мистер Пикеринг. - Как только упоминаешь об этом убийстве, все начинают говорить о цене на бананы или еще о какой-нибудь хреновине. Никто не хочет говорить.
- Их можно понять, - сказала она. - Прошло десять лет, почему надо это ворошить? Все прошло и забыто. И слава богу.
- Нет, не прошло и не забыто. Убийца здесь, на нашем острове. И ничего хорошего тут нет. Ты ведь знаешь, что за одним убийством иногда следует второе.
- Ну, допустим. У тебя что, есть версия?
- Пока нет, - ответил он. - Но, может быть, будет, когда я завтра съезжу на Кошачью отмель. Это просто риф, покрытый песком, с той стороны Скалистого острова. Отсюда не видать. Но я голову даю на отсечение, что часть золота лежит там.
- Как быстро стемнело. А вода синяя-синяя, только маленькие желтинки на ней. Чувствуешь, как меняется ветер?
В течение дня дующий с моря бриз нес свежесть и тепло, увенчивая темно-синие волны белоснежными коронами. Ночью ветер дул с гор.
- Разве никого не судили тогда и не оправдали? - спросила миссис Пикеринг.
- Было дело.
- В таком случае они бы еще кого-нибудь отдали под суд, если бы убийца был тут, верно? В конце концов островок очень маленький. Несколько тысяч человек, не больше.
- Вот-вот, - сказал мистер Пикеринг. - Он маленький - и все всех знают. Каждый что-то знает. Знает и держит язык за зубами.
Миссис Пикеринг наконец выпрямилась у бетонной ограды. Море теперь было совсем темным, цвета индиго, а небо над ним приобрело мягкий и промытый зеленый цвет, переходящий, ближе к зениту, в бледную ночную синеву. Орхидеи на бальзамовых деревьях уже казались бесцветными. От пальм и больших полосатых алоэ на террасе отеля остались одни черные тени.
- Я думаю, и тебе надо держать язык за зубами, - сказала миссис Пикеринг.
- У меня такое чувство, что мы приехали как раз вовремя, - сказал ее муж. - Год или два назад не было бы никаких шансов. Денег тут и так было много. Вот они и не высовывались. Теперь с деньгами стало туго. Очень туго. Подходящий момент, чтобы пустить в ход запасы.
Они начали спускаться по каменистой тропке к отелю и пляжу. Морская и небесная синева теперь почти слилась вместе, а горы, окаймленные понизу большими пальмами, казалось, нависли над самым морем.
- Я все-таки не могу, взять в толк, откуда у этих людей золотые доллары и соверены, которые они продают, - сказала миссис Пикеринг.
- За молчание ведь надо платить, правда? - ответил он. - Понимаешь?
- Понимаю.
В теплой тьме прозвучал смех мистера Пикеринга. И, словно усиленное эхо его голоса, под порывом переменившегося ветра забренчали жесткие листья изогнутых пальм; вместе с ветром звук этот побежал к темному морю.
- Ой! Гляди! - воскликнула миссис Пикеринг. - Светляки! Сигналят друг другу!
На следующий день после полудня, лежа на песке, миссис Пикеринг наблюдала за крабом, который опять и опять выбирался из своей аккуратной норки все с той же зловещей неторопливостью. Отойдет дюймов на десять - пятнадцать, увидит ее - и со всех ног обратно. В том, как он бегал задом наперед, было для нее что-то отталкивающее. Неприятны ей были и нелепые, выставленные наружу глаза-перископы, которые вращались во все стороны над желтой головкой. Каждый раз у нее оставалось леденящее душу чувство, что на самом деле это чудовище, уменьшившееся до крохотных размеров за миллионы лет.
Она ждала мистера Пикеринга. Ей надо было ему кое-что сказать. Она не знала, насколько это важно, может быть, пустяки, просто дамская болтовня, но дело в том, что она после обеда разговаривала с миссис Арчибалд из Вермонта. Ей всегда казалось, что вермонтцы - люди с большими странностями; говорят, во время войны они ели яиц, масла, сметаны сколько душе угодно, потому что не допускали и мысли о карточной системе. Это, она считала, отвратительно, и к тому же миссис Арчибалд была из тех, что ловят вас в углу за пуговицу и заставляют себя слушать, хотите вы того или нет.
А рассказывала миссис Арчибалд как раз про убийство Мэкстеда. Они с мужем приезжали сюда три года назад, и тогда же здесь была молодая женщина то ли из Чикаго, то ли из Сент-Пола, которая расследовала это дело - неофициально, сказала миссис Арчибалд, просто из собственного интереса.
- Ее нашли на берегу, - сказала миссис Арчибалд. - Засунули в мешок и положили.
При этих словах миссис Пикеринг почувствовала, как по спине пробежал озноб. Точно такой же противный озноб она испытывала, видя, как желтый краб убегает задом наперед.
К пяти часам она начала беспокоиться о мистере Пике-ринге; по всем расчетам, ему пора было вернуться. Еще ей было неприятно, что она одна на берегу. В отеле почти все после обеда спали, и чуть не три часа на пляже не было никого, кроме нее и краба.
В начале шестого она увидела двух цапель, птенца и мать, прилетевших в безлюдный час ловить рыбу у линии прибоя. Они были так нежны и красивы, так изящны, так не похожи на краба. У матери расцветка серо-сизая, как у голубя, и ноги с синеватым отливом. А у молодой оперение бутылочно-зеленое, и она казалась тенью на воде от взрослой птицы.
Эта безмятежная картина заставила миссис Пикеринг забыть о миссис Арчибалд, крабе и женщине в мешке; так что, когда ее муж наконец появился, она сказала только:
- Эд, милый, посмотри, какие птицы! У них ноги прямо под цвет воды, чтобы рыбам не видно было. А посмотри на птенца, как он копирует движения матери. Я все это время ими любовалась.
- Прости, что задержался, - сказал мистер Пикеринг. - Но когда ты услышишь…
- Ничего, я получила такое удовольствие от этих птиц. А ты что делал?
- Черт-те чем занимался, - сказал мистер Пикеринг.
- На Кошачьей отмели?
- Нет, - ответил он. - Здесь, на нашем берегу.
- Ой! Посмотри на цапель. Нет, ты только посмотри. Маленькая кого-то поймала…
- Познакомился с неким Уилсоном. Человек с примесью черной крови - сразу видно. Выходец из низов. Торгсен говорит, у его матери был домик около порта и этот Уилсон получился от знакомства с каким-то матросом из Глазго. Словом, отребье.
- Маленькая - просто прелесть, - сказала миссис Пикеринг. - Прости, я слушаю.
- И представь себе: богат, как Крез. Как Рокфеллер. Выстроил на берегу целый дворец с ониксовыми ванными, сортирами в стиле Людовика Четырнадцатого и бог знает чем еще. У него три сахарных завода, две банановые плантации, яхта на паровом ходу. Да, кстати! Я так и знал, что тут без женщины не обошлось.
- Почему?
Цапли, грациозно вышагивая, успели уйти далеко вдоль берега и теперь томно шли назад.
- Потому что Мэкстед был страшный бабник. У него всегда было их пять или шесть. Представляешь - приходил на пристань, высматривал на прогулочном теплоходе подходящую красотку, привозил к себе, дарил ей дом, и она жила у него на всем готовом. Одной или двух ему было мало - обязательно пять или шесть. Большой собственник.
- А мистер Уилсон - тоже любитель прекрасного пола?
Мистер Пикеринг засмеялся.
- У вас голова неплохо работает, миссис Пикеринг.
- Я просто так подумала.
- Да, - сказал он. - И мистер Уилсон - любитель прекрасного пола. И похоже, что мистеру Уилсону и мистеру Мэкстеду однажды приглянулась одна и та же девица. Некая Луиза. Известно, что за неделю до убийства Мэкстеда они все вместе веселились на его яхте. А теперь Луиза стала миссис Уилсон.
- Само собой. Ты ее видел?
- Нет.
- А почему ты пошел к мистеру Уилсону, вместо того чтобы поехать на Кошачью отмель? Ой! Смотри, потерялась маленькая цапля. Повернулась не в ту сторону и не видит мать.
- А он, оказывается, обо мне уже слышал, - сказал мистер Пикеринг. - У него большие связи в страховом деле - и он знает даже о нашей фирме. Сказал, что хотел бы со мной увидеться.
- И, представь себе, находятся люди, которые могут убить такую вот прелесть, сделать чучело и поставить под стекло. Ой! Ну посмотри же!
- Знаешь, что я думаю? Я и Торгсену это сказал. Я думаю, что Мэкстеда убила Луиза.
На берегу цапля-мать, томно опустив взгляд на сине-зеленое вечернее море, поджидала своего птенца. Миссис Пикеринг даже вскрикнула от материнского восторга.
- Какие же они разумные, - сказала она. - Ты видишь, она знает!
- Роскошная версия, - продолжал мистер Пикеринг. - Конечно, утверждать наверняка нельзя. Но до убийства Мэкстеда Уилсон не имел ни гроша. Просто прихлебатель. А у Луизы много чего было - об этом позаботился Мэкстед. Теперь у Уилсона денег тьма, и Луиза тоже принадлежит ему.
А цапли уже летели вдоль берега. Миссис Пикеринг огорченно вскрикнула - к морю сбегали двое купальщиков, размахивая один белым, другой красным купальным халатом.
- Спугнули!
- Чуть не забыл, - сказал мистер Пикеринг. - Я же собирался искупаться.
- Ну что ты. Ведь уже так поздно. Давай лучше пройдемся. Искупаешься завтра утром.
- Действительно, утром лучше, - сказал мистер Пикеринг. - И потом, мне понадобится больше времени: хочу попробовать новый акваланг, который Уилсон мне одолжил.
- Уилсон одолжил?
- Новейшая модель, - сказал мистер Пикеринг. - Безумно дорогая и сложная. Но позволяет быть под водой около двух часов. Тебе надо бы тоже заняться подводным плаванием. Опускаешься вниз - и открывается новый мир. Краски просто неземные…
- Я слишком плохо плаваю, - ответила она. - Кстати, а что насчет золота? Как оно со всем этим связано?
Как только они двинулись по пляжу, первое дыхание вечернего бриза с суши пробежало по склонам гор.
- Тут опять приходит на ум Луиза, - сказал мистер Пикеринг. - Когда золото прятали, она была в фаворе. Я уверен, что Луиза знает, где оно. И даже пускает понемногу в ход, если надо кого-нибудь подмаслить.
- Слишком уж накручено.
- А в жизни так и бывает, - сказал мистер Пикеринг. - Верно ведь? Откуда-то они же берутся, эти доллары и соверены. А здешние жители не упускают случая сбыть их с рук.
Миссис Пикеринг, почти не слушая, обернулась посмотреть, не возвратились ли цапли, но две изящные птицы, как два отпущенных воздушных змея, летели над высоким мысом в сторону открытого моря.
- Между прочим, - сказал мистер Пикеринг. - Ты виделась с моим приятелем крабом?
- Да, - ответила она и во влажных сумерках опять почувствовала, как по спине пробежал холодок отвращения. - Выползал. Такой мерзкий.
На следующее утро, около шести часов, когда мистер Пикеринг спустился к морю, все вокруг было неподвижно, только две цапли грациозно шли вдоль берега по мелкой прозрачной воде. При его приближении они взлетели, а когда мистер Пикеринг уселся надевать ласты, снова опустились в отдалении на белый прибитый морем песок. На розово-голубой глади моря было заметно только маленькое суденышко, которое медленно лавировало, пересекая золотую солнечную дорожку и ловя развернутым парусом еле заметный ветер.
Пристегнув ласты, мистер Пикеринг опять стал похож на полуголую двуногую лягушку. Пришлось повозиться, прежде чем он смог приладить дыхательный аппарат с длинной изогнутой трубкой и большой выпуклой маской и удобно закрепить на груди кислородный баллон. Он несколько раз надевал и снимал маску, подгоняя ее как можно плотнее. "Эта хреновина чересчур легкая, - говорил ему Уилсон. - Может не удержать вас под водой. Поэтому надо какую-нибудь тяжесть. Повесьте на спину корзинку для рыбы и положите в нее камень. Тогда не всплывете". - "Я лично никогда не держу рыбу при себе, - сказал Торгсен. - Как убьешь, сразу плыви наверх - вот мое правило здесь. Не хватало еще с акулами связываться". - "Тут другое дело, - сказал Уилсон. - С этим погружаются надолго. Два часа можно спокойно пробыть под водой. Наверх подниматься нет смысла".
Мистер Пикеринг уже кончал возиться с аквалангом, когда из-за мыса выскользнула узкая лодка с ловцами лангустов. Он помахал им рукой, но два темнокожих паренька быстро гребли и были слишком далеко, чтобы ответить. Лодка скрылась, и на море не осталось больше ничего, только темнел плоский островок, а против него на берегу бухты входил в воду мистер Пикеринг с синей острогой в руке - странный гибрид воина и лягушки.
Вскоре, поднявшись выше, солнце дотянулось до черного края скалистого мыса, резко высветив желтую отметку максимального уровня воды. Оно засияло и на бальзамовых деревьях, осветило свисающие побеги орхидей с розовыми цветами, похожими на бабочек. Часа через два оно палило вовсю, обдавая жаром белый берег. Там грациозно прохаживались две одинокие цапли, маленькая - как зеленая тень большой. Солнце жгло оставленный мистером Пике-рингом цветастый купальный халат и его красные туфли.
А еще чуть погодя лучи упали на черные глаза желтого краба, со зловещей неторопливостью выбиравшегося из песчаной норки, будто снова у него тут с мистером Пикерингом было назначено свидание, а тот почему-то не смог прийти.
ТИХИЙ, СКРОМНЫЙ, СИМПАТИЧНЫЙ
- Нам, пожалуйста, мисс, два с ветчиной и языком и два чая!
- Хорошо, сэр.
Официантка отошла, заметив, что на часах было ровно шесть.
- Два с ветчиной и языком, два чая, - прокричала она в переговорную трубку. Снизу заказ повторили. Она повесила трубку на рычаг и с удовлетворенным, даже скучающим видом поправила белую наколку на черных волосах. Затем, уперев руку в бедро, застыла, с тоскливым ожиданием глядя на дверь. Дверь открылась и закрылась.
"Опять эти двое", - подумала она и, нехотя распрямившись, подошла к двум пожилым мужчинам. Один улыбнулся, другой сказал:
- Как обычно.
Она безучастно бросила в трубку:
- Один с ветчиной, один с языком, два чая.
Рука вновь уперлась в бедро, а глаза отыскали часы. Пять минут седьмого! - время будто на месте топчется, подумала она. На лице опять проступило тоскливое ожидание. В подъемнике появился первый заказ, а из трубки донеслось:
- Два с ветчиной и языком, два чая.
- Принято.
Она взяла поднос, поставила его перед мужчиной и женщиной за угловым столиком и, вернувшись на прежнее место, снова уставилась на дверь. Ее слух улавливал и чей-то надрывный кашель на верхнем этаже, и раздраженный голос посетителя у соседней официантки, и погромыхивание идущего вверх подъемника. Но до последней секунды она не отрывала глаз от двери. И чуть не прозевала поднос и его гнусавое сопровождение из трубки:
- Один с ветчиной, один с языком, два чая!
- Принято.
Пожилые мужчины улыбнулись ей; не получив ответной улыбки, один подтолкнул другого и прощебетал:
- Какие мы нынче веселые!
- Бывали и повеселее, - хмуро обронила она, отворачиваясь.
Она устала. Прислонившись к подъемнику, закрыла глаза, но тотчас встрепенулась и стала попеременно поглядывать то на дверь, то на часы. Мужчина в углу причмокнул губами, глотнул с полным ртом и поперхнулся. В другом углу рассмеялась девушка, но не потому, что поперхнулся мужчина, - ее собеседник смешно скосил глаза. Резко звякнула касса. Кто-то вышел; никто не вошел, только туман; и всем сразу стало зябко. От огорчения мужчина в углу даже присвистнул, но, опомнившись, принялся за ветчину.
Машинально официантка замечала, что творится вокруг, но оставалась ко всему безучастной. Глаза ее неотрывно следили за дверью. Вошла посетительница, невзрачная рабочая девушка, и, оглядевшись в нерешительности, села не к ней. Машинально официантка отметила и это.
Подошла заведующая, высокая, во всем темном, с длинными рукавами, как и положено заведующей.
- Вы уже ели, мисс Пальмер? - спросила она.
- Нет.
- Вас подменить?
- Нет, спасибо.
- Нет? Но почему?
- Я сегодня раньше кончаю, в полседьмого.
Она отошла, приняла заказ, откликнулась на зов: "Счет!" - и обнаружила, что перепутала счет с заказом и цифры никак не сходятся. Прошла вечность, прежде чем треньканье кассы положило конец этой неразберихе. Посетитель вышел, ворвался туман, всем стало зябко. Пара в углу отхлебывала чай, поднимая в стаканах маленькие бури.
Она прижалась головой к подъемнику. Часы показывали четверть седьмого: еще четверть часа! Хотелось есть. И, как следствие, мозг работал вдвойне четко. "Мой свободный вечер, - вертелось в голове. - Среда. В среду. Он сказал, в среду. Он сказал…"
- Счет! Счет!
Она машинально шла, когда ее звали, машинально выслушивала, машинально исполняла. Один запутанный счет чуть не свел ее с ума, но она продолжала машинально считать, убирать грязную посуду, смахивать со столов крошки. То и дело она взглядывала на часы. Еще пять минут! Придет или нет? Он ведь сказал - в среду?
Подошла белокурая официантка с соседних столиков.
- Лил, махнемся вечерами, а? За мной тут парень должен зайти, а я вся избегалась, не могла тебе раньше сказать. Парень что надо! Тихий, скромный, симпатичный. Ладно? Тебе же все равно!
Черненькая уставилась на нее. Как это - махнемся?! Ни за что! Часы показывали, что оставалось три минуты. Ни за что!
- Ну уж нет, - сказала она и отошла.
Вокруг удовлетворенно жевали. В укромном месте у подъемника она вынула его записку и прочла: "Зайду за тобой в среду, в шесть".
В шесть! Значит, он опаздывает! В шесть! Откуда же она взяла, что в полседьмого? Она закрыла глаза. Значит, не придет!
Где-то снаружи пробило половину седьмого. Прождав еще пять минут, она вышла из укрытия и, не разбирая дороги, двинулась через зал. Почему он не пришел? Почему?
Путь ей преградила белокурая официантка.
- Ну будь человеком, - умоляла она, - махнемся, а? Он правда отличный парень - тихий, скромный!
Опоздать на тридцать минут! Черненькая глянула на дверь. Никого! Все кончено!
- Ладно, - сказала она.
Она отправила еще один заказ. Дверь стала отворяться все чаще, туману становилось все больше. Она деловито сновала между столиками. О нем вспомнила, когда какой-то мужчина заказал коньяк и, беря рюмку трясущейся от холода рукой, облил ей пальцы. Он не такой, подумала она, обсасывая их.
Впервые за пять минут она посмотрела в сторону дверей, и сердце ее екнуло.
Пришел-таки! Да, он. Склонившись, что-то говорит белокурой официантке. А эта кукла так и липнет к нему! Да, это он, тихий, скромный, симпатичный. До нее донеслись их голоса.