10
Лорд Икенхем вошел в комнату, выражая заботу каждым волоском удивленно поднятых бровей. Многие сказали бы себе: "Ах ты, еще одну жабу переехала тачка!" - и поспешили скрыться, чтобы не слушать мучительных историй, которые обычно рассказывают такие жабы; многие - но не добросердечный граф. Когда он видел жабу не столько под тачкой, сколько под машиной, изрыгающей губительные газы, он забывал о свидании, на которое и так опоздал, и делал все, чтобы облегчить ее муки.
- Бифштекс! - воскликнул он. - Что это с тобой? На тебе лица нет.
Сэру Раймонду понадобилось время, чтобы должным образом описать всю низость Карлайла, не забывая при этом и племянника. Зачарованный слушатель горестно щелкал языком, сокрушаясь, что человек может так пасть, и виня себя за непредусмотрительность.
- Надо было это предвидеть, - сказал он. - Надо было знать, что таким гадам доверяют только сумасшедшие. По сравнению с твоим Космо, пробочник прям, как шпага, а винтовая лестница - кратчайшее расстояние между точками. Взять хотя бы его усики. Нет, надо было искать другого. Мой покойный отец говаривал: "Ничего не пиши и не верь мужчинам с черными усиками". А ты, дорогой Бифштекс, сделал и то и другое.
- Это ты подсказал!
- Неужели? А ведь верно! Я сидел вон там, ты - вон там, сосали мартини, как пылесосы, я и говорю… Да-да, помню. Виноват.
- Что мне с того?
- Угрызения всегда полезны. Стимулируют мысль. Вот моя заработала, как механическая пила. Пожалуйста, план готов! Значит, этот типус гуляет? Ты не знаешь, часом, где?
- Откуда мне знать?!
- Видишь ли, я случайно выяснил, что его очень мучает шерстяная фуфайка. Жена заставила надеть. Возможно, он в саду, чешется. Тогда одежда висит на ветке или лежит на траве. Я могу подойти так, что сучок не скрипнет, и обшарить карманы. Но я сомневаюсь, что он расстанется с таким важным документом. Однако у меня есть и другой план. Ты уверен, что он вернется?
- Конечно, чтоб его черти драли!
- Значит, войдет в эту стеклянную дверь. Навряд ли он позвонит, чтобы о нем доложили. Что ж, Бифштекс, прими его приветливо, отвлеки беседой, пока я не приду.
- Куда ты?
- Не важно. Когда забелеют луга от ромашек, я непременно вернусь. - И пятый граф выскользнул из комнаты ровно за минуту до того, как Гордон Карлайл вошел в стеклянную дверь.
Мы не осмелимся сказать, что сэр Раймонд принял его приветливо, разве что назвать человека шантажистом - это знак привета. В остальном говорил гость, который был в прекрасном настроении, явственно ощущая, что все к лучшему в лучшем из миров. Письмо хрустело во внутреннем кармане, когда он поглаживал себя по груди, и похрустывание это звучало истинной музыкой. Особенно он разрезвился, перейдя к обсуждению цен.
Он только что назвал свой тариф, заметив при этом, что самое время вынуть перо и чековую книжку, когда усомнился в том, лучший ли это мир. Дверь открылась, вошел Пизмарч, объявляя:
- Инспектор Джервис.
Опознав в новоприбывшем своего недавнего попутчика, Карлайл испытал то самое, что испытываешь, проглотив целую ложку дохлых бабочек. Заметив же, что его взор уже не приветлив, а суров, губы - твердо сжаты, он задрожал. Ему припомнилось, как хиромантка на Кони-Айленд предсказала за пятьдесят центов, что ему перейдет дорогу злой человек, но даже мысль о том, что деньги окупились, его не утешила.
- Сэр Раймонд Бастабл? - сказал граф. - Добрый вечер, я - по важному делу.
Играл он много и очень гордился, что может сыграть кого угодно, кроме карлика и Джины Лоллобриджиды. Однажды, в пригородном коттедже, он воплотил не только ветеринара, подстригающего попугаям когти, но и мистера Роддиса, владельца "Кедров", и мистера Булстрода, его соседа, горюя лишь о том, что ему не довелось сыграть попугая, которого он изобразил бы с неподражаемым блеском.
Карлайл огорчился. Он не любил полицейских, а уж особенно - когда они приходят в самый неудобный момент. Что же до инспектора, ему не понравились ни взгляд его, ни речи.
- Выверните карманы, - приказал лорд Икенхем.
- А? Что?
- Никаких "А"! Я заметил этого субъекта, - пояснил пятый граф сэру Раймонду, похожему в данный момент на удивленную улитку, - еще в Лондоне, на вокзале. Меня насторожила его повадка. "Карманник, - подумал я. - Мелкий вор, крадет бумажники направо и налево".
Гордон Карлайл густо покраснел. Ни в одном сообществе нет такой четкой иерархии, как у воров. Взломщик смотрит свысока на налетчика, налетчик - на похитителя молочных бидонов. Назовите мошенника карманником, и вы всколыхнете весь его снобизм.
- Когда же, выйдя из такси, я обнаружил, что нет портсигара, вечного пера и пастилок от кашля, опасения мои подтвердились. Что ж вы, любезный? Я сказал, вы-вер-ни-те карманы.
Карлайл тяжело дышал.
- Портсигар? - выговорил он. - Вечное перо? Вы сошли с ума. Я и не сумел бы их украсть!
- Чушь! Ничего нет проще. Запускаешь пальцы - и пожалуйста! Надеюсь, этот субъект не оставался здесь один?
Сэр Раймонд, поморгав немного, покачал головой.
- Так-так. Следовательно, у вас все цело. Правда, у него и места нет для ваших вещей, ха-ха! Посмотрим, что у него в карманах…
- Посмотрим, - согласился сэр Раймонд, чья мысль была быстрой лишь в суде.
Гордон Карлайл совершенно не знал, что делать. По-видимому, на выбор его повлияло то, что между ним и дверью находился хозяин дома. Бифштекс, отметивший недавно пятьдесят второй день рождения, уже не был тем атлетом, каким его видели тридцать лет назад, зато стал достаточно солидным, чтобы отпугнуть человека, привыкшего действовать словом. Тяжело вздохнув, Карлайл пожалел о том, что с ним нет предприимчивой Герти, и вывернул карманы.
Лорд Икенхем удивился.
- По-видимому, все припрятал, - сказал он. - Но что это? Письмо вам, сэр Раймонд.
- Быть не может!
- Без сомнений, присвоено.
- Вот как?
- Предъявите иск? Нет? Дело ваше. По-видимому, как и Шекспир, вы высокого мнения о милости. Что ж, мистер Карлайл, можете идти.
Именно в этот момент появилась Фиби, настолько похожая на кролика, что добрый человек предложил бы ей салату.
- Раймонд, - сказала она, - дорогой мой, ты не видел свинку?
- Свинку?
- Такую маленькую, золотую, от браслета. Куда-то запропастилась. Как я рада тебе, Фредерик! Пизмарч говорил, что ты приехал.
- Да, приехал к Джонни, он мой крестник. Что с тобой, Фиби? Ты такая бледная.
- Все из-за этой книги, Фредерик. Понять не могу, как он ее написал! Епископ вот недоволен.
- Чего и ждать от епископа?
- Вчера я поехала в Лондон, но Косси не застала.
- Видимо, ушел, - предположил лорд Икенхем.
Карлайл совсем растерялся. Только сейчас он понял, что инспектор - очень странный.
- Кто этот тип? - хрипло спросил он.
- Мой брат вас не познакомил? - всполошилась Фиби. - Муж моей сестры, лорд Икенхем. А вы не видели свинку?
- Фиби, - сказал сэр Раймонд, - уйди отсюда!
- Что, дорогой?
- УЙДИ.
- Да я ищу свинку!
- Черт с ней. УЙ-ДИ! - взвыл он тем самым голосом, от которого сыпалась лепнина, а заседатели глотали жвачку.
Фиби исчезла, тихо рыдая, как обездоленный кролик, а Гордон Карлайл посмотрел на лорда Икенхема. Лицо его было сурово, сердце - ликовало.
- М-да! - сказал он.
- В каком смысле?
- Нелегко вам придется.
- Почему?
- Выдавали себя за должностное лицо!
- Я? Ну что вы!
- Дворецкий объявил: "Инспектор Джервис".
- Я не отвечаю за дворецкого. Мало ли как он пошутит!
- Вы сказали, что вы - по важному делу.
- Естественно. Что важнее семейной встречи?
- Вы приказали мне вывернуть карманы.
- Приказал? Попросил!
- Верните письмо.
- Оно адресовано сэру Раймонду.
- Вот именно! - загромыхал хозяин. - Мне, а не вам! Это вас ждут большие неприятности, дрянь вы этакая! Письма крадет! Да где это видано! Дай письмо, Фредерик.
Лорд Икенхем, уже взявшийся за ручку двери, на минуту остановился.
- Нет, Бифштекс, - сказал он. - Не сейчас. Ты его не заслужил. Я могу говорить прямо при нашем госте, потому что его явно поразило, как ты обращаешься с сестрой. Меня давно огорчает, что, разговаривая с ней, ты похож на самых неприятных персонажей Откровения. Одумайся, Бифштекс! Окутай ее братской нежностью. Воркуй с ней, как голубь с горлицей. Свези ее в Лондон, своди в театр, в ресторан, а главное, помни, что ты - не восточный деспот, она - не черная рабыня. Альберт Пизмарч будет за тобой следить. Если я узнаю, что ты исправился, письмо - твое. А сейчас пусть висит и грозит как… чей же это меч? Совсем память прохудилась!..
Лорд Икенхем вышел, но через мгновение приоткрыл дверь и сказал:
- Дамоклов. Да, именно - дамоклов.
(Гл. 11–12)
[Гордон Карлайл сообщает Космо Уиздому, что письмо - у лорда Икенхема, и требует, чтобы тот снова написал дяде. Космо идет в издательство, куда его пригласили, и встречается с Барбарой Кроу, которая там служит. Узнав, что он - племянник ее бывшего жениха, она осторожно расспрашивает о дяде, а потом, перейдя к делам, сообщает, что голливудская студия хочет купить право на экранизацию за сто пять тысяч долларов.]
(Гл. 13)
[Потрясенный такими перспективами, Космо решает забрать у лорда Икенхема единственное свидетельство о том, что автор романа - не он, а сэр Раймонд. Кроме того, он сообщает Карлайлу, что нового письма писать не будет. Хитрый Карлайл догадывается, что Космо поедет в Хаммер-холл, чтобы раздобыть письмо; а жена предлагает снова поехать туда самим и украсть его раньше.]
Через два дня после того как хищные птицы решили поживиться в усадьбе, из нее вышло шествие. Возглавляла его миссис Фиби Уиздом, за нею шел ветеринар, а уж за ним - Альберт Пизмарч. Ветеринар сел в машину, сказав на прощание несколько ободряющих слов. Приезжал он к спаниелю по имени Бенджи, который, как свойственно спаниелям, "что-то подхватил". Фиби и Альберт просидели всю ночь у его ложа, устали, но не отчаялись, мало того - глядели друг на друга с той нежностью, с какой глядят друг на друга былые соратники.
Честный Пизмарч нарадоваться не мог на советы старого друга. Судя по всему, в глазах у Фиби светился тот самый свет, какой светился у дев в беде, когда рыцарь Круглого стола отряхивал руки после битвы с драконом. Ночное бдение сблизило их еще больше, и верный Берт нет-нет да подумывал об икенхемовском методе.
Как там? Да, хватаешь, прижимаешь, осыпаешь. Казалось бы, просто - но страшно. Пизмарч колебался, а когда мужчина колеблется, он упускает момент, и ему остается слушать о молоке с капелькой бренди, которое прописал ветеринар.
- Подогрейте немножко, а? В кастрюльке.
Альберт вздохнул. Для икенхемовской системы нужен ключ, какой-то толчок. Сам Ромео растерялся бы, заговори Джульетта о кастрюльках.
- Сейчас, madam.
- А потом отдохните, вы устали.
- И вы устали, madam.
- Да-да. Но мне надо поговорить с лордом Икенхемом.
- Он удит рыбу, madam. Сходить к нему?
- Нет, что вы! Спасибо вам большое. Это - личная беседа.
- Понимаю, madam, - сказал Альберт Пизмарч и пошел греть молоко с таким чувством, словно он опоздал на автобус. Быть может, в его ушах звенели строки Джеймса Грэма, первого маркиза Монтроз:
Страшится посягнуть,
Боится пожелать,
Кто не посмел дерзнуть,
Рискуя потерять.
А может, и не звенели.
Глава 14
[Лорд Икенхем удит рыбу, размышляя о том, почему Карлайл и Космо, явно охотящиеся за письмом, сторонятся друг друга.]
От этих раздумий его оторвал негромкий оклик, и, обернувшись, он увидел Фиби на берегу. Нехотя свернув удочки, он направился к ней; а вылезая из лодки, испугался ее вида. Так выглядели женщины в Монте-Карло после бессонной ночи.
- Моя дорогая! - воскликнул он. - Прости, но на тебе лица нет. Где твой цветущий вид? В чем дело?
- Я всю ночь сидела с Бенджи. Он заболел.
- Быть не может! Ужасно, ужасно. Лучше не стало?
- Стало. И все - Пизмарч! Как он мне помог! Но я пришла поговорить не об этом.
- О чем угодно, дорогая, о чем тебе угодно, - сказал граф, надеясь, что речь пойдет не о Космо. Нелегко объяснить, что сын ее - там, где красть удобней.
- Понимаешь, Раймонд…
- А, Бифштекс!
- Я очень о нем беспокоюсь.
- Неужели и он заболел?
- Он сходит с ума.
- Ну что ты!
- Не говори, у нас в роду есть сумасшедшие. Джордж Уинстенли умер в лечебнице.
- Собственно, кто это?
- Муж маминой троюродной сестры. Он был дипломат.
- И сбрендил?
- Да. Он решил, что Сталин - незаконный его дядя.
- А это не так?
- Конечно! Просто ужас, все время посылал в Россию секретные письма.
- Ясно, ясно… Я не думаю, что это перешло к Бифштексу, - утешил ее граф. - Не беспокойся. Что с ним, собственно, такое?
- Очень странно себя ведет.
- Расскажи мне все.
Фиби утерла слезы, она легко плакала.
- Ты знаешь, Фредерик, какой он со мной… нетерпеливый. Это с детства. Он очень умный, а я - нет, вот он и сердился. Скажет что-нибудь, я переспрошу - и все, кричит. Я каждое утро плакала, а он еще больше сердится. Вдруг, недели две назад, он стал другим. Нежный, добрый, вежливый, просто сил нет! Пизмарч тоже заметил, он часто видел наши сцены. Ты подумай, Раймонд спрашивает, как мой ревматизм, скамеечку предлагает, хвалит мое платье! Совсем, совсем другой.
- Что ж, это и лучше.
- Мне тоже так показалось, а теперь как-то жутко. Он столько работает. Может быть, переутомился, а то и захворал?… Фредерик, - она уже шептала, - он мне цветы посылает! Каждое утро. Войду, они лежат.
- Очень любезно. Не вижу, что плохого в цветах, если их не слишком много.
- Это странно. Я написала сэру Родерику Глоссопу. Ты его знаешь?
- Психопата? Еще бы! Я тебе такое о нем расскажу…
- Мы с ним дружим. Но письмо я не отослала.
- Очень хорошо, - серьезно сказал лорд Икенхем. - Потом бы пожалела. Ничего странного нет, моя дорогая. Я все объясню одним-единственным словом: Пизмарч.
- Пизмарч?
- Бифштекс его умасливает. Твой брат умен, он заметил, как возмущен верный Альберт его поведением, и поспешил исправиться. Кто хочет потерять дворецкого в наше нелегкое время? Как это сказал Сын Сирахов? Надо бы спросить няню Брюс. Да, так вот: "Кто нашел дворецкого, нашел благо". Я бы ради Коггза и не на то решился.
Фиби глядела на него, как глядел бы белый кролик, если бы он не верил своим ушам.
- Пизмарч может уйти?…
- Вот именно. Уйдет и не оглянется.
- Почему?…
- Не в силах смотреть, как тебя унижают. А кто в силах? Все-таки, любимая женщина…
- Какая?
- Неужели ты не заметила, что он тебя боготворит?
- Это… это очень странно.
- Ничего странного не вижу. Когда ты не сидишь по ночам со спаниелями, ты очень хороша.
- Но он - дворецкий!
- А, вон что! Понимаю, понимаю… Ты хочешь сказать, что дворецкие в тебя не влюблялись. Что ж, лучше поздно, чем никогда. А вообще-то Пизмарч - не дворецкий. Он состоятельный человек, но не уходит, чтобы быть рядом с тобой. Помнишь, - тут граф дал волю воображению, - года два назад Бифштекс повел нас с тобой в ресторан, и я кому-то кивнул?
- Нет, не помню.
Граф этому не удивился.
- То был Альберт Пизмарч, - продолжал он. - Мы - старые друзья. Потом он зашел ко мне и спросил, кто ты. Да, моя дорогая, он влюбился. Я предложил познакомить его с Бифштексом, но он почему-то не захотел. Видимо, решил, что тот не пригласит его погостить. Что ж, это понятно, Бифштекс резковат. Словом, нужно, чтобы Пизмарч был рядом с тобой - и я, человек умный, догадался, как это устроить. Кто, спросил я себя, ближе брата? Дворецкий. Значит, сказал я все себе же, Пизмарч поступит к Бифштексу. Коггз позанимался с ним - и вот, пожалуйста!
Фиби трепетала. Кончик носа двигался с особой быстротой, выдавая ее чувства.
- В жизни такого не слышала! - вскричала она.
- Да, это редко бывает. Но до чего же романтично! Ромео… Нет, куда ему! Ах, прости! - внезапно воскликнул он. - Должен тебя покинуть.
Воскликнул он это потому, что к дому подъехала машина, а из нее вышел Джонни.
- Мой крестник вернулся, - объяснил граф. - Был в Лондоне, обедал со своей невестой. Надо узнать, что было. Последнее время они не ладили, лютня расстроилась, а ты знаешь, что такое расстроенная лютня. Все тише звук, и вот - она молчит. Надеюсь, починили.
(Гл. 15–22)
[Именно здесь роман явственно начинает буксовать. События - среди которых много повисающих в воздухе - разворачиваются так:
Джонни не удалось помириться с Белиндой. Беседуя об этом с графом, он удивляется, что Космо написал такую хорошую книгу, и замечает кстати, что голливудские студии из-за нее передрались. Лорд Икенхем догадывается, что Космо уже не хочет шантажировать дядю, а Карлайли поссорились с ним именно поэтому.
Встретившись с Пизмарчем, он говорит ему, что надо спрятать документ, за которым охотятся русские шпионы. Тот берет письмо, но Космо Уиздому удается его выудить. Карлайл тем временем гоняется за Космо и даже бьет его кастетом по голове, а подоспевшему констеблю и вызванному им врачу сообщает, что он упал в обморок. Письмо взять он успел и сунул, услышав голоса, в ореховую горку.
В усадьбу приезжает редактор из издательства, Сэксби-старший. Это - тот редкий случай, когда Вудхаусу совершенно не удался рассеянный старик. Получилось что-то вроде сумасшедшего. Он наблюдает птиц, ищет какого-то человека, ничуть не связанного с сюжетом, словом - почти, если не совсем, путается под ногами.
Начинается аукцион. Карлайли и Космо бешено торгуются, и горка достается Карлайлам за пятьсот фунтов, то есть - ровно за ту сумму, которую Джонни, ее владелец, должен няне Брюс, чтобы она вышла замуж за констебля.
Граф счастлив; но крестник говорит ему, что заранее отдал выручку местному священнику на благотворительные цели. (Как мы помним, он не надеялся получить за нее больше пяти фунтов.)
Фиби плачет, беспокоясь за сына и за брата. Пизмарч это видит и, забыв свои опасения, берет ее за руку. По-видимому, они объясняются, и Фиби звонит лорду Икенхему.]