Мэк внимательно смотрел на нее, размышляя, сколько еще лепестков должно развернуться, чтобы на свет Божий явилась золотистая сердцевина этого человеческого цветка. Ему вдруг захотелось, чтобы она поскорее раскрылась. Он не нашел ничего лучшего, как предложить то, что принесло пользу ему самому. Взяв в руки другую книгу, он открыл ее на странице, заложенной дубовым листом, и сказал, торжественно передавая ей в руки, словно редчайшую драгоценность:
– Если вы хотите с мужеством и твердостью принять все, что уготовано судьбой, прочтите это и вон там, где загнута страница.
Роза взяла книгу и прочла слово: "Самообладание". Переворачивая страницы, она натыкалась на помеченные места: "Живи для самого себя, а не напоказ"; "Доходи до всего своим умом и никогда не подражай. То, что мы умеем делать лучше всего, и есть дар Создателя"; "Исполняй то, что тебе предназначено, и никогда не рассчитывай на большее".
Наконец она расправила загнутую страницу, озаглавленную "Героизм", и лицо ее просияло: "Молодая девушка с твердыми принципами не станет добиваться внимания к себе любой ценой, но, оставаясь всегда искренней и благородной, сумеет вдохнуть благородство в окружающих ее людей. Ее сердце подскажет ей верный путь и наполнит чистотой и свежестью все ее существо. Итак, друзья! Не бойтесь опасного плаванья, смело идите к своей гавани или носитесь по морям, полагаясь на Божью волю".
– Вам это близко, не правда ли? – спросил Мэк, когда она взглянула на него с таким видом, как будто нашла для себя нечто своевременное и нужное.
– Да, но я никогда прежде не осмеливалась читать "Опыты", считая, что это слишком сложно для меня.
– По-моему, самые мудрые вещи всегда просты. Никто не может обойтись без солнца и воздуха, но мало кто может объяснить, что это такое. Я не прошу вас прочитать всю эту книгу и понять ее – я и сам не все понимаю. Прочтите две главы, я их отметил: "Любовь" и "Дружба". А когда прочтете, скажите, как они вам понравились. Я оставлю книгу.
– Благодарю вас. Мне так хотелось прочесть что-нибудь хорошее, а судя по тому, что я уже прочла, это именно то, что нужно. Только тетя Джесси может подумать, что я задираю нос, когда увидит, что я читаю Эмерсона [65] .
– Но почему? Эмерсон заставил задуматься многих мужчин и женщин нынешнего века. Не сомневайтесь, берите книгу и следуйте его совету:
Трудись без устали; твоя награда -
Все возрастать от блага к совершенству.
– Я попробую, – ответила Роза ласково, чувствуя, что Мэк сам очень быстро продвигался по этому пути.
В эту минуту раздался чей-то возглас: "Привет!", и, оглянувшись, они увидели Джеми, одетого в полотняный костюм, с кульком конфет в одной руке, с крючками для удочки – в другой. Шляпа у него была лихо заломлена на затылок, глаза лукаво блестели, а весь нос был усыпан бесчисленными веснушками.
– Как поживаешь, дружище? – спросил Мэк, кивая ему.
– Помаленьку. Хорошо, что это ты, а не Арчи. Он в последнее время стал ужасным занудой. Откуда ты взялся? Зачем к нам? Надолго? Хочешь конфету? Очень вкусная!
Джеми сыпал вопросами, подходя к Мэку, протянул руку, как взрослый, и уселся подле своего долговязого двоюродного братца, добродушно предлагая всем свои сладости.
– Пришли письма? – спросила Роза, отказываясь от угощения.
– Множество; но я забыл принести, мне было некогда. Миссис Аткинсон сказала, что кто-то приехал, вот я и побежал сразу сюда, – с набитым ртом пояснял Джеми, растянувшись на земле и положив голову на ноги Мэка.
– Я схожу за письмами, почитаем вместе свежие новости, – и Роза направилась в сторону дома.
– Из девушек она больше всех на что-то годится, – заметил Джеми, думая, что Мэку будет приятно это услышать.
– Я бы тоже так думал, если бы она бегала по моим поручениям, лентяй ты эдакий, – ответил Мэк, глядя, как кузина уходит по зеленому склону. Было что-то притягательное в ее стройной фигуре, в простом белом платье с черным пояском, в волнистых волосах, собранных высоко на затылке, и даже в небольшом черном банте.
"Она была бы прекрасной моделью для прерафаэлитов [66] . Такая свежая, особенно после всех этих безвкусных созданий в гостиницах", – думал он, когда она скрылась за калиткой сада.
– Да, Роза меня очень любит, да и я бываю к ней добр, если у меня есть время, – продолжал тем временем Джеми. – Один раз я всадил в ногу рыболовный крючок и позволил ей вытащить его перочинным ножичком, представляешь, какая это была боль? Но я не пикнул, и Роза сказала, что я храбрый мальчик. Потом я заплыл на необитаемый остров, знаешь, посреди пруда, а лодка сама отошла от берега. Я там пробыл больше часа, и никто меня не хватился. Одна Роза догадалась, где я, и стала звать с берега, чтобы я переплыл обратно. Конечно, это недалеко, но там вода ужас до чего холодная, я этого терпеть не могу. Но я все-таки поплыл, правда, у меня ногу судорогой свело, так что Роза вытаскивала меня из воды на берег. Мы промокли до нитки, так что не могли без смеха смотреть друг на друга, и судорога сама прошла. А правильно я сделал, что послушался ее?
– Она еще и ныряла за таким шалопаем? Я смотрю, ты совсем сел ей на голову! Завтра же заберу тебя домой, – Мэк повалил мальчишку и начал катать его по сену, чем привел Дульче в совершенный восторг.
Когда Роза вернулась, неся холодное молоко, хлеб и письма, поклонник Эмерсона сидел на дереве и бросал в Джеми зелеными яблоками. Мальчишка бегал под яблоней, тщетно пытаясь отстреливаться. Веселая возня окончилась лишь с приходом тети Джесси, и остаток дня прошел в болтовне о семейных делах.
На другой день рано утром Мэк собрался уходить, и Роза вышла проводить его до старой церкви.
– Неужели вы всю дорогу пройдете пешком? – спросила она, когда они шли по свежей утренней росе.
– Да ведь тут всего двадцать миль, а затем я найму повозку и понесусь к своим занятиям, – ответил он, сорвав для нее лист папоротника.
– Вы никогда не чувствуете себя одиноким?
– Никогда. Вы же помните, со мной всегда мои лучшие друзья, – и он хлопнул себя по карману, из которого торчал том Торо.
– Боюсь, что лучшего из них вы оставили здесь, – Роза намекала на книгу, которую кузен одолжил ей накануне.
– Я очень рад, что могу с вами поделиться. У меня здесь многое из него осталось, вы скоро это увидите, – ответил он, ударив себя по лбу.
– Надеюсь, что это чтение будет мне так же полезно, как и вам. Я пока всего лишь счастлива, а вы так умны и добры, что мне хочется стать такой же.
– Читайте, вникайте, а потом обязательно напишите, что вы об этом думаете, хорошо? – сказал Мэк, когда они остановились на перекрестке.
– Хорошо, только вы отвечайте мне. Будет ли у вас на это время, при ваших серьезных занятиях? Поэзия, то есть я хотела сказать медицина, так увлекательна, – ответила Роза лукаво. В эту минуту, когда тень от листьев падала на его красивый лоб, она вспомнила их болтовню у старой яблони и подумала, что он совсем не похож на доктора медицины.
– Я найду время.
– Прощайте, Мильтон!
– Прощайте, Сабрина!
Глава XVIII Что бы это значило?
Роза читала и вникала – весь месяц, проведенный в такой хорошей компании, стал незабываемым; книга щедро делилась с девушкой своей мудростью, красотой и правдой. Вполне естественно, что молодого человека больше привлекали главы "Героизм" и "Самообладание", а девушка предпочитала "Любовь" и "Дружбу". В уединении, наслаждаясь солнечным светом и тишиной, она перечитывала по нескольку раз эти стихи в прозе и изливала свои впечатления в письмах, которые летали между адресатами с завидной регулярностью.
Роза так наслаждалась перепиской с Мэком, что очень сожалела, когда в сентябре, после возвращения домой, она прекратилась. Мэк писал лучше, чем говорил, хотя и говорил замечательно хорошо, если хотел. Но она не успела выразить ни удовольствия, ни сожаления, потому что большая перемена во внешности Мэка заставила ее забыть обо всем остальном. По какой-то неведомой прихоти кузен постригся и сбрил бороду, и когда явился поздравить Розу с приездом, она едва узнала его. Густые волосы были аккуратно расчесаны, правильный рот и красивый подбородок открыты, это придало его лицу совершенно новое выражение.
– Вы решили подражать Китсу? – она не могла разобраться, нравится ли ей перемена в кузене или нет.
– Я стараюсь быть непохожим на дядю, – холодно ответил Мэк.
– А почему, желала бы я знать? – изумилась девушка.
– Я предпочитаю быть самим собой, а не слепком другого человека, как бы он ни был хорош.
– Ну, так вы не достигли своей цели, ибо теперь вы походите на молодого Августа [67] , – возразила Роза, в целом удовлетворенная, что вместо копны растрепанных волос видит перед собой тщательную прическу.
– Женщины во всем найдут сходство, – засмеялся Мэк, не совсем довольный последним сравнением. – И все-таки, что вы вообще обо мне думаете?
Роза продолжала внимательно разглядывать его с задумчивым видом.
– Я пока не знаю, вы очень изменились. Я совсем не узнаю вас и хочу познакомиться заново. Конечно, вы выглядите куда лучше, чем раньше. Мне нужно время, чтобы привыкнуть к новому образу старого друга, – ответила Роза, отклонив голову в сторону, чтобы разглядеть кузена в профиль.
– Пожалуйста, только не говорите дяде, почему я постригся. Я ему сказал, что мне было жарко со старой прической, и он одобрил меня. Пусть он остается в этом убеждении. Все уже привыкли ко мне, – говорил Мэк, расхаживая по комнате с чуть смущенным видом.
– Хорошо, я ему не скажу. Но не обижайтесь, если я не смогу обращаться с вами по-приятельски. С посторонними мне трудно вести себя свободно, а вы кажетесь совсем чужим. Вот вам и наказание за вашу любовь к оригинальности, – Роза решила слегка уколоть его, чтобы отомстить за обожаемого дядю.
– Как угодно! Да я и не собираюсь докучать вам, потому что очень занят. Скорей всего этой зимой уеду в Л., если дядя одобрит. Моя оригинальность не будет надоедать вам.
– Надеюсь, что вы не уедете! Я только начала узнавать вас, сошлась с вами и мечтала, что мы отлично проведем зиму, читая что-нибудь вместе! Неужели вы должны уехать? – девушка сразу забыла, что собиралась относиться к Мэку как к постороннему. Говоря все это, она держала его за пуговицу.
– Это было бы отлично. Но я должен ехать. Я составил себе план и твердо решил привести его в исполнение, – в голосе молодого человека звучала такая убежденность, что рука Розы разжалась сама собой:
– Конечно, путешествие всегда приятно, но мне так тяжело провожать то одного, то другого из вас и оставаться здесь одной. Чарли нет более, Арчи и Стив заняты лишь своими сердечными делами, мальчики уехали. Остался один Джеми, чтобы "играть с Розой".
– Но ведь я вернусь. Вы будете довольны, что я поехал, если я принесу вам мой… – проговорил Мэк с необычайным оживлением, но вдруг запнулся и закусил губу, как будто сказал слишком много.
– Ваш что?
– Я забыл, как много надо времени, чтобы получить диплом, – он снова начал ходить по комнате взад и вперед.
– Что ж, мне остается утешаться лишь тем, что в Л. вы встретитесь с Фиби и потом расскажете мне, как у нее дела. Она такая скромная, что не рассказывает и половины. Как она поживает? Приглашают ли ее выступать в концертах этой зимой? Вы напишете мне обо всем этом, не правда ли?
– О да! Без сомнения, – Мэк тихо засмеялся, остановившись перед маленькой Психеей, стоявшей на камине. – Какая хорошенькая вещица, – прибавил он серьезно, взяв ее в руки.
– Осторожнее! Дядя подарил мне ее к прошлому Новому году, и я очень люблю ее. Она только что зажгла лампаду, чтобы разглядеть Амура, – до сих пор он не показывался ей на глаза, – сказала Роза, приводя в порядок свой рабочий столик.
– Так ей в пару нужно приобрести и Амура, чтобы она на него смотрела. Она и так терпеливо ждала целый год, – сказал Мэк в своей новой, не то смущенной, не то дерзкой манере.
– Вы же знаете, что Амур проснулся и улетел, как только на него попала капля горячего масла. Сколько ей, бедной, пришлось пройти испытаний, чтобы вернуть его обратно!
– Знаете, она похожа на вас. И прическа, и умный взгляд. Вам так не кажется? – спросил Мэк, поворачивая к кузине грациозную фигурку.
– Нисколько. С кем меня только не сравнивали! И с ангелом, и со святой Агнессой, а теперь и с Психеей.
– Если бы вы могли взглянуть на себя со стороны, когда слушаете музыку, или говорите о чем-то, или взволнованы, вы бы со мной согласились. У вас вся душа отражается в глазах, и вы становитесь совершенной Психеей.
– Как только заметите такое, скажите, и я посмотрюсь в зеркало. Мне хочется проверить, действительно ли это так, – развеселилась Роза, разбирая разноцветную шерсть.
Легко ступали вы по летним травам,
В движенье вашем свежее дыханье ветра.
Исчезли быстро, как апрель проходит,
Лишь розы аромат со мной остался… [68]
Бормоча вполголоса стихи, Мэк вспоминал белую фигуру на зеленом склоне, залитую солнечным светом, и негодовал на себя за эту сентиментальность.
Юноша очень осторожно поставил Психею на место и заговорил о серьезных книгах.
После этого несколько недель Роза его почти не видела. Казалось, он наверстывал упущенное время, а когда появлялся, был как-то особенно рассеян и странен. Когда она привыкла к перемене его внешности, то обнаружила, что он сильно изменился и в других отношениях: стал порывистым и иногда сентиментальным. "Что ж, гений начинает понемногу проявляться, как я и предсказывала", – подумала она про себя.
День рождения Розы, когда ей исполнился двадцать один год, почти не отмечали, так как в семействе продолжался траур. Все особенно нежно обращались с девушкой в этот день, вспоминая, как бедный Чарли любил ее. Ей подарили множество подарков и засыпали добрыми пожеланиями. Маленький кабинет был убран осенними листьями, а на столе красовалось такое множество редких и милых вещиц, что она позабыла о своем богатстве, чувствуя себя щедро одаренной любящими друзьями.
Увидев один из подарков, она не могла не улыбнуться: Мэк прислал ей Амура, но не толстощекого ребенка, а прекрасного стройного юношу с крылышками и с переломленной стрелой у ног. К нему была приложена поэма "К Психее". Роза была поражена красотой стиха, тем более что вместо остроумия, комплиментов или игривости поэт вложил в них нечто возвышенное. Трогательная легенда о Психее и Амуре стала для него предлогом рассказать о девичьей душе, ищущей и тоскующей о любви.
Роза много раз перечитывала поэму, устроившись среди разноцветных осенних листьев, которые украшали комнату, и каждый раз находила в ней новую глубину и прелесть. Вещь была изящной и совершенной в своем роде; дивной музыкой лились слова; перед глазами, словно живые, вырастали поэтические образы. Роза давно уже не придавала значения дорогим подношениям, но в этот подарок Мэк вложил свой вкус и талант, а главное, желание ей понравиться. Весь день родственники приходили поздравить ее, Мэк явился последним.
Когда он пришел, Роза вместе с Дульче любовались прелестным закатом солнца из западного окна. Этот октябрьский вечер выдался замечательно красивым. Роза обернулась на звук шагов и, спустив девочку на пол, пошла навстречу кузену. Красноватый отблеск заходящего солнца озарял ее счастливое лицо.
– Дорогой Мэк, как хорош ваш подарок! Я не могу иначе отблагодарить вас за него, – наклонив голову кузена, она поцеловала его в лоб, как целовала всех других в день рождения.
Но этот поцелуй произвел странное действие: сначала Мэк покраснел, потом побледнел. Роза прибавила шутливо, думая приободрить скромного поэта:
– Никогда больше не говорите, что вы не пишете стихов, и не называйте их дрянью. Я знала, что в вас есть искра гения, а теперь убедилась в этом!
Тут Мэк не выдержал и как бы против своей воли воскликнул:
– Это не гений, это – любовь!
Роза вздрогнула, испуганная необычным состоянием кузена, а он с усилием, странным голосом прибавил:
– Я не собирался говорить об этом, но не могу больше терпеть. Я должен сказать вам всю правду. Не нужно больше целовать меня как двоюродного брата, потому что я люблю вас, люблю всей душой!
– О Мэк, не шутите! – Роза не могла поверить своим ушам.
– Я совершенно серьезен, – твердо ответил он. Если бы не бледное, взволнованное лицо, можно было бы усомниться в его словах. – Сердитесь, если хотите, я знал, что вы рассердитесь, потому что еще слишком рано об этом говорить. Быть может, мне следовало ждать еще годы, – но вы казались такой счастливой, и у меня явилась надежда, что вы забыли…
– Забыла что?
– Чарли.
– Как вы все ошибаетесь! На самом деле моя любовь к нему была не настолько сильной! – с досадой воскликнула она, уставшая от утвердившегося заблуждения родни на этот счет.
– Но можно ли было думать иначе? В нем было все, чем восхищаются женщины! – в словах Мэка звучала не горечь, а искреннее изумление.
– Слабость в людях никогда меня не восхищала. Я не смогу любить человека, не доверяя ему и не уважая его. Поверьте мне! Мне так наскучило, что все меня жалеют.
Признание Мэка взволновало девушку гораздо сильнее, чем многословные излияния Чарли, хотя она сама не сознавала, почему.
– Но он так любил вас! – Мэк чувствовал себя так, как будто перед ним внезапно рухнула несокрушимая крепость, но не смел переступить через руины.
– В том-то все и дело! Именно поэтому я старалась полюбить его. Я надеялась, что он сможет справиться со своими пороками хотя бы ради меня. Но спасти его было не в моих силах. Вот почему я так часто была молчалива и задумчива: я не могла справиться с презрением к его слабости. Я не знаю, как это бывает у других, но я должна тянуться за любимым человеком, а не снисходить к нему. Одной любви мне слишком мало. Он должен стать моей опорой и защитой, чтобы я могла положиться на него, доверять и уважать его. Чарли был совсем не таким, а я знала, что не смогу жить без этого.
– Ваш идеал слишком высок. Вы надеетесь найти его, Роза? – Мэк со скромностью искренней любви считал, что не сумеет соответствовать ее требованиям.
– Да, – ответила она со свойственной юности верой в добродетель, которую многие из нас с возрастом утрачивают, а затем вновь стремятся обрести, получив от жизни немало жестоких уроков. – Я надеюсь найти его, потому что не ищу совершенства и не капризничаю. Смейтесь, если хотите, но я не откажусь от своей мечты, – она пыталась говорить шутя, надеясь отвести его от опасной темы.
– Я боюсь, что вам долго придется искать его, – весь румянец исчез с лица Мэка, потому что он понял желание кузины и знал, какой ответ может получить.
– Дядя мне поможет, и я думаю, что мой идеал – не пустые мечтания. Я с детства видела его перед собой и точно знаю, что такие люди существуют на самом деле.
– Нет смысла продолжать этот разговор, потому что мне еще нечего предложить вам. Я не должен был начинать его, пока не заслужу права рассчитывать на что-то взамен. Правда, я уже не могу взять свои слова обратно. Что ж, Роза, я желаю вам успеха, вы заслуживаете самого лучшего, – и Mэк сделал движение, будто хотел уйти, приняв неизбежное со всем мужеством.