Старый сквер был довольно мрачным и запущенным. В центре его находился заколоченный квадратный фонтан, в блеклой траве желтели пятна опавшей листвы, с которой играл холодный осенний ветер. Но для наших влюбленных это был земной рай. Взявшись за руки, они бродили по аллеям, освещенные призрачным осенним светом, и были так поглощены друг другом, что совершенно не замечали, с каким любопытством смотрят на них скучающие горожане.
– Фиби, готовы вы теперь вернуться домой? – спросил Арчи, нежно глядя на печальное личико и удивляясь, почему не все женщины носят маленькие черные бархатные шляпки с темно-красным цветком.
– Нет. Я еще мало сделала, – Фиби чувствовала, как трудно ей держаться принятого год назад решения.
– Вы доказали, что можете сами содержать себя, приобрести друзей и заслужить уважение. Никто не может отрицать этого, и мы все гордимся вами. Чего же вам еще нужно, дорогая?
– Я сама не знаю, но я очень честолюбива. Я хочу стать знаменитой, сделать что-то очень важное для вас всех, чем-то пожертвовать ради Розы… Дайте мне еще потрудиться. Я чувствую, что пока не заслужила приема, которого жду, – Фиби была так серьезна, что Арчи не стал уговаривать ее, это было бы бесполезно. Пока он благоразумно удовлетворялся крупицей счастья, поскольку не мог получить всего.
– Вы гордая девушка! Но за это я люблю вас еще больше и понимаю ваши чувства. Роза заставила меня взглянуть на вещи вашими глазами. Неудивительно, что вы не можете забыть колючих взглядов наших теток и оброненных ими обидных слов. Я буду терпелив, но с одним условием, Фиби.
– С каким?
– Вы должны позволить мне иногда приезжать сюда и носить вот это, чтобы не забыть меня, – он вынул из кармана кольцо.
– Хорошо, Арчи, но только не здесь… Не теперь! – Фиби взволнованно осмотрелась вокруг, вдруг вспомнив, что они не одни.
– Никто нас здесь не увидит. Я подумал об этом. Подарите мне хотя бы одну счастливую минуту после долгого года ожидания, – Арчи остановился как раз в том месте, где фонтан скрывал их от посторонних глаз. За ним высились лишь стены домов.
Фиби покорилась, и он поспешно надел ей на палец гладкое золотое кольцо. Затем одна ее ручка скрылась в муфте, а другая доверчиво вернулась на свое прежнее место, в сильную мужскую ладонь. У этой трогательной сцены не было свидетелей, влюбленные вышли из-за фонтана и продолжили свою прогулку.
– Теперь я спокоен, – проговорил Арчи. – Мэк писал мне, что вы приводите в восторг всех, кто слышит ваше пение, и что к вам начал свататься некий богатый холостяк. Признаться, я ужасно ревновал, но теперь успокоился.
Фиби улыбнулась с неповторимой смесью гордости и смирения:
– Вам нечего бояться! Даже король не заставил бы меня забыть о вас, приехали бы вы или нет. Но Мэку не следовало писать вам всякие сплетни!
– Теперь вы можете ему отомстить. Раз он вас выдал, я расскажу его тайну. Он влюблен в Розу! – Арчи взглянул на любимую, ожидая произвести фурор этой новостью.
– Я знала это, – улыбнулась Фиби.
– Так она рассказала вам об этом? – Арчи был несколько разочарован.
– Она не говорила ни слова. Я сама догадалась. Последнее время она ничего не писала о Мэке, а раньше то и дело упоминала о нем. Я сразу поняла, что значит это молчание, и ни о чем не расспрашивала.
– Какая вы умница! А как вам кажется, она не совсем равнодушна к этому славному малому?
– Конечно. Разве он вам не говорил?
– Нет. Перед отъездом он сказал: "Береги мою Розу, а я буду беречь твою Фиби", – и больше я ничего не смог от него добиться, хотя и допрашивал. Он непоколебимо держался и успевал еще ограждать меня от тети Джейн, которая сводила с ума своими советами. Я хотел предложить ему помощь в сватовстве, но он просил меня не вмешиваться и предоставить ему самому вести свои дела. Должен признать, он знает, что делает, – Арчи с удовольствием сплетничал со своей возлюбленной.
– Дорогая моя хозяюшка! Как она себя держит? – Фиби очень хотела все знать о Розе, но не смела задавать ей вопросов. Она с благодарностью вспоминала, как в прошлом году Роза молча наблюдала за развитием их отношений с Арчи и ни о чем не спрашивала, – а это величайшая жертва, какую может принести женщина.
– Очень мило, застенчиво и очаровательно. Я старался не замечать, но, право, ничего не мог с собой поделать – иногда она так трогательно по-девичьи лукавила. Когда я приносил ей письмо от Мэка, она изо всех сил прятала свою радость. Глядя на это, мне хотелось засмеяться и признаться, что я все знаю. Но я напускал на себя глупый вид, будто ничего не вижу, как сова днем. Я еле сдерживал улыбку, наблюдая, как она мирно наслаждалась своим письмом и думала, что я так поглощен своей собственной страстью, что совсем не замечаю, что с ней происходит.
– Но почему Мэк уехал? Он говорит, что из-за лекций, но я уверена, что тут какая-то другая причина – он выглядит таким счастливым. Я редко вижу его, но когда мы встречаемся, я все не могу отделаться от ощущения, что это совсем не тот Мэк, которого я оставила год тому назад, – сказала Фиби, уводя Арчи из сквера. Оставаться там дольше не позволяли приличия, кроме того, было очень холодно, да и послеобеденная служба в церкви должна была начаться через час.
– Вы же знаете, что наш Мэк всегда был особенным. Он и рос не таким, как другие. Он для меня до сих пор загадка. Я уверен, что он вынашивает какой-то план, о котором никто не подозревает, разве что дядя Алек. Мы все становимся чудаками, когда влюбляемся, а наш Дон Кихот наверняка отличится чем-нибудь особенным. Будьте готовы поддержать его, что бы он ни придумал. Так же, как он когда-то поддержал нас.
– Конечно. Если Роза когда-нибудь решится заговорить с вами о своих чувствах, передайте ей, что я буду приглядывать за ее Мэком, а она пусть позаботится о моем Арчи.
Необычное проявление нежности со стороны столь сдержанной Фиби естественным образом перевело беседу на более личные темы. Арчи принялся строить воздушные замки с таким увлечением, что они прошли мимо земного жилища Фиби, не заметив этого.
– Хотите войти? – спросила Фиби, когда они вернулись к ее порогу. Он скромно выпустил ее руку, потому что когда она позвонила в дверь, из окон сразу высунулись любопытные соседи.
– Нет, благодарю вас. После обеда я вернусь в церковь. Я должен завтра уехать рано утром, поэтому, чтобы не терять драгоценного времени, прошу позволения снова проводить вас сегодня вечером домой, – раскланивался Арчи, вполне уверенный в согласии.
– Хорошо, – и Фиби исчезла, нехотя затворяя дверь, как будто ей приходилось запираться от целого потока любви и счастья, переполняющего сердце ее возлюбленного.
Молодой человек весело шагал вдоль улицы, напевая себе под нос старинную песенку:
Пусть чистая песня летит к небесам,
Пусть дарит им благословенье.
Оттуда все блага спускаются к нам,
И радость, и свет вдохновенья.
Пусть ангелы вместе с сынами Земли
Возносят Творцу песнь великой любви.
В этот день мисс Мур пела в церкви как никогда, она поразила своих слушателей небесной высотой исполнения "Inflammatus" [72] в оратории.
– Если это не гений, то что тогда? – сказал один молодой джентльмен другому, когда они выходили после службы.
– Отчасти гений, но главным образом – любовь. Это великая сила, она способна творить чудеса, если только научишься управлять ею! – в глазах его собеседника читалась жажда попробовать свои силы, чтобы укротить эту бессмертную силу.
– Ты совершенно прав. Я не могу сейчас остаться с тобой, она ждет меня. Прощай, Мэк!
– Господь с тобой, Арчи!
И двоюродные братья расстались. Один – чтобы писать до полуночи, а другой – чтобы проститься со своей Фиби, которой и в голову не приходило, что очень скоро она заслужит такой прием в семье Арчи, о котором не могла даже мечтать.
Глава XX Что сделал Мэк
Между тем Роза старалась разобраться в своих чувствах к Мэку. Она никак не могла соединить его новый образ со старым. Мысль любить чудаковатого и рассеянного Мэка прежних лет казалась ей невозможной и абсурдной. Новый Мэк – живой, талантливый, страстный – приводил ее в изумление. Казалось, какой-то незнакомец пришел и покорил ее сердце, но прежде чем признать свое поражение, она должна была его получше узнать.
Роза с детства хорошо относилась к Мэку и была к нему привязана. Дружеская симпатия перешла в глубокое уважение к уму молодого человека, а теперь в ее душе зародилось нечто более теплое. Роза все сомневалась: было ли это преклонение перед талантом или любовь, возникшая в ответ на любовь.
К Новому году, словно разрешая все сомнения, Мэк прислал маленькую книжку в роскошном переплете, но со скромным заглавием "Песни и сонеты". Роза читала ее с возрастающим удивлением и восторгом. Тот, кто написал ее, был настоящим поэтом, вне всякого сомнения. Девушка не была компетентным критиком, но неплохо разбиралась в поэзии и могла отличить подделку. Стихи были действительно благозвучны, а их кажущаяся простота указывала на мастерство автора и безупречное владение словом.
В сборнике не было набивших оскомину обращений "К моей даме" или многословных фраз, которые теперь в моде. "Моя книга должна пахнуть хвоей и гудеть, как рой пчел" [73] , – эти слова как будто стали девизом творчества Мэка. Все оно было проникнуто свежестью, словно автору открылись сокровенные тайны природы и он сумел облечь их в стихи. Долго еще звучали в памяти девушки изящные и удивительно мудрые сонеты, доказывающие, что "гений божественен, когда молод" [74] .
Книга была небезупречной, но в то же время многообещающей. Было очевидно, что Мэк не зря общался с замечательными людьми, читал хорошие книги, ценил прекрасное и упорно занимался самосовершенствованием. Все это вошло в его характер и расцвело в поэзии правдой и добродетелью, а без них стихи мертвы, как цветок без аромата. Критики более искушенные, чем Роза, чувствовали это и восхищались; самые пристрастные из них не отказывали в похвале поэтическому дебюту. Не то чтобы Мэк стал знаменитостью, но о нем много говорили. Кто-то хвалил, кто-то ругал, однако никто не мог оставаться равнодушным к молодому оригинальному поэту. Маленькую книгу зачитывали до дыр – эти потертости лучше всего доказывали, что она была написана не напрасно.
Все это время Роза довольствовалась тем, что читала отзывы в журналах и с нетерпением ждала писем от Фиби. Мэк теперь писал редко и почти ничего не рассказывал о себе. Все, что Фиби могла выведать у него при случайных встречах, она добросовестно передавала в письмах Розе.
Примечательно, что обе стороны в переписке тщательно избегали нескромных вопросов. Письма были заполнены сведениями о возлюбленных друг друга. Фиби писала о Мэке, Роза передавала в ответ мельчайшие подробности об Арчи. Обе вскользь сообщали о своих собственных делах как о чем-то несущественном.
Фиби с нетерпением ждала писем от своей маленькой хозяюшки, получая от них особенное удовольствие. Сама того не желая, Роза все время себя выдавала. После выхода в свет "Песен и сонетов" в ее письмах стало проскальзывать нетерпеливое желание, чтобы Мэк поскорее вернулся домой, и некоторая ревность к занятиям и обязанностям, которые отдаляют его приезд.
Она чрезвычайно гордилась своим поэтом и радовалась, что ее пророчество исполнилось. Даже тетушка Изобилие вынуждена была признать, что мальчик неглуп. Счастливая Роза во всеуслышание зачитывала любую похвалу в его адрес и с горячностью защищала от всех критиков. Вся родня с приятным волнением наблюдала за первым полетом своего гадкого утенка, который, по общему мнению, стал самым многообещающим лебедем в стае.
Тетя Джейн была особенно забавна в роли матери неоперившегося поэта. В ней было что-то от наседки, один из цыплят которой неожиданно поплыл по воде. Она добросовестно перечитывала его стихи, напрасно пытаясь понять и оценить их. Вся ее жизнь была совершеннейшей прозой, и она все недоумевала, откуда у Мэка взялся такой талант. С каким трепетом она стирала пыль с его старых книг, как бережно прибирала обрывки его бумаг, чтобы не пропала ни одна строка бессмертных стихотворений, с какою любовью чистила старую изношенную бархатную жакетку, – в такие моменты ее сердце было полно материнской гордости, а суровое лицо светилось непривычным добросердечием.
Дядя Мэк произносил "мой сын" с плохо скрываемым удовольствием и, видимо, начал думать, что его мальчик принесет новую славу всему роду Кэмпбеллов, в котором уже был один поэт. Стив ликовал и без конца цитировал "Песни и сонеты", в конце концов он ужасно надоел всем товарищам своими братскими восторгами.
Арчи воспринимал все гораздо спокойнее, и даже считал, что радоваться рано, потому что первая вспышка может стать и последней. Никто не мог предсказать, как дальше будет складываться творческая судьба Мэка. Возможно, доказав себе, что может писать стихи, он забросит перо и устремится завоевывать другие лавры. По крайней мере, так поступил его любимец Торо, который был отличным живописцем и, бросив живопись, принялся писать книги вечными чернилами, которые со временем выцветают.
У теток на этот счет было особое мнение. Они с удовольствием пророчествовали, покачивая чепцами за чайным столом. Младшие мальчики считали, что это "очень весело", и надеялись, что Дон Кихот скоро завоюет себе славу. Для них поэзия никогда не была страстью.
Доктор Алек большей частью сохранял довольное молчание. И может быть, никто, кроме Розы, не догадывался, как гордился первым успехом своего крестника этот добрый человек. Он всегда возлагал большие надежды на мальчика, который, несмотря на свои странности, обладал прямотой, честностью, настойчивостью и твердым характером. В сердце доктора дрогнули романтические струны, когда Мэк доверил ему свои сердечные тайны. Молодой человек находил большое утешение и поддержку в добрых советах своего старшего друга. Доктор Алек ни во что не вмешивался, благоразумно считая, что молодые люди сами должны постигать великую тайну любви. Он дал лишь один совет: Мэку трудиться, а Розе ждать до тех пор, пока оба не убедятся, что их чувство не простое увлечение или юношеская романтика.
Сам же, между тем, носил в кармане маленькую книжку, бормоча сонеты и повторяя с большим жаром некоторые отрывки, которые казались ему не хуже шекспировских. Иногда они собирались вместе с Розой, чтобы "читать и напевать", по их выражению. Им обоим пришла в голову одна и та же мысль: устроить Мэку какой-нибудь сюрприз по возвращении домой.
Но молодой поэт не спешил возвращаться и продолжал изумлять семейство. Он стал посещать светское общество и превратился в блестящего джентльмена. Он вовсе не стремился быть светским львом, которым может стать самая ничтожная личность. Зачастую общество сквозь пальцы смотрит на дурные манеры и пошлость своих любимцев. Мэк относился к этому с презрением, чем еще более привлек к себе внимание. Ему хотелось отличаться в лучшем смысле этого слова, обрести светский лоск. Он вспоминал, какие усилия прикладывала Роза, чтобы обтесать его. Наконец, ради любви к ней, он выбрался из своей раковины и начал изучать людей всякого сорта. Проницательные глаза юноши видели многое, несмотря на близорукость. Никто не мог понять, как Мэк собирается использовать свои новые знания, потому что письма его были короткими. Когда его расспрашивали, отвечал с невозмутимым терпением:
– Подождите, когда закончу, тогда приеду домой и все расскажу.
Так что все ждали поэта, когда в семье случился неожиданный переполох. Если бы вдруг младшие Кэмпбеллы начали рифмовать, это не произвело такого эффекта.
Доктор Алек, потеряв терпение, объявил, что едет в Л. посмотреть на молодежь. Фиби быстро приобретала известность пением старинных баллад. Ее исполнение было таким изящным, трогательным и мелодичным, что популярность певицы росла с каждым месяцем.
– Поедем со мной, Роза. Давай удивим эту честолюбивую парочку. Они так быстро входят в моду, что скоро позабудут старых друзей. Нужно напоминать о себе время от времени, – сказал он племяннице в одно прекрасное мартовское утро.
– Нет, благодарю вас. Я останусь с тетушкой. Мне не место среди этих знаменитостей, – ответила Роза, подрезая комнатные цветы.
Дядя заметил некоторую горечь в ее словах и мрачность в лице. Он, конечно, подозревал, в чем дело, и хотел во что бы то ни стало узнать истину.
– Думаешь, Фиби и Мэк не будут рады тебя видеть? – он подал племяннице письмо, в котором Мэк подробно описывал головокружительный успех Фиби на одном из концертов.
– Они, наверное, очень заняты, – Роза хотела избежать лишних слов.
– Так в чем же дело? – настаивал доктор Алек.
Роза резкими движениями обрезала прекрасную герань и молчала. Наконец она отбросила ножницы и, словно вопреки своей воле, воскликнула с досадой:
– Дело в том, что я завидую им обоим!
– Боже мой! Что такое? – удивленно воскликнул доктор.
Роза бросила свое занятие и подошла к дяде, нервно сжав руки. Она всегда так делала в детстве, когда сознавалась ему в каком-нибудь дурном поступке.
– Дядя, должна сказать вам, что в последнее время я стала ужасно завистлива и раздражительна. Нет, не надо меня утешать, вы не знаете, как я мало этого заслуживаю. Мне сейчас нужен от вас хороший выговор.
– Хорошо, я обещаю бранить тебя, когда узнаю за что. Выскажись, дитя мое, и объясни, что у тебя на душе. Если ты завидуешь Фиби и Мэку, то я готов ко всему, – доктор Алек уселся в кресло с таким видом, как будто ничто не сможет удивить его.
– Но я завидую им совсем не в том смысле, дядя. Мне просто тоже хотелось бы обладать талантом. Я не могу сочинять стихов или петь, как соловей, но мне казалось, что нужно попытать себя в чем-то другом. Я стала рисовать картины, но оказалось, что не способна ничего создать сама, а могу только копировать. Это меня совсем расстроило, потому что больше я ничего не умею. Как вы думаете, есть у меня какой-нибудь талант, чтобы развить его и приобрести известность, как они? – с волнением спросила она.
Дядя подумал, что никогда не простит феям, одаряющим детей талантами в колыбели, за то, что они были так скупы к его девочке. Однако взглянув в ее взволнованное, открытое лицо, он понял, что, напротив, добрые феи одарили ее с лихвой.
– Да у тебя есть самый лучший, благороднейший дар, каким только может обладать женщина! Музыка и поэзия – интересные занятия. Я не удивляюсь, что ты желала бы обладать этими талантами и завидуешь наслаждению, которое они доставляют. Я тоже испытывал это чувство и тоже думал, почему небо так несправедливо к некоторым… Так что тебе нечего стыдиться говорить со мной об этом.
– Я не могу пожаловаться на судьбу, но я недовольна. Моя жизнь полна удобств и до того спокойна и безмятежна, что томит меня. Я тоже, как другие, хотела бы пуститься в житейское море и делать что-нибудь или, по крайней мере, попытаться. Хорошо, что вы не осуждаете меня, но я очень хочу знать, какой у меня дар, – сказала Роза уже не так уныло.
– Твой дар – терпеливо и великодушно жить для других. Мы все воспринимаем его как должное, словно воздух или солнечный свет.
– Очень великодушно с вашей стороны говорить так, но от такого таланта ни славы, ни удовольствия, – Роза, казалось, была разочарована словами дяди.