Жена Милоты думала, что мужу уже все известно, а он пока знал не более того, что и раньше. Сомнения не покидали ее, а так как ни с Маркитой, ни с Карлой говорить про это она не могла, то поделилась своей печалью с доброй знакомой. Эта добрая знакомая сказала еще кому-то, постепенно о разговоре узнала вся деревня, и каждый стал строить свои догадки. Какой-то бабе пришло в голову, а нет ли у Карлы порчи. Сказала она другой бабе, та третьей, и уже известная "добрая знакомая" принесла жене старосты весть о том, что на теле у Карлы отвратительное родимое пятно, из-за которого Маркита не хочет отдавать ее замуж, опасаясь, как бы после свадьбы у Петра не возникло к ней отвращение.
Маркита ничего не знала, когда же ей про это сказала жена Милоты, она страшно рассердилась.
- Чтоб за этой бабой смерть пришла! Ведь моя дочка такая, что воды не замутит, а все кому-нибудь да мешает, как репа у дороги. Господь бог лучше знает, что к чему. Какая она есть, такая и будет, люди другой ее не сделают, - причитала Маркита плача.
- Не печалься, Маркита, мало ли что люди болтают. Да и сердцу не прикажешь, если Петру нравится Карла, он на это не обратит внимания, - успокаивала ее жена старосты.
Маркита твердила, что тело у Карлы, как ореховое ядрышко, только слова ее мало убеждали. Хозяйка ей верила во всем, но тут засомневалась, сочтя, что нет другой причины, по которой Маркита не хотела выдавать дочь замуж.
Разговоров ходило много, кто-то порок преувеличивал, кто-то преуменьшал, один сказал так, другой этак - догадок было хоть отбавляй.
Петра все это огорчало, но Милота сказал ему однажды:
- Что ты ходишь, как вымолоченный сноп? Красотой сыт не будешь, была бы дивчина здоровая. А всех бабьих сплетен и на лошади не объедешь.
Петр послушался отца и держался с Карлой так же естественно, как и прежде. Она же хорошо знала, что он верит россказням, и подзадоривала его еще больше. Стоило ему подойти к ней поближе, как она бывало скажет:
- Ты меня бойся, Петр, бойся, я ведь с пятном.
А когда он попытался было обнять ее за талию, оттолкнула, сказав:
- Проваливай, у меня змея на груди. Если кто до меня дотронется, она ужалит.
Так смеялась Карла над всеми и не огорчалась тем, что о ней болтали. Ближе всех принимал сплетни к сердцу Барта:
- Ведь я же... это самое... я все же крестный ей... уж я то знал бы. Все это бабьи сплетни. Так грязью замутили чистую воду, что ее... это самое... и пить не стоит.
- А знаешь, Барта, - сказал ему однажды Милота, когда тот чересчур уж стал возмущаться, - не бывает дыма без огня, тут что-то не так. Только какое нам до этого дело! Коли уж суждено им пожениться, так все равно поженятся, пусть кто что хочет, то и говорит. Оставим это!
Единственная, кого эти разговоры ничуточки не трогали, была Гана. Когда подружки обращались к ней:
- Гана, тебе-то лучше знать, скажи нам, как оно на самом деле? - она отвечала:
- Откуда я знаю!
- Ну как же, вы вместе спите, вместе одеваетесь.
- Не спим мы вместе и не одеваемся. Какая бы Карла ни была, я с нею дружила и буду дружить.
В конце концов к этому привыкли и вспоминали все реже. Большинство, однако, осталось в убеждении, что какой-то порок в Карле есть.
V
Жатва позади, скошены овес и отава. Полотно девушки отбелили, перья ощипали. Настали длинные, с туманами вечера, "на белом коне приехал Мартин", пришло время зимних посиделок.
Хозяйки готовили себе и прислуге пеньку для пряжи на летнюю одежду мужчинам, на веревки, на мешковину. Старухи запасали кудель для грубой ткани, девушки же заправляли прялки мягким льном, чтобы получились тонкие прочные нити, из которых потом сами и ткали.
У Барты хорошо пошла торговля прялками. Каждый парень, который решался подарить девушке прялку, что считалось публичным признанием в любви, покупал ее обязательно у Барты, потому что никто, кроме него, не умел так искусно украшать. И каждый из парней старался послать своей девушке по возможности самую красивую прялку.
Первую неделю посиделки проходили в доме у старосты. Под вечер Карла достала с чердака прялку, вырезанную из дерева сливы, украшенную цветочками, птичками, сердечками и всякими узорами из олова.
На прялку она накрутила белоснежного льна и красиво обвила ее красной гарусной ленточкой. Кончик ленты закрепила булавкой, у которой головка была из искусственных гранатов в виде розы с двумя желтыми железными листочками. В лен воткнула веретено, а на него насадила красное яблоко. Выглядело все это очень красиво.
Карла любовалась своей рукотворной красотой, когда в дверях появилась Маркита.
- Чья это прялка? -спросила она у Карлы.
- Разве вы не узнаете ее, мама? Это та, что я летом сделала.
- Значит, ради нее ты лучину жгла и глаза себе портила, да? А зачем же ты для себя ее так разукрасила? Ведь ни у одной хозяйской дочки такой не будет, а ты батрачка. Не показывай ее, скажут еще, что ты хвастаешься перед подругами, - сказала мать.
- Так ведь я не для себя ее украсила. Я подарю ее Гане!
- Ты что, спятила? Это неприлично, парни засмеют вас! Оставьте это им, - выговаривала ей мать.
- Уж меня-то как-нибудь не высмеют, а то я им скажу кое-что. Гана пока никого из парней не любит, почему бы ей не взять эту прялку? Ну, возьмет она ее, так кому какое до этого дело?
- Хозяйка для нее жениха присмотрела, Томаша Косину, который на обмене в Германии. Он летом вернется. Только про то никто не ведает, и ты знай, да помалкивай, даже Гана знать не должна, - предупредила Маркита.
Карла даже опешила.
- И все-таки я подарю! А не возьмет, так брошу в печку! - крикнула она и схватила прялку.
- Богоматерь Клатовская! Чем дальше, тем больше ты становишься дикарем, что же из тебя потом будет! - вздохнула Маркита.
Карла через двор побежала с прялкой в дом. Гана была в горнице одна, расставляла скамейки для прях.
- Вот это да! До чего же красивая прялка! Кто тебе ее прислал? - спросила она Карлу, любуясь прялкой с нескрываемым удовольствием.
- Мне ни от кого не надо, это тебе!
- От кого? - спросила Гана удивленно и отдернула руку от прялки.
- Да бери же, я ее тебе дарю. Я же знаю, что парня у тебя нет, ну, вот я и сделала тебе прялку сама. А лен на ней тот, что мы сеяли, пололи и дергали.
- Ах боже, что за радость ты мне доставила! - воскликнула Гана, и глаза ее при этом засияли от счастья. - Такой прялки не будет ни у кого... Слушай, Карла, а что я скажу, когда меня спросят, кто мне ее подарил?
- А ты не говори, пусть ломают голову. Никто не угадает, а нам будет смешно.
- Но маме-то я должна сказать?
- Как хочешь.
- Не дело вы затеяли, так нельзя, - отругала их жена Милоты, однако на просьбу Ганы никому не говорить, от кого прялка, пообещала, что пока посиделки не кончатся, не скажет.
Пришли девчата, принесли с собою прялки, кто совершенно новенькую, кто прошлогоднюю. Каждая хвалила свою, но когда увидели прялку Ганы, долго рассматривали ее и удивлялись.
- От кого? От кого? - со всех сторон сыпались вопросы, но Карла сказала:
- Вам этого знать нельзя.
- Так ведь мы все равно увидим, - сказали девчата, намекая, что скоро придут парни.
В железные гнезда, подвешенные к потолку, вставили горящие лучины, девушки уселись в кружок на скамеечках и лавках, перекрестились и принялись прясть и петь песни.
Вскоре подошли парни. "Теперь-то мы узнаем, кто кого любит", - подумали девчата.
Каждый парень, у которого была избранница, садился либо рядом, либо за нею. Те, у кого милых не было, остались посреди кружка, меняли догоревшие лучины, ходили от веретена к веретену, рассказывали сказки, а некоторые помогали хозяину лучину щепать.
К Гане с одной стороны подсела Карла, а с другой - Петр. Это удивило и парней, и девчат, ведь они рассчитывали узнать, кого же себе выбрала Гана. Спросили Петра, но тот ничего не знал. Девушки стали допытываться у Карлы, но она держалась загадочно, так что никто ничего не узнал. И все посиделки Карла пробыла рядом с Ганой, словно караулила ее, поэтому ни один из парней не посмел подсесть к ней, опасаясь Карлы, которая могла так высмеять, что перед девчатами стало бы стыдно.
Наступили рождественские праздники, и посиделки кончились. Веселье началось девичьей колядой.
Жена Милоты напекла для девочек гнетанок, вкусных, прямо таявших во рту лепешек на сметане и масле с изюмом, орехами и корицей.
- Кого же мы будем угощать ими? - спросили друг друга девушки, получив каждая по одной для своего парня.
- Мы сделаем так: твою съедим пополам, а мою я отдам Петру, - решила Карла.
Гана, как всегда, с нею согласилась.
После полудня на деревенской площади собралась вся взрослая молодежь и дружно с песнями отправилась в Медаково. На девушках были суконные курточки и красные платки.
День выдался солнечный, но морозный, обильно выпавший снег скрипел под ногами, а разбросанные по холмам деревни, казалось, были занесены по самые крыши. Парни валяли друг друга в снегу, двое прихватили с собою санки и катали на них девчат с гор. Гана же все время старалась быть рядом с Карлой.
- До чего все-таки зимой печально! - сказала Гана, оглядывая занесенное снегом пространство и темневшие зеленью леса. - Ни травинки не видно, ни птички не слышно, ни лесного шума.
- Все спит! - заметила ей на это Карла и тряхнула стоявшую у дороги пихту, ветви которой провисли под тяжестью снега.
- Видно, потому мне и не хочется петь, когда зимой я иду через поле. А летом - всюду зелень, в поле, в лесу весело, и не хочешь да невольно запоешь.
- И мне тоже летом весело. А как же должно быть хорошо там, где все время тепло и круглый год лето, как в той земле итальянской, про которую нам вчера рассказывал Барта.
- И все-таки я бы не хотела там жить, даже если бы меня кормили булочками и в золото наряжали, - задумчиво сказала Гана.
- А вот я бы хотела свет повидать! - ответила ей на это Карла.
- Да ты только поднимись на Перси пресвятой Девы Марии и увидишь край света!
- Э, нет, девонька, Барта рассказывал мне как-то, что свет очень большой, даже если пройдешь во сто крат дальше, чем до Клатов, все равно по всюду будут земли да моря, и так без конца.
- Вот видишь, куда тебя может занести. Никто тебя там не знает, никто тебе там "здравствуй" не скажет. Ты даже и не думай об этом. Лучше, чем у нас, нигде нет. Я бы даже в Пажежницы жить не пошла, - кивнула Гана в сторону деревни, до которой было меньше часу ходьбы.
- А что, если бы тебя посватал парень из Пажежниц?
- Я бы не пошла за него, пусть он хоть на колени передо мной падает, - стояла Гана на своем.
- Карла! Гана! - стали звать их ушедшие вперед. - Догоняйте! Или может у вас уже ноги заболели?
Девушки бросились догонять остальных.
В Медакове направились прямо в трактир. Там девушки отдали своим избранникам лепешки, а те за это угостили их яблоками и вином
И опять все с интересом ждали, кому Карла и Гана отдадут свои лепешки, и снова все удивились, когда увидели, что Петр получил лепешку от Карлы, а Гана разделила с нею свою и приняла от нее яблоки. Тут все собственными глазами убедились, что Гана никого себе не выбрала, а может, не осмелилась выбрать.
Надвигались сумерки, когда молодежь отправилась домой. Парни были под хмельком, озорничали, валили друг друга в снег, кидались снежками, одним словом, дурачились как могли.
Девчата, сбившись в кучку словно стадо овец, убежали вперед. Оставив парней одних, они перешли под охрану Карлы, которая, как пастух, шагала впереди остальных, на голову возвышаясь над ними. Девушки тоже разгулялись, они весело пели, помахивая платочками над головой, но никто из них не озорничал, как парни. Поэтому парней они прогнали, а с теми, кто продолжал приставать к ним, расправилась Карла.
По возвращении домой каждый должен был еще сделать свои обычные дела. У Ганы и Карлы тоже хватило работы, прежде чем они смогли пойти спать. Гана отправилась в свою комнатку, Карла к себе, где она обычно спала с Маркитой.
- Спокойной ночи, Гана! Пусть тебе приснится хороший сон! - проходя мимо ее окошка, крикнула Карла и чуть задержалась возле него.
Гана поспешно распахнула окно и позвала Карлу:
- Зайди ко мне, поболтаем еще немного, мне не хочется спать.
- Нет, Гана, я останусь стоять под окошком, а ты считай, что это к тебе парень пришел.
- Ишь что выдумала! - засмеялась Гана. Она поставила локоть на подоконник и, подперев ладонью голову, задумчиво посмотрела на небо, усыпанное звездами.
- Ты обратила сегодня внимание на Манку и Томаша? - спросила она подругу, не спускавшую с нее глаз.
- Как же можно было не обратить на них внимания? Оба хороши собой, один лучше другого, эти будут жить вместе, как голубки, - ответила Карла.
- Я так думаю, Карла, что должно быть самая большая радость на свете, это когда двое любят друг друга, да? - шепнула Гана.
- Недаром же говорится: где настоящая любовь, туда и ангелы слетаются, - ответила ей на это Карла.
- Ох, Карла, страшно становится, как подумаю, а вдруг отдадут меня наши за нелюбимого! - вздохнула Гана.
- Да зачем же тебе выходить за него?
- Как же я не выйду, если должна родителей слушаться... Я тогда умру! - сказала кроткая девушка. Из голубых ее глаз выкатились две слезинки, упали на зеленый мох в окне и засверкали, как две капли росы.
- Не плачь, Гана, - порывисто произнесла Карла, опустив свою голову ей на плечо, - не будет этого. Я не допущу, чтобы ты вышла за нелюбимого, лучше уж я убью его. Пусть меня лишат жизни, только бы никто тебя не терзал.
- Ох, я знаю, что ты меня любишь! - горячо воскликнула Гана и погладила Карлу по ее черным волосам.
- Ложись спать, Гана, спокойной ночи! - Карла быстро отпрянула, и Гана, привыкшая к ее порывистости, тихонько пожелала ей спокойной ночи и закрыла окошко.
VI
Наступило последнее воскресенье масленицы. Шум и гомон стоят по всей деревне с самого раннего утра. А как суетятся парни! Вот один выбежал из дома, вот выскочил со двора второй, оба нарядные, намытые, словно на свадьбу собрались.
Спустился с чердака и Петр, правда, еще не совсем одетый. На нем черные башмаки, начищенные до блеска, чулки белые как снег, желтые кожаные штаны и богато расшитый короткий синий жилет, застегнутый всего на два крючка, чтобы видна была жестко накрахмаленная и отглаженная белая рубашка. Остальную одежду - синюю куртку, также на красной подкладке, черный шелковый платок и красную шапку - Петр нес на руке.
- Где тут у вас, мама, кусок зеркальца? - обратился Петр к матери, хлопотавшей в кухне у очага.
- Не приставай ко мне с такими пустяками, видишь, что я занята у божьего огня, - отмахнулась та от сына.
Маркита подкладывала в огонь хвою.
- А вы не знаете, Маркита? - спросил ее Петр.
- Да откуда ж мне знать, хлопец. У девчат спроси, они в чулане. В чулане Гана месила тесто, а Карла в углу что-то мастерила.
- Ну вот, тебя только нам тут и не хватало. Уматывай отсюда, не видишь, что мы заняты божьим даром? - закричала на брата Гана, едва тот появился в дверях.
- Ладно, ведь не сглажу я вам его, вы только скажите, где у вас зеркальце?
- Давай-ка я завяжу тебе платок сама! - откликнулась Карла, подскочила к Петру и мигом завязала ему платок, приговаривая при этом:
- Ну зачем парню зеркало?
- А во что же ты глядишься, когда веночек повязываешь? - спросил Петр.
- Я гляжусь в Ганину щечку, - засмеялась Карла.
- А я буду глядеться в твои глаза, - ответил ей смехом Петр, надевая куртку.
- Ну, это будет туманное зеркальце, Петр, - сказала Карла, вдевая красную ленту в верхнюю петлю куртки.
- Оно не было бы туманным, если бы ты его не закрывала нарочно черными занавесками, - сказал Петр, касаясь рукою ее глаз.
- Вы только посмотрите, как он ей зубы заговаривает, - вмешалась в их разговор Гана.
- А вот снимет праздничный наряд, сразу заговорит иначе, - засмеялась Карла и тут же добавила: - А теперь проваливай, нам некогда!
- Ладно уж, ухожу! - успокоил их Петр, откинул назад длинные черные волосы и надел шапку. - Вы на музыканта дайте побольше, а то мы с вами не будем танцевать, - подсказал он им уже в дверях.
Перед домом росли две пихты. Петр отломил зеленую веточку, прикусил ее зубами и поспешил в трактир, где собрались уже остальные парни и среди них волынщик. На волынке - сплошь цветы, волынщик - весь в лентах, и, словно у дружки на свадьбе, из жилетки у него торчал розмарин. Шапку украшало петушиное перо. Парни подходили к нему и каждый угощал его вином. Маленький плотный волынщик толкался среди них и время от времени с ухмылкой тискал мехи. Волынка издавала протяжный жалобный звук, доносившийся до самой площади, где собралась ребятня со всей деревни, чтобы увидеть, как парни пойдут к девчатам.
Это было самое начало "ворачек", гулянья, которое обычно проходило в последний день масленицы. Парни подходили к девушкам, а те должны были дать им по монетке. На эти деньги парни покупали сладкого вина и угощали им в трактире девчат. Потом три дня и три ночи танцевали, и нога волынщика, отбивавшая такт, не знала отдыха. Потому-то парни и носились с ним как с писаной торбой.
Только успели Карла и Гана одеться, как во дворе раздались звуки волынки.
- Ах боже, до чего же прекрасно, когда играет музыка! - горячо вздохнула Гана, протирая лавки и стол, и без того сверкавшие чистотой. - Когда я слышу волынку, у меня сердце в груди прыгает!
И вот уже милая ее сердцу волынка запищала в дверях, волынщик воздевал глаза к небу, смеялся и кривлялся, шатался из стороны в сторону, словно у него начинались судороги. Однако всем это очень нравилось, и смех не умолкал. Жена старосты ему первому поднесла угощение, а староста похлопал по плечу и сказал:
- Я всегда говорю, что самый лучший волынщик у нас в Страже.