- Идете? - спросил он молодых людей. - Надо выйти, пока не стало очень жарко.
- Прошу тебя, не гуляй на жаре, Хью! - взмолилась его жена, вручая ему угловатый сверток, заключавший в себе полкурицы и пакетик изюма.
- Хьюит будет нашим барометром, - сказал мистер Эллиот. - Его растопит раньше, чем меня.
Действительно, если бы из мистера Эллиота удалось вытопить хоть каплю, то остались бы лишь голые ребра. Дамы оказались одни, между ними на полу лежала "Таймс". Мисс Аллан взглянула на отцовские часы.
- Без десяти одиннадцать, - заметила она.
- Работать? - спросила миссис Торнбери.
- Работать, - ответила мисс Аллан.
- Что за милое создание! - прошептала миссис Торнбери вслед удаляющейся прямоугольной фигуре в мужском пиджаке.
- Жизнь у нее наверняка нелегкая, - вздохнула миссис Эллиот.
- О, совсем не легкая, - сказала миссис Торнбери. - Незамужним женщинам приходится зарабатывать - тяжелее некуда.
- А на вид она вполне бодра, - сказала миссис Эллиот.
- Наверное, это очень интересно, - сказала миссис Торнбери. - Завидую ее знаниям.
- Но женщине нужно не это, - сказала миссис Эллиот.
- Боюсь, очень многие могут надеяться лишь на это, - вздохнула миссис Торнбери. - Думаю, их больше, чем мы думаем. Только на днях сэр Харли Летбридж говорил мне, как трудно подобрать юношей для армии - в том числе из-за зубов, конечно. И я слышала, как молодые женщины вполне открыто обсуждают…
- Ужасно, ужасно! - воскликнула миссис Эллиот. - Ведь это, можно сказать, венец жизни женщины. Я, знающая, что такое быть бездетной… - Она вздохнула и умолкла.
- Но мы не должны быть слишком строги, - сказала миссис Торнбери. - Жизнь так изменилась с тех пор, как я была молодой.
- Ну, материнство-то не меняется, - сказала миссис Эллиот.
- В каком-то смысле мы многому можем поучиться у молодежи, - сказала миссис Торнбери. - Я столько узнаю от собственных дочерей!
- Думаю, Хьюлинга это не очень огорчает, - сказала миссис Эллиот. - Но ведь у него есть работа.
- Бездетные женщины могут многое делать для чужих детей, - мягко заметила миссис Торнбери.
- Я пишу довольно много этюдов, - сказала миссис Эллиот. - Но это не настоящее занятие. Так обидно видеть, что у начинающих девушек получается лучше! А работать с натуры трудно - очень трудно!
- А нет ли каких-то учреждений, клубов, которым вы могли бы помогать? - спросила миссис Торнбери.
- Это так изнурительно, - сказала миссис Эллиот. - Я только на вид крепкая - из-за цвета лица, - но это не так: младшая из одиннадцати детей не может быть крепкой.
- Если мать благоразумна, - рассудительно заметила миссис Торнбери, - размер семьи ничего не определяет. И ничто не сравнится с воспитанием, которое дают друг другу братья и сестры. Я в этом уверена. Я убеждалась на собственных детях. Мой старший сын Ральф, например…
Но миссис Эллиот не была склонна внимать опыту старших, ее взгляд блуждал по залу.
- Я знаю, что у моей матери было два выкидыша, - вдруг сказала она. - Первый раз - когда ей встретился огромный танцующий медведь, - их следует запретить, а второй - ужасный случай - наша повариха родила, а у нас был званый ужин. Мое несварение я объясняю этим.
- Выкидыш куда тяжелее, чем роды, - рассеянно пробормотала миссис Торнбери, устраивая на носу очки и подбирая "Таймс". Миссис Эллиот встала и торопливо ушла.
Один из миллиона голосов, вещавших со страниц газеты, донес до миссис Торнбери, что ее родственница вышла замуж за священника в Майнхеде. Не удостоив вниманием ни пьяных женщин, ни золотых критских зверей, ни перемещения войск, ни приемы, ни реформы, ни пожары, ни возмущенных, ни просвещенных, ни великодушных граждан, она поднялась наверх, чтобы написать письмо.
Газета лежала прямо под часами, и вместе они олицетворяли постоянство в переменчивом мире. Мимо прошел мистер Перротт; мистер Веннинг задержался на секунду у стола. Провезли миссис Пейли. Следом прошла Сьюзен. Мистер Веннинг побрел за ней. Прошествовали жены и дети португальских военных - по их одежде было видно, что встали они поздно, в неприбранных спальнях; их сопровождали пользующиеся особым доверием няни с крикливыми младенцами на руках. Настал полдень; прямые солнечные лучи били в крышу; стайка больших мух, гудя, кружила на одном месте; под пальмами подавали напитки со льдом; со скрежетом опустили длинные шторы, и помещение окрасилось в желтый цвет. Часы тикали в безмолвном холле, довольствуясь в качестве слушателей лишь четырьмя-пятью сонными коммерсантами. Иногда снаружи входили белые фигуры в широкополых шляпах, впуская вместе с собой клин жаркого летнего дня, а затем опять изгоняя его дверью. Отдохнув минуту в полумраке, они поднимались наверх. Часы прохрипели один раз, и одновременно зазвучал гонг - сначала тихо, потом все неистовее, а потом опять затихая. Последовала пауза. Затем все, кто поднялся наверх, стали спускаться: калеки, ставившие обе ноги на одну ступеньку, чтобы не упасть; нарядные девочки, державшие няню за палец; толстые старики, на ходу застегивавшие жилетные пуговицы. Гонг прозвенел и в саду; лежавшие люди постепенно начали подниматься и побрели есть, поскольку опять настало время питать свое тело. Даже в полдень в саду были большие пятна и полосы тени, где двое-трое постояльцев могли непринужденно лежать, работая или разговаривая.
Из-за жары обед проходил по преимуществу в молчании; каждый наблюдал за соседями, примечая новые лица и строя догадки о том, кто такие и чем занимаются новые постояльцы. Миссис Пейли, хотя ей было далеко за семьдесят и ноги у нее не ходили, получала большое удовольствие от пищи и от странностей окружающих. Она сидела за маленьким столиком вместе со Сьюзен.
- О том, кто она, я лучше промолчу, - усмехнулась миссис Пейли, окидывая взглядом высокую женщину, одетую подчеркнуто во все белое, с яркими румянами под скулами; она всегда опаздывала и везде появлялась в сопровождении жалкого вида спутницы. При этом замечании Сьюзен покраснела, удивляясь, зачем тетя говорит такие вещи.
Обед продолжался своим чередом, пока все семь блюд не были превращены в объедки и фрукты не стали предметом забавы: их чистили и резали так, как ребенок, лепесток за лепестком, обрывает маргаритку. Пища окончательно потушила пламя человеческого духа, которое могло еще сохраниться в полуденной жаре. Впрочем, Сьюзен, сидя потом в своем номере, так и эдак обдумывала приятный факт, заключавшийся в том, что мистер Веннинг подошел к ней в саду и просидел рядом не меньше получаса, пока она читала тете вслух. Мужчины и женщины стремились скрыться друг от друга в разных уголках, где можно было лежать, не стесняясь чьих-либо взглядов, и с двух до четырех гостиница была практически населена бездушными телами. Если бы внезапно случился пожар или другая смертельная опасность потребовала бы от людей героических усилий, последствия были бы ужасающими, однако - бедствия не происходят в часы сытости. Ближе к четырем дух опять взялся за тело, как огонь начинает лизать черную массу каменного угля. Миссис Пейли широко зевнула беззубым ртом и осудила себя за это, хотя поблизости никого не было, в то время как миссис Эллиот пристально изучала в зеркале свое круглое раскрасневшееся лицо.
Через полчаса, сбросив остатки сна, они встретились в холле, и миссис Пейли сообщила, что собирается выпить чаю.
- Вы тоже любите чай, правда? - спросила она и пригласила миссис Эллиот, чей муж еще не вернулся, за маленький столик, который миссис Пейли специально попросила установить под деревом.
- В этой стране несколько монет могут делать чудеса, - усмехнулась она и послала Сьюзен за еще одной чашкой. - У них тут превосходное печенье, - продолжила она, глядя на полную тарелку крекера. - Не сладкое - я его не люблю, - а сухое печенье… Вы сегодня рисовали?
- А, сделала два-три наброска, - ответила миссис Эллиот, гораздо громче, чем обычно. - Но мне так трудно после Оксфордшира, где много деревьев. Здесь такой яркий свет. Я знаю, некоторых он приводит в восторг, но я нахожу его очень утомительным.
- Я не горю желанием поджариться, Сьюзен, - сказала миссис Пейли, когда вернулась ее племянница. - Сделай одолжение, передвинь меня.
Передвигать пришлось все. Наконец престарелая дама была помещена туда, где свет вперемешку с тенью стал колыхаться и дрожать на ней, придавая ей подобие рыбы в сети. Сьюзен разлила чай и как раз говорила, что у них в Уилтшире тоже бывает жаркая погода, когда мистер Веннинг попросил разрешения присоединиться к ним.
- Как приятно найти молодого человека, который не презирает чай, - сказала миссис Пейли, возвращаясь в хорошее настроение. - Недавно один из моих племянников попросил бокал хереса - в пять часов! Я сказала, что он может получить его в пивной за углом, но не в моей гостиной.
- Мне легче обойтись без обеда, чем без чая, - сказал мистер Веннинг. - Хотя это не совсем правда. Мне нужно и то и другое.
Мистер Веннинг был темноволосым молодым человеком лет тридцати двух, весьма развязным и уверенным в себе, хотя в данный момент он, очевидно, был слегка взволнован. Его друг мистер Перротт был адвокатом, и поскольку мистер Перротт отказывался куда-либо ездить без мистера Веннинга, когда мистер Перротт отправился в Санта-Марину по делам одной компании, мистеру Веннингу тоже пришлось ехать. Он тоже был адвокатом, но ненавидел эту профессию, которая держала его взаперти над книгами, и сразу после смерти своей давно овдовевшей матери, как он признался Сьюзен, решил всерьез заняться летным делом и стать компаньоном в крупной фирме, строившей аэропланы. Беседа перескакивала с предмета на предмет. Она коснулась, конечно, местных красот и достопримечательностей, улиц, людей и количества бездомных желтых собак.
- Вам не кажется, что в этой стране ужасно жестоко обращаются с собаками? - спросила миссис Пейли.
- Я бы их всех перестрелял, - сказал мистер Веннинг.
- А как же милые щеночки? - возразила Сьюзен.
- Славные малыши, - сказал мистер Веннинг. - Глядите, вам нечего есть. - И он протянул Сьюзен большой кусок кекса на кончике дрожащего ножа. Ее рука, взявшая кекс, тоже дрожала.
- У меня дома такой очаровательный песик, - сказала миссис Эллиот.
- Мой попугай не выносит собак, - отозвалась миссис Пейли с таким видом, как будто выдала секрет. - Я давно подозреваю, что его (или ее) донимала какая-то собака, когда я была за границей.
- Вы сегодня ушли недалеко, мисс Уоррингтон, - сказал мистер Веннинг.
- Было жарко, - ответила Сьюзен. Получилось, что они говорят только между собой, поскольку миссис Пейли была глуховата, а миссис Эллиот взялась рассказывать о жесткошерстном терьере ее дяди, белом, лишь с одним черным пятнышком, который покончил с собой. "Животные совершают самоубийства", - вздохнула она, как будто утверждая печальный факт.
- Может быть, вечером исследуем город? - предложил мистер Веннинг.
- Моя тетя… - начала Сьюзен.
- Вы заслужили отдых. Вы постоянно что-то делаете для других.
- Но в этом состоит моя жизнь, - сказала она, шумно доливая кипяток в чайник.
- Это не жизнь, - возразил мистер Веннинг. - Вы же молоды. Пойдете?
- Я хотела бы пойти, - шепнула Сьюзен.
В этот момент миссис Эллиот, подняв взгляд, воскликнула:
- Хью! - и добавила: - Он кого-то ведет.
- Он хочет чаю, - сказала миссис Пейли. - Сьюзен, сбегай за чашками, там еще двое молодых людей.
- Мы жаждем чая, - сказал мистер Эллиот. - Ты знакома с мистером Эмброузом, Хильда? Мы встретились на холме.
- Он притащил меня силком, - сказал Ридли. - Иначе я постыдился бы. Я весь пыльный и грязный и противный. - Он указал на свои ботинки, белые от пыли; увядший цветок свисал из его петлицы, как измученное животное, усиливая впечатление долговязой нескладности и неаккуратности. Ридли был представлен окружающим. Мистер Хьюит и мистер Хёрст принесли стулья, и чаепитие продолжилось. Сьюзен щедро переливала воду из чайника в чайник, с неизменно жизнерадостным выражением лица и сноровкой, свидетельствовавшей о большом опыте.
- У брата моей жены, - объяснял Ридли Хильде, которую так и не вспомнил, - здесь дом, он нам его предоставил. Сижу я на скале, ни о чем не думаю, и тут появляется Эллиот, как волшебник в сказочной пьесе.
- Мы попали, как кур в ощип, - страдальчески сказал Хьюит Сьюзен. - Неправда, что бананы содержат воду, как и то, что они питательны.
Хёрст уже пил чай.
- Мы проклинаем вас, - ответил Ридли на любезные расспросы миссис Эллиот о его жене. - Хелен говорит, что вы, туристы, съели все яйца. И это все мозолит глаза. - Он кивнул на гостиницу. - Отвратительная роскошь, я считаю. У нас в гостиной гуляют свиньи.
- Пища оставляет желать лучшего, учитывая цену, - серьезно сказала миссис Пейли. - Но куда людям деться, если не в гостиницу?
- Оставались бы дома, - посоветовал Ридли. - Я часто жалею, что не поступил так. Все должны жить дома. Но конечно, никто не хочет.
Миссис Пейли почувствовала некоторое раздражение против Ридли, который взялся критиковать ее привычки через пять минут после знакомства.
- Я убеждена, что за границу стоит ездить, - заявила она, - если уже хорошо знаешь свою родную страну, что я вполне могу сказать о себе. Я не позволила бы путешествовать людям, которые еще не посетили Кент и Дорсетшир - Кент ради зарослей хмеля, а Дорсетшир - ради старинных каменных домиков. Здесь с ними ничто не сравнится.
- Да, мне всегда казалось, что одни люди любят равнины, а другие - холмистую местность, - непонятно к чему сказала миссис Эллиот.
Хёрст, который до этого момента не отрываясь ел и пил, закурил сигарету и произнес:
- Но теперь уже всем ясно, что природа - это ошибка. Она либо уродлива, чудовищно неудобна, либо наводит ужас. Не знаю, что меня пугает больше - корова или дерево. Однажды ночью я встретил корову в поле. Эта тварь посмотрела на меня! Уверяю вас, я поседел. Возмутительно, что животным позволяют разгуливать на свободе.
- А что корова подумала о нем? - шепнул Веннинг Сьюзен, которая тут же решила про себя, что мистер Хёрст - неприятный молодой человек, и, хотя у него такой умный вид, Артур, вероятно, умнее - в том, что действительно важно.
- Это не Уайльд установил, что природа не учитывает тазовых костей? - осведомился Хьюлинг Эллиот. Он уже узнал, какие стипендии и отличия получал Хёрст, и составил очень высокое мнение о его способностях.
Но Хёрст лишь крепко поджал губы и не ответил.
Ридли рассудил, что теперь ему можно удалиться. Вежливость требовала, чтобы он поблагодарил миссис Эллиот за чай, к чему он добавил, помахав рукой:
- Вы должны навестить нас.
Прощание относилось и к Хёрсту с Хьюитом, поэтому Хьюит отозвался:
- С огромным удовольствием.
Компания разошлась, и Сьюзен, которая никогда в жизни не чувствовала себя такой счастливой, уже было собралась на прогулку по городу вместе с Артуром, когда ее опять позвала миссис Пейли. Она не могла понять из книжки, как раскладывается пасьянс "Двойной демон", и предложила сесть вместе и разобраться, чтобы таким образом приятно провести время до ужина.
Глава 10
Уговаривая свою племянницу пожить на вилле, миссис Эмброуз дала ей несколько обещаний, в том числе - предоставить комнату, отделенную от всего остального дома, большую, тихую, где Рэчел сможет играть, читать, думать, уединяться от мира, - чтобы это была одновременно и крепость, и обитель. Хелен знала, что в возрасте двадцати четырех лет своя комната - это не просто комната, а целая Вселенная. Она рассудила верно, и, когда Рэчел закрывала за собой дверь, она оказывалась в очарованной стране, где пели поэты и царила гармония. Через несколько дней после вечернего посещения гостиницы Рэчел сидела одна в глубоком кресле и читала книгу в яркой обложке, на которой было написано: "Сочинения Генрика Ибсена". На рояле лежали открытые ноты, и еще две неровные высокие стопки книг с нотами стояли на полу. Но музыка пока что была отодвинута в сторону.
В глазах Рэчел не было ни следа скуки или рассеянности, они сосредоточенно, почти сердито, смотрели на страницу, и по дыханию девушки, нечастому, но сдерживаемому, можно было понять, что все ее тело напряжено от интенсивной мыслительной работы. Наконец она резко закрыла книгу, откинулась на спинку и сделала глубокий вдох, который всегда отмечает удивление при переходе от воображаемого мира к реальности.
- Я хочу знать, - сказала она вслух, - вот что: в чем правда? Какая правда стоит за всем этим? - Она говорила и за себя, и за героиню только что прочитанной пьесы. Поскольку она уже два часа не видела ничего, кроме печатного текста, пейзаж за окном показался ей поразительно вещественным и четким, но, хотя на холме три человека омывали белой жидкостью стволы оливковых деревьев, какое-то время она ощущала себя самой живой частью пейзажа - героической фигурой в центре картины, которая служила ей лишь фоном. Пьесы Ибсена всегда приводили ее в такое состояние. Она разыгрывала их по нескольку дней, к большому удовольствию Хелен, а затем наступала очередь Мередита, и она превращалась в Диану на перепутье. Однако Хелен сознавала: это не только игра - в племяннице происходят какие-то важные перемены. Устав сидеть в одной позе, Рэчел повернулась, сползла ниже и, устроившись поудобнее, стала смотреть поверх спинки кресла в противоположное окно, выходившее в сад. (Она уже не думала о Норе, но продолжала размышлять о том, что было навеяно книгой - о женщинах и жизни вообще.)
За три месяца, проведенные здесь, она, как того и хотелось Хелен, сильно наверстала упущенное во время бесконечных прогулок по огороженным садам под домашние сплетни тетушек. Но миссис Эмброуз первая стала бы отрицать, что она оказывает или может оказывать какое-либо влияние на Рэчел. Хелен видела, что девушка теперь менее застенчива, менее серьезна, что было, конечно, к лучшему, но она и не подозревала, какие резкие душевные перепады и долгие мучительные раздумья дали такой результат. Хелен верила в одно средство - в беседу, беседу обо всем, свободную, ничем не ограниченную, такую же откровенную, как разговоры, которые она сама привыкла вести с мужчинами, делая это совершенно естественно. Она порицала основанную на неискренности привычку к мягкости и самоотречению, которая так высоко ценится в семьях, состоящих из мужчин и женщин. Ей хотелось, чтобы Рэчел размышляла, и поэтому советовала ей читать, не одобряя слишком сильную зависимость от Баха, Бетховена и Вагнера. Но когда миссис Эмброуз предлагала Дефо, Мопассана или какую-нибудь объемистую семейную хронику, Рэчел предпочитала современные книги в глянцевых желтых обложках с большим количеством позолоты. Ее тетушки считали, что подобная литература отражает ожесточенные споры о предметах, которые не столь важны, как теперь принято считать. Но Хелен не вмешивалась. Рэчел читала по своему выбору, воспринимая прочитанное до странности буквально, как люди, для которых печатный текст - нечто новое и незнакомое, и обращаясь со словами, будто каждое из них сделано из дерева, очень важно само по себе и обладает своей формой, подобно столу или стулу. Таким путем Рэчел приходила к выводам, которые повседневная жизнь заставляла ее перекраивать, что она делала не стесняясь, и в результате в ее душе откладывались зерна новых убеждений.