- Написал, но больше уже не напишет! - заявил мистер Пеппер с такой свирепостью, что привлек внимание обеих дам. - Не напишет больше ни одной, потому что и ту за него написал кто-то другой, - продолжал мистер Пеппер, подпуская все больше яда. - Иначе и быть не может, если все постоянно откладывать на потом, собирать окаменелости и приделывать норманнские арки к свинарникам.
- Признаюсь, я ему сочувствую, - проговорил Ридли с меланхолическим вздохом. - Я испытываю симпатию к людям, которые ничего не могут начать.
- Горы хлама, скопившегося за жизнь, прожитую зря, - не унимался мистер Пеппер. - У него столько хлама, что и в хороший сарай не влезет.
- А некоторым из нас этот порок не знаком, - сказал Ридли. - Только что вышла еще одна работа нашего общего друга Майлза.
Мистер Пеппер издал короткий едкий смешок.
- По моим подсчетам, он выпускает два с половиной тома ежегодно - что, если вычесть время, проведенное им в колыбели, и другие издержки, свидетельствует о похвальнейшей плодовитости.
- Да, вполне оправдалось то, что говорил о нем старый ректор.
- Они были в таких отношениях… - сказал мистер Пеппер. - Вы знаете о коллекции Брюса? Между нами, конечно.
- Еще бы, - со значением ответил Ридли. - Для богослова он был весьма фриволен.
- Водяная колонка в переулке Невилля?
- Именно.
Обе дамы, как и приличествует их полу, прекрасно умели поддерживать беседу мужчин, не прислушиваясь к ней, а тем временем, никак не подавая виду, думать о чем-либо своем - о воспитании детей, об использовании противотуманных сирен в опере или о чем угодно еще. Хелен лишь показалось, что Рэчел для хозяйки не слишком-то хлопотлива, а еще - что ей следовало бы унять свои руки.
- А может?.. - предложила наконец Хелен, и они обе поднялись и вышли, к легкому удивлению джентльменов, которые либо полагали, что дамы внимательно их слушают, либо вообще забыли о присутствии женщин. Уже в дверях Рэчел и миссис Эмброуз услышали, что Ридли сказал, откидываясь в кресле: "Да, много странного случалось во время оно", - а оглянувшись, увидели, как вдруг переменился мистер Пеппер, - теперь одежда на нем будто сидела свободнее, а сам он стал похож на подвижную и проказливую старую обезьянку.
Укутав головы газовыми платками, женщины вышли на палубу. Теперь судно ровно шло вниз по реке, мимо темных силуэтов стоящих на якоре кораблей, а Лондон превратился в огненный рой, над которым мерцал бледно-желтый ореол. Горели огни больших театров, огни длинных улиц, светились бесчисленные соты домашнего уюта и одинокие огни в вышине. Тьма никогда не поглотит их, сотни лет уже тьма не опускалась на это место. Жутко было сознавать, что город обречен сверкать до конца времен все так же и все там же, по крайней мере, это было жутко сознавать людям, пустившимся в морские странствия. В их глазах город был подобен отделенному от остальной земли кургану, на котором человек оставил вечные рубцы и зажег на нем вечное пламя. С палубы корабля им показалось еще, что город похож на трусливо припавшего к земле, сидящего на корточках скрягу.
Они стояли рядом, облокотившись на перила, и Хелен спросила:
- Ты не замерзнешь?
Рэчел ответила:
- Нет, - и, немного помолчав, добавила: - Как красиво!
Уже мало что было видно: мачты, темные очертания берега, ряд сверкающих иллюминаторов невдалеке. Судно пыталось идти против ветра.
- Как дует… как дует! - Рэчел хватала ртом воздух, и ветер будто швырял слова обратно ей в горло. Рядом с ней ветру сопротивлялась и Хелен, но вдруг, словно подхваченная демоном движения, она понеслась по палубе, придерживая руками волосы и путаясь ногами в юбках. Однако постепенно неистовый дух ослаб, и скоро от него остался лишь холодный резкий ветер. Через щель между шторами они увидели, что в столовой уже пошли в ход длинные сигары, что мистер Эмброуз резко откинулся в кресле, а мистер Пеппер собрал щеки в глубокие складки и его лицо стало похоже на вырезанное из дерева. Отзвук громкого смеха едва донесся до женщин, но тут же потонул в шуме ветра. Там, в тепле, в сухости, в ярком желтом свете, Пепперу и Эмброузу не было дела ни до грохота стихии, ни вообще до чего-либо нынешнего: они пребывали сейчас в Кембридже, году этак в 1875.
- Они старые знакомые, - улыбнулась Хелен, глядя на них. - Так, ну а нам найдется комната, чтобы посидеть?
Рэчел открыла дверь.
- Это скорее веранда, а не комната, - сказала она.
И правда, здесь было мало от замкнутого постоянства человеческого жилища на твердой земле. Посередине к полу был привинчен стол, а стулья прибиты к стенам. От тропического солнца настенная обивка выгорела и приобрела бледный зеленовато-голубой оттенок, зеркало в рамке из раковин - его смастерил стюард долгими тягучими часами в южных морях, - хотя и грубо сработанное, привлекало глаз как затейливая диковина. Каминная доска была задрапирована плюшевой занавеской с кистями и украшена скрученными раковинами с красным нутром, похожими на рога единорогов. Два окна выходили на палубу; от лучей, бивших через них, когда корабль жарился под солнцем где-нибудь на Амазонке, гравюры на противоположной стене выцвели до блеклой желтизны, и теперь Колизей едва можно было отличить от королевы Александры, играющей со спаниелями. Пара плетеных стульев приглашала погреть руки у каминной решетки с облупившейся позолотой; над столом висел большой фонарь - из тех, что издалека возвещают путнику в темных полях о близости жилья.
- Странно, все оказываются старыми знакомыми мистера Пеппера, - нервно проговорила Рэчел. Она чувствовала себя неуютно из-за холода и странной молчаливости Хелен.
- Ты, наверное, к нему привыкла? - спросила ее тетка.
- Он похож на это. - Рэчел направила свет фонаря на окаменелую рыбу в сухом аквариуме и взяла ее в руки.
- По-моему, ты слишком жестока, - заметила Хелен.
Рэчел тут же попыталась смягчить то, что вырвалось у нее против воли.
- Я не так хорошо его знаю, - сказала она и поспешила укрыться за фактами, поскольку ей казалось, что старшие всегда предпочитают их чувствам. Она поведала все, что знала об Уильяме Пеппере. Когда они жили дома, он навещал их каждое воскресенье; он разбирался во всем - в математике, истории, древнегреческом, зоологии, экономике и в исландских сагах. Он перелагал персидские стихи на английскую прозу и английскую прозу - на греческие ямбы; он также был специалистом по нумизматике и по чему-то еще, кажется по движению транспорта.
Он отправился с ними, то ли чтобы собирать какие-то морские диковины, то ли чтобы написать о возможном пути Одиссеевых странствий - его главным увлечением были древние греки.
- У меня есть все его брошюры, - сообщила Рэчел. - Такие маленькие. Тонкие желтые книжечки.
Судя по всему, она их не читала.
- Он когда-нибудь любил? - спросила Хелен, садясь.
Этот вопрос неожиданно оказался к месту.
- У него вместо сердца - старый башмак, - заявила Рэчел, забыв сравнение с окаменелой рыбой. Однако ей тут же пришлось признать, что она никогда не спрашивала об этом мистера Пеппера.
- Я спрошу его, - сказала Хелен. - Когда я в последний раз тебя видела, вы покупали рояль, - продолжила она. - Помнишь, рояль, комната в мансарде и высокие растения с колючками?
- Да, и мои тетки говорили, что рояль провалится сквозь пол, но в их возрасте оказаться однажды ночью придавленным насмерть уже не страшно.
- Я не так давно получила письмо от тети Бесси. Она боится, что ты испортишь себе руки, если и дальше будешь столько играть.
- Предплечья станут мускулистыми, и потом никто не женится, да?
- Она не так прямо выразилась, - ответила миссис Эмброуз.
- О, конечно, как можно, - вздохнула Рэчел.
Хелен посмотрела на нее. Черты ее лица были, пожалуй, слишком мягкими, однако выразительность ему придавали большие, немного удивленные глаза; красивой ее вряд ли можно было назвать, особенно когда она находилась в помещении, потому что ее внешности явно не хватало живого цвета и четкости линий. Нерешительность в разговоре и еще больше - неумение подбирать нужные слова наводили на мысль, что Рэчел не слишком развита для своих лет. Миссис Эмброуз до этого момента говорила с Рэчел, не особенно задумываясь, но сейчас ей пришло в голову, что не очень-то весело будет провести на борту корабля три или четыре недели, за которые ей волей-неволей придется сблизиться с племянницей. На Хелен и сверстницы нагоняли тоску, а уж юные девушки наверняка еще хуже. Она опять посмотрела на Рэчел. О да! Ей ясно представилось, какой та может быть вялой, бессмысленно-сентиментальной, и что ей ни скажешь - все будет, как камушек в воду: пойдут круги, а потом - ни следа. В этих девушках не за что зацепиться - в них нет ничего твердого, постоянного, надежного. Сколько же сказал Уиллоуби, три недели или все-таки четыре? Она попыталась припомнить.
В этот момент, однако, распахнулась дверь, и вошел высокий и дородный человек. Это был сам Уиллоуби, отец Рэчел и зять Хелен, он сразу подошел к ней и сердечно пожал руку. Он не был толстяком - слишком много жира понадобилось бы, чтобы сделать такого гиганта действительно толстым; лицо у него тоже было большое, но с мелкими чертами и здоровым румянцем на щеках, оно явно было гораздо более приспособлено к солнцу и ветру, чем к выражению чувств или к тому, чтобы отвечать на чувства других.
- Как приятно, что ты поехала, - сказал он. - Нам обоим так приятно!
Рэчел что-то согласно шепнула в ответ на отцовский взгляд.
- Мы уж постараемся, чтобы тебе было удобно. И Ридли. Мы считаем, что для нас честь - позаботиться о таком человеке. Будет, кому поспорить с Пеппером, - я-то на это никогда не отваживаюсь. Ну, как тебе это дитя - выросла, правда? Совсем взрослая, да?
Все еще держа Хелен за руку, он обнял Рэчел за плечи, заставив обеих оказаться в несколько неловкой близости, но Хелен продолжала смотреть в сторону.
- Как думаешь, она не подкачает? - спросил Уиллоуби.
- Конечно, нет, - сказала Хелен.
- Ведь мы ожидаем от нее великих дел. - Он сжал плечо дочери, а затем выпустил ее из объятий. - Ну, а теперь о тебе. - Они уселись рядом на диванчике. - Как твои дети, надеюсь, в добром здравии? Они уже, кажется, в школу пойдут, да? На кого похожи, на тебя или на Эмброуза? Готов поспорить, они у вас на редкость смышленые!
Тут Хелен заметно оживилась и рассказала, что ее сыну шесть лет, а дочери - десять. Все говорят, что мальчик похож на нее, а девочка - на Ридли. Что касается смышлености, то им палец в рот не клади, это точно; и она, немного смущаясь, позволила себе припомнить смешной случай со своим сыном, как он, на минуту оставленный без присмотра, схватил пальцами кусок масла и побежал с ним к камину, чтобы бросить масло в огонь, просто так, ради интереса, - и этот интерес был ей так понятен.
- Но ты дала сорванцу понять, что такие шутки никуда не годятся?
- Шестилетнему ребенку? Я не думаю, что это так серьезно.
- Ну, я старомодный отец.
- Вздор, Уиллоуби, вот Рэчел лучше меня поймет.
Уиллоуби явно ожидал от дочери поддержки, но не дождался; в ее глазах ничего нельзя было рассмотреть, как в темной воде, руки по-прежнему играли с окаменелой рыбой, на лице застыло отсутствующее выражение. Старшие стали обсуждать, что необходимо сделать для удобства Ридли: стол поставить так, чтобы обязательно было видно море, но подальше от котлов и чтобы мимо не ходили люди. Если он не отдохнет от работы сейчас, когда все его книги запакованы, то не отдохнет уже никогда; ведь там, в Санта-Марине, Хелен знала по опыту, он станет работать целые дни напролет; все его ящики, сказала она, битком набиты книгами.
- О, тут положись на меня - положись на меня! - воскликнул Уиллоуби, очевидно намереваясь сделать больше, чем она от него хотела. Тут, однако, в дверях показались Ридли и мистер Пеппер.
- Приветствую, Винрэс, - сказал Ридли, протягивая вялую руку, с таким видом, будто их встреча должна была нагнать тоску на них обоих, но больше, конечно, на него самого.
Уиллоуби проявил ту же сердечность, что и к Хелен, но несколько сдерживаемую почтением. Некоторое время никто ничего не говорил.
- Мы видели, как вы хохотали, - нарушила молчание Хелен. - Мистер Пеппер, должно быть, рассказал хороший анекдот.
- Вздор. Все его анекдоты были плохи, - проворчал ее муж.
- Ты все так же строг в суждениях, Ридли? - вступил мистер Винрэс.
- Мы так вам надоели, что вы ушли, - сказал Ридли, обращаясь к жене.
Поскольку это было правдой, Хелен не стала спорить, только спросила:
- Но когда мы ушли, анекдоты стали лучше?
И это оказалось излишним, потому что ее муж еще больше помрачнел и сказал:
- Они стали еще хуже, если это возможно.
Теперь все присутствующие почувствовали изрядную неловкость, последовала длинная напряженная пауза. Обстановку разрядил мистер Пеппер, который вдруг бросился на стул и поджал под себя ноги, будто старая дева, увидевшая мышь, - все из-за того, что по его щиколоткам прошелся сквозняк. Так, нахохлившись, обняв колени руками, мистер Пеппер стал похож на статую Будды; с этого возвышения, посасывая сигару, ни к кому отдельно не обращаясь, потому что никто не просил его об этом, он принялся глубокомысленно рассуждать о неведомых глубинах океана. Он признался, что удивлен, как это у мистера Винрэса целых десять кораблей регулярно курсируют между Лондоном и Буэнос-Айресом, и ни один из них не отряжен для изучения бледных глубоководных тварей.
- Ну уж нет! - засмеялся Уиллоуби. - С меня хватает и тварей земных.
- Бедные козочки! - вздохнула Рэчел.
- Без этих коз не было бы музыки, моя дорогая. Музыка тоже не может без коз, - довольно резко отозвался ее отец, а мистер Пеппер продолжил описание белых, скользких, слепых чудищ, свернувшихся кольцами на песчаных гребнях дна морского; вытащенные на поверхность, они лопаются - из-за разницы в давлении их тело разрывается на куски и внутренности выскакивают наружу; здесь он был особенно осведомлен и натуралистичен, так что Ридли, почувствовав отвращение, попросил его прекратить.
Из всего этого Хелен сделала свои выводы, которые оказались довольно мрачными. Пеппер - зануда; Рэчел - неотесанная девица, она, без сомнения, жаждет найти, кому бы излить свои секреты, и самым первым признанием, конечно, будет: "Знаете, мы с отцом совсем не понимаем друг друга". Уиллоуби, как всегда, интересуется только своим делом и занят построением собственной империи. Да, среди этих людей ее неизбежно ждут скука и тоска. Будучи, однако, женщиной деятельной, она поднялась и объявила, что не знает, как другие, а она идет спать. В дверях она невольно оглянулась на Рэчел, полагая, что, если в комнате две женщины, им следует покидать ее вместе. Рэчел встала, без выражения поглядела на Хелен и проговорила, чуть заикаясь:
- Я выйду, п-потягаюсь с ветром.
Худшие подозрения миссис Эмброуз подтверждались; она пошла по коридору, пол под ногами ходил ходуном, приходилось отталкиваться руками то от одной стены, то от другой, и при каждом броске она с чувством восклицала: "О черт!"
Глава 2
В первую ночь болтало и сильно пахло солью, отчего, должно быть, всем вновь прибывшим пассажирам пришлось весьма неуютно, по крайней мере, мистеру Пепперу, - бедняге, ко всему прочему, достались слишком короткие простыни. Зато за завтраком все были вознаграждены открывшимся великолепием. Путешествие началось, и началось удачно - с ласкового голубого неба и спокойного моря. Дух нерастраченных возможностей, невысказанности всего, что еще предстоит сказать друг другу, придавал особое значение этому часу, которым, наверное, и впредь станет вспоминаться все путешествие, да еще, пожалуй, с добавлением отголосков ночных сирен на реке.
Хлеб, яблоки и яйца, разложенные на столе, радовали глаз. Передавая Уиллоуби масло, Хелен посмотрела на него и подумала: "И все-таки она за тебя вышла, и была, вероятно, счастлива".
В ее голове потекла привычная цепь размышлений, происходивших всегда от одного и того же вопроса: "Почему все-таки Тереза вышла замуж за Уиллоуби?"
"В общем, все понятно, - продолжала рассуждать она, имея в виду его очевидные качества: он большой и сильный, у него громоподобный голос, тяжелые кулаки и твердая воля. - Но…" - И тут она углубилась в анализ потаенных черт его личности, главную из которых она называла "сентиментальностью", подразумевая, что он никогда не бывал открытым и никогда честно не выражал своих чувств. К примеру, он очень редко говорил об умерших, но все годовщины справлял с чрезвычайной торжественностью. Она подозревала его в тайных жестокостях по отношению к дочери, так же как с давних пор подозревала, что он тиранил свою жену. Затем Хелен, как обычно, стала сравнивать свою судьбу с судьбой своей подруги, ведь жена Уиллоуби была, пожалуй, единственной, кого она могла так назвать; подобные сравнения часто составляли тему их бесед. Ридли был ученым, а Уиллоуби - человеком дела. Когда Ридли выпускал третий том Пиндара, Уиллоуби снаряжал свой первый корабль. Они построили фабрику в тот же год, когда издательство Университета опубликовало - так, что же это было? ах да - комментарии к Аристотелю. "И Рэчел", - Хелен поглядела на девушку, которая, по ее мнению, не шла ни в какое сравнение с ее собственными детьми, тем самым нарушая довольно строгое равновесие и решая этот старый спор. "Ей будто лет шесть, не больше", - подумала Хелен, однако это, скорее, относилось к мягким и нечетким очертаниям лица девушки, а не к каким-то ее способностям - если бы Рэчел могла думать, чувствовать, смеяться, выражать свои мысли и чувства вместо того, чтобы капать с высоты молоком в чашку, наблюдая за формой капель, ее, пожалуй, можно было бы назвать интересной, хотя красивой - вряд ли. На свою мать она походила, как отражение в пруду тихим летним днем походит на живое румяное лицо, склонившееся над водой.