- Это неизбежно, ведь Бофорт столь вульгарен, - сказала миссис Арчер. - Правда, вращаясь в обществе джентльменов, особенно в Англии, ему удалось приобрести некоторый лоск… Но вся его история так таинственна. - Она покосилась на Джейни и замолчала. Хотя обе они досконально знали все, что касалось Бофорта, при посторонних миссис Арчер упорно делала вид, будто все это не для девичьих ушей. - Но эта миссис Стразерс, - продолжала она, - что вы можете сказать о ней, Силлертон? Кто она такая?
- Из рудников; или, вернее, из салуна, расположенного у входа в шахту. Затем колесила по Новой Англии с аттракционом "живых восковых фигур". После того как полиция это прикрыла, она, говорят, жила… - Мистер Джексон в свой черед взглянул на Джейни, глаза которой постепенно округлялись под полуопущенными веками. О прошлом миссис Стразерс ей пока было известно далеко не все. - Затем, - продолжал мистер Джексон (и Арчер увидел немой вопрос в его взгляде: как могло так случиться, что никто не сказал дворецкому о том, что огурцы не режут стальным ножом?), - явился Лемюэл Стразерс. Кажется, его агент использовал девушку для рекламы сапожной ваксы - у нее ведь иссиня-черные волосы, этакий египетский стиль. В любом случае… все кончилось тем, что она вышла замуж, - заключил Джексон, и это его "в любом случае" таило бездну туманного смысла…
- Все это так… но в нынешние времена это не имеет никакого значения, - равнодушно отозвалась миссис Арчер. По-настоящему дам за столом интересовала тема гораздо более свежая и захватывающая - информация об Эллен Оленской. И само имя-то миссис Стразерс было произнесено за столом затем, чтобы плавно перевести разговор на другой предмет и спросить: - А что эта новая родственница Ньюланда - графиня Оленская? Она-то была на балу?
Легкий отзвук сарказма прозвучал в ее голосе при упоминании бала, на котором был ее сын, - и Арчер знал, с чем это связано. Миссис Арчер, никогда особенно не восхищавшаяся деяниями людей, была в целом рада его помолвке. ("Особенно после этой неразумной истории с миссис Рашуорт", - как она заявила Джейни, намекая на ту историю, след от которой, казалось Ньюланду, навсегда оставил шрам в его душе.) В Нью-Йорке не было партии лучше Мэй, с какой бы точки зрения это ни рассматривать, - и, хотя она считала, что этот брак был всего лишь тем, что ему в общем-то полагалось, было просто чудом, что ее единственному сыну удалось благополучно миновать Остров сирен и бросить якорь в тихой гавани, - молодые люди так неразумны, а некоторые женщины так коварны.
Таковы были ее чувства, и сын прекрасно знал о них - но он также знал, что ее тревожит преждевременное объявление помолвки, или, вернее, то, что было ее причиной, - потому-то он и остался дома в этот вечер. "Не то чтобы я не одобряла то, что Минготты горой стоят друг за друга; но почему помолвка Арчера должна зависеть от приездов и отъездов какой-то Оленской", - ворчала миссис Арчер наедине с Джейни, единственной свидетельницей легких отступлений от обычной генеральной линии абсолютного добродушия.
Во время визита к миссис Уэлланд она была столь благожелательна - безупречно благожелательна, - но Ньюланд чувствовал (а Мэй, возможно, догадалась), что они с Джейни все время нервничали из-за возможного появления Эллен Оленской, и когда они вместе вышли, миссис Арчер позволила себе заметить сыну: "Я так благодарна Августе Уэлланд, что она приняла нас одна".
Это выражение внутренней тревоги заставило Арчера еще более утвердиться в мысли, что Минготты зашли слишком далеко. Однако мать и сын, по неписаным правилам, принятым в их доме, не позволяли себе даже намекать на то, что переполняло их мысли. Поэтому он сказал просто: "Теперь нас ожидают традиционные семейные приемы; чем скорее мы пройдем через это, тем лучше", на что его мать промолчала, поджав губы под кружевной вуалью серой бархатной шляпки, украшенной гроздью винограда.
Он понял, что ее месть - вполне, по его мнению, законная - будет состоять в том, чтобы "натравить" мистера Джексона на графиню Оленскую этим вечером, и теперь, когда он публично выполнил свой долг по отношению к минготтовскому клану, он не возражал посудачить об этой леди в частном, так сказать, порядке - хотя, надо признаться, эта тема уже начала докучать ему.
Мистер Джексон положил себе на тарелку кусок подостывшего мяса, которым обносил всех дворецкий с таким же скептическим взглядом, как и у него самого, и затем, едва заметно сморщив нос, отверг грибной соус. Он отнюдь не выглядел сытым и довольным, и Арчер решил, что он сейчас продолжит трапезу, закусывая графиней Оленской.
Мистер Джексон откинулся на спинку кресла, подняв глаза на освещенных свечами Арчеров, Ньюландов и ван дер Лайденов в темных рамах, висящих на темных стенах.
- А как ваш дедушка любил хорошо отобедать, мой милый Ньюланд! - сказал он, не отрывая глаз от портрета пухлого широкогрудого молодого человека в шарфе и синем сюртуке на фоне загородного дома с белыми колоннами. - Да-да-да… Хотел бы я знать, что бы он сказал обо всех этих браках с иностранцами!
Миссис Арчер проигнорировала намек на то, что в прежние времена трапезы в семье, к которой она принадлежала, были более изысканны, и мистер Джексон осторожно приступил к долгожданной теме беседы:
- Нет, на балу ее не было.
Вот как, - пробормотала миссис Арчер тоном, который означал: "Хватило ума сообразить".
- Возможно, Бофорты с нею незнакомы? - с простодушным ехидством предположила Джейни.
Едва заметно с наслаждением сглотнув, словно пробуя невидимую мадеру, Джексон ответил:
- Возможно, миссис Бофорт и нет, но сам Бофорт точно знаком, потому что не далее как сегодня днем они прогуливались на виду у всего Нью-Йорка по Пятой авеню.
- Боже… - простонала миссис Арчер, осознав всю невозможность объяснить действия иностранцев чувством деликатности.
- Интересно, какую шляпку она носит днем - капором или без полей, - задумчиво проговорила Джейни. - Я знаю, что в Опере она была в темно-синем бархатном платье, совершенно прямом и ровном - как ночная рубашка.
- Джейни! - предостерегающим тоном сказала мать.
Краска проступила сквозь легкий вызов, плясавший на лице мисс Арчер.
- Во всяком случае, у нее хватило вкуса не поехать на бал, - продолжала миссис Арчер.
Дух противоречия заставил сына возразить:
- Я думаю, что вкус тут ни при чем. Мэй сказала, что она намеревалась ехать, но решила, что вышеупомянутое платье недостаточно шикарно.
Слова эти лишь послужили подтверждению мыслей мисс Арчер, и она улыбнулась.
- Бедняжка Эллен, - сказала она и сочувственно добавила: - Мы должны помнить о том, какое эксцентричное воспитание она получила от Медоры Мэнсон. Чего можно ожидать от девушки, которая появилась на своем первом балу в черном платье?
- Неужели? Я этого совершенно не помню! - сказал мистер Джексон и тоже воскликнул "Бедняжка!" тоном человека, который, наслаждаясь воспоминаниями, убеждает себя в то же время, что тогда уже чувствовал, что это предвещает беду.
- Странно, что она сохранила это дурацкое имя - Эллен. Нет чтоб изменить его, скажем, на Элэйн, - сказала Джейни и огляделась вокруг, чтобы увидеть впечатление от своих слов.
- Почему именно "Элэйн"? - засмеялся ее брат.
- Ну не знаю. Это звучит более… более по-польски, - сказала она, снова покраснев.
- Это больше привлекает внимание, а я не думаю, чтобы она была в этом заинтересована, - сухо заметила миссис Арчер.
- Почему нет? - вмешался ее сын, повинуясь внезапному желанию поспорить. - Почему она не должна привлекать внимание? Почему она должна прятаться, как будто она себя опозорила? Она превратилась в "бедняжку Эллен", потому что ей не повезло в браке, но я не вижу причины, из-за которой она должна ходить понурив голову, словно преступница.
- Насколько я понимаю, - задумчиво произнес мистер Джексон, - эта та линия, которой собираются следовать Минготты.
Молодой человек покраснел.
- Я не нуждаюсь в суфлерах, если именно это вы имели в виду. Мадам Оленская несчастна, но она не отверженная.
- Но ходят слухи… - сказал мистер Джексон, нерешительно взглянув в сторону Джейни.
- О, я знаю - насчет секретаря, - подхватил Арчер. - Ничего, ничего, мама, Джейни уже достаточно взрослая. - То ли так, то ли этак - но секретарь помог ей уехать от мерзавца мужа, который обращался с ней как с пленницей. Ну и что? Надеюсь, среди нас нет человека, который не поступил бы так же в подобных обстоятельствах.
Мистер Джексон, слегка повернувшись, подозвал взглядом через плечо угрюмого дворецкого.
- Может быть… того соуса… совсем чуть-чуть. - И, положив себе немного, продолжил: -Мне сказали, она ищет дом. Собирается поселиться здесь.
- А я слышала, что она собирается разводиться, - рискнула вставить Джейни.
- Надеюсь, она это сделает! - воскликнул Арчер.
В мирной, безмятежной обстановке гостиной Арчеров эти слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Тонкие брови миссис Арчер подскочили вверх, что означало: "Здесь дворецкий!" - и молодой человек, мысленно обругав себя за потерю вкуса - что, разумеется, и значило обсуждение столь интимного вопроса на публике, - поспешил перейти к рассказу о посещении старой миссис Минготт.
После обеда, по старинному обычаю, миссис Арчер и Джейни, оставив джентльменов внизу курить, прошелестели длинными шелковыми юбками наверх в гостиную, где, усевшись друг напротив друга у круглой лампы за рабочим столиком красного дерева, под которым был зеленый шелковый мешок, принялись с двух сторон вышивать полевые цветы на коврике для запасного стула в гостиной юной миссис Ньюланд Арчер.
Пока в гостиной совершался этот ритуал, Арчер усадил мистера Джексона в кресло у камина в готической библиотеке и вручил ему сигару. Мистер Джексон удовлетворенно погрузился в кресло. Поскольку сигары покупал сам Ньюланд и, следовательно, за качество можно было не опасаться, он с удовольствием раскурил ее, подтянув свои тощие лодыжки поближе к углям, и заметил:
- Так вы говорили, что секретарь только лишь помог ей бежать, мой юный друг? Но процесс помощи затянулся надолго - год спустя их видели в Лозанне. Они жили вместе.
Ньюланд покраснел:
- Ну и что такого? Она что, не имеет права начать все сначала? Меня тошнит от наших лицемерных обычаев, из-за которых молодая женщина должна похоронить себя заживо, в то время как ее муж предпочитает забавляться с проститутками.
Он сердито замолчал и отвернулся, чтобы раскурить свою сигару.
- Женщины должны обладать той же свободой, что и мы, - объявил он, сделав сенсационное открытие, и раздражение помешало ему понять все его значение и последствия.
Мистер Силлертон Джексон подвинул лодыжки поближе к огню и сардонически свистнул.
- Что ж, - сказал он после некоторой паузы, - я думаю, граф О ленский разделяет ваше мнение, поскольку, как мне известно, он и пальцем не пошевелил, чтобы вернуть жену.
Глава 6
В тот вечер, когда наконец мистеру Джексону удалось заставить себя убраться восвояси, а дамы отправились в свою всю в ситцевых занавесках спальню, Ньюланд Арчер в задумчивости поднялся в свой кабинет. Невидимая волшебная рука, как всегда, развела огонь в камине и прикрутила в лампе фитиль; и уютная комната с рядами бессчетных книг, бронзовыми и стальными фехтовальщиками на каминной полке, фотографиями знаменитых картин, как всегда, гостеприимно приняла его в свои объятия.
Он уселся в кресло у камина, и взгляд его упал на огромную фотографию Мэй Уэлланд, которую она подарила ему в начале их романа и которая постепенно вытеснила все остальные портреты с его стола. С неведомым ранее чувством благоговения он смотрел на этот чистый лоб, серьезные глаза и смеющийся рот невинного создания, которое отныне ему предстояло беречь и охранять от невзгод. Внушающий священный трепет "продукт" общественной системы, к которой он принадлежал и в которую верил, эта юная девушка, не знающая ничего и ожидающая всего, обернувшись, смотрела на него как незнакомка, и сквозь это неизвестное лицо проступали любимые черты. И какое-то смутное предчувствие зашевелилось в нем уже не в первый раз, предчувствие того, что брак - не тихая пристань, как всегда ему говорили, а путешествие по неизведанным морям.
История с Оленской сдвинула с места его устоявшиеся убеждения, и, оживившись, в мозгу его зашевелились весьма опасные мысли. Его собственные слова: "Женщины должны быть так же свободны, как и мы", - затронули саму основу проблемы, которой в его мире, с общего молчаливого согласия, не существовало.
"Порядочным" женщинам, как бы с ними ни обращались, никогда бы и в голову не пришло требовать той свободы, которую "великодушные" мужчины вроде него в пылу спора могли им предложить. Эти словесные щедроты были на самом деле мыльным пузырем, который лопался и обнажал паутину условностей, опутывающую все и крепко держащую людей в рамках старых обычаев.
Он взял на себя защиту кузины своей невесты - но ведь, окажись на месте кузины сама Мэй, разве он не призывал бы на ее голову громы и молнии Церкви и государства? Конечно, дилемма была абсолютно гипотетической - он же не мерзкий полячишка-аристократ, и было бы странно обсуждать, что он бы делал, если бы им был. Но Ньюланд Арчер обладал достаточным воображением, чтобы не почувствовать: их союз с Мэй мог бы порваться и от гораздо менее веских причин. Как они, в самом деле, могут узнать друг друга, если он, как "порядочный" молодой человек, обязан скрывать свое прошлое, а она, как "девушка на выданье", обязана его вообще не иметь? Что, если по какой-то неизвестной причине они устанут друг от друга, перестанут понимать друг друга, станут раздражать друг друга? Что тогда? Он мысленно перебрал браки своих друзей - якобы счастливые - и не нашел ни одного, который бы даже отдаленно соответствовал картине той страстной и нежной дружбы, которую он рисовал себе, думая о них с Мэй. Он понял вдруг, что эта картина, о которой он так мечтал, требовала от Мэй свободы суждений, опыта, размаха мыслей - словом, всех тех черт, отсутствие которых в ней старательно воспитывали. Он ужаснулся предчувствию, что их брак обречен стать таким же, как все остальные вокруг, - скучным союзом материальных и общественных интересов, который скреплен, с одной стороны, лицемерием, а с другой - неведением. Ближе всего к этому завидному идеалу был Лоуренс Леффертс, решил Арчер. Как и полагалось верховному жрецу "хорошего тона", он достиг таких виртуозных высот в том, чтобы отшлифовать свою жену соответственно своим надобностям, что даже в самом разгаре его романа с очередной замужней дамой она улыбалась простодушно, лепеча: "Ах, Лоуренс - человек таких невыносимо строгих правил", - и негодующе краснела, отводя глаза, если кто-нибудь в ее присутствии намекал на то, что Джулиус Бофорт (чего еще ждать от сомнительного иностранца) имел побочную семью.
Арчер попытался утешить себя, что он не такой осел, как Лэрри, а Мэй не столь проста, как Гертруда Леффертс; но, в конце концов, разница была лишь в степени развития ума - существа дела это не меняло. Все они жили в закодированном мире, где никто не говорит и не делает ничего реального, более того - и не думает ни о чем реальном, а сами реальные вещи обозначены иероглифами. Взять хотя бы миссис Уэлланд, которая прекрасно знала, почему Арчер настоял, чтобы на балу у Бофортов объявили о помолвке, да и ждала от него этого. Но тем не менее она считала необходимым делать вид, что противится этому и лишь уступает его настояниям, подобно обычаю дикарей (как описывалось в книгах о первобытном человеке), удерживать невесту в хижине родителей, откуда ее с дикими криками приходилось жениху выдирать.
О, какой загадкой, помещенной в самый центр этой обманной системы, представала перед женихом правдивая и самоуверенная девушка! Она-то была откровенной, потому что ей нечего было скрывать, и уверенной в себе, потому что не знала, какие опасности ее подстерегают. И без всякой подготовки - за одну ночь - погружалась в то, что уклончиво называли "прозой жизни".
Арчер был искренне влюблен, хотя в этой любви не было страсти. Он восхищался лучезарной красотой своей невесты; каждое ее движение, ловкое и грациозное, - в играх или когда она ездила верхом - было наполнено чудесным здоровьем. В придачу к этому он с радостью наблюдал робкий интерес к его книгам и идеям - правда, она еще не была в состоянии почувствовать все очарование Улисса и лотофагов, но уже была достаточно развита, чтобы вместе с ним подтрунивать над "Королевскими идиллиями". Она казалась ему прямой, верной и храброй, он признавал за ней чувство юмора (поскольку она смеялась в ответ на его шутки), да и вообще он предвкушал, что в глубине ее невинной души дремлют чувства, которые будет так приятно разбудить… В целом мысленный марш-бросок по своим будущим владениям удовлетворил его, но его тревожили мысли о, так сказать, ненатуральности продукта, получаемого в собственность. Нетронутая человеческая натура не может быть откровенной и простодушной инстинкт самосохранения толкает ее на уловки и ухищрения, считал Арчер. Он чувствовал, как его раздражает эта искусственная чистота, так хитро сфабрикованная разными мамушками и тетушками, бабушками и давно сгинувшими прародительницами, по мнению которых, именно это - предмет его желания, и именно на это он имеет законное право, которое состоит именно в том, чтобы позволить ему, властелину, исполнить свою прихоть и разрушить этот вожделенный предмет, словно пинком разломать слепленную кем-то снежную бабу.
Эти размышления были весьма банальны для человека накануне свадьбы. Однако обычно рука об руку с ними бредут угрызения совести - а вот этого в Арчере не было и следа. Он раздражался, читая Теккерея, когда его герой причитал, что жизнь его - не чистая страница, которую он хотел бы обменять на ее безупречность. Он стоял на том, что, если бы он был воспитан в духе Мэй, им обоим пришлось бы блуждать по жизни. И сейчас он не мог, как ни старался, найти причины, почему его невеста, пока была свободной, не могла, подобно ему, делать какие-то собственные шаги и приобретать какой-то опыт - кроме, разумеется, одной, вполне эгоистичной и мужской, связанной с мужским тщеславием…
Конечно, в появлении таких или подобных им мыслей нет ничего особенного накануне свадьбы; но Арчер чувствовал, что они столь неприятно назойливы и отчетливы только из-за графини Оленской, появившейся так некстати. Из-за нее он в самую помолвку - момент, словно созданный для чистых мыслей и безоблачных надежд, - угодил в самую сердцевину скандальной истории, что он предпочел бы не делать из-за возникших в связи с этим проблем.
- Черт побери эту Оленскую! - пробормотал он, разворошил угли и начал раздеваться.
Он никак не мог понять, почему ее судьба должна была хоть в какой-то степени иметь к нему отношение, но у него возникло смутное ощущение, что он только сейчас начинает понимать, какую ответственность он взвалил на себя в связи с этой помолвкой.
Через несколько дней небеса разверзлись и грянул гром.