– Мой проклятый характер! Как ни стараюсь взять себя в руки, ничего не получается. Сдерживаюсь, сдерживаюсь, а потом все равно прорывается. Что же мне делать, мама?
Джо была в отчаянии. Она и впрямь не знала, как обуздать себя.
– Что я тебе могу посоветовать? – ответила мать. – Следи за собой и молись. И главное, милая, верь в свои силы. В таких делах нельзя успокаиваться прежде, чем добьешься своего.
Миссис Марч притянула к себе взъерошенную голову Джо и поцеловала обильно орошенную слезами щеку. Тут Джо разрыдалась еще сильнее.
– Ты не знаешь… – всхлипнула девочка. – Ты даже представить не можешь, как это страшно. Когда я разозлюсь, мне вдруг хочется кого-нибудь стукнуть или все вокруг крушить, и в тот момент мне это доставляет удовольствие. Я так боюсь, что сделаю что-то ужасное, и тогда все будут меня ненавидеть. Марми, помоги мне!
– Перестань плакать, милая. Конечно, я постараюсь помочь тебе. Надо запомнить сегодняшний день и твердо решить, что ничего подобного ты больше никогда не повторишь. Поверь, каждому из нас приходится бороться с искушениями, и порой они куда серьезнее твоей несдержанности. Ты считаешь, что у тебя самый скверный характер на свете. Тогда могу тебе сказать, что у меня был характер гораздо хуже.
– У тебя? Но ты же никогда не сердишься, Марми, – отозвалась Джо и от удивления даже плакать перестала.
– Сорок лет я укрощала себя и только недавно добилась кое-каких результатов. Почти каждый день я вдруг начинаю чувствовать страшную раздражительность. Но я научилась скрывать это, и никто, видимо, не замечает, что со мной творится. Все же я надеюсь, что наступит день, когда я избавлюсь и от самой раздражительности. Во всяком случае, я буду стараться, пусть на это уйдет еще сорок лет.
Признание матери подействовало на Джо сильнее любого нравоучения или упрека. Мать оказала ей доверие, и сознание, что не одной ей приходится вести борьбу со своим характером, придало ей сил и уверенности, что она обязательно одержит верх над собой. Джо решила, что сумеет справиться с собой куда быстрее матери. Ей, пятнадцатилетней девочке, сорок лет казались таким немыслимо длинным сроком, что страшно даже и думать.
– Значит, мама, когда ты поджимаешь губы и выходишь из комнаты, ты сердишься? Ну, например, когда тетя Марч начинает к тебе придираться? Или когда мы тебя слишком уж тормошим? – спросила Джо, которой мать сейчас была ближе и роднее, чем когда-либо раньше.
– Да, милая. Просто я научилась держать себя в руках. Я предпочитаю выйти из комнаты, чем поддаться раздражению. Знаешь, со зла иногда можно сказануть такое, что потом всю жизнь не расхлебаешь. Поэтому я стараюсь побыть одна – устраиваю себе небольшую передышку. Через какое-то время мне становится стыдно, я успокаиваюсь и возвращаюсь обратно, – вздохнула миссис Марч и улыбнулась дочери.
– Но как тебе это удается? Я так не могу. Вся беда в том, что у меня появляется неодолимое желание обидеть кого-нибудь, и тогда я ничего не могу с собой поделать. Я несу невесть что, и это доставляет мне удовольствие. Только потом начинаю понимать, как была не права. Скажи, Марми, как ты всегда вовремя спохватываешься?
– Мне помогла справиться моя мама…
– Так же, как сейчас ты мне, – перебила Джо мать и поцеловала ее.
– Но я лишилась мамы, когда была чуть старше тебя, – продолжала миссис Марч, – и с тех пор борюсь сама. Я всегда была очень гордой. Я скорее бы умерла, чем решилась поделиться своей тайной с кем-нибудь. Мне приходилось нелегко. Часто я плакала над собственным бессилием. Я очень старалась, но никак не могла взять себя в руки. Потом я вышла замуж за вашего отца и была так счастлива, что перестала раздражаться по пустякам. Быть доброй и покладистой стало для меня совершенно естественно. Так продолжалось до тех пор, пока у меня не появилось четверо дочерей и папа не разорился. Вот тут старая болезнь вновь стала терзать меня. По природе я нетерпелива, и мне было очень тяжело сознавать, что мои дети постоянно в чем-то нуждаются.
– Бедная Марми! И как же ты с собой справилась?
– Справилась не я, Джо, справился ваш отец. Он никогда не выходит из себя. Ему чужды тоска и отчаяние. Он верит в лучшее. Понимаешь, перед лицом всех несчастий он проявлял такую бодрость и трудолюбие, что мне просто стыдно было вести себя как-то иначе. А как он меня утешал, Джо! И убедил, что непременно до́лжно самой обладать всеми качествами, которыми я хочу наделить детей. Мне следует быть во всем примером. И тогда задача упростилась: сдерживаться ради вас оказалось куда легче, чем просто следить за собой. Стоило мне выйти из себя, как ваш испуганный взгляд приводил меня в чувство. И самая лучшая награда, которую я получила за свои усилия, – любовь и уважение дочерей.
– Ах, Марми! Если я смогу достигнуть хоть половины того, что ты, с меня будет вполне достаточно! – воскликнула Джо.
– Надеюсь, ты станешь гораздо лучше, милая. Но тебе надо очень следить за своим внутренним врагом, как это называет папа. Ты получила предупреждение, не забывай его и старайся одолеть свою вспыльчивость. А не будешь стараться, случатся гораздо большие потрясения, чем те, что ты пережила сегодня.
– Я постараюсь, Марми. Честное слово, постараюсь. Но помоги мне. Например, если я начну заводиться, напомни мне, и я легче возьму себя в руки. Я только сейчас вспомнила, как папа иногда прикладывал палец к губам и смотрел на тебя ласково и серьезно. А ты поджимала губы и уходила из комнаты. Он тебе напоминал, правда? – тихо спросила Джо.
– Правда. Я попросила его, чтобы он мне помог, и он никогда не забывал об этом. Знала бы ты, от скольких неразумных слов он избавил меня жестом, который тебе запомнился!
Говоря это, миссис Марч едва удерживалась от слез: губы ее задрожали, глаза увлажнились.
Испугавшись, что мать расстроилась из-за нее, Джо прошептала:
– Я понимаю, Марми. Нехорошо с моей стороны наблюдать за тобой. Я не должна была говорить тебе об этом. Но я не хотела обидеть тебя. Просто мне так приятно, что мы разоткровенничались.
– Девочка моя! Ты можешь говорить мне все, что угодно. Кому же, как не мне! Наоборот, я горжусь, что мои дочки от меня ничего не скрывают. Вы ведь знаете, как я вас люблю.
– Но мне кажется, я расстроила тебя.
– Ну что ты, милая! Мы заговорили о папе, и я лишний раз почувствовала, как его не хватает. И еще я подумала, как люблю его и как много дал он мне в этой жизни. Ради него я сделаю все, чтобы уберечь вас от зла.
– Зачем же ты отпустила его, Марми? Ты даже не плакала, когда он уезжал на войну. Да ты и теперь не жалуешься. Можно подумать, тебе совсем не трудно одной, – удивилась Джо.
– Я отдала стране, которую люблю, самого дорогого человека. И скрыла от него слезы. Какое я имею право жаловаться! Ведь мы только выполнили свой долг. В конце концов, если все будет хорошо и папа вернется с войны, мы оба не пожалеем, что сумели поставить дела страны выше собственного блага.
Джо ничего не ответила. Она крепко обняла мать и начала молча молиться – пылко и искренне. Никогда еще душа Джо не была так близка к Создателю, ни разу в жизни не обращалась она к Нему с такой горячей благодарностью. Ведь Джо познала не только горечь раскаяния, но и сладость самопожертвования и сдержанности.
Так с помощью матери она сделала еще один шаг, поднялась на ступеньку выше, и ей открылась частица Истины.
Джо наклонилась над спящей Эми. Девочка ворочалась и вздыхала во сне, точно и сейчас переживала свой проступок. Джо подняла голову, и мать заметила, какой добротой осветилось ее лицо.
– Я дала волю гневу и поступила как настоящее чудовище. Я не захотела простить ее. Если бы не Лори, она могла бы погибнуть. Из-за меня, – тихо проговорила Джо и, снова склонившись над спящей сестрой, легонько погладила ее по голове.
Эми словно услышала ее. Она вдруг открыла глаза и, улыбнувшись, простерла к Джо руки. Сестры крепко обнялись и в знак полного примирения поцеловались. Они снова стали друзьями.
Глава IX Ярмарка тщеславия
– Мои подопечные вздумали заболеть корью! – сказала Мег. – У меня свободные дни, как хорошо!
Стоял апрель.
Сестры сгрудились в комнате, помогая Мег собирать вещи и на все лады обсуждая предстоящий отъезд.
– Как это мило со стороны Энни Моффат, что она не забыла о тебе. Мало ли людей, которые приглашают просто так, из вежливости. А она повторила приглашение. Две недели сплошных развлечений! Как я за тебя рада! – сказала Джо.
– Я тоже за тебя рада, – отозвалась Бет, уложив разноцветные ленты в красивую коробку. – Главное, стоит чудесная погода.
– Я бы тоже не отказалась поразвлечься подобным образом. И в нарядах покрасоваться, – проговорила сквозь зубы Эми.
Рот она открыть не могла – губами она держала булавки и по одной втыкала в подушечку Мег, пополняя таким образом запасы швейных принадлежностей сестры.
– Я очень хотела бы вас всех взять с собой. Но раз это невозможно, я постараюсь запомнить самое интересное и потом расскажу вам. Конечно, это лишь малость по сравнению с тем, как вы были добры ко мне. Вы одолжили мне столько вещей, и собраться без вас мне было бы трудно, – сказала Мег, бросив взгляд на свой более чем скромный гардероб, который казался сестрам роскошным.
– А что тебе дала мама из сундучка с драгоценностями? – осведомилась Эми, которая не присутствовала в этот раз при торжественном открытии знаменитой в семье кедровой сокровищницы, где миссис Марч хранила остатки некогда богатого гардероба.
Теперь все это постепенно получали дочери в особо торжественных случаях.
– Шелковые чулки, вот этот резной веер и чудесный голубой пояс. Я хотела взять лиловое шелковое платье, но мы не успели его переделать. Придется обойтись старым кисейным.
– Оно будет прекрасно сидеть на моей новой муслиновой юбке, а шарф чудесно его оттенит. Жалко, я разбила коралловый браслет. Я бы тебе его дала, – сказала Джо, которая обожала дарить и давать взаймы.
Правда, вещи у нее, как правило, пребывали в таком плачевном состоянии, что щедрость ее редко доставляла кому-нибудь радость.
– В сундучке есть красивые украшения из жемчуга, но мама говорит, что для девочки самое лучшее украшение – это живые цветы. А Лори обещал прислать столько цветов, сколько мне захочется, – заметила Мег. – Давайте посмотрим, что у нас получается. Серый костюм для прогулок, совсем новый. Бет, поправь, пожалуйста, перо на шляпе. Поплиновое платье на воскресенье и приемы. Вообще-то оно для весны тепловато, лиловое шелковое подошло бы больше. Жаль, что его некогда перешивать!
– Нестрашно, ведь у тебя еще есть кисейное. Оно тебе очень идет, ты всегда бесподобно выглядишь в белом, – сказала Эми, пожирая взглядом гардероб Мег, который казался ей верхом роскоши.
– У платья слишком маленький вырез и юбка не такая широкая, как сейчас модно, но ничего, сойдет. Голубое домашнее платье тоже выглядит вполне прилично. После того как его перелицевали и заново подшили, оно стало совсем как новое. Шелковый халат, конечно, не последний крик моды, да и шляпке моей далеко до совершенства. Я не сказала маме ни слова, но зонтик меня ужасно разочаровал. Я просила черный с белой ручкой, а она купила зеленый, с безобразной желтой ручкой. Он новый, добротный, и мне просто стыдно жаловаться, но я ничего не могу с собой поделать. Я знаю, что буду стыдиться его, особенно когда окажусь рядом с Энни. Какой у нее красивый шелковый зонт с золотым наконечником! – И Мег кинула исполненный осуждения взгляд на маленький зеленый зонтик.
– Обменяй его в магазине, – посоветовала Джо.
– Будь я глупее, я так бы и поступила. Но ведь тогда Марми обидится, а она так старалась. Я понимаю, как глупо сетовать на цвет зонта. Попытаюсь не давать себе волю, вот и все. Тем более что есть вещи, которые меня действительно радуют. Шелковые чулки и две пары хороших перчаток настолько утешают и ободряют меня, что я готова забыть о зеленом зонтике. Я очень благодарна тебе, Джо, за одолженные перчатки. Как подумаю, что у меня есть две пары выходных перчаток, еще одна пара на каждый день, тут же начинаю казаться себе богатой и элегантной. У Энни Моффат на ночных чепцах розовые и голубые банты. Может, и мне пришить такие же? – спросила Мег, когда Бет внесла стопку чистого белья, которую вручила ей Ханна.
– Не надо. Нарядные чепчики не подойдут к простым ночным рубашкам. Бедным людям не стоит пускать пыль в глаза, – решительно заявила Джо.
– Не знаю, доживу ли я когда-нибудь до такого счастья, что буду носить настоящее кружево и красивые чепчики, – раздраженно проговорила Мег.
– Ну вот, а вчера ты говорила, что самая большая твоя мечта – поехать к Энни Моффат, – тихо произнесла Бет.
– Верно! – спохватилась Мег. – И я ведь действительно счастлива, что еду. Не буду ворчать. Вот так: чем больше получаешь, тем больше хочется. Верно? Ну, все готово, уложено, только бальное платье осталось. Но его обещала уложить мама. – И голос Мег зазвучал веселее. Она переводила взгляд с наполовину заполненного чемодана на множество раз штопанное и глаженное кисейное платье, торжественно именуемое бальным.
На следующий день, который выдался столь же погожим, состоялись торжественные проводы Мег – в ближайшие две недели ей предстояло развлекаться и вбирать в себя новые впечатления.
Миссис Марч неохотно отпускала дочь. Она боялась, что по возвращении будничная жизнь покажется Мег безрадостной. Но Мег так упрашивала, а Салли обещала присматривать за ней, что мать почла за лучшее не препятствовать. Тем более что после целой зимы непрестанных трудов дочери совсем не мешает встряхнуться и переменить обстановку. Вот так и получилось, что мать уступила, и Мег представилась возможность закружиться в вихре светской жизни.
Моффаты славились своею светскостью, и Мег, выросшая совсем в другой атмосфере, поначалу оробела и от роскошной обстановки в доме, и от элегантности хозяев. Но, несмотря на легкомысленный образ жизни, это были добрые люди, и гостья вскоре почувствовала себя свободно и уютно. Впрочем, от Мег не укрылось, что сквозь старательно нанесенную позолоту нет-нет да и просвечивает кое-где отнюдь не благородный металл: при всем блеске жизненного уклада Моффаты не отличались ни подлинной образованностью, ни интеллигентностью. Открытие это совсем не уменьшило того удовольствия, которое Мег получала от жизни в семействе Моффатов. Ей нравилась изысканная еда, полюбилось разъезжать в каретах и каждый день, отправляясь на очередное торжество, облачаться в выходное платье. Такая жизнь, лишенная забот и состоящая из одних лишь светских раутов, была вполне ей по душе, и она быстро переняла манеры и речь окружающих. Мег стала вдруг жеманной, она постоянно пересыпала речь французскими словечками и выражениями, волосы теперь тщательно завивала, постоянно переделывала платья и старалась по мере сил поддерживать разговор о моде. Мег с завистью разглядывала изящные безделушки Энни Моффат и мечтала стать богатой. Каким убогим вдруг показался ей родной дом, с какой тоской она вспомнила о своей работе! Несмотря на то что шелковые чулки и целых три пары перчаток были по-прежнему при ней, Мег чувствовала себя существом низшего порядка и страдала от унижения.
Впрочем, на страдания ей почти совсем не оставалось времени, ибо три юных особы со всей деловитостью, свойственной их возрасту, предавались веселью. Они разъезжали по гостям или по магазинам, или отправлялись гулять, или катались по городу. Они ходили в театр и в оперу и еще умудрялись по вечерам принимать гостей. У Энни было много друзей, и вечера получались очень веселые. Старшие сестры Энни были совсем взрослыми девушками, одна из них даже была помолвлена, что казалось Мег очень романтичным. Мистер Моффат, веселый, полный джентльмен средних лет, знал отца Мег и очень хорошо о нем отзывался. Не менее обаятельной представлялась Мег и миссис Моффат. Такая же веселая, полная, она, по мнению Мег, была столь же очаровательной, как и ее дочери. Все члены семьи наперебой старались сделать Мег что-то приятное, и это совсем вскружило ей голову.
Перед очередным приемом Мег убедилась, что ее поплиновое облачение никуда не годится, ведь остальные девочки облачились в нарядные шелковые платья. По сравнению с обновкой Салли кисейный наряд Мег выглядел совсем убогим.
Мег заметила, что при виде ее девушки обменялись сочувственными взглядами. Кровь бросилась ей в голову – несмотря на всю благовоспитанность, Мег была очень горда и ранима. Никто, разумеется, ни словом не обмолвился о ее платье, но каждая наперебой предлагала свои услуги: Салли вызвалась причесать Мег, Энни – повязать пояс, а Белл, та самая, у которой уже был жених, начала расхваливать белизну ее рук. Но за всем этим Мег без труда разгадала жалость, и это было так тяжело, что не было сил на общение с весело щебечущими сестрами. Мег грустно стояла одна, с завистью поглядывая на сестер Моффат, которые в своих легких нарядных платьях напоминали ей беззаботно порхающих бабочек.
В это время в комнату вошла горничная с коробкой цветов. Не успела горничная и слова вымолвить, как Энни открыла коробку. Увидев розы, переложенные папоротником, она захлопала от восторга в ладоши.
– Белл, это, конечно, тебе! Как всегда! Но сегодня Джорджи превзошел самого себя. Чудесные цветы!
– Посыльный сказал, что это для мисс Марч, – объяснила горничная. – И записка.
– Интересно, от кого это? А мы и не знали, что у тебя есть поклонники! – наперебой щебетали сестры, вмиг окружив Мег.
– Записка от мамы. А цветы прислал Лори, – просто ответила Мег.
Но в душе она ликовала. Лори не забыл ее просьбу!
– Ах вот оно что, – произнесла Энни, увидев, как Мег поспешно прячет в карман записку.
Мег действительно придала записке от матери особое значение. Ведь как раз сейчас она готова была впасть в отчаяние. Мамина записка представилась Мег настоящим талисманом: он спасет ее от дальнейших неприятностей! Ласковые мамины слова вселили в нее бодрость, а роскошные цветы придали уверенность в себе.
Счастливая Мег отложила немного роз и зелени для себя, а из остальных сделала маленькие букетики и украсила ими юбки, корсажи и волосы сестер. Все это она проделала с таким изяществом и деликатностью, что старшая сестра Клара прониклась к ней еще большей симпатией. Она заявила, что в жизни не встречала такого прелестного существа, как Мег. Другие сестры тоже были от нее в полном восторге. От уныния не осталось и следа. Когда сестры пошли показаться миссис Моффат, Мег посмотрелась в зеркало и осталась вполне довольна. Теперь, когда ее волосы и платье украшали цветы, наряд не казался таким убогим, и, поняв это, она зарделась от удовольствия.
Вечером Мег веселилась и танцевала как никогда. Все были с ней очень обходительны, и трижды за вечер она удостоилась похвалы. Когда Мег по просьбе Энни спела, гости похвалили ее чудесный голос. Потом на нее обратил внимание майор Линкольн:
– Откуда взялась эта красавица с ангельским взглядом?
А мистер Моффат сказал, что должен обязательно станцевать с ней – она так хороша в танце! Короче говоря, все было замечательно до той поры, пока случайно Мег не услышала разговор, повергший ее в отчаяние.
Мег сидела в оранжерее и ждала, пока очередной кавалер принесет ей мороженое. Вдруг за цветочной стеной раздались голоса.
– Сколько ему лет?
– Думаю, шестнадцать или семнадцать.
– Для этого семейства было бы огромной удачей, выбери он одну из старших дочерей. Салли говорит, они очень подружились. Старик в них просто души не чает.