- Только бы погода была хорошей, Соломон Несторович. Уповаю… - сказал Дарий Глебович.
- Голубчик, холода точно не будет - лето ведь, юг… А если дождь, так шатры натяните, у вас для этого будут накидки. И на скотинку тоже, как же - мы ее бережем. Ну остановитесь в укромном месте, конечно, постоите. Но ведь раскисшая дорога при первом же ветерке и солнце опять наладится.
Диляков кивал головой, представляя себя уже в пути и прикидывая, что он такие тяготы в состоянии будет вынести. Ему бы сейчас только дома не оставаться, не видеть привычных вещей, прежней обстановки… Убежать, бежать!
- Сколько же продлится поездка? - поинтересовался он, плохо, тем не менее, представляя столь грандиозное мероприятие. - Немаловажно знать.
- Извольте, мой друг, - Соломон Несторович отодвинул занавеску и открыл висящую на стене карту дорог Российской империи, где ярким цветом выделены были те маршруты, куда он снаряжал свои экспедиции. - Пути вам предстоит 3 200 верст. Добираться будете воловьей упряжью, а это медленнее, нежели конной, - в среднем пять–семь верст в час. Правда, хорошо, что по тракту из Москвы на Кавказ налажена смена тягла. Но не будем брать лучшее значение скорости, допустим, она будет 6 верст в час.
- Ну–ну, - заинтересованно следил Дарий Глебович за подсчетами Соломона Несторовича, по студенческой привычке теребя левое ухо.
- Тогда чистого хода в одну сторону у вас будет 534 часа. Все учтено, мой друг, - Соломон Несторович улыбнулся и поднял вверх указательный палец, призывая не ослаблять внимания. - Далее. Хоть сейчас день нарастает и долгота дня составляет свыше 17-ти часов, но всему живому нужны отдых, сон. Так что будут у вас остановки. Давайте думать, что идти вы будете не больше 14-ти часов в сутки. Так?
- Да, давайте.
- Тогда вам потребуется около сорока суток. Если честно, то я беру два месяца. Мало ли что?!
- Да, запас времени нужен, - согласился Дарий Глебович. - А безопасность гарантирована? Ведь туда мы повезем не только товар, но и деньги или драгоценности, а оттуда - товар. Так ведь?
- Конечно! - удивленно округлил глаза Соломон Янович. - Видите ли, раз в два года я пополняю свои запасы изысканными и экзотическими товарами с востока. Редко, согласен, надо бы чаще. Но это дорогие вояжи и долговременные. В Европу мы наведываемся чаще. Так вот, до Кавказа мы едем со своими караулами, а дальше дополнительно нанимаем казаков, которые лучше знают местные условия, язык. Они сопровождают обозы до Багдада. Дорога домой в обратном порядке: до Кавказа охрану ведут казаки, а затем остаются только наши стражники. Еще что–то интересует?
- А если придется путешествовать не только сушей, но и морем? Кто должен позаботиться о грузчиках? - с сомнением, правильные ли он задает вопросы, произнес Дарий Глебович. - И потом, как быть с толмачами?
- Ну, на море мы не рассчитываем… Разве что случится что–то неожиданное… А так, наши стражники при необходимости будут выполнять грузовые работы. А как вы думали? - отреагировал Конт на удивленный взгляд слушателя. - Работа есть работа. А если потребуется, они наймут на месте дополнительную силу. Да вы не волнуйтесь, голубчик, у нас все давно налажено, - похлопал Соломон Несторович по плечу своего собеседника. - Это же не ваши вопросы! И с толмачами все в порядке. Нас уже ждут и на Кавказе, и в Багдаде. Каждому хочется свой гешефт иметь.
С этим Дарий Глебович спорить не мог. Втайне он затевал то, чтобы извлечь из пребывания в Багдаде и свою пользу, - привезти оттуда новые лекарства, восточные чудодейственные снадобья, редкие целебные коренья и травы. Для этого тоже брал в дорогу драгоценности, в силу чего беспокоился и заботился о безопасности поездки. Долго он искал по Москве человека, способного вывести его на нужных людей в Багдаде.
Поиски были долгими, потому что усложнялись осторожностью. Ведь он не хотел оглашать о своих намерениях случайных людей, чтобы лихой человек не понял, что он поедет туда не с пустыми руками. Наконец, хвала Богу, некий аптекарь с Мясницкой, Петр Алексеевич Моссаль, дал ему нужный адрес, даже записочку написал, говоря, что уважаемый Раман Бар - Азиз, знает его почерк и поверит этой рекомендации. Он также от руки нарисовал схему городского квартала, где располагалась аптека Бар - Азиза. Это было в самом центре этого восточного мегаполиса.
Конечно, там, на месте, надо будет решить вопрос с доставкой его груза в Россию, но это будет несложно, потому что его груз не займет много места.
- На окраинах там беспокойно, я бы не рекомендовал туда ездить. А в центре сравнительно тихо, - делился опытом Петр Алексеевич. - Но все же не забывайте, что это Багдад.
Так что речи насчет своего гешефта Дария Глебовича во всем убедили. Оставалось выяснить чисто технические детали. На вопрос о продолжительности поездки, купец сказал, что ждет их домой самое позднее в конце сентября.
- Вернетесь вместе с первыми прохладами и ранними сумерками, по летней еще дороге, - а я рассчитываю на будущий осенний сезон иметь обновленный ассортимент товара.
Договорились о взаиморасчетах, о других вопросах более–менее деликатного характера. На следующий день Дарий Глебович дал объявление в газете, что временно прекращает частную практику и продолжит ее в октябре. Он собирался вызвать в Москву бывшую няню Гордея, которая сейчас проживала у его младшего брата в Муроме, чтобы она присматривала за сыном как летом, на отдыхе в родовом имении, так и по приезде в Москву, когда наступит время продолжить обучение в гимназии.
Но Гордей заупрямился:
- Возьми меня с собой, не оставляй одного, - просил отца. - Я тоже хочу путешествовать, увидеть южную Россию, восточные страны.
- Это трудная и опасная поездка, - отбивался от мальчишки отец, но это его только подзадорило.
- Тем более. Как же ты один будешь, без меня? Вдвоем мы - сила!
И никакие уговоры на парня не действовали. Тогда Дарий Глебович решил пойти на хитрость - увлечь сына чем–нибудь таким, что заставило бы его остаться дома. Выбор был невелик. Отец попытался воспользоваться тем, что сын увлекается стихами, книгами, причем в свои неполных четырнадцать лет уже и разбирается, где массовые издания - неинтересные, наивные, - а где для образованных людей. Он и в руки не возьмет что–то вроде "Ивана Ивановича Вижигина" или "Димитрия Самозванца", его притягивали не косность и застой авторов для народа, которые писали примитивно поучительные выдумки, а книги проблемные, содержательные, которые были написаны на языке новом, понятном, притягательном. Гордей даже "Московский телеграф" иногда читал.
Решение это пришло спонтанно. Как–то Дарий Глебович мысленно готовился к путешествию и попутно вспоминал свои странствия на Кавказ в молодые годы, вспомнил о тогдашних знакомствах и приключениях и наткнулся в памяти на встречу с Пушкиным. Да, как–то все у него тогда непросто получилось…
Конечно, сразу после встречи Дарий Глебович следил за молодым дарованием, отмечал сияние звезды Пушкина, наблюдал за ее восхождением, чувствуя какую–то призрачную причастность к нему. Даже в 1826 году, когда Пушкин приезжал в Москву, где Дарий Глебович уже давно, возвратившись с кавказских минеральных вод, развернул частную практику, он постарался попасть в число приглашенных в одно партикулярное собрание, организованное в честь знаменитого гостя. Там они при встрече поздоровались, а поговорить им не удалось.
А потом Дария Глебовича незаметно поглотила собственная работа, семья, дети, и он понял, что не успевает за этим гением. Александр Сергеевич так стремительно летел в будущее, так напряженно спешил навстречу грядущим поколениям, так безвозвратно удалялся от современников, снисходительно поглядывая на них с невероятной высоты чистого духа, что успеть за ним было невозможно.
И вот недавно, что сейчас показалось ему судьбоносно справедливым, Дарий Глебович прочитал "Бориса Годунова", последние главы "Евгения Онегина", поэму "Братья разбойники" и понял, что Александр Сергеевич на глазах погружается в вечность, тем более что в его произведениях появились мотивы "вожделенной смерти". Это было страшно, этого не хотелось допустить. Но как помочь тому, кто уже давно распрощался с человечеством, кому оно надоело как сборище безрассудных детей, которые только раздражают, а не вызывают умиление? Раздражают полностью и навсегда.
Как бы там ни было, а это был шанс оставить Гордея дома, привязать к книгам!
Ради такого дела Дарий Глебович решился даже на поездку в Петербург. Давно уж пора была познакомить сына со столицей. С новой столицей! А там он подгадал события так, чтобы попасть с Гордеем в общество, посещаемое Пушкиным, где удалось бы послушать, как он читает свои произведения. Пусть парень получит и пользу, и сильные впечатления, и вдохновение заниматься науками, лишь бы он не просился в поездку в Багдад.
Говорят, что любой бродяга может попасть на беседу, например, к губернатору в семь шагов. Надо только найти подходящих знакомых, которые могут быть как высокими чиновниками, так и челядью, прислугой или холопами. Загоревшись идеей встречи с Пушкиным, Дарий Глебович задействовал свои возможности, и благодаря давнему знакомому и коллеге доктору Сатлеру ему хватило не семи, а только трех шагов, чтобы добраться до цели.
И вот - встреча с Пушкиным! Это был замечательный вечер! Александр Сергеевич после нескольких слов, сказанных Дарием Глебовичем, узнал его и, раскинув руки, подошел поближе с обязательной шуткой:
- Любезный друг, как вы себя чувствуете? Помощь поэта врачу не нужна?
- Не помешает, - признался Дарий Глебович. - Вот, - при этих словах он кивнул, чтобы Гордей подошел ближе, - мой сын, Гордей. Ваш поклонник. Горит стремлением послушать ваши стихи.
Гордей быстро, насколько позволял этикет, приблизился, поздоровался, посмотрел в глаза поэту и, вытянувшись почти по–военному, низко склонил перед ним голову.
- Приветствую в вашем лице молодое племя, юноша, - Александр Сергеевич повел взгляд вниз, отвечая тем на поклон почитателя. - Какие имеете планы на будущее? - спросил вежливо.
- Закончить обучение в гимназии и поступать в университет, - ответил Гордей. - Пойду по стопам отца, хочу быть врачом.
Александр Сергеевич начал отговаривать мальчишку от поступления в университет, уверяя, что от отца он научится всем премудростям, а университет ему ничего не даст.
- Я не только хочу получить знания, но и познать людей, - скромно отвечал Гордей.
Пушкин рассмеялся.
- В университете людей не познаешь, их вряд ли можно изучить в течение всей жизни. Все, что можно приобрести в университете, это привыкнуть к жизни среди людей, и это много. Если вы так смотрите на вещи, то поступайте в университет, но вряд ли вы после этого не раскаетесь.
В нервозности, какой сопровождались эти слова, звучало разочарование, и было видно, что великий человек говорит это не для своих собеседников, а для себя. Что он в себе пересматривал, что переценивал?
- Но позвольте, как же в медицине без образования…
- Молодец! Человек стойких убеждений! - перебил говорящего Александр Сергеевич и широким жестом указал на него. - Вот что важно, молодой человек, - продолжал поэт, - читайте Святое Писание, читайте Ветхий и Новый Завет. Там есть все, поверьте мне. Это и успокоит, и добавит мудрости, и поможет смиренно перенести потери, - Александр Сергеевич улыбкой и пожатием руки благословил Гордея на путь свершений и отошел от них.
Но если бы он знал, как вовремя сказал свои прекрасные слова! С какой благодарностью откликнулось на них сердце самого Дария Глебовича! Он бы понял, что без всяких шуток оказал своему врачу исцеляющую помощь.
Скоро Пушкина попросили читать. И он выбрал поэму "Полтава", хотя она уже почти год большими кусками читалась в обществе. Может, кто–то из присутствующих о ней просил заранее, хотел еще раз услышать, а может, у самого Пушкина была такая потребность. Кто знает.
При первых звуках пушкинского голоса, декламирующего свое великое произведение, Гордей замер. Ему хотелось прикрыть глаза, чтобы лучше представлять картины, разворачивающиеся в стихах, но и на Пушкина хотелось смотреть. Весь облик этого необычного с виду гения, его голос и смысл читаемого создавали одно невероятное явление, нечто мировое, что следовало видеть, впитывать всеми центрами восприятий, чтобы запомнить на всю жизнь. Он обязательно воспроизведет этот миг своим детям и внукам! Надо все–все запомнить, все складки пушкинского костюма… А главное - его горение, интонации, логические ударения. И эти молнии в глазах - им надо найти слова, чтобы описать предельно точно и в этих фразах пронести через века.
Улавливая в поэме переливы народных песен, сказочных мотивов, Гордей интуитивно, пребывая сознанием где–то в стороне, прочитывал, что Пушкин использовал тут молдавские предания, народные украинские песни и думы. Сущность молодого слушателя составлял восторг: вот к чему был причастен отец, в ту пору видевший Пушкина! Вот что носил в себе выдающийся поэт, когда болел и говорил о купании в Днепре при встрече с лекарем Дарием Глебовичем. Вот что зрело в нем, когда он носился по цветущим лугам и проказничал, когда запредельно шутил и простужался на свежих ветрах! Это чудо какое–то, чудо вселенское - и он, маленький Гордей, его вдыхает и им проникается всем умом, всей разросшейся до гигантских размеров душой.
Потом Александр Сергеевич читал новые куски "Евгения Онегина", которым не заслушаться было нельзя. Но все же впечатление от этого произведения было скорее умильным, чем очень сильным. Похождениям Онегина, его физическому пресыщению, а позже прозрениям ума сочувствовать не хотелось - просто это была не та тема для подростка. С гораздо большим вниманием он слушал стихотворение "Пророк", особенно потрясало окончание, слова Бога, сказанные поэту:
"Востань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей."
Завороженно Гордей повторил про себя последнюю строку, и мороз прошел от нее по всей его коже. Он посмотрел на свою руку и отметил, что кожа на ней изменилась, взялась бугорками, словно его окутал настоящий мороз. Сколько страсти Пушкин сложил в эти сроки, являющиеся ответом на неожиданно суровые события, последовавшие за восстанием декабристов, многие из которых были его друзьями. Так много времени прошло с тех пор, а он все еще кипит и переосмысливает тот свой опыт, тот отрезок жизни - думал Гордей. И тут его проняло настоящее сочувствие к Александру Сергеевичу, потому что жить все время на пике таких волнений было невозможно. А он жил!
Гордей сказал об этом отцу, незаметно прошептав на ухо, потому что терпеть наплыв эмоций не мог.
- Тебе кажется, что четыре года - это большой срок, - ответил отец. - Это свойство отрочества. На самом деле… прошли мгновения.
- Но разве можно было не отреагировать на другие события. Они ведь были после восстания?
- Были, конечно. Таков поэт! Нам, дружок, не понять.
Далее Пушкин читал отрывки из его романа "Арап Петра Великого", и это произвело неизгладимое впечатление на притихших слушателей. Это была какая–то новая проза, великолепная, умная, строгая. Неизвестно было, что преодолел в себе великий поэт, какой переворот совершил с русским языком, но заговорил он тут не замшелым, салонным и манерным слогом. Его язык в романе был просветителем и бойцом, ведущим тех, кто им владеет, в новое время, к новым берегам, в жизнь с новыми идеалами. Время, казалось, остановилось, и всем хотелось, чтобы замечательный момент, который они переживали, продолжался долго–долго.
Но пора было дать покой душе великого творца. И общество обратилось к танцам.
Все он правильно сделал, - думал Дарий Глебович, попав после этих событий домой, - действительно, Гордей увлекся творчеством Пушкина, начал изучать его, да и он сам как бы заново открыл для себя великого поэта, на чем, конечно, сказалось их личное знакомство. Но от мысли о поездке с отцом парень не отказался.
Хорошо взвесив риск, поговорив о предыдущих поездках с теми, кто в них участвовал, Дарий Глебович решил взять сына с собой. В конце концов, он едет развеяться, а не по делам, дела он себе придумал. А зато их с сыном на свете только двое родных людей, так что не стоит расставаться хотя бы на неделю, не то, что на семь месяцев. А если, даст Бог, они успеют возвратиться раньше, то и в гимназии все прекрасно устроится.
С тем и поехали, взяв с собой для помощи в пути Гордеевого гувернера Василия Григорьевича Зуева, готового к любым подвигам молодого человека.
2. Россия - это Бог
Ландшафты менялись столь незаметно, что уловить перемены широт было невозможно. Только вдруг господа Диляковы отметили, что растительность из очень буйной, сочной, гонкой - стала скупее и суше, приземистее. И легендарная полынь появилась, примета и символ степи.
- Гляди! - вскрикнул Гордей, показывая отцу на ее скромный сизый кустик у обочины. - Это же полынь!
- Когда–то в Великой Степи за добрый знак почитали посылать далекому родственнику не письмо, не подарок, а пучок сухой полыни - сигнал к встрече или к возвращению, - рассказывал об этом растении Дарий Глебович сыну. - Так что это добрая трава.
- А еще я слышал о молочае… - сказал Гордей. - Это какая трава? Тоже добрая?
- Сообщу тебе, друг мой, как специалист, что молочай степной - чудное растение. Он наделен слабительным, спазмолитическим, антигельминтным воздействием на организм человека. Настой, приготовленный на основе травы этого растения, используется в качестве мочегонного средства, а отвар применяется наружно для лечения экземы. Водный экстракт его при наружном употреблении способен выводить бородавки и лечить злокачественные опухоли. А свежий сок - выводить мозоли и бородавки. Но! - воскликнул Дарий Глебович и поморщился. - Внимание! Ибо это ядовитое растение, дурман. Хотя и очень эффективное, как видишь, в деле целительства. Поэтому к нему должны прикасаться исключительно руки знающего человека. Важно тебе запомнить, милый, что при употреблении больших доз препаратов на основе этого растения могут возникать тяжелые осложнения.
Гордей поднял руки, как бы прося пощады.
- Все, все, все, - воскликнул он. - Ты убедил меня, отец, чтобы я к нему даже не приближался.
- Хорошо, - улыбнулся Дарий Глебович, успокаиваясь.
От впечатлений у него разбегались глаза. Он не успевал их все отслеживать и высказывать. Иногда в зарослях вдоль дороги он примечал высиживающую птенцов дрофу. А в другом месте им перекрыло дорогу семейство вепрей, правда, шедшее по своим делам с весьма мирными намерениями. Пришлось остановиться и пропустить их. Тут и там замечались пробегающие косули. А как нравились ему сидящие на верхушках деревьев хищные птицы! Их было легко различить по серому или пятнистому оперению, по крупности и особенному клюву. А орлы, которые сидели просто на кочках у дороги?! Это были настоящие хозяева здешних мест.
Больше всего Гордея увлекали обеды, устраиваемые теми, кто, как и они, сопровождал обоз. По дороге они успевали добыть птицу или мелкое животное. Затем останавливались, разводили костер и запекали мясо в костре. Туда же бросали и овощи, например, свеклу или модный картофель. Отдельно в котле варили кашу. Затем все это разламывали и разливали на порции и ели сообща. Это был настоящий дух путешествия по необжитым местам! После такой трапезы еда, которую можно было купить в трактирах, казалась помоями.