Эта уверенность Сянцзы проявлялась не только в быстроте бега; теперь он не очень заботился и о том, когда начинать работу. Он знал, что коляска прокормит его, и выходил на поиски пассажиров, когда ему вздумается. Профессия рикши - самое надежное дело в Поднебесной! Его не волновали слухи о том, что в Сиюань снова пришли солдаты, что в Чансиндяне идут бои, что за воротами Сичжимынь хватают людей и заставляют работать на армию, что ворота Цихуамынь закрыты. Вот если бы были закрыты лавки, а улицы наводнены полицейскими и охранниками, тогда Сянцзы не стал бы рисковать, а поторопился бы, как другие рикши, закончить работу. Но слухам он не верил. Сянцзы вырос в деревне и не поддавался панике, как горожане, которые из мухи могут сделать слона. Зато он верил в себя. Если даже с ним что-нибудь и приключится, он все равно вывернется и не даст себя в обиду. Попробуй-ка задень детину с такими широченными плечами!
Вести и слухи о войне приходят обычно тогда, когда начинают подниматься весенние всходы. Для северян колосья пшеницы - символ надежды, штык - символ страха.
С тех пор как Сянцзы купил коляску, прошло полгода. Весенним всходам как раз нужен был дождь. Но дожди не всегда выпадают по нашему желанию, а война обычно приходит вопреки ему. Действительно ли шла война или это были только слухи? Сянцзы словно забыл, что когда-то сам был хлебопашцем; он мало беспокоился о том, какой ущерб принесет война полям, не очень заботили его и весенние дожди. Он пекся лишь о своей коляске - она давала ему горячие лепешки и всякую прочую снедь. Коляска для него была все равно что клочок земли, послушной, живой и драгоценной. Дождей давно не было, слухи о войне множились, но Сянцзы не принимал этого близко к сердцу. Он роптал лишь из-за того, что цены на продовольствие подскочили, - по что тут поделаешь? Сянцзы волновала только его собственная жизнь; к тревогам и волнениям остальных он был безучастен.
Горожане во многом беспомощны, зато горазды распускать самые невероятные слухи. Наговорят вам с три короба только затем, чтобы показать: мол, мы вовсе не глупы и тоже кое-что понимаем! Словно рыбы, напускают пузырей и довольны!
Разговоры о войне всегда вызывают у них особый интерес. Прочие слухи так и остаются слухами. Сколько ни болтай о дьяволе, дьявол не появится. Но слухи о войне в какой-то мере заменяют точные сведения. Пусть они не всегда соответствуют истине, но раз пошли разговоры о войне - значит, война идет. Если говорят: "Скоро начнутся бои", - рано или поздно бои начнутся. Что же касается того, кто с кем воюет и где воюет, тут уж каждый плетет, что взбредет на ум.
Нельзя сказать, чтобы Сянцзы ничему не верил, но люди физического труда, в том числе рикши, хотя и не радуются войне, все же не считают ее таким уж несчастьем. Больше всего войны боятся богачи, боятся за свою жизнь, за свое богатство. Как только до них доходят тревожные вести, они срываются с места и спешат удрать подальше от войны. Но чтобы переехать куда-нибудь, они вынуждены прибегать к услугам многих людей, которые заменяют им ноги и руки, переносят их имущество, перевозят их родичей, детей, жен. В такие дни все, кого кормят руки и ноги, в большой цене. "Цяньмынь, Дунчэчжань!" - "Куда?" - "Дун… чэ… чжань!" - "Полтора юаня, окончательно! Не торгуйтесь! Время смутное!"
Однажды Сянцзы выехал со своей коляской за город. Уже более десяти дней по городу ползли разные слухи, но война, казалось, была еще далеко и не могла так сразу очутиться у стен Бэйпина. Сянцзы не верил слухам. Но в тот день, оказавшись в западной части города, он почуял неладное. На перекрестке улиц Хугосы и Синьцзекоу никто не нанимал рикш, чтобы ехать в Сиюань или в Цинхуа. Он повертелся на улице Синьцзекоу и понял, что рикши боятся выезжать за город. Рассказывали, будто за воротами Сичжимынь отбирают все подряд: арбы, телеги, повозки и коляски рикш.
Сянцзы решил выпить чашку чаю и отправиться в южную часть города. Мертвая тишина царила на стоянке, словно предупреждая о грозящей опасности. Сянцзы не был трусом, однако рисковать жизнью не собирался.
И тут с южной стороны подъехали две коляски: пассажиры, видимо, были студентами. Рикши кричали на бегу:
- Есть желающие отвезти господ в Цинхуа? Эй, кто повезет в Цинхуа?
Никто не отозвался. Одни ухмылялись в ответ, другие сидели, покуривая трубки, и даже не оглядывались.
- Вы что, оглохли? Кто повезет в Цинхуа?
- Я поеду! За два юаня! - как будто шутя, вызвался молодой коренастый парень с бритой головой, видя, что все молчат.
- Идет! Нужна еще коляска!
Парень оглянулся в нерешительности, но охотников больше не оказалось.
Сянцзы понял: за городом опасно. Иначе никто не отказался бы от двух юаней - обычно до Цинхуа платят в десять раз меньше. Он тоже не собирался ехать. Но парень, видно, и впрямь решил заработать свои два юаня, если кто-нибудь составит ему компанию. Сянцзы ему приглянулся, и он спросил:
- Ну что, великан, поедем?
Такое обращение польстило Сянцзы. Это была своего рода похвала, и она как бы обязывала его оказать поддержку смельчаку. К тому же два юаня - сумма порядочная, такая не каждый день перепадает. И Сянцзы решился. Конечно, ехать опасно. Но может быть, они проскочат? Два дня назад болтали, что в Храме Неба полным-полно солдат, но он, проезжая мимо, сам убедился, что это вранье. Вспомнив об этом, Сянцзы подкатил свою коляску.
Подъехали к Сичжимыню. В туннеле никого не было, и на сердце у Сянцзы похолодело. Спутник его тоже приуныл, однако сказал с улыбкой:
- Поднажмем, приятель! Чему быть, того не миновать!
Сянцзы понял, что дело плохо, но за годы работы он привык держать свое слово и сейчас не хотел показаться трусом.
Ворота Сичжимынь остались позади. Ни одна коляска не попалась им навстречу. Сянцзы бежал, опустив голову, не решаясь смотреть по сторонам. Когда подъехали к мосту Гаолянцяо, он осмотрелся: солдат нет. От сердца немного отлегло.
"Два юаня - это два юаня, - думал он. - Трусу столько за месяц не заработать!"
Обычно неразговорчивый, Сянцзы на этот раз решил переброситься несколькими словами с напарником. Вокруг стояла жуткая тишина.
- Поедем проселочной дорогой. На шоссе…
- Да, да! - Тот угадал его мысль. - Проселочной дорогой поспокойнее…
Но не успели они свернуть, как были схвачены солдатами.
Наступило то время года, когда на горе Мяофыншань открывают храмы для жертвоприношений, однако ночи все еще стоят холодные, и в одной рубашке легко замерзнуть. А на Сянцзы не было ничего, кроме старой гимнастерки серого цвета и таких же ветхих военных брюк. Глядя на это драное обмундирование, он вспоминал свою белоснежную рубашку, добротную куртку и синие штаны. Какие они были чистые и какой имели приличный вид! На свете, конечно, есть и более дорогие вещи, но Сянцзы знал, какой ценой они достаются. Горестно косясь на пропахшую чужим потом гимнастерку, он с гордостью думал о своем былом достатке и былых удачах, которые казались ему теперь особенно значительными. Вспоминая о прошлом, он еще сильнее ненавидел солдат. Они отняли у него все: одежду, башмаки, шляпу, коляску - даже пояс! И наградили его синяками, ссадинами и волдырями на ногах. Одежда - это пустое, ссадины тоже скоро заживут, но он лишился коляски, своей коляски, заработанной потом и кровью! Она исчезла сразу после того, как он попал к солдатам в лагерь. Можно забыть все невзгоды и огорчения, но как забыть об этом!
Заработать на новую коляску не так-то просто. Для этого нужно по меньшей мере несколько лет. Все его старания пошли прахом, придется все начинать сначала, не имея за душой ни гроша. Сянцзы заплакал. Он ненавидел сейчас не только этих солдат, но и все на свете! За что его так обидели? Почему?
- По какому праву? - крикнул он.
От этого крика ему вроде стало легче, но тут же он вспомнил об опасности. Не стоит возмущаться так громко, главное - спасти жизнь.
Где он? Сянцзы не мог сказать толком. Все эти дни он брел за солдатами, обливаясь потом. В пути ему приходилось таскать тяжести, возить вещи солдат, на привалах носить воду, разводить огонь, кормить скот. Он работал с утра до ночи, выбиваясь из сил. На душе было пусто. Когда же наступала ночь, он сразу забывался мертвым сном, едва голова касалась земли. Заснуть бы вот так и не проснуться!
Вначале он еще понимал, что солдаты отступали к Мяофыншаню. Но когда перевалили за хребет, он перестал что-либо соображать и лишь покорно карабкался по горам, постоянно опасаясь, что оступится, полетит вверх тормашками в пропасть и коршуны растерзают его труп.
Много дней шли они по горным дорогам. И вот горы расступились, солнце начало пригревать спину. Внизу показалась долина. Раздался сигнал к ужину, солдаты разбили лагерь. Вскоре подошли остальные, ведя за собой верблюдов.
Верблюды! Сердце Сянцзы дрогнуло, и к нему сразу вернулась способность мыслить. Так сбившийся с дороги путник, увидев знакомый перекресток, начинает понимать, где он находится. Верблюды не пасутся в горах - значит, недалеко равнина. Он помнил, что к западу от Бэйпина - в Баличжуане, Хуанцуне, Бэйсиньане, Мошикоу, Улитуне, Саньцзядане - всюду держат верблюдов. Неужели эти вояки побродили по горам и снова очутились в Мошикоу? Может быть, это военная хитрость? Вряд ли, эти солдаты только и умеют, что таскаться по дорогам да грабить. Ясно одно: если это действительно Мошикоу, значит, солдаты не смогли перебраться через горы и решили спуститься вниз в поисках выхода. Из Мошикоу они могут двинуться куда угодно: пойдут на северо-восток - окажутся в Сишане, повернут на юг - попадут в Чансиндянь или Фынтай, отправятся на запад - там тоже есть дорога. Сянцзы вроде бы искал выход для солдат, но в действительности думал о себе: пора бежать! Если солдаты снова уйдут в горы, оттуда не убежишь, там его ждет голодная смерть.
Сянцзы верил, что сумеет добраться до Хайдяня. Путь не близкий, зато идти придется по знакомым местам.
Закрыв глаза, он мысленно представил себе всю дорогу. Это Мошикоу! Бог мой, конечно, Мошикоу! Отсюда он повернет на северо-восток, пройдет Цзиньдиншань, Ливанфын, Бадачу; от Сыпинтая подастся на восток в Синьцзыкоу и попадет в Наньсиньчжуан. На всякий случай лучше держаться поближе к горам. Из Бэйсиньчжуана, забирая на север, он пройдет Вэйцзяцунь, затем Наньхэтан, дальше будут Хуншаньтоу, Цзеванфу и Цзиниюань. А от Цзиниюаня он с закрытыми глазами доберется до Хайдяня.
Кровь прилила к его сердцу, и оно, казалось, готово было разорваться от радости. Сянцзы весь дрожал при мысли о побеге.
Долго не мог Сянцзы сомкнуть глаз. Надежда на спасение окрыляла, мысль, что побег не удастся, вселяла ужас. Сянцзы лежал, разметавшись на сухой траве, и тщетно пытался уснуть. Вокруг царила тишина, и звезды, казалось, мерцали в такт биению его сердца. Внезапно невдалеке раздался жалобный крик верблюда. Этот крик был приятен Сянцзы, он напомнил ему пение петуха по ночам, которое навевает грусть и в то же время приносит успокоение.
Где-то далеко, но отчетливо загрохотала канонада. В лагере тотчас поднялась паника. Сянцзы замер - пришел его час! Он знал наверняка, что солдаты снова будут отступать, и непременно в горы. За эти дни он понял, что эти вояки просто мечутся, словно пчелы, залетевшие в комнату. Орудийные залпы близились. Сейчас солдаты наверняка пустятся наутек. Только бы не упустить момент. Затаив дыхание, Сянцзы медленно пополз. Ему хотелось найти верблюдов. Он знал, что они ему, скорее всего, будут только мешать, но ведь они тоже попали в беду и были его товарищами на несчастью.
В лагере царила невообразимая суматоха, и, пользуясь ею, Сянцзы отыскал верблюдов. Они лежали, похожие в темноте на живые холмики, и, как всегда, дышали порывисто и шумно, но не шевелились, будто вокруг все было спокойно. Это придало Сянцзы храбрости. Он спрятался за верблюдами, как укрываются за мешками солдаты во время боя. Мгновенно промелькнула мысль: канонада доносится с юга, значит, если даже там и нет настоящих боев, этот путь закрыт. Солдаты, наверное, уйдут в горы и не смогут захватить с собой верблюдов. Судьба верблюдов, решил он, будет его судьбой. Вспомнят солдаты о верблюдах - для него все будет кончено, а забудут - тогда и ему удастся бежать. Приложив ухо к земле, Сянцзы прислушался. Сердце его бешено колотилось.
Он ждал очень долго, за верблюдами никто не приходил. Осмелев, Сянцзы присел, огляделся по сторонам, по ничего не увидел. Вокруг стояла кромешная тьма. Бежать! Будь что будет! Бежать!
Глава третья
Сянцзы пробежал шагов тридцать и остановился: жаль было расставаться с верблюдами. Единственно ценное, что у него осталось, - это его собственная жизнь. Но зачем она ему, если он гол как сокол? Сейчас он с радостью подобрал бы даже никому не нужную веревку - все-то спокойнее, чем с пустыми руками! А может, прихватить с собой верблюдов? Он, правда, не знал еще, что с ними делать, но для начала и верблюды пригодятся.
Сянцзы потянул за собой верблюдов, связанных веревкой. Он не умел с ними обращаться, однако страха не испытывал, так как родился в деревне и не боялся животных. Верблюды медленно поднялись. Он не удосужился проверить, хорошо ли они связаны. В руках что-то есть, и ладно. Он сразу пустился в путь, не заботясь о том, ведет он одного верблюда или нескольких.
Однако, отойдя немного, он начал раскаиваться в своем решении. Верблюды привыкли двигаться с тяжелым грузом медленно и сейчас шли не спеша. К тому же в темноте они ступали особенна осторожно, боясь поскользнуться. Из-за какой-нибудь грязной колдобины верблюд может сломать или вывихнуть ногу - и тогда конец. Однако Сянцзы думал сейчас не о них, а о том, как спасти свою жизнь!
И все же он не мог расстаться с животными. Нельзя же бросить верблюдов, доставшихся ему даром! И он положился на волю неба.
Сянцзы привык возить коляску ночью и обычно легко находил дорогу в темноте. Однако теперь все его внимание было поглощено верблюдами, и он боялся заблудиться. В душу Сянцзы закралась тревога. В другое время он мог бы определить направление по звездам, но сейчас он не смел довериться даже звездам. Ему казалось, что они взволнованы еще больше, чем он, - мерцают, мечутся в беспорядке по небу, то сталкиваются, то разбегаются.
Сянцзы опустил глаза. Наклонив голову, он медленно брел вперед. Не сразу до него дошло, что с верблюдами следует идти по дороге, а не по горным склонам. От Мошикоу - если это Мошикоу - в Хуанцунь ведет удобная дорога. По ней как раз и водят караваны, а главное - это прямой путь, что его, рикшу, особенно привлекало. Правда, на этой дороге негде укрыться. Что, если опять встретятся солдаты? И вообще, кто поверит, глядя на его заросшее, грязное лицо и рваное обмундирование, что он хозяин маленького каравана? Нет, он решительно не похож даже на погонщика верблюдов! Больше всего он смахивает на дезертира. Дезертир! Если его схватят солдаты, еще полбеды, а попадешь в руки селян, живым закопают.
От таких мыслей Сянцзы бросило в дрожь. Верблюды мягко ступали, но каждый их шаг отдавался в его ушах. Если он хочет спасти свою жизнь, следует избавиться от этой обузы. Но он никак не мог выпустить уздечку из рук! "Ладно, - решил он, - пойду куда глаза глядят. Останусь жив - верблюды мои, помру - значит, так суждено".
Однако он тут же подвернул штаны, снял гимнастерку, не колеблясь оторвал воротничок и медные пуговицы, которые могли бы еще послужить, и бросил в темноту. Темнота безмолвно поглотила все. Потом, скатав гимнастерку в жгут, он перебросил ее через плечо и связал узлом на груди. Так, пожалуй, он будет вызывать меньше подозрений. Конечно, и в таком виде он не очень походил на погонщика верблюдов, зато, может быть, теперь его не примут за дезертира! Грязный и потный, он скорее напоминал возчика угля. Медленно, но тщательно Сянцзы обдумывал свое положение.
Ночь темная, никто его не видит, к чему спешить? И все же ему не терпелось поскорее покинуть эти места. Он не знал, сколько прошло времени. А вдруг скоро рассвет?
Днем на дороге негде будет укрыться. Значит, надо держаться так, чтобы его никто ни в чем не заподозрил. Надо приободриться!
На сердце стало веселее, будто опасность уже миновала и перед ним лежал Бэйпин. Во что бы то ни стало нужно добраться до Бэйпина побыстрее, нельзя попусту терять время: и есть нечего, и за душой ни гроша. Хорошо бы сесть на верблюда - так и силы сбережешь, и можно дольше терпеть голод. Но на это он не решался: ведь прежде нужно заставить верблюда опуститься на колени, а Сянцзы не хотел возиться. К тому же, если взобраться так высоко, не будешь знать, что делается под ногами. Повалится верблюд, и сам полетишь головою вниз. Нет, уж лучше пешком.
Сянцзы знал, что идет по какой-то дороге, но точно не представлял, куда она ведет. Глубокая ночь, усталость многих дней, страх - все давало о себе знать. Хотя он шел медленным, размеренным шагом, силы покидали его, и вскоре он почувствовал себя совсем разбитым. Ночь стояла темная, воздух был влажный, все вокруг окутывал туман. Сянцзы вновь охватило смутное беспокойство.
Он напряженно смотрел под ноги, ему все время мерещились то бугры, то выбоины, но всякий раз дорога оказывалась совершенно ровной. Эта неуверенность доводила его до исступления. Он решил идти наугад, глядя прямо перед собой и нащупывая дорогу ногами. Казалось, тьма всех ночей сгустилась и окружила его здесь. Сянцзы шел сквозь мрак, и за ним почти неслышно следовали верблюды.