Впервые видел Ждан своего деда таким слабым.
Старейший волхв рода Лося, самый мудрый, самый уважаемый, сидел, низко свесив голову, словно побитая собака.
Видно, и в самом деле настали для дреговичей последние дни. Знать, прогневили дреговичи богов земных и небесных...
- Погибель нас ждёт неминучая. От голода станут люди ненавидеть друг друга, сильные будут убивать немощных. Боги прогневаются, и уже никогда не будет нам прощения... Смерть моя близко ходит, - простонал Радогаст. - Чую, пришла моя пора уходить к праотцам...
Ждан насторожился.
Как теперь будет жить весь род?
Только волхв мог вступать в контакт с умершими предками, мог сообщать их волю оставшимся в живых сородичам. Если Радогаст уйдёт, кто сумеет побеседовать с духами и богами?
Обещал дед научить Ждана всему, что сам знал и умел, и как же теперь будет?..
Издалека донеслось конское ржание, быстрый топот копыт по промерзшей земле.
Топот стих у полуземлянки волхва.
Послышались чьи-то голоса, затем в полуземлянку ввалились два гридя, недовольно оглядели волхва.
- Ты, что ли, Радогаст?
- Я, - с неожиданной твёрдостью в голосе отозвался волхв.
- Выдь наверх, князь Олдама тебя требует, - приказал гридь.
Дед с кряхтением разогнулся, взглянул на Ждана, словно навек прощался, и полез в распахнутую дверцу, откуда тянуло леденящей стужей.
Разговор был недолгим, и вскоре дед вернулся.
Некоторое время он молча глядел в огонь, затем, не поднимая головы, сказал Ждану:
- Ну, вот и всё... Князь Олдама решил, что нашему роду не пережить эту зиму... Иди по селищам и починкам, собирай людей рода Лося, всех, от мала до велика. Будем совет держать, как нам быть... На третий день пускай приходят на вечевую поляну...
* * *
К полудню третьего дня на поляне у священного дуба собрались сородичи - старые и малые, мужчины и женщины, все, у кого в жилах текла родная кровь.
Впервые старейший волхв рода Лося позволил отроку присутствовать на совете рода, и от сознания того, что он наконец-то становится полноправным ведуном, членом рода, сердце Ждана билось часто и неровно.
Ощущая на себе взгляды сородичей, Ждан шёл за Радогастом, неся в руках тяжёлый замшелый жбан, выкопанный старейшиной из-под корней священного дуба.
Ждану хотелось спросить деда, что находится в жбане и кто зарыл его в землю, но он не осмеливался.
- В прежние годы поляна была тесна, а нынче не заполнилась людьми и наполовину. Худые времена настали для рода Лося, - с горечью вымолвил Радогаст, останавливаясь под чёрными ветвями могучего дуба.
В тишине было слышно, как поскрипывают сухие ветки, как тихо шуршит осыпающийся снег.
- Братья и сёстры!.. Люди!.. Сородичи мои!.. - срывающимся на ветру голосом прокричал Радогаст. - Беда на наши головы свалилась лютая!..
Молча внимали речам волхва опечаленные сородичи.
Всхлипывали женщины, скорбно молчали мужчины.
- Припасов не хватит нам всем, а посему старые и немощные должны уйти из рода,чтобы выжили молодые. Я уйду вместе с вами, я укажу вам дорогу на небо, в обиталище наших предков.
Волхв с трудом поднял отяжелевшую голову, оглядел истощённых, замученных нуждой людей.
- Расходитесь все по домам. Оставайтесь со мной лишь те, кто уходит к предкам.
На поляне началось тихое движение, люди стали передвигаться с одного края поляны на другой, прощались безмолвно, обнимались слабеющими руками, вздыхали кто обречённо, кто сочувственно.
Одно знали - поступать следует так, как решил род. Никто не роптал.
Больные и старые сбились в кучу вокруг волхва и дожидались, пока сородичи покинут священную поляну.
Радогаст оглядел оставшихся, призывно махнул рукой, чтобы следовали за ним, и по тропинке отправился в глубь леса.
Ждан стоял у края поляны, глядел на тёмный лес, затем не выдержал и побежал по узкой тропе.
Голые ветки хлестали его по бокам, по лицу, но Ждан не замечал боли.
Вскоре с бега он перешёл на бесшумный шаг, а когда впереди показалось болото, и вовсе остановился, не решаясь сделать ни шагу.
Выбрав дерево покрепче, Ждан с кошачьей ловкостью взобрался на вершину и увидел, как сгрудились сородичи вокруг Радогаста, державшего в руке жбан с зельем.
Волхв подавал каждому немощному чару с заветным напитком, и едва человек осушал эту чару, как на губах появлялась блаженная улыбка, он ложился на землю и лежал неподвижно, не замечая ни холода, ни голода, а снег бесшумно укрывал его пушистым пологом.
Напоив последнего страждущего, Радогаст стоял в нерешительности, глядя то на упокоившихся сородичей, то на жбан в своих руках.
- Дед!.. - изо всех сил крикнул Ждан. - Дед!
Радогаст вздрогнул и пошёл на голос.
Ждан живо спустился с дерева, стал на тропе, дожидаясь деда.
Когда Радогаст подошёл, Ждан принял из его рук жбан с зельем и тихо сказал:
- Я боялся, что и ты умрёшь.
- Они не умерли. Они ушли на небо, - сказал Радогаст. - Я тоже уйду. Но чуть позже... Я теперь знаю, что мне делать...
* * *
Напрягая последние силы, Ждан взмётывал над головой увесистое ковало и ударял по узкому плоскому клинку.
Бух, бух, бух!..
- Легче, легче, ты! - осаживал Ждана Радогаст, поворачивая клинок на наковальне то так, то эдак.
От голода кружилась голова, с каждым разом Ждану было всё трудней и трудней поднимать молот. Перед глазами расплывались тёмные круги, тяжестью наливались ослабевшие ноги.
В те недолгие минуты, когда Радогаст выносил клинок из землянки на свет, чтобы показать богу Сварогу и посоветоваться с ним, Ждан без сил опускался на земляной пол, приваливался к тёплому боку кузнечного горна, но едва успевал смежить веки, как уже возвращался с мороза дед Радогаст, совал меч в сизоватые угли, и Ждану снова приходилось подниматься на ноги, браться за сыромятный ремень и качать мехи, раздувать в горне жаркий огонь, пока клинок из синеватого не становился ярко-белым, пока во все стороны не начинали лететь жаркие искры.
Дед Радогаст вглядывался слезящимися глазами в гудящее пламя, просил внука:
- Давай, давай...
И снова Ждан брался за неподъёмное ковало, снова оглушительно гремело железо - бух, бух, бух...
Оставив Ждана раздувать горн, старый Радогаст привёл в кузницу матерого чёрного козла, привязал к дубовой колоде и принялся едва слышно шептать заклинания.
Когда меч раскалился добела, Радогаст крепко стиснул клещами рукоять и, призвав благословение бога Сварога, вонзил клинок в брюхо чёрного козла.
По землянке поплыл удушливый запах палёной шерсти и горелого мяса.
Собравшись с духом, Радогаст выдернул меч из козла, перехватил рукоять клещами, так чтобы клинок свободно болтался над землёй, и легонько ударил по нему правильным молоточком.
Меч отозвался чистым протяжным звуком.
Радогаст, затаив дыхание, чутко вслушивался - не послышится ли неверное дребезжание, не зазвучат ли предательские подголоски, - ударил ещё раз...
- Слышишь, Жданко? Звенит-то, звенит-то как!.. - упоённо воскликнул старый волхв. - Угодили мы, стало быть, Сварогу.
Подойдя к туше козла, Радогаст достал из-за голенища сапога кривой засапожный нож и тем ножом в два приёма отсёк рогатую голову, пошептал над ней заклинания и бросил в кузнечный горн.
- Вот вам, Сварог и Сварожичи, за доброту вашу к малым детям своим...
А Ждан без сил упал на земляной пол.
* * *
Когда Ждан очнулся, то увидел перед собой невесть откуда явившийся дымящийся горшок с мясом.
- Подкрепись, да и за работу, - сухо сказал Радогаст.
Ждан ошалело покрутил головой, затем прикоснулся ладонью к горячему боку горшка, удостоверился, что это ему не привиделось.
- Эхма, хлебца бы, - мечтательно произнёс Ждан, жадно втягивая ноздрями одуряющий запах варёного мяса.
- Эдак ты, пожалуй, ещё и соли попросишь, - проворчал дед, ловко выхватывая из горшка козлиную лопатку и передавая её Ждану. - Ешь, чего дают.
Ждан впился зубами в сочное мясо, принялся глотать кусками, почти не успевая жевать.
Когда насытился, блаженно откинулся на кучу древесного угля и долго лежал, прикрыв глаза, поглаживая ладонями туго набитое брюхо.
- Принимайся за работу! - повелел Радогаст, укрепив каменный жёрнов на двух колодах. - Помогайте нам, боги!..
Ждан поплевал на ладони и налёг на ручку, раскручивая жёрнов, который Радогаст обильно поливал заговоренной водой.
Веером брызнули искры с калёного клинка, из-под окалины показалась светло-серая сталь. Радогаст удовлетворённо крякнул, но в глазах его, потемневших от тяжкого труда, не было радости.
Целую неделю пришлось Ждану безостановочно крутить тяжёлый жёрнов, пока Радогаст однажды вечером не сказал:
- Хорош!..
* * *
Ещё день ушёл на костяную рукоятку - самую простую, без украшений.
Ножны дед отыскал старые, клинок входил в них без усилия, того и гляди мог вылететь от самого лёгкого толчка. Радогаст вставил в ножны узкие деревянные пластины, удерживавшие меч в любом положении и не препятствовавшие, когда нужно было быстро выхватить клинок.
- Всё, - хрипло проронил Радогаст. - Помоги мне собрать поленницу.
Ждан следом за дедом вышел из кузницы на запорошенный сажей двор. Тишина стояла вокруг, только слегка шумели высокие деревья.
Усадьба Радогаста помещалась на отшибе - люди, которые избирали одинокое существование - волхвы и колдуны, кузнецы и плавильщики железа, - всегда подозревались в обладании сверхъестественной силой, которая связывалась в сознании с мраком ночи или смертью, и от таких людей сородичи старались держаться подальше.
С неба летели мягкие крупные снежинки, сквозь тучи просвечивали зелёные звёзды.
Когда поленница была сложена посреди двора, Радогаст тихо вымолвил:
- Прощай, Жданко... Мой тебе последний наказ: уходи на боярскую засеку, разыщи там своего отца. Упади в ноги Гагану, исполняй всё, чего ни потребует, только верни Бажена в род.
- Сделаю, как велишь, - растерянно ответил Ждан. - А как же мне, волхву, ходить с оружием?..
- Не до твоей волшбы нынче! Надо род спасать. Вместо отца сам садись в поруб, но вызволи его из неволи... Без Бажена вовсе сгинет род Лося. Не может род без старейшины... Верно, за то и прогневались на нас боги, что до сей поры старейшину из боярской неволи не выручили, за то и мне кара...
- Не уходи, дед! - взмолился Ждан. - Без тебя нашему роду как выжить? Не уходи.
- Молчи! - повысил голос Радогаст. - Глянь окрест себя - живой души не осталось в нашей верви... Это я накликал на род гнев ушедших прежде. Мне и прощение у них добывать. А теперь принеси огня.
Понял Ждан, что не хочет дед уходить из жизни у него на глазах, покорно полез в землянку.
Вздул огонь в горне, сунул туда смолистую головню, дождался, пока заполыхает во всю мочь.
Сдерживая дрожь в коленях, выкарабкался из кузницы наружу и увидел Радогаста на верху поленницы.
Из груди деда торчала рукоять ножа.
Ждан оставил головню вблизи поленницы, забрался наверх и вынул из дедовой груди нож, обтёр его и, быстро размотав онучу, привязал засапожник к правой икре. Бережно провёл ладонью по лицу Радогаста, закрыл невидящие очи и спрыгнул с поленницы на снег.
Берёзовые поленья затрещали, взвились сизым дымом, унося душу деда Радогаста в небо.
Сняв колпак, стоял Ждан у жаркой поленницы, прощался с Радогастом, который уходил к пращурам, уходил надолго, навсегда.
* * *
Вся Вселенная Ждана умещалась в его селении.
Был этот мир невелик, вполне объясним и удобно обозреваем.
Всё в нём было упорядочено и распределено по местам.
В этом мире не существовало неведомых областей, и небо было изучено так же хорошо, как и земля, и нигде нельзя было заблудиться.
Мир этот был весьма однообразен, хотя и до предела насыщен символами, приметами и тайными знаками...
Будущее невозможно было изменить, но о нём можно было по меньшей мере узнать - из вещих снов.
Впрочем, иногда и наяву давало о себе знать грядущее. Сколько раз бывало такое, что люди сведущие замечали печать смерти на челе того или иного воина задолго до битвы, в которой было ему суждено лишиться жизни... Волхвам были известны сокровенные тайны, и дед Радогаст должен был передать все эти знания Ждану, но - не успел.
Лишь кое-что из сокровенного знания успел почерпнуть Ждан.
Миром управляют Боги. Божье управление можно увидеть, но нельзя понять, иногда можно даже и понять, но невозможно выразить...
Но главное, что уразумел Ждан: на Бога надейся, но и сам не плошай! В трудную минуту - действуй, и боги придут на помощь.
* * *
Ждан бежал заснеженным лесом, и над головой юноши то смыкались могучими кронами вековые дубы, то на короткое время открывалось небо, затянутое серой мглистой пеленой. На миг в разрыве низких туч проглядывал молочно-белый лик Бота-солнца, а с очередным порывом студёного ветра тучи вновь сходились и принимались сыпать на землю колючий снег.
Уже начинало смеркаться, когда перед Жданом открылась боярская усадьба, стоявшая на высоком речном мысу, укрытая от ветра и ворога с одного бока густым лесом, с другого - речным откосом, да по всей окружности - крепкими бревенчатыми стенами.
Через открытые ворота на боярскую усадьбу входил длинный санный поезд.
Единым духом Ждан по льду перебежал реку, вошёл в распахнутые ворота боярской усадьбы... и остановился в растерянности.
Никому не было дела до Ждана.
По просторному двору слонялись сытые ратники, гоготали без причины, задирали дворовых девок.
На высоком резном крыльце два подвыпивших гридя горланили петухами - кто громче.
Некому было поведать свою печаль...
* * *
Собравшись с духом, Ждан поднялся на крыльцо, где дорогу ему заступил крепкий ратник.
- Куда-а?!
- Дело есть. До боярина Гагана.
- Утром боярин выйдет из горницы, вот тогда и поведаешь ему своё дело.
- Да какое у него может быть дело? - громко заржал другой гридь, развернулся и плечом легонько толкнул юныша, отчего тот кубарем скатился с высокого крыльца.
Стоявшие поблизости ратники засмеялись, дворовые челядинки глупо захихикали.
Поднявшись на ноги, Ждан огляделся, хищно прищурился и выхватил из ножен меч.
Дворня в страхе разбежалась.
Ждан, набычившись, пошёл к боярскому крыльцу.
- Эге, да тут никак правёж начинается!..
Гриди, караулившие вход в терем, обернулись на голос, увидели князя Олдаму, живо расступились.
- Мне в дружину удальцы нужны, - сбрасывая с узких плеч тяжёлую шубу, сказал Олдама. - Ну-ка, поглядим, каков ты в деле...
В два прыжка Олдама сбежал по лестнице, выхватил меч и пошёл на Ждана. Не доходя до юныша двух шагов, остановился, ударил каблуками в снег, чтобы не оскользнуться, изготовился к рубке.
Из груди Ждана вырвался хриплый звук - не то всхлип, не то стон, - и со всего маху Ждан ударил мечом, норовя угодить по княжескому шелому.
Олдама увернулся, подставил под удар варяжский клинок, но меч от удара Ждана с тихим звоном разлетелся на две половины.
Ждан опешил.
Растерялся и Олдама, недоумённо поглядел на обломок меча в своей деснице, сплюнул и швырнул его в снег.
- А ну, покажи свой меч, - вполне дружелюбно обратился Олдама к Ждану.
Тут же подбежали два гридя с горящими факелами, чтобы князь мог получше разглядеть оружие.
Олдама взял меч, покачал в руке, затем поднёс к глазам клинок, стал рассматривать каждую зазубрину.
- Ты кто? - не отрывая глаз от меча, спросил Олдама.
- Ждан, сын Бажена, из рода Лося.
- Откуда у тебя этот меч?
- Его мне дед выковал.
- А не врёшь?
Ждан промолчал.
- Как деда кличут?
- Радогастом кликали, - глухо ответил Ждан. - Помер дед.
- Жаль... Такого коваля я бы к себе взял.
- Не вели казнить, вели слово молвить! - взмолился Ждан.
- Говори.
- Есть где-то тут у боярина Гагана на засеке добрый коваль, который может ковать и мечи, и узорочье всякое...
- Кто же он?
- Отец мой, Баженом кличут.
- Вот ты и передай ему, чтобы к лету отковал десяток мечей... Железа и чего ещё требуется, пусть возьмёт у Гагана. Ты слышал, Гаган?
Боярин молчал, будто разговор его не касался.
- Князь-батюшка, вели боярину отпустить отца в кузню! - взмолился Ждан.
- Разве он у боярина? - удивился Аскольд, поворачиваясь к Гагану. - Что ж ты молчишь?
- Чего мне говорить? - недовольно проворчал Гаган. - Не знаю, чего тебе ещё набрешет этот смерд! Нет у меня на засеке такого коваля...
Князь князей Олдама задумался, поглядывая сверху то на распростёртого у его ног Ждана, то на боярина.
- Встань... Говори, как дело было.
Ждан поднялся и, чуть не плача, принялся рассказывать доброму князю про свои обиды:
- Боярские тиуны забрали тятьку минувшим летом, в ту пору, когда следовало болотную руду варить. С самых тех пор его у нас в роду никто не видел, но люди сказывали, будто слышали его голос из боярского поруба, просил кинуть хлеба кусок...
- A-а... Вона про кого речь, - будто припоминая, сказал боярин Гаган. - Было такое. Сидел у меня в порубе холоп... Мне и невдомёк, что то коваль был. Задолжал он мне четыре коробьи жита, вот и попал в поруб. Что ж, было миловать его? В то лето, когда недород был, взял четыре меры доброго жита, а отдавать и собираться забыл! Как бы не так!.. Тиуны дело знают...
- Где тот холоп? - спросил Олдама.
- Продал я его киевскому боярину Могуте, - признался Гаган.
Олдама сунул меч Ждана в свои ножны, сказал негромко:
- Тебе дадут другой. Проси за свой клинок, чего ни пожелаешь. В дружину ко мне не желаешь поступить?
Ждан не знал, радоваться ему или огорчаться - великую честь оказывал ему дреговичский князь.