* * *
На боярской усадьбе для дреговичского князя был приготовлен пир.
В честь принятия в дружину Ждану дозволено было войти в гридницу.
В жарко натопленной гриднице было светло, как в ясный день, - трещали в очаге поленья, горели по углам глиняные жирники, на столе стояли свечи.
До сей поры Ждану не случалось бывать в боярских хоромах. Выросший в тесной полуземлянке, Ждан и не представлял, что бывают такие огромные жилища, - пожалуй, весь род Лося мог бы без стеснения разместиться в такой избе.
Пировали тут на славу - с порога оценил Ждан, оглядев столы, заваленные яствами. У него слегка закружилась голова от вида и запаха обильной еды.
- Садись, Ждан! - пригласил князь Олдама. - Отведай, чем нас боярин Гаган нынче угощает. Небось прежде он тебя не звал за свой стол?.. Эх, Гаган!.. Таких умельцев иметь и покупать мечи за золото? Заморский товар всегда краше кажется... Когда только ума наберёшься, чтобы отличать, что есть добро, а что есть худо...
От запечённого молодого быка прислужник-челядин отхватил ножом здоровенный кус, прямо на ноже поднёс Ждану.
Другой холоп подал Ждану чашу с медовухой.
Утомлённый долгой морозной дорогой, князь Олдама сидел за пиршественным столом, отхлёбывал из серебряного кубка темно-золотистый мёд, постепенно согревался, и душа наполнялась весельем.
Тем временем прибежали песельники и гудошники, ударили в бубны, задудели в рожки, и пошёл пир на весь мир!..
В гриднице скоро стало так жарко, что Олдама и воеводы сбросили с плеч тяжёлые шубы, а боярин Гаган только успевал отдавать своей челяди приказания, чтобы подавали на стол жареных поросят и печёных щук, каши и похлёбки, меды и вина.
Гаган то и дело подливал греческое вино в кубок дорогому гостю:
- Пей, брат Олдама! Гуляй!.. Однова живём!..
Вялая застольная беседа незаметно перешла в несвязные выкрики и здравицы в часть князя Олдамы:
- Честь и слава князю Олдаме!
- Пью на тебя, светлый князь!..
- Здоров будь, князь!.. - разом закричали и киевские пасынки.
- Славься, князь Олдама!..
Затем под закопчёнными сводами гридницы воцарилась усталая тишина.
* * *
Голодные холопы провожали алчными взглядами обильные яства, но сами не смели ни крошки взять с пиршественного стола. Подвыпившие ратники лениво жевали снедь, запивая хмельной медовухой.
- А у нас нынче чудо свершилось! - припомнил боярин Гаган, заглядывая в осоловелые глаза молодого князя. - Хотел у тебя спросить, к чему бы это, если корова принесла телёнка с двумя головами, а?
Олдама поморщился, махнул рукой, ответил намеренно громко, дабы впредь у бояр и у сотников не возникало желания молоть языком попусту:
- Не княжеское это дело!
Боярин Гаган согласно кивнул, затем подал знак челяди, чтобы несли новую перемену снеди, но Олдама поднял руку, требуя внимания, заговорил властно, словно правил не первое лето, а всю жизнь держал стол князя князей дреговичских:
- Для того, чтобы гадать обо всяких чудесах и предзнаменованиях, есть волхвы и кудесники... Позвать сюда волхвов!.. Пускай объяснят смердам. А дело князя - вершить суд, и чтобы никто не смел... И никто не обижал дреговичей. Никто!..
Взбодрились его соратники, стали поднимать кубки с медовухой, выкрикивать наперебой:
- Честь и слава Олдаме!
- Славься, князь князей Олдама!..
- Пью на тебя, светлый князь!..
- Здоров будь!..
- Мы все - твои дети!..
Олдама расплылся в улыбке, единым духом осушил серебряный кубок, откинулся к стене, из-под прищуренных век оглядел свою дружину. Здесь, за этим столом, сидели самые преданные ему люди. Лучшие из лучших. Не было среди дреговичей никого ближе и роднее, чем эти мужи и юноши. Неведомая сила объединила сородичей в единое племя, словно в пчелиный рой, и не просто объединила, но указала каждому его место - князю править, воину воевать, смерду землю пахать и бортничать...
Трудным для смердов было лето. А дружина пирует всегда всласть. Мёд и пиво, брага и вино, квас и сбитень - кому чего угодно, всего вдоволь. Хлеб на столе - горой.
А соль нарочно насыпана в огромные берестяные туеса - каждый величиной с лошадиную голову.
Гуляйте, братья!
Князь князей Олдама всех любит, всех привечает.
Слепой певец провёл руками по гуслям, мелодично зазвенели струны, и полилась песня о добром богатыре, отважно побеждавшем всех врагов племени...
Вдруг боярин Гаган прислушался к песне, которую пел слепой сказитель.
- Ты это чего голосишь невпопад?.. - недоумённо спросил Гаган. - Богатство моё хулить замыслил?! А ну, повтори, что сказал!..
Сказителя толкнули в бок, чтобы он понял - вопрос боярина относится только к нему.
- Не богатство возвышает человека, но слава о добрых делах... - испуганно вымолвил сказитель.
- На конюшню его! И всыпать ему там... - приказал боярин Гаган. - Чтобы в другой раз не порол глупость!
- Какая в том глупость? - осмелился спросить боярина его тиун.
- Богатство моё хулить!.. Что он понимает в богатстве?! Богатство - это не золото и серебро, не оружие и не боевые кони, не меха и не челядь, как думает этот слепец... Богатство - это сородичи и боевые товарищи!.. Только они и возвышают человека! Без них - ничего... Никто!..
Боярские слуги заломили сказителю руки и поволокли вон из гридницы.
* * *
Ночевал Ждан на конюшне.
У боярина и конюшня была тёплой, ухоженной, не то что полуземлянка деда Радогаста. Выспался Ждан отменно.
Перед рассветом разбудили его голоса княжеских пасынков - ратники седлали коней, сдержанно переговариваясь, тщательно подгоняли сбрую.
Вышел Ждан из конюшни на мороз, потолкался среди караульщиков, послушал их разговоры, а тут кликнули закусывать - с поварни притащили котёл с чечевичной похлёбкой, и от неё по всей хоромине такой дух пошёл, что и сытый бы не утерпел...
После завтрака княжеский тиун дал Ждану брони - старенький колонтарь да куяк на коже, а сверх того боевые рукавицы из железных пластин с кольчужками. Из оружия Ждан выбрал себе увесистый кистень на сыромятной ремятине, а также местами побитый, но всё ещё крепкий деревянный щит, обтянутый бычьей кожей и обсаженный медными бляшками.
В амбар вошёл князь Олдама, рассеянно оглядел пасынков, заметил Ждана, спросил:
- Что, дали тебе меч?
- Нет пока что.
- А ну, дай молодцу добрый меч, - распорядился Олдама и, не дожидаясь, пока его приказание будет исполнено, вышел из амбара.
Тот самый пасынок, который давеча столкнул Ждана с крыльца, протянул юнышу невзрачный с виду клинок с растрескавшейся костяной рукоятью.
В полном вооружении Ждан вышел на боярский двор.
Медленно поднималось румяное красное солнце. Княжеские пасынки держались кучно, словно ожидали нападения.
* * *
До завтрака Олдаме предстояло рассудить тяжущихся, вынести приговоры повинным в разбое и душегубстве, воровстве и оскорблении богов.
За обычные провинности смердов судил и приговаривал сам боярин Гаган, что же до серьёзных преступлений, то их надлежало судить только высшему судье - князю князей дреговичскому.
Олдама вышел на высокое крыльцо, перед которым толпились смерды и холопы, покорно и с надеждой дожидавшиеся решения своей участи под охраной дюжих боярских пасынков.
В ясное морозное небо поднимались ровные дымы, над боярской усадьбой расплывались запахи жареного и пареного, на поварне громко скворчало и булькало, стучали ножи и топоры. Добро, будет чем подкрепиться славной дружине...
Олдама поглядел вниз, на озябших смердов, кивнул боярскому вирнику, чтоб начинал.
Из-за голенища щегольского юфтевого сапога вирник достал липовую дощечку, испещрённую какими-то одному ему понятными значками, стал разглядывать их, бормоча себе под нос, а затем заговорил в голос:
- В месяце серпне в родовую вервь смерда Горазда послан был тиун Вар. После найден мёртвым.
Олдама поглядел на боярина Гагана, тот кивком подтвердил верность слов вирника.
Смерд Горазд стоял ни жив ни мёртв, белее снега.
- Твои сородичи порешили тиуна? - спросил Олдама.
- Нет, светлый князь, не было этого, - жалобно воскликнул Горазд. - Тиуна я сам нашёл в лесу, растерзанного. Может, медведь его подрал, может, волки... А то - вепри. Их вона сколько расплодилось, в лес не зайдёшь...
Олдама поморщился. Выслушивать оправдания смерда он не собирался. Да и цену этим оправданиям знал... Если на земле верви находили мёртвое тело, дикую виру князю платил род. О чём тут было ещё толковать?
- Сорок сороков соболей принесёшь через две недели, а не то тебя самого головой возьму. Ступай, - вяло махнул рукой Олдама.
Упал смерд Горазд в ноги князю, запричитал, не поднимая бороды от истоптанного снега:
- Уж мы ли не работали на Гагановой засеке?.. Уж мы ли все повинности не исполняли?.. За что оговорил нас боярин, будто мы его тиуна порешили? Да есть ли правда на свете?!
Пасынки легко подняли Горазда и отпихнули от крыльца подальше, а перед князем князей поставили изрядно отощавшего смерда, одетого лишь в порты да рубаху. Видно, держали его в боярском порубе с лета. Глядел смерд на князя озлобленно и без страха. Дай такому нож в руку - порешит вмиг.
- Смерд Прастен. Забрался на боярские борти, да самого бортника и придавил до смерти, - сказал вирник князю. - Суди его по справедливости.
Олдама брезгливо оглядел посиневшего на морозе головника, милостиво кивнул ему - говори.
- Князь-батюшко, не виновен я!.. Не вели казнить, вели слово молвить!..
- Ну, ну!.. - прикрикнул Олдама.
- Не так всё было, как тебе боярский холоп набрехал!.. Мои те борти, мои!.. Дед мой те бортные липы выбирал, отец долбил там дуплянки, я сам с тех бортей отвеку мёд собирал, а однажды пришёл и увидел, как тиун но боярскому наущению мёд мой ворует, и не стерпел я, ударил вора...
Олдама повернулся к Гагану, спросил тихо:
- Борти те - чьи?
- Мои, - не моргнув глазом ответил Гаган. - Вели своему пасынку съездить на место, увидит он тамгу мою на всех липах.
- Верю, верю, - кивнул Олдама. - А посему... Верви сего смерда... Как его бишь?
- Прастеном кличут, - с готовностью подсказал Гаган.
- Верви смерда Прастена за протор боярину Гагану выплатить десять сороков соболей, самого смерда Прастена - в обель.
Гриди подскочили к рванувшемуся было Прастену, ухватили за руки, вывернули в локтях, и проворный пасынок острым ножом выхватил здоровенный клок волос из спутанного колтуна на голове смерда.
Люто глянул тощий смерд на боярина, так что у Гагана по лицу судорога прошла. Понял Олдама, что солгал Гаган, оговорил невинного, однако отменять приговор не стал. Будет Прастен теперь княжеским холопом до смерти.
Вздохнул Олдама - солнце поднялось над крышами теремов, время подкрепиться, а приходится судить подлых людишек. Ох, нелегка ты, княжеская доля!.. И никто не поймёт, никто не пожалеет...
Вдруг от ворот прибежал окровавленный вестник, закричал не своим голосом:
- Княже Олдама! Беда!..
Разом оборвался нестройный шум.
- Ну?! - хрипло выкрикнул Олдама, глядя на вестника.
- Пришёл полоцкий князь Милорад, селения грабит, молодых в полон угоняет, последний скарб отнимает...
- Велика ли дружина полочан? - в упор глядя на вестника, спросил Олдама.
- Если на реке поставить в ряд, пожалуй, от берега до берега едва станут.
- Ты своими глазами видел их?
- Да. Едва успел в лесу схорониться, а то...
Во дворе воцарилось молчание.
Князь Олдама мрачно уставился в одну точку, на лбу собрались суровые складки.
- Давно зарились полочане... - обронил негромко статный воевода.
- Не бывать нам холопами полоцкими! - визгливо прокричал боярин Гаган. - Вели трубить сбор, Олдама!..
Вся полупьяная дружина отозвалась на этот клич боярина таким единодушным рёвом, что показалось на миг - вот-вот оседлают они своих боевых коней, вихрем налетят на ворога и разобьют его наголову.
- Быть по сему! - воспрял Олдама и ударил крутым кулаком по дубовому столу. - Немедля послать гонцов по всем родам и племенам, созывать всех, кто может держать в руках меч и топор!..
Ратники со вниманием выслушали повеление своего предводителя, но ни один из них с места не тронулся.
- Я кому сказал?- прорычал Олдама, поворачиваясь к Гагану.
- Чего, чего я-то? - растерялся боярин, и его круглое жирное лицо вмиг покрылось мелкими бисеринками пота.
- Собирай всю свою дружину, не жди до последнего часа! - закричал Олдама.
- Уже иду, - сказал Гаган.
Поближе к Олдаме подошли его сотники, стали говорить о том, что укреплена Гаганова засека слабо, против полочан тут не устоять.
Усмехнулся Олдама - оказывается, Гаганова засека укреплена была недостаточно, чтобы противостоять натиску врагов, но вполне достаточно для того, чтобы властвовать над округой, над смердами. Так от кого же Гаган укреплял свою усадьбу? От иноплеменников или сородичей?.. Кого больше опасался?..
- Не радеешь ты, брат Гаган, о земле дреговичской... Смерду простительно думать лишь о своём доме, но ты же боярин, ты должен заботиться обо всей округе!.. Где Акила?! - вдруг встрепенулся князь Олдама. - Послать за ведуном!
- Идёт, идёт Акила!.. - радостно объявил боярин Гаган, возвращаясь на своё место.
Обросший волосами, одетый в звериные шкуры, волхв Акила хмуро оглядел ратников, отвёл протянутые руки холопов, предлагавшие ему еду и питьё.
- Беда, брат Акила, - пожаловался ему князь Олдама. - Выручай, брат, отведи напасть от дреговичей...
Волхв подошёл к пылающему костру, бросил на угли щепотку какого-то зелья - вспыхнули жаркие искры, и от очага стали растекаться по двору дурманящие запахи.
- Коли полочане станут над дреговичами, порубят они наших богов... А коли мы победим, принесём каждому щедрые жертвы, - сбивчиво говорил Олдама, стараясь заглянуть в глаза волхва, скрытые под насупленными бровями. - Так и передай всем богам, что уж мы-то в долгу не останемся!
Молчал волхв Акила.
Спустя какое-то время огорчённо покачал головой, показывая, что бессилен.
- А что же сам ты, Акила?! - вскричал Олдама. - Перекинься в дикого зверя, оборотись лютым чудищем, отгони Милорада от земли нашей!..
- Не могу, - глухо отозвался Акила. - Полоцкий ведун много сильнее меня... Видел я его однажды. Не всякий конь поднимет такого...
- Эх, кабы знать! Откормил бы я и тебя, как новогоднего борова! - в сердцах выкрикнул князь Олдама. - Что ж ты мне присоветуешь?
- Уходить нужно в Княж-городок. Собирать ратных людей и выступать на полочан. Будут боги милостивы, одержишь победу.
- А-а... - обречённо махнул рукой Олдама. - Будут ли они милостивы!.. Кто их угадает, когда они смилуются?