- Когда мы с Мисхиром вошли в храм, он прошептал мне, что мы выполняем волю императора. Мог ли я возразить? Только с течением времени я понял, что над нами тяготел преступный замысел. Тогда я был готов отправиться с покаянием к императору Цимисхию. Но он был убит, а идти к новому императору я не рискнул, считая его соучастником злодеяния.
- Ты, славный рыцарь, был недалек от истины. Мои братья Василий и Константин были против моего супружества с князем россиян. Они искали войны с Русью.
- И вот вновь, ваше высочество, россияне добиваются вашей руки, с тем я и спешил на остров Хиос. И хотя послы императора Оттона все ещё в Константинополе и ждут вашего возвращения, отныне у вас есть выбор. Потому скажите, ваша светлость, что вы намерены делать?
У Анны волной подкатилась к сердцу радость: Русь уже не сон, но язь. Теперь все зависело от неё, и Анна сказала:
- Мой славный рыцарь, я зову тебя к себе на службу. И мы завтра неё уедем в Константинополь.
- Я готов к тому и другому, - с поклоном ответил Таре.
На следующий день ранним утром Анна и Гликерия покинули на скидии Тарса остров Хиос, где провели почти семь лет, и отплыли заливом в город Смирну, чтобы, добыв лошадей и карету, отправиться к южному берегу пролива Босфор. Находясь в крайнем возбуждении, Анна уже отваживалась из Босфора плыть в Черное море, добраться до устья Днепра и достичь Киева. Здравый смысл и мудрые предупреждения Гликерия погасили горячий порыв. Чтобы отплыть к русским, все-таки нужно было получить согласие братьев и благословение церкви - к тому обязывал царский титул Анны. Но если бы она знала, что ждет её впереди, то, может быть, и дерзнула бы. Плывя в Смирну, Анна ещё не ведала, что целых восемь лет жизни уйдет у неё на борьбу с братьями, с церковью. Лишь настойчивость россиян и великого князя Владимира помогут Анне вырваться из более тяжкого заточения, чем было на острове Хиос.
Глава десятая. ПЕРУНОВЫ ПРАЗДНИКИ
Вскоре же, как ускакали из стольного града Киева в Царьград Стас Косарь и Борис Путята, на горожан нахлынула новая беда. Воевода Стемид оставил на русской земле ватагу отпетых головорезов. Он высадил их на берег в нескольких верстах от городка Родни. Все они были переодеты в торговых людей, несли товары в коробах, да в них же было спрятано оружие. Так и появились они в киевских посадах, потом и в самом Киеве. А когда отшумело в городе торжество по поводу изгнания варягов, на другую же ночь в Киеве возникли два пожара. Вначале загорелась православная церковь Пресвятой Девы Марии, а спустя какой-то час на Священном холме вспыхнул хворост, которым обложили деревянного бога Перуна. Когда христиане стали тушить пожар в своей церкви, а язычники вызволяли Перуна, на тех и на других напали разбойники с закрытыми лицами и началась резня. Беззащитных людей убивали, бросали в огонь, и мало кому удалось спастись. Разбойники тут же скрылись. Воины из княжеской дружины, которые поспешили к местам разбоя, уже никого не захватили.
Уцелевшие горожане не могли сказать, кто на них напал, никто из нападавших не оставил следов. Своё черное дело люди Стемида исполнили ловко. Оно породило в городе волнения, вспыхнули страсти, пробудились религиозные распри и тоже, как пожар, охватили город. Христиане утверждали, что храм подожгли Перуновы поклонники, а язычники обвиняли христиан в нападении на их святыню, и никто не попытался установить истину мирно. Одна часть горожан подняла оружие на другую, земля обагрилась кровью россиян.
Уже во второй половине ночи в опочивальню князя Владимира прибежал Добрыня, разбудил его и выдохнул:
- Князь-батюшка, беда явилась! В городе люди режут друг друга. Христиане убивают Перуновых детей.
- Поднять дружину! - повелел князь.
- Дружина ждет твоего слова, да сотню ратников я уже послал на Подол.
Владимир быстро оделся, взял оружие и выбежал на теремной двор. Там его ждали три сотни воинов. Князь и Добрыня вскочили на коней и повели дружину усмирять киевлян, затеявших междоусобную резню. Гридни и отроки долго носились по улицам и криками, а то и мечами отрезвляли дерущихся горожан. Лишь на рассвете они поняли, что стали жертвами злого умысла. Однако кое-кто из христиан и язычников злой умысел видел не в себе, а в другом, и было похоже, что тишина в городе наступила временная, чуткая, готовая взорваться и огласиться звоном мечей. Догорала христианская церковь, а искры от пожара запали в души верующих и не гасли.
Но ещё сильнее, чем у христиан, жаждой мщения были поражены души язычников. Когда князь Владимир вернулся на теремной двор, там его ждали городские старцы, блюстители порядка и нравов. Старший из них, жрец Драгомил, с белой бородой по пояс сказал, с чем пришли так рано кияне. Слова Драгомила сильно задели Владимира.
- Тебе, молодой князь, укор делаем: зачем дал волю выкормышам своей бабки? Ты её веру не принял, а потворствуешь. Сходи на Священный холм и увидишь, как христиане надругались и чуть не сожгли нашего бога Перуна, многих наших детей живота лишили.
Нахмурился князь Владимир, обиду за бабушку Ольгу, за великую княгиню, ощутил в груди.
- Ты, Драгомил, хотя и почитаем мною, но великую княгиню Ольгу не тревожь, - твердо ответил он. - Она выстрадала свою веру, пусть же спокойно почивает в райских кущах. А кто на батюшку Перуна, на бога Белеса руку поднял, сие мы узнаем, найдем татей и покараем. Виновным быть брошенными в яму и закопанными. Вот моё слово!
- Сказал хорошо, но слушай моё слово иное, - продолжал старейшина Драгомил. - Испокон веку князья наши новили лики богов, как в великокняжеском тереме утвердились. Зачем обычай нарушил?
Владимир улыбнулся. В груди разлилось тепло от горячего чувства к старцам, потому как упрек был отеческий, справедливый. Так и в Новгороде было. Там он обновил Перуна, прикрепил серебряную голову, поставил на высокий гранит. Князь ласково ответил старцам:
- Спасибо, кияне, за отцовский упрек. Будет вам новина на Священном холме. Перуну, Велесу и Хоросу - всем серебряные лики дам. Батюшку Перуна ещё золотыми усами отличу.
- Он тебя не оставит заботами, - заметил Драгомил.
- Буду помнить о сем.
Владимир хотел добавить, что соберет на Священном холме многих богов, каких чтят верующие на Руси, и устроит пантеон, каковой, слышал он, существует в Корсуне от древности. Но он не успел сказать это.
В этот миг на теремной двор вернулся Добрыня с отрядом гридней и отроков. Между их коней, связанные веревками, волочились три пленника. Они были в грязи, лица побитые, в крови, одежды порваны. Добрыня подскакал к Владимиру:
- Князь-батюшка, вот они, враги россиян, которые нашего бога Перуна осквернили и христиан ущемили.
- Кто они? - спросил Владимир.
- Варяг Стемид своих пособников оставил. Помнишь, как он грозился здесь, на теремном дворе?
- Помню. И татей этих по Швеции помню, как Путята не хотел их нанимать, - сказал Владимир и обратился к старцам: - В полдень поведем их по Киеву и отдадим на суд-расправу громаде. И ты, Драгомил, судьей будешь, да чтобы христиане твое слово услышали.
- Волей твоей и разумом покорен, - ответил Драгомил и поклонился в пояс.
В эту же бурную и трудную для россиян ночь, когда рассвет лишь близился и солнце ещё не показалось, в степях за реками Сурой и Трубежом лавиной катились к Киеву печенеги. Они мчали, чтобы выполнить зов князя Ярополка. Однако перед тем, как степнякам перейти реку Трубеж, они повстречали русича Варяжко. Боярского сына привели к постаревшему князю-кагану Куре, и Варяжко рассказал о том, что произошло за последнее время в Киеве. Но вместо того чтобы увлечь печенегов в поход на Киев, он остудил их пыл, отговаривая Курю ходить на Русь. Изменил прежний порыв Варяжко сон, который посетил молодого воина, когда он спал под ракитовым кустом. Явился Варяжко апостол Андрей Первозванный и сказал: "Не чини князю Владимиру зла и угроз. Он же явится братом твоим во Христе. Тебе с ним вместе радеть и страдать за веру". Громко прозвучали эти слова посланника Господа Бога святого Андрея и запали в душу Варяжко так глубоко, что не давали ему покоя. Потому он и остановил орду кочевников, устрашив их непоборимой силой войска молодого князя Владимира.
В Киевской Руси наступила тишина. Нигде не лилась кровь, славяне усердно работали на нивах, ловили рыбу, охотились на зверя. А временами отмечали мирные дни торжествами. Князь Владимир сдержал своё слово, обновил всех богов. Но серебряную голову с золотыми усами изваяли только одному Перуну. Поняли горожане, что их князь ещё небогат и нет у него лишнего золота и серебра. Да не сетовали. Теперь, что ни день, несли своим богам к святилищам жертвоприношения. Они приносили к каменному подножию постамента хлеб, мясо, молоко и вино в кувшинах, связки лука. Тут же резали животных, вручали своим идолам теплые туши овец, коз, баранов, петухов и, вскинув головы к серебряному лику Перуна, просили его послать удачную торговлю, счастливую женитьбу жениху и замужество невест, славный военный поход гридню и отроку. На холм приходили бояре и воеводы и просили удачи в своей службе у нового князя. С раннего утра и до позднего вечера тянулись на Священный холм идолопоклонники, искренне веря во всемогущество своего бога. А он не был таковым.
Мало кто из горожан-язычников видел ночную жизнь, текущую возле чтимых ими богов. Ночью все приношения растаскивали жрецы, бездомные псы и кошки и разные поганые твари. Однако это вершилось только под покровом темноты, и верующие считали, что их приношения взяли сам Перун и его младшие братья.
В праздники близ идолищ собирались девушки и парни. Они водили хороводы, устраивали игры. Всем было весело, радостно, потому как боги взирали на них милостиво. До глубокой осени справлялись в тот год торжества на Священном холме, да и зимой возле Перуна было людно. Наведывался к Перуну и князь Владимир. Иногда поздним вечером, перед тем как сойтись в объятиях с Рогнедой или Гонорией, он приходил на Священный холм, оставлял Перуну приношения и благодарил за то, что наградил любвеобильным сердцем. Рогнеды и Гонории ему перестало хватать. В каждой красивой россиянке он видел богиню и спешил заручиться её покровительством, чаще же покорял их. Любви он добивался по-разному, а лучшим временем для утех у него была зима. Со временем Владимиру стало тесно в Киеве, потому как его усладам не видно было предела. У него начали появляться одна за другой наложницы в посадах Киева, в Белгородке, в Вышгороде и в Берестове.
Но лишь только с юга начало тянуть теплом, синевой покрылись снега, как князь Владимир приступил к военным приготовлениям. Он бросил по Руси клич о том, что каждый смерд может прийти в его войско, и молодые, крепкие, ловкие россияне валом повалили в Киев, чтобы вступить в княжескую рать. Им было сказано, что, закончив военный поход с войском князя, они вернутся домой не прежними смердами - княжьими данниками: сами станут сборщиками дани и откроют себе дорогу к сытой жизни.
Весной 981 года князь Владимир выступил против Польского государства. У Владимира были требования к королю Мечиславу Мешко, потому что король не желал вернуть земли, которые ранее принадлежали Киевской Руси. То были области в Галиции, присоединенные к Киеву ещё князем Олегом. Была и другая причина. Владимир не хотел, чтобы его сосед исповедовал христианскую веру католического духа, и просил Мечислава об этом. Но тот не внял просьбе Владимира и принял веру от Римской католической церкви и утверждал её по всему государству. Князь Владимир не мог смириться с этим.
- Зачем нам такие соседи, - сказал он Добрыне. - Мой прадед помнил короля Пяста, и сей король был с нами одной веры, и славяне жили дружно. Теперь Мешко под Рим голову гнет, и Рим повелевает ему воевать с нами, земли наши отторгать. Не нужен мне такой сосед!
- Но, князь-батюшка, россияне по нраву терпеливы, - возразил Добрыня, - и могут мирно уживаться с любым соседом, ежели тот не топчет наших полей, не умыкает жён и дев, не угоняет скот.
- Ты верно говоришь. Но их вера, рожденная злым умыслом Рима, преследует нашу веру, и, будь Мечислав Мешко силен, он пришел бы не только в Галицию, но и на Хоривицу, на Щековицу. Он лишил бы нас родной речи и заставил жить в безбрачии. Слава Перуну, что дал нам силу. Потому постоим за русскую землю единую, освободим от врага Червену Русь.
- Князь-батюшка, я слушаю твое повеление, - поддаваясь воинственному духу Владимира, ответил Добрыня.
- Сказано: поднимай дружину, да не медли. Слетаем на запад, пока на востоке небо не хмурится и печенеги стреножили коней.
Так уж повелось у киевских князей - дружина собиралась в поход в одночасье, потому как не брали князья и воеводы никакого обоза. В переметные сумы укладывали вяленое мясо, лепешки, пшено, соль, лук, в них же клали овес для коней, малую толику воды в мехах, колчаны со стрелами - вот и все снаряжение воина-русича для самого дальнего похода. Потому и преодолевали русичи большие расстояния так быстро, что всегда появлялись неожиданно для врага. И ныне не изменили обычаю отцов и дедов князь и воевода. Были посланы гонцы в Чернигов, Вышгород, Любеч, Искоростень и другие русские города, чтобы посадники этих городов подняли на поляков свои дружины.
В часы сбора в поход Добрыня подумал и о безопасности Киева. Он убедил князя оставить малую дружину Рогнеде.
- Были и в прежние годы дружины при княгинях, когда великие князья в поход уходили, - сказал он Владимиру.
- Ладно, сплоти тех, кто не способен к дальним походам, - согласился Владимир.
Добрыня так и поступил: отобрал старых витязей для защиты города и княгини. Ещё нашел боярского сына Данилу Акунова, дал ему десять храбрых смердов и послал к южным рубежам Руси досматривать за движением печенегов. Их кочевья на сей раз раскинулись по обеим берегам нижнего Днепра восемью ордами. Близко были печенеги, всего лишь на расстоянии двух переходов от Киева. Но Добрыня не удерживал Владимира, потому как знал через лазутчиков-пролаз: печенеги увязли в своих распрях. Все же Данила Акунов был послан наблюдать за ними.
Перед тем как двинуться в поход, Добрыня позвал всех воевод, тысяцких и самого князя Владимира на Священный холм - поклониться Перуну. Добрыня знал цену этому молению. Он считал, что когда искренне помолишься богу войны, когда призовешь на помощь его громы и молнии, да услышишь благословение поднять боевой топор, молот, меч, копье, ещё боевую палицу и лук, - тогда иди на врага, и будет удача.
Добрыня-богатырь шел на холм рядом с князем Владимиром. За ними следовали воеводы Блуд, Волчий Хвост, Малк, Посвист, Триглов, иные княжьи мужи и бояре, позади - гридни, отроки. Среди воинов старшей дружины шло много торговых людей, купцов, которые хаживали за ней и вели свои караваны с товарами. Городские старцы тоже пришли на холм, возложили жертвы к подножию Перуна - зарезали боевых петухов, баранов. Было у Драгомила и его жрецов побуждение принести в жертву живую человеческую душу, да Добрыня остановил их. Знал богатырь, что жрецы выбирают жертвы среди христиан, но это не нравилось великому князю, и при Владимире не было пока загубленных в жертву Перуну христианских душ. Чтил князь великую княгиню Ольгу, положившую конец человеческим жертвоприношениям.
Поход в Галицию предстоял многодневный. И преград на пути рати предполагалось много, одних рек сколько! Перед воинами раскинулось холмистое правобережье Днепра. Запылили степные дороги. Кони шли с увала на увал резво, легко, им тоже пока был в охотку этот поход.
Старшую дружину Добрыня вел по пути, которым когда-то ходил князь Олег. От Киева до Червеня несколько дневных переходов. Когда же до цели похода остался один дневной бросок, во главе старшей дружины встал сам Владимир и повел её скорым маршем. Он появился под стенами крепости на вечерней заре и так неожиданно, что поляки не успели закрыть ворота и приготовиться к защите, только стража у червенских ворот оказала малое сопротивление. Но бывалые воины и шедшие впереди них Добрыня и Фёдор Волчий Хвост ;скоро прорубили в страже брешь, и дружина вошла в город, не встретив иного противоборства.
Ещё князь Владимир по молодости жаждал битвы и сожалел, что она не возникла, а Добрыня, располагаясь спать в шатре, поставленном на городской площади, с радостью сказал:
- Воздай славу Перуну, князь-батюшка, за то, что этот поход на Червень не унес жизней наших воинов.
- Воздам, дядюшка. Ан жажда одолевает, - ответил князь.
- Впереди, может статься, не одна жестокая битва грядет, - успокоил племянника Добрыня и не ошибся.
Однако в галицийском походе князю Владимиру не удалось утолить боевую жажду. Вынимал он меч лишь для того, чтобы послать своих витязей догонять отступающего всюду врага. Даже город Перемышль поляки отдали после малого противостояния. Потом Владимир понял, что король Мешко не хотел рьяно защищать чужую землю: пограбили и ушли, и на том спасибо. Только Хелм, кровно польский город, король Мечислав Мешко приготовился защищать силами всего войска. Тут победила мудрость воителей. Когда уже стояли близ Хелма, но ещё не под стенами, Добрыня сказал князю Владимиру:
- Король Мечислав тебя чтит и отдал твою землю без сражений. Ты тоже благородный воин и не пойдешь воевать исконно польский город. Нужно ли нам здесь нивы топтать?
Боевой конь под князем Владимиром нетерпеливо рвался в сечу, к каменным крепостным стенам, за которыми засел враг. И сам князь жаждал сечи. Но, несмотря на горячую кровь молодости, в нем победила мудрость, полученная в наследство от предков: он повернул коня к Киеву. Урок бабушки Ольги, когда она говорила: "Не зарись на чужое, но береги своё", - не прошел для Владимира даром. Добрыню он, однако, упрекнул:
- Этак ты меня скоро в красну девицу преобразишь.
- Доброта, князь-батюшка, и витязю к лицу.
Оставив в Червенской области по городам наместников и малые дружины для обороны, князь Владимир повел рать к берегам Днепра. День шли не поспешая. А ночью князя посетил сон, он увидел Рогнеду, которая протягивала к нему руки и звала: "Родимый, спаси!" Проснувшись, князь ощутил в груди тревогу и, зная это знамение, велел Добрыне раньше времени поднимать войско и скорыми переходами вести его к Киеву. И не напрасно.
Когда до Киева остался один дневной переход, ночью в шатер князя привели гонца, который поведал о том, что случилось на реке Трубеж. Пребывая в дозоре, воины Данилы Акунова перехватили печенежского лазутчика. А был им гридень Ярополка Варяжко, сбежавший к печенегам. Послал его печенежский князь Куря вызнать силу княжеской дружины, потому как в стане печенегов кончились распри и Куря решил всей ордой напасть на Киев, совершить разбойничий набег на Русь. Допросив Варяжко с пристрастием и выведав у него все, что нужно, Данила не мешкая отправил смерда Василия навстречу русской рати.
Сам Данила действовал хитро. Он не погнал Варяжко в Киев на суд и расправу, но задержал перебежчика на заставе и говорил ему при этом:
- Придет час, и я отпущу тебя в орду. Скажешь кагану Куре, что князь Владимир стоит с великой дружиной на реке Рось и готовится встретить печенегов. Молвишь так - будешь жить, нет - достану и убью.