Князь вздрогнул. Он пытался вспомнить, о каких духах повёл речь Драгомил. Память озарило: здесь год назад он гонял псов, кошек и крыс. Пот пробил князя. Хотелось чем-то обо что-то ударить, но Владимир сдержался, бросил недобрый взгляд на Драгомила, повернулся и молча покинул капище богов, придя в ещё большее смятение духа. В груди разливалась полынная горечь.
А на другой день Владимир услышал, что у православных христиан наступает большой праздник, называемый Пасхой, во время которого они воздают хвалу воскресшему Сыну Божьему Иисусу Христу. Князь отважился тайно побывать на богослужении во время ночной службы верующих. Он переоделся в платье торгового горожанина, поверх надел черный дорожный плащ с капюшоном и вечерней порой покинул палаты, отправившись в церковь Святого Ильи на всенощную.
В пути Владимир казнил себя за то, что совсем мало знал о христианах, которые жили в Киеве со времен деда Игоря и бабушки Ольги. Сколько их в городе, какой у них быт, нравы - всё это было для князя за семью замками. И выходило, что его подданные живут без присмотра за ними. Они же русичи, и он должен ведать о них всё: чем дышат, как поклоняются своему Богу, усердны ли в жертвоприношении и каково оно.
В думах о россиянах князь пришел к церкви и увидел близ храма толпу горожан, держащих в руках свечи. Он увидел хлебы, которые, как потом узнал, назывались куличами, увидел красивые яйца, творожную пасху и решил, что всё это и есть приношение Богу, но никак не жертвы, без какого-либо подобия жертв идолян.
Склонив голову, князь подошел к церкви. Она была не очень большая и деревянная. Её венчали шатры, показавшиеся князю нелепыми. Над ними возносились плахи, срубленные крестом. Над распахнутыми дверями в храм висела доска, освещённая лампадой. На доске была изображена женщина с младенцем, стоявшим у неё на коленях. Кто эта печальная женщина, Владимир не знал, но она была похожа на его бабушку, княгиню Ольгу.
На паперти храма тоже было полно горожан, потому как всем не удалось войти внутрь. Пробравшись к вратам, князь услышал голос старца Григория, и у него появилось желание увидеть священника во время богослужения. Он стал пробираться в храм. Ему удалось войти, и задержали его лишь на миг: кто-то снял с его головы шапку и сунул ему в руки. Князь не сердился, он уже внимал тому, что говорил нараспев Григорий.
- Слово моё о больших и малых - начальных добродетелях, - услышал Владимир. - Первая добродетель - вера, ибо верой горы переставляются. Всякий во всех своих делах верой к Господу Богу Иисусу Христу утверждается. Другая добродетель - неизмеримая любовь к Богу и людям, любовь для того, чтобы положить душу и жизнь за друга своего, и чего не хочешь себе, того другому не твори.
Владимир слушал и смотрел вокруг. Он видел лица своих подданных, умиленные и отрешенные от всего земного. Он различал шепот сотен уст, повторяющих слова проповеди. Он вдыхал аромат благовоний и чувствовал, что в груди у него происходит движение. А Григорий продолжал нести слово Божие:
- Угодно было Христу, Богу нашему, чтобы написаны были книги, чтобы по ним человек рассуждал и поучался страху Божию - началу духовной премудрости. Страх Божий рождает веру, вера - надежду, надежда - любовь к Богу и к людям, любовь рождает терпение…
Владимиру показалось, что Григорий только для него возносит эти слова.
- Терпение порождает послушание и упование - пост, пост - чистоту и безмолвие. Безмолвие же великая сила. Оно рождает воздержание, молитву, слезы, бдение, бодрость и трезвомыслие… Оно отсекает всякое злодеяние. - Григорий прошелся по амвону и продолжал: - Познавший добродетели избавится от гордости и тщеславия, от плотских страстей и сладострастия. Да пребудут в любви. Пребывающий в любви в Боге пребывает. Где любовь, там и Бог. Аминь! - провозгласил Григорий и сошел с амвона, осеняя прихожан крестом. Не миновал он и князя Владимира, но не дал понять, что узнал его.
На клиросе началось пение псалмов. Чистые, неведомые ранее князю голоса наполнили храм неземными звуками. Князь никогда не слышал подобного пения. Он умилился, на глаза навернулись слезы. Князь простоял в церкви всю всенощную и почувствовал, как в нем просыпаются незнакомые ему прежде душевные силы. В нем пробудилось сердечное смиренномудрие, которое спасает человека от греховного падения, поднимает его из самой глубокой бездны. Он ощутил потребность молитвы, хотя и не знал, что такое молитва. В этот миг сотворилось малое чудо: священник Григорий уловил движение в груди Владимира и открыл ему суть молитвы, возносимой к Богу.
- Молитва Иисусова - общее дело у человека с ангелами, - сказал Григорий. - Молитвой люди скоро приближаются к ангельскому житию. Молитва - начало всякому доброму делу, она отгоняет от человека тьму страстей. Носи молитву, как крест, - обращался священник к князю, - и будет душа твоя прежде смерти равноапостольной. - Святой старец увидел с амвона храма будущее Владимира. - Молитва есть божественное веселие. Это драгоценный меч, нет другого орудия, которое бы более посекло бесов…
Не помня как, но князь Владимир подошел к самому амвону и мог достать священника Григория рукой. А священник, радуясь тому, что князь пришел в его храм, возносил слова о молитве с такой силой убеждения, что они, словно живые существа, проникали в душу Владимира и приносили ему невыразимую сладость. Он забыл о земной жизни и всё содеянное им в прошлом счел за сор и пепел.
Но тут нахлынуло другое. Князю Владимиру стало страшно от своего смирения: как жить дальше, как искупить грехи, очистить душу? Всё ещё уповая на Перуна, Владимир попытался получить у него ответы и принялся шептать его имя. Но в христианском храме идолищу не дано говорить. Божественное пение стояло преградой на пути языческих символов. Да и что мог посоветовать бездушный Перун, в лучшем случае повелит взять в руки меч и поднять его на иноверцев. Однако душа Владимира, согретая боготворческим теплом Григория, взбунтовалась бы против Перунова совета.
Священник же, не притесняя князя своим словом, лишь посоветовал ему помнить о силе рассуждения.
- Не живи безрассудно, - говорил Григорий с амвона, - ибо безрассуждение приводит ко злу. Лучше быть согрешающим и кающимся, нежели исправляющимся и возносящимся. Господь Бог да вразумит тебя, - обращался Григорий к Владимиру, - и утвердит исполнить его волю, священные заповеди и добродетели.
Григорий снова осенил Владимира крестом и окурил ладаном, после чего ушел в алтарь через открывшиеся перед ним царские врата.
Князь понял, что ему пора уходить, и стал выбираться из плотного окружения верующих, которые узнали его. В храме возник говор, и даже ропот: христиане заметили вторжение в свой храм языческого нехристя. Но вскоре ропот утих, потому как многие рассудительные прихожане увидели, что князь пришел к ним не со злым умыслом, но в поисках себя и Бога. Когда Владимир вышел из храма на паперть, за его спиной послышались возгласы, сперва робкие, потом уверенные, громкие:
- Слава нашему князю! Слава!
- Да хранит его Господь Бог!
Однако похвала ударила князя больнее, чем бранное слово и ропот. Он поймал себя на мысли о том, что христиане прославляли его за отступничество от своих богов, от язычества. Владимир вошел во гнев. "Ан не бывать сему! - воскликнул он в душе. - Ноне же принесу в пантеон щедрые дары и жертвы". Но какая-то властная сила заставила князя обернуться, и он увидел счастливые лица своих подданных и услышал крики киевлянок: "Князь, солнышко, спасибо, что навестил нас! Да вознесем хвалу за твое здравие!" Все они земно кланялись.
Гнев как возник в князе, так и погас, грудь его омыло теплом, на глаза набежала слеза. И сам князь, чего никогда с ним не бывало, в пояс поклонился горожанкам. Он возвращался в свои палаты умиротворенный, полный жажды творить добро. Уже наступило раннее утро, и князь радовался пробуждающейся жизни.
Посещение князем Владимиром христианской церкви вскоре стало ведомо всем горожанам, как детям Иисуса Христа, так и детям воинственного Перуна. Жрецы в языческом пантеоне на Священном холме пришли в ярость. Драгомил был особенно неистов. Он в тот же день послал гонцов в пять земель, чтобы там вынесли осуждение великому князю за попрание языческих канонов. Оттуда вскоре явились в Киев языческие старейшины. Прислали своих судей Новгород, Белгород, Смоленск, Любеч, Чернигов. Как раз накануне совета жрецов в Киеве скончался именитый боярин Ик-мор, соратник отца Владимира, Святослава.
Жрецы решили устроить пышное сожжение покойного боярина и вместе с ним его жены, цветущей по молодости лет Прекрасы. Драгомил велел воеводе Добрыне передать князю Владимиру, что его ждут в назначенный час на обряд сожжения боярина и боярыни. Выслушав Добрыню, князь сурово сказал:
- Сему не бывать: Прекрасе жить и растить детей и внуков.
- Великий князь-батюшка, сын великого князя Святослава-язычника, - начал небывало торжественно Добрыня, - старший жрец Богомил новгородский грозится наслать на тебя злых духов и гнев Перуна, ежели не придешь на обряд. И Прекрасу жрецы не упустят, соблюдут свой канон.
Владимир не хотел идти на разрыв со жрецами: ведь они служили не только Перуну, но и ему, великому князю. И всё-таки он настаивал на своём: принести в жертву Перуну коня боярина Икмора, петухов и кур сколько вздумается. Князь повелел Добрыне:
- А Прекрасу защити. Поставь к дому Икмора сотню гридней, дабы не покусились рьяные жрецы на жизнь молодой боярыни, матери троих детей. Помни: с тебя спрошу, коль упадет волос с головы Прекрасы!
Добрыня больше ни в чем не перечил князю Владимиру. Он послал к дому боярина Икмора отряд гридней во главе со Стасом и строго внушил ему: дескать, живота не пощади, ежели кто пожелает достать кого-либо со двора Икмора.
Земля издревле слухами полнилась. О том, что великий князь Руси Владимир потерял веру в своих богов Перуна, Белеса и Хорса, вскоре стало известно во многих иноземных державах. Забыв о распрях, императоры, короли и каганы отправили своих послов в Киев - завоевывать сердце и душу русского князя. В год 986-й от Рождества Христова в Киев пришли первые послы - камские болгары, люди магометанской веры.
Князь Владимир скоро узнал от своего верного пролазы Стаса Косаря, что к нему идут загадочные магометане, несут тайные слова. Послы явились в жаркий полдень, усталые и запыленные, потому как спешили.
Это были пожилые служители пророка Мухаммеда. Держались они достойно, и старший из них говорил по-русски. Владимир велел отвести их на отдых, истопить для них баню и предложил им помыться, если пожелают. Послы отказались мыться. Встреча с ними состоялась на другой день в гриднице. Князь созвал городских старцев, бояр, воевод, торговых гостей, многих других киевлян, но обошел вниманием Драгомила и Григория: ведь речь шла о новой вере, против которой заведомо будут против и язычники, и христиане. Когда гридница заполнилась, князь спросил послов:
- С чем пришли, мужи чужеземные? Выступил тот, что знал русскую речь и был среди послов старшим. Сначала он вознес руки к небу, омыл ими лицо и поклонился.
- Ты, князь, мудр и велик. Под небом Аллаха нет подобных тебе мужей. И в нашей земле тебя помнят и славят за великодушие. Помнят и другие народы, которые познали силу твоего меча. Но ты прославишься во всем подлунном мире, когда узнаешь веру Мухаммедову и примешь законы Аллаха. Вера наша магометанская утверждена счастливым оружием аравитян, по воле Единого Бога, и в благочестии не знает равных.
Посол начал описывать магометанский рай и цветущих гурий, которые будут женами там, в загробной жизни.
- А чему учит ваша вера, ваш бог? - спросил князь.
- Наш бог учит справедливости. Она - сестра благочестия. Аллах обещает своё милосердие и славную награду тем, кто соединяет с верой заслуги добрых дел.
- Есть ли у вас писание?
- Оно в книге книг Коране. Аллах говорит: "Сыны мои, страшитесь лишь меня. И верьте в то, что я послал сейчас, чтоб истинность того писания, что с вами, утвердить. Не будьте первыми, отвергшими его. И за ничтожнейшую плату знамениями моими не торгуйте и лишь передо мной испытывайте страх…"
- Сие хорошо, - согласился князь. - А далее?
- Аллах справедлив сам. Он отнимает благословение своё от лихоимства и изливает его на милостыню. Он учит ненавидеть неверных и нечестивых.
- Всё-таки учит ненавидеть. Что же он сам их не наказывает?
- Аллах не оставляет зло безнаказанным, и мы, его слуги, караем неверных и нечестивых.
- Это мы неверные и нечестивые? - спросил князь.
Склонив голову, посол промолчал.
- Какие ещё у вас есть законы? - испытывал послов Владимир, но в его вопросах уже сквозило равнодушие. Видно, не согревала магометанская вера душу человека, прикоснувшегося к христианской вере, и он -задал послам вопрос, заведомо зная, что они замнут его: - А что значит обрезание по вашей вере?
Киевляне уразумели, что ищет князь, затаились, ждали развязки. Посол поелозил на скамье, но ответил с достоинством:
- Аллах учит нас блюсти чистоту деторождения и велит совершать обрезание на членах новорожденных. - И с прежним достоинством посол сказал то, что, по его мнению, могло озадачить россиян, ибо уяснил тщетность появления на Руси своей миссии: - Ещё великий учитель запрещает нам есть мясо нечестивых животных, которых у вас называют свиньями, и пить хмельное зелье, каким неверные отравляют души.
- Ты о вине говоришь, отец? - спросил князь, словно не понимая, о чем идет речь.
- Вино есть зло - так учит Аллах, - ответил посол, но подсластил ответ: - Однако мне ведомо, что вы, русы, любострастны. Что ж, вам будет дано право творить сие вольно с жёнами тако же вольными. К тому же каждому из вас Аллах в том мире даст по семьдесят красивых жен. Ещё говорит пророк Мухаммед: "Тот, кто был богат на этом свете, будет богат и на том".
Князь Владимир, слушая посла, посматривал на сидевших в зале киевлян и понял, что магометанская вера не пробудила в них интереса. Да и плевались многие, когда услышали противное самому духу русичей. "Как это не есть свининки-свежатинки, которую семеюшка выкормила?" - возмущались одни. "Эко, удумали обрезание на членах творить. Чай, они не безмерны", - негодовали другие. "Да как же без хмельного жить на свете? Оно в радость, но не во зло", - утверждали третьи. Князь Владимир уловил душевное движение россиян, сказал послам коротко, да так, что и до сей поры народы помнят:
- Не по душе русичам ваша вера. Руси есть веселие вино пить, не можем без того быть.
Отшутился Владимир от советов послов, но заметил, что бояре и городские старцы покосились на него за то, что выдал послам легкие слова.
- Ты, князь-батюшка, забыл, что вино не токмо для веселия души, но и целитель хворей, - заметил Добрыня, выражая мнение горожан.
- И многоженство не осудил, - бросил упрек боярин Косарь-старший.
- И грешишь этим сам! - ткнул пальцем в князя городской старец Истома.
Князь Владимир метнул в Истому гневный взгляд: как посмел упрекать в такой час! А старец смотрел на добрыми глазами и улыбался, будто журил шаловливого внука. И князь возвестил:
- Осуждаю отныне и вовеки!
Он внимательно осмотрел всех, кто сидел в гриднице, хотел узреть среди старцев Григория, но его не было. Князь пожалел. Нет, не нужна ни ему, ни его народу вера, далекая от обычаев россиян, и Владимир сказал камским послам:
- Идите домой, старцы. Мы не пойдем вашей дорогой. - Повелел Добрыне: - Одари их паволоками царьградскими, в путь снаряди.
Проводили россияне магометан до городских ворот, сами же ушли молиться идолам, чтобы отвести напасти чужой веры.
Пользуясь тем, что Русь пребывала в мирном времени, в её пределы приезжали послы не только с тем, чтобы навязать свою веру. Они добивались дружбы с Владимиром, предлагали породниться королевскими или княжескими дворами. Послы из Швеции привезли погостить в Киев сына Оловы и Владимира - Вышеслава. Отец встретил его с радостью да и пригрел, не отпустил больше в холодную страну. Послы посоветовали Владимиру просить для Вышеслава руки дочери шведского короля, королевны Аквинды. Владимир дал слово посвататься лишь тогда, когда Вышеслав подрастет.
В эти же дни явились послы из Польского государства. Им было поручено засватать дочь Владимира и Рогнеды, княжну Марию. Великий князь счел, что это замужество будет выгодно как для Руси, так и для Польши, и дал согласие.
Появление иноземных сватов в Киеве задело и самого князя Владимира. Однажды он подумал, что пора вновь поискать царевну императорского рода в Византии. Теперь он с нетерпением ждал возвращения послов из Византии.
Ближе к осени того же года прибыли в Киев послы от папы римского, но не свататься. Такого почетного и знатного посольства Русь не знала. Его главой был епископ Кремонский Лютпранд. Но встреча Владимира и Лютпранда была холодной. Князю не понравился спесивый римлянин, и официальный прием папского посла прошел довольно сдержанно, если не сказать более: князь был недоволен. Владимир не пригласил на прием никого из русской знати и даже близких к княжескому двору бояр и воевод. Но в последний час перед встречей его что-то побудило позвать во дворец священника Григория. Знал Владимир, что Лютпранд и Григорий исповедуют одного Бога, но не ведал, чем отличаются их веры.
Григорий не отказался быть на приеме посла римской церкви, да Владимир был удивлен, с каким высокомерием смотрел на русского священника служитель католической веры. Епископ Лютпранд даже не счел нужным познакомиться с ним. Князь, однако, представил Григория. Владимиру показалось странным поведение Лютпранда, и в нем проснулось любопытство. Но князь сдержал свой порыв. Вскоре всё и прояснилось. Лютпранд не захотел беседовать при Григории, сказал лишь о главном, с чем приехал:
- Наместник Бога Творца на земле, папа римский снизошел милостью к вам, россы, и зовет вас в лоно католической церкви. Но беседа наша будет долгой, и мне хотелось бы прежде отдохнуть.
- Выслушать тебя готов, епископ Лютпранд, но, коль ты устал, отдохни на моём подворье день-другой.
- Добавлю одно: мы привезли тебе, великий князь, благословение папы римского, кое поручено мне передать немедленно по прибытии в Киев.
Князь Владимир слегка поклонился и сдержанно ответил, дав при этом понять, что их беседа может не состояться, потому как он не находит в том нужды.
- За благословение благодарю, коль оно от чистого сердца. Но отцы наши не приняли веры от папы римского, посему и мы воздержимся выражать своё отношение к проявлениям интереса вашей церкви. Мы ответим папе римскому, когда наши послы побывают в Риме.
Лютпранд склонил голову и на слова Владимира не ответил. Он понял, что чем-то не угодил великому князю. После минутного молчания Лютпранд поклонился Владимиру и попросил:
- Позволь, великий князь, уединиться в пристанище, кое отведешь.
Как только Лютпранд покинул тронный покой, где Владимир принимал посла, князь спросил священника Григория:
- Святой отец, мне показалось, что посол знает тебя. Так ли?
- Истинно так, сын мой. Мы встречались с ним в Царьграде шестнадцать лет назад. Тогда я служил в храме близ Святой Софии. Там же у собора поселился вскоре Лютпранд со свитой. А привело его в Византию повеление германского императора Оттона Первого. Он прибыл просить руки малолетней дочери царя Романа Багрянородного царевны Анны. Ей тогда было четыре годика, а может, пять.
- За кого же сватал её император Оттон?