- Нехорошій человѣкъ. Я ужъ порѣшилъ отбояриться отъ его сестры.
И молодой малый тряхнулъ головой и усмѣхнулся съ напускной дѣтской важностію. Онъ, какъ ребенокъ, хвасталъ теперь предъ новымъ знакомымъ своей самостоятельностью, относительно вопроса о женитьбѣ.
- Вы одни у матушки?
- Одинъ, какъ перстъ.
- И вотчины, и все иждивеніе будетъ ваше;
- Да, но… Шепелевъ снова запнулся въ нерѣшительности: сказать или нѣтъ? И, какъ всегда, совѣстливость его и прямота взяли верхъ. - Нечему переходить-то… продолжалъ онъ. У матушки имѣніе хотя и есть… но покойникъ родитель оставилъ ей такой чрезмѣрный должище, что заплатить его не хватитъ никакихъ вотчинъ. Еслибъ и весь уѣздъ былъ нашей вотчиной, такъ не хватило бы.
- И въ этомъ мы съ вами ровни. У меня тоже немного. Но все-таки вы не живете въ казармахъ! прибавилъ Державинъ.
- Я у дяди Квасова, на хлѣбахъ…
- Господинъ Квасовъ. Гренадерской роты нашей. Знаю его за добрѣющей души человѣка, сказалъ Державинъ и въ то же время подумалъ про себя: "какъ этого лѣшаго не знать!"
- Онъ изъ лейбъ-компаніи, какъ-то странно сказалъ Шепелевъ, будто предупреждая вопросъ Державща. - Но я его очень люблю…
- Какъ же, позвольте… заговорилъ этотъ. Извините за нескромность. Какъ же господинъ Квасовъ оказался вашимъ дядюшкой?..
- Видите ли… Когда ихъ всѣхъ царица покойная произвела въ дворяне, по возсшествіи своемъ на престолъ, то братъ младшій Квасова, тоже бывшій солдатъ гренадеръ, но оченно видный и красивый, прельстилъ одну мою тетку двоюродную, которая всегда жила въ Петербургѣ. Онъ на ней и женился и вскорѣ умеръ. Вотъ господинъ Квасовъ и выходитъ мнѣ теперь…
- Да… Опять тоже на морозѣ вмѣстѣ мерзли… Какая-жъ это родня! разсмѣялся Державинъ.
- Да. Но я его очень люблю. Онъ истинно добрый и благородный человѣкъ, хотя происхожденія и не нашего, дворянскаго.
- Вы у него, стало, и живете въ качествѣ родственника. Ну-съ, я не такъ счастливъ, живу съ рядовыми солдатами. Плачу за себя пять рублей въ мѣсяцъ одному капралу Волкову и у него же въ горницѣ, въ углу, и живу за перегородкой. Тяжело. Придешь иной разъ домой, уходившись въ разсылкахъ, или съ вѣстей, или послѣ ученья, хочешь заснуть, а тутъ ребятки орутъ, бабы ихъ межъ собой ругаются, а то и въ драку полезутъ. A мужья ихъ мирить, да разнимать - помеломъ, бренномъ, либо и кочерьгой. A начальство ни въ грошъ не ставятъ. Кричи не кричи. Помню, вотъ, какъ то ночью просыпаюсь - шумъ, гамъ въ казармахъ, а меня съ кровати кто-то тянетъ за одѣяло, да молится, пусти его на постель. По казармѣ ходятъ, орутъ, ищутъ. Очнулся я совсѣмъ, смотрю - нашъ же флигельманъ, Морозовъ. - Ты что? спрашиваю. - "Убить хотятъ. Дежурный офицеръ отлучился на вечеринку. Не выдавайте имъ меня. Защитите, родной, до утрова, а то убьютъ съ пьяну. Удрать не могу - ворота стерегутъ. Спасите. Васъ, какъ барскаго роду, не посмѣютъ тронуть". - Да какъ-же мнѣ, говорю, тебя спасти? - "Пустите, говоритъ, лечь на вашу кроватку подъ одѣяло. A сами уйдите куда-нибудь". - Что-жъ дѣлать-то? Пустилъ, а самъ всталъ и пробрался тихонько на улицу. Всю ночь они проискали его - убить, а моей кровати не трогаютъ… Это, говорятъ, нашъ барчюкъ спитъ. Такъ онъ до зари, зарывшись въ мое одѣяло, и пролежалъ, покуда офицеръ не вернулся и не унялъ пьяныхъ. А, вѣдь, флигельманъ насъ же и обучаетъ и, стало быть, такое же начальство, что и офицеръ. Да-съ, повиновенія у насъ мало. Буяны все, да озорники. Съ жиру бѣсятся.
- Отчего-жъ они буянили-то - съ пьяну?
- Да. Первое дѣло, у насъ новое путало завелся, господинъ Орловъ. Слыхали, я чаю, два брата, силачи эдакіе. Другой-то братъ, старшій, артиллеріи цалмейстеръ… Не знаете?
- Нѣтъ.
- Что это вы ничего не знаете. Я вотъ и недавно прибылъ, а все знаю. Ну, вотъ этотъ Орловъ - воистину путало - зачастую угощаетъ виномъ свою роту. Такъ, зря, видно денегъ дѣвать некуда. Вотъ они въ тѣ поры и напились. A какъ флигельманъ Морозовъ больно доѣхалъ ихъ ученьемъ, то они съ пьяну и полѣзли. Да, сказываютъ, и Орловъ за что-то золъ на Морозова и ихъ науськивалъ на него. Выйдетъ, молъ, шумъ, другаго назначутъ флигельмана. A эдакое ему зачѣмъ-то на-руку. Двуличневый это народъ - оба брата.
- Орловы?
- Да-съ. Деньги тратятъ большія, а состоянія большаго у нихъ нѣтъ. Всякій вечеръ у нихъ сборища офицеровъ. Крикъ, гамъ, затѣи шальныя. А, вѣдь квартира-то ихъ на видномъ мѣстѣ, не далече и до самаго дворца. Былъ ужъ, говорятъ, разъ приказъ имъ отъ принца - держать себя скромнѣе. И ничего не помогло. Говорили, будто даже одинъ изъ нихъ, нашъ же офицеръ, Пассекъ, отвѣчалъ: "у васъ-де тамъ пиво пьютъ, а мы матушку сивуху тянемъ, такъ мы другъ дружкѣ не помѣха".
- Однако, дерзость какая? Что-жъ на это принцъ отвѣтилъ?..
- Ну, до принца-то оно, положимъ, врядъ дошло. Кто-жъ эдакое пойдетъ передавать. Самъ ногъ не унесешь… Что это такое!? вдругъ прибавилъ Державинъ, прерывая бесѣду и оборачиваясь въ окно. Будто подъѣхали. Слышите, полозья скрипятъ по снѣгу.
Оба рядовые прислушались и, подъ здоровый храпъ спящихъ на ларяхъ холоповъ, съ трудомъ разслышали шумъ полозьевъ и звукъ бубенцовъ. Они глянули въ окно и среди яркой, бѣлой улицы, освѣщенной какъ днемъ, увидѣли сани парой, съ кучеромъ чухонцемъ, а въ саняхъ что-то огромное, странное. За санями ѣхали верхомъ двое солдатъ.
- Рейторы! воскликнулъ Державинъ. Голштинцы!
- Ночью? Что-жъ бы это значило?
- Привезли въ саняхъ что-то. Да нѣтъ! Это живой человѣкъ, самъ встаетъ. Что за притча! Пойдемте на крыльцо…
Часовыя взяли ружья съ ларя и вышли.
IX
Чудовище, выползшее изъ саней при помощи рейторовъ, былъ, конечно, добравшійся кой-какъ въ городъ, несчастный ротмейстеръ. Солдаты ввели его подъ руки на крыльцо и стали вводить на лѣстницу.
Но часовые были уже внизу и, загородивъ лѣстницу, остановили и просили прибывшихъ.
- Къ Его Высочеству! загудѣло что-то по-нѣмецки изъ-подъ тулупа, наверченнаго надъ медвѣжьей шубой, тамъ, гдѣ предполагалась голова.
Часовые однако не рѣшались пропускать.
- Кто вы? Мы ночью не имѣемъ приказа впускать кого либо, помимо офицеровъ вашихъ; сказалъ Державинъ также по нѣмецки.
Офицеръ раскутался при помощи рейтеровъ. Молодые люди сначала остолбенѣли отъ удивленія при видѣ чего-то блеснувшаго и не сразу разглядѣли, что именно блеститъ на головѣ пріѣзжаго. Первое движеніе Державина было гнать всѣхъ троихъ вонъ; онъ вспомнилъ вдругъ о разныхъ глупыхъ шалостяхъ, которыя позволяли себѣ разные гвардейцы съ принцемъ Жоржемъ и которыя все учащались за послѣднее время, вслѣдствіе его доброты и безнаказанности со стороны начальства. Принявъ теперь вновь прибывшихъ за переодѣтыхъ балагуровъ, онъ быстро сообщилъ свою догадку Шепелеву. И оба часовые, отступивъ вверхъ лѣстницы, стали на порогѣ самыхъ дверей съ твердымъ намѣреніемъ не пропускать ряженыхъ озорниковъ.
- Небось тоже изъ отчаянной компаніи господъ Орловыхъ! подумалъ Державинъ. Изъ-за нихъ проклятыхъ самъ въ отвѣтъ попадешь.
Между тѣмъ, тоже поднявшійся офицеръ порывался рѣшительно войдти въ двери и лицо его было вовсе не забавно, голосъ вовсе не шутливъ. Къ тому же и офицеръ и солдаты были очевидно неподдѣльные нѣмцы.
- Я ротмейстеръ голштинскаго войска, сказалъ офицеръ на чисто нѣмецкомъ языкѣ. Прикажите сейчасъ вызвать камердинера Его Высочества Михеля. Сію минуту…
- Послушайте! замѣтилъ, на половину понявшій Шепелевъ, онъ не пьянъ ли? У него только на головѣ что-то диковиное! A мундиръ - ничего! Являться въ такомъ видѣ къ принцу, и голштинцу нельзя позволить. Онъ хоть и не ряженый, но дѣло то все-таки не ладно. Опросите его толкомъ въ чемъ дѣло.
Державинъ объяснилъ пріѣзжему то же подозрѣніе, по-нѣмецки спрашивая, что за причина его головнаго убора. Ротмейстеръ настойчиво, силой пролѣзъ въ переднюю мимо юныхъ часовыхъ, рѣзко заявивъ, что это не ихъ дѣло, и что объясненіе всего - тайна, которая касается одного принца.
Разбудивъ храпѣвшаго лакея, часовые поневолѣ велѣли ему идти будить главнаго принцева камердинира Михеля.
Парень, по имени Ѳома, съ просонья чуть не принялъ прибывшаго офицера за самаго чорта и перекрестившись, попятился на ларь.
- Ну, ну, небось. Иди будить… сказалъ Державинъ.
Ротмейстеръ, молча и угрюмо, сѣлъ на лавку около окна…
Серебряная миска ярко блестѣла и переливалась въ два свѣта: и въ лучахъ свѣчи и въ лунномъ свѣтѣ, падавшемъ въ обледенѣлое окно.
Рейторы почтительно стали у дверей около часовыхъ…
Державинъ и Шепелевъ, очнувшись отъ перваго удивленія и понявъ, что пріѣзжему не до шутокъ, переглядывались, кусая себѣ губы, и едва сдерживались отъ невольнаго смѣха.
Вышелъ, наконецъ, позѣвывая, сонный Михель и, вытаращивъ заспанные глаза, уперся, не подходя близко къ офицеру. Этотъ всталъ и приблизился, Михель ахнулъ и ругнулся по-нѣмецки, затѣмъ возопилъ хрипливо:
- Gott! Вы ли это, господинъ Котцау… Was hat man…
Но офицеръ его перебилъ.
- Уведите меня къ себѣ. Я вамъ все объясню. Теперь, обратился онъ къ рейторамъ, ступайте домой. Скажите, что я остался у Его Высочества. Тамъ, у себя, никому ни слова. Какъ сказано! Слышите!
Рейторы вышли и уѣхали. Часовые остались въ прихожей и Шепелевъ, упавъ на лари, началъ хохотать, закрывая ротъ руками, чтобъ не огласить хохотомъ спавшій домъ. Державинъ тоже смѣялся весело…
- Что же это такое? сказалъ, наконецъ. Шепелевъ.
- A вотъ на утро, встанетъ принцъ. объяснится машкарадъ этотъ. Можетъ, это новый шлемъ такой голштинцамъ данъ, острилъ Державинъ. Не даромъ, сказывали, что къ Святой всѣмъ полкамъ гвардіи перемѣна мундировъ будетъ. A вѣдь я эту фамилію что-то слышалъ. Котцау!? И не разъ слышалъ.
- Кострюля, какъ быть должно! выговорилъ. зѣвая, Ѳома, снова укладываясь на ларѣ, и не обращая вниманія на двухъ солдатъ-часовыхъ. Вотъ завтра принцъ нашъ перейметъ. Себѣ тоже такую надѣнетъ.
- Это же почему? спросилъ Шепелевъ, переставая смѣяться и удивленный отчасти той грубостью, съ какой парень отзывался о принцѣ, въ домѣ котораго служилъ.
- Почему! Этотъ нѣмецъ нашего каждодневно учитъ, На… какъ бишь, на шпатонахъ что ли? Ну вотъ на эдакихъ на длинныхъ тесакахъ что ли.
- Какой нѣмецъ?
- A этотъ вотъ самый, Котцапый имя-то; вотъ, что въ костролю-то нарядился. Онъ у нашего вотъ третій день бываетъ и обучаетъ его по военному, тотъ глядитъ да перенимаетъ. Что тотъ ни сдѣлаетъ, а принцъ за нимъ тоже. Ногами топочатъ оба по горницѣ, что страсть! Ну вотъ теперь этотъ кострюлю вздѣлъ, а нашъ, стало быть, завтрева ужъ цѣлый чугунъ нацѣпитъ… A то и намъ всѣмъ дворнѣ, по горшку изъ-подъ каши надѣнутъ. Это вѣрно? О-хо-хо-хо!
- Хорошо вамъ тутъ жить, аль дурно? спросилъ Державинъ, догадавшись по нахальному тону лакея, что онъ не доволенъ житьемъ своимъ.
- Намъ-то?.. Хорошо! лѣниво выговорилъ Ѳома, поворачиваясь на ларѣ на бокъ, къ нимъ спиной. Ужъ такъ эвто хорошо! мычалъ онъ уже въ стѣну. Такъ, тоись, хорошо… что, поди, еще лучше вашего.
- A что?
- Нѣмцы? Что!? Отъ Голштинца не жди…
- Не жди гостинца. Слыхалъ я это…
Въ эту же минуту въ домѣ зашумѣли и заходили. Послышался чей-то голосъ, потомъ другой, говорившіе по-нѣмецки.
- A вѣдь вѣрно разбудили принца. Стало быть, дѣло-то важное выходитъ, замѣтилъ Шепелевъ, и оба юные часовые прислушались.
Къ нимъ по корридору шелъ кто-то, звѣня шпорами. Они стали на мѣста, схвативъ съ ларя положенныя ружья.
- Эту ночь видно не посидишь! усмѣхнулся Шепелевъ.
Въ прихожую вышелъ офицеръ тоже въ мундирѣ голштинскаго войска и обратился къ ближайшему Шепелеву на довольно правильномъ русскомъ языкѣ, но съ иностраннымъ акцентомъ. Это былъ адьютантъ принца, Фленсбургъ. Принявъ Шепелева за простаго солдата, онъ приказалъ ему немедленно розыскать мѣдника, слесаря или кого бы то ни было съ подпилкомъ и съ разными инструментами.
- Понимаешь, зачѣмъ. Видѣлъ? кратко выговорилъ онъ.
- Офицера въ кострюлѣ тоись? отозвался Шепелевъ.
- Да. Ты городъ знаешь, небось, наизустъ. А?.. Знаешь? Найди же скорѣе и приведи сюда.
- Я города совсѣмъ не знаю! отозвался сумрачно Шепелевъ… Я сюда недавно и пріѣхалъ, ночью же и совсѣмъ можно сбиться…
- Русскій солдатъ по всему! рѣзко сказалъ Фленсбургъ какъ бы себѣ самому. Вмѣсто скораго исполненія приказа офицера - болтовня. Ну не знаешь города - такъ поди узнай, а чтобы чрезъ полчаса слесарь былъ здѣсь! начальственнымъ голосомъ прибавилъ онъ. Но постепенно вглядываясь въ изящную фигуру и красивое лицо Шепелева, онъ прибавилъ мягче: - изъ дворянъ что ли?
- Да-съ.
- Ну, пожалуйста, будьте такъ добры, сдѣлайте это для принца. Тутъ несчастіе… Глупая дерзость. Надо скорѣе помочь… Это не обязанность часоваго, но этихъ животныхъ послать нельзя! показалъ Фленсбургъ на сладко уже храпящаго Ѳому. Пойдетъ, провалится и ничего не найдетъ до утра. Пожалуйста Его Высочество приказалъ…
- Я бы очень радъ, отозвался Шепелевъ, поглядывая на Державина, который осторожно отошелъ въ сторону. Но я не ручаюсь, что найду ночью слесаря, не зная города.
- Надо найдти! Я вамъ передаю, наконецъ, приказъ Его Высочества, государь мой! уже нетерпѣливо вымолвилъ Фленсбургъ.
- Постараюсь, сухо отозвался Шепелевъ, весь вспыхнувъ. Сдѣлаю, что могу.
- Надѣюсь… усмѣхнулся Фленсбургъ презрительно. Чрезъ минуту Шепелевъ вышелъ на улицу, ворча себѣ подъ носъ. A вслѣдъ за нимъ и Фленсбургъ выѣхалъ изъ дому верхомъ.
X
Принцъ Георгъ, Лудвигъ Голштинскій былъ родной дядя государя, извѣстный болѣе Петербургу подъ именемъ принца Жоржа. Такъ звали его всѣ, даже солдаты и народъ. Онъ пріѣхалъ въ Россію съ своимъ семействомъ, приглашенный Петромъ Ѳедоровичемъ тотчасъ по восшествіи на престолъ.
Государь не настолько любилъ и уважалъ дядю въ дѣйствительности, на сколько старался это выказывать, и особенно заботился объ оказаніи ему всевозможныхъ, внѣшнихъ почестей и знаковъ отличія. Во всякомъ случаѣ принцъ былъ единый близкій родственникъ государя.
Вскорѣ по пріѣздѣ принца указано было его именовать "Императорскимъ Высочествомъ". Посламъ иностранныхъ дворовъ было предложено оффиціально дѣлать принцу первый визитъ и вообще во всѣхъ церемоніалахъ и торжествахъ онъ занялъ первое мѣсто. Кромѣ того принцъ былъ тотчасъ назначенъ шефомъ голштинскаго войска и начальникомъ всей гвардіи.
Въ Петербургѣ безъ всякой причины и безъ всякаго повода принца сразу не взлюбили какъ гвардія, такъ и общество, даже народъ.
- Къ намъ важничать и наживаться пріѣхали, говорилось всюду про принца и его семейство. Небось у себя-то въ таратайкѣ на базаръ за огурцами ѣздили, а тутъ цугомъ въ восемь коней поѣхали!
Принцъ былъ человѣкъ крайне старообразный на видъ, но еще почти молодой лѣтами; ему было 43 года. По онъ былъ такъ худъ, малорослъ и плюгавъ, что издали могъ пройти легко за юношу. Къ нему можно было вполнѣ примѣнить пословицу: маленькая собачка до старости щенокъ!..
Онъ былъ и недальняго ума человѣкъ, добрый, довольно образованный, но очень вялый и лѣнивый по характеру и по привычкамъ, нажитымъ у себя на родной сторонѣ; съ пріѣздомъ въ Россію, онъ однако сталъ вдругъ дѣятеленъ.
Принцъ Жоржъ пріобрѣлъ немедленно, къ собственному своему удивленію, нѣкоторое вліяніе надъ своимъ царственнымъ племянникомъ, что было и нетрудно. Прежде всего принцъ собирался избрать предметомъ своихъ заботъ и реформъ исключительно Петербургскую гвардію. Вмѣстѣ съ тѣмъ по пріѣздѣ въ Россію и честолюбивые замыслы стали обуревать принца Жоржа. Онъ уже назывался Штатгальтеромъ Голштиніи, но сталъ мечтать и надѣяться, съ помощью русскихъ войскъ и съ согласія своего покровителя короля Фридриха, сдѣлаться герцогомъ Курляндскимъ.
Со времени паденія и ссылки Бирона, мѣсто это было долго вакантно, затѣмъ его занялъ польскій королевичъ противъ воли Россіи и конечно сидѣлъ не очень твердо. Поэтому не было ни единаго князька нѣмецкаго, который бы не стремился и не хлопоталъ предъ русскимъ правительствомъ о томъ, чтобы попасть въ курляндскіе герцоги. Теперь, государь Петръ Ѳедоровичъ положительно обѣщалъ дядѣ Курляндію, хотя бы пришлось воевать съ Польшей и съ Саксоніей, и возвращаемый изъ ссылки Биронъ долженъ былъ отказаться формально отъ своихъ правъ въ пользу принца.
Принцъ Жоржъ и его семейство не говорили, конечно, по русски ни слова… Но это было и не нужно… Въ эти дни, наоборотъ, русскимъ, желавшимъ выйдти въ люди, приходилось садиться съ указкой за нѣмецкую грамоту и учиться мараковать на языкѣ своихъ недавнихъ враговъ.
И дѣйствительно, многіе изъ гвардіи и изъ общества засѣли вдругъ усердно за нѣмецкій языкъ, бывшій долго въ большой модѣ въ Россіи и въ общемъ употребленіи, но за время Елизаветы попавшій въ опалу вмѣстѣ съ Биронами и Минихами. Теперь же, когда Минихъ, уже возвращенный изъ ссылки, былъ при дворѣ, а герцогъ Биронъ ожидался также всякій день въ столицу, нѣмецкій языкъ снова, будто съ ними вмѣстѣ, ворочался какъ бы изъ нравственной ссылки. Старики повторяли зады и припоминали, что знавали за время царствованія Анны Іоанновны, а молодежь вновь садилась за мудреную грамоту. Всѣ, вернувшіеся изъ русской арміи, дѣйствовавшей противъ Пруссіи и теперь отдыхавшей, благодаря перемирію, имѣли огромное преимущество по службѣ въ томъ, что понимали и могли говорить на языкѣ принца Жоржа. За то всѣ, отличившіеся въ прошлой компаніи и извѣстные своей нелюбовью къ Фридриху и пруссакамъ - какъ бы ни говорили по-нѣмецки, - были гонимы и притѣсняемы или прямо попадали въ опалу.
Принцъ Жоржъ почти не зналъ своего племянника, русскаго государя, такъ какъ Петръ Ѳедоровичъ былъ увезенъ къ Россію еще ребенкомъ. Петербургъ принцъ зналъ еще менѣе. Про Россію принцъ зналъ только, что она ужасно велика!.. Все русское принцъ понималъ и судилъ съ своей или, вѣрнѣе сказать, съ Фридриховской точки зрѣнія. За послѣднее время не только такіе недалекіе люди, какъ принцъ Жоржъ, но и болѣе крѣпкія головы Германіи жили въ области политики умомъ короля прусскаго, будущаго "Великаго" въ исторіи.
Между тѣмъ, обстоятельства навязывали принцу, будучи при молодомъ государѣ племянникѣ, отличавшемся непостоянствомъ и неровностью характера, довольно видную роль и широкую дѣятельность.
Государь любилъ выслушивать мнѣніе и совѣты дяди обо всемъ. И принцу волей-неволей приходилось, во что бы то ни стало, добывать себѣ свои мнѣнія и совѣты и имѣть ихъ наготовѣ.
Положеніе было мудреное. И вотъ, тотчасъ по пріѣздѣ, судьба послала ему помощника и совѣтника, уроженца Шлезига, почти соотечественника, выѣхавшаго еще юношей въ эту невѣдомую, варварскую Россію.
Государь назначилъ къ нему офицера Фленсбурга, какъ переводчика, для сношеній служебныхъ и общественныхъ. Принцъ вскорѣ сдѣлалъ его своимъ адьютантомъ и незамѣтно, по неволѣ, попалъ вдругъ въ положеніе его ученика.
Умный, тонкій и образованный шлезвигскій дворянинъ стариннаго, но обѣднѣвшаго рода, былъ, прежде всего, крайне честолюбивъ. Эта черта характера на столько преобладала въ немъ, что заставила его бросить когда-то отечество и ѣхать въ невѣдомый далекій путь, ѣхать, чтобъ попытать счастья въ той дикой, но волшебной странѣ, гдѣ за послѣднее полустолѣтіе люди, подобные ему и даже болѣе низкаго происхожденія, меньшаго ума и образованія, попадали, будто чудомъ, быстро и легко въ фельдмаршалы, князья, министры, даже регенты огромной имперіи.