Вири сказал тоном, не допускающим возражений:
- Прескотт, раз уж вы здесь, у меня к вам просьба. Сегодня вечером я приглашен в гости, будет, наверно, шотландский виски, разговоры о кредитах, и все в таком духе. Я там никого толком не знаю, встречался кое с кем на деловых завтраках, и все. Пойдемте со мной. Я позвоню хозяину и попрошу его вас пригласить.
- Но я… - Ральф запнулся. - Я не один. Со мною мой друг, мистер Истер, знаете, глава "Торговой Компании Истера"… Разрешите вас познакомить: мистер Вири, мистер Истер… Мне будет очень приятно пойти с вами после стольких недель в глуши, но только… если, конечно, они не откажутся пригласить и мистера Истера…
Чирикая без умолку, Ральф все время мучительно чувствовал, что лжет, что нет больше никакой "Торговой Компании Истера", что и в лучшую свою пору это были всего-навсего три бревенчатых хижины и что он просто постыдился сказать: "Я жалкий и слабый человек, вырвавшийся из ада, потому что мне незаслуженно повезло, а это мой друг Джо, простой, неотесанный малый, который жует табак и любит Диккенса, и он храбрее и благороднее нас с вами, вместе взятых, и подите вы к черту со своей вечеринкой, очень она мне нужна".
Но тут он услышал, как мистер Вири в изысканных выражениях приветствует знаменитого Джозефа Истера, президента "Торговой Компании Истера", услышал, как Джо пробормотал: "Будем знакомы". Он расписался в книге за себя и за Джо, после чего властно потребовал номер из двух спален с двумя ваннами и гостиной. Он слышал, как мистер Вири распинался, заверяя, что позвонит хозяину и узнает, удобно ли ему будет привести своих на редкость интересных знакомых мистера Прескотта и мистера Истера, и немедленно даст знать мистеру Прескотту.
Они долго, холодно, но вежливо жали друг другу руки, а потом Ральф и Джо отправились в свой номер.
В маленькой, светлой, уютной гостиной были обитые ситцем кресла, лампа под розовым абажуром на столе, буфет с бокалами венецианского стекла, изготовленного в Монреале, обои под гобелен и гравюры на стенах. Кровати в спальнях были застелены премиленькими стегаными одеялами синего шелка. Ванные сверкали мрамором, никелем и кафелем.
Джо обошел номер. Он разглядывал гравюры. Шершавым красным пальцем робко коснулся светло-зеленой, расшитой серебром скатерти. Похлопал ладонью по пружинистым кроватям, как хорошая хозяйка, снимающая квартиру. Но когда он увидел ванную с душем - сплошь стекло и никель, - то застыл на месте.
Он стоял на пороге, как фермер в парижской парикмахерской.
- Вот так штука, Ральф! Да я с моей дубленой шкурой ни в жизнь не посмею раздеться тут и искупаться в этой стеклянной коробке. Вдруг кто-нибудь войдет и подымет меня на смех. Да еще это длиннющее зеркало на двери… Видно, я становлюсь скромником. А уж эта гостиная со всякими лампочками и шелковыми абажурами на манер нижних юбок… Ральф, да здесь и плюнуть боязно! Нет, я уж лучше подамся в "Нипигон-хауз".
- Да ты через два дня ко всему этому привыкнешь. А через неделю станешь фыркать, что полотенца малы.
Ральф развернул шестифутовое мохнатое диво.
Джо смотрел на него, разинув рот.
- И это… полотенце? А я-то думал, это ковер! - Он потрогал мягкую ткань. - Да ведь им можно хоть два года кряду вытираться! Нет, брат, я просто не могу… не могу его пачкать. Слишком много приходилось мне стирать своими руками. Ни-ни. Это для меня слишком шикарно. И вот еще что, Ральф: не пойду я с тобой в гости. Сраму не оберешься. Ступай один и позабудь про меня. А я в кино потопаю.
- Чепуха! Расскажешь им что-нибудь про Север. Все придут в восторг. Это будет гвоздь программы.
И тут явился мистер Джеймс Уортингтон Вири. Ну да, конечно же, что за вопрос! Хозяин дома, некто полковник Экере, настоятельно просит мистера Прескотта и мистера Истера пожаловать к нему. Это просто маленькая вечеринка, можно будет слегка промочить горло. Полковник Экере жаждет услышать об их путешествии по Северу, о лесных пожарах, о торговле в кредит с индейцами.
- Но у нас нет с собой вечерних костюмов, - дипломатично заметил Ральф.
- Это неважно… Так вы придете, Истер? Полковник Экере будет просто в отчаянии, если вы откажетесь.
Такого приглашения Джо не мог не принять. Но когда Вири ушел, он мрачно осмотрел свой коричневый костюм в большом зеркале; попытался уложить свои густые рыжие с проседью волосы гладко, как у киноактера, смочив их водой и разглаживая щеткой, пока не замычал от боли; и долго подрезал и скоблил ногти огромным складным ножом, забыв уроки, преподанные маникюршей Элверной.
С опаской вступил он вслед за Ральфом в большой ресторан гостиницы.
Ральф после надоевшей грудинки, которую он ел с жестяной тарелки, сидя на корточках, теперь откровенно наслаждался ресторанным великолепием: арочным потолком из желтого камня, гобеленами в простенках между стрельчатых окон, алыми с золотом стульями, которыми не погнушались бы даже испанские архиепископы. Но, шагая следом за метрдотелем и упиваясь дешевой радостью, что в нем сразу почуяли выгодного гостя, он оглянулся на Джо и увидел, что тот совершает опасный и бесконечно длинный путь к столику, охваченный мучительным благоговением, не решаясь даже взглянуть на хорошеньких женщин.
Джо позволил метрдотелю усадить себя. Ральф видел, что на лбу у него блестит испарина. Меню он держал на отлете, вытянув руку и недоверчиво всматриваясь в сомкнутый строй наименований. За соседним столиком кто-то хихикнул. Джо поспешно положил меню, засунул обе руки в карманы, снова вынул их, уронил на стол и наконец спрятал широкие красные кисти на коленях.
- Нашел что-нибудь себе по вкусу, Джо? Или мне заказать?
- Мне бы… мне бы свинины, - сказал Джо с тоской.
- Разве она не надоела тебе на Севере?
- Д-да…
Метрдотель на минуту отвернулся, и Джо, воспользовавшись этим, шепнул:
- Это единственная людская еда, которую я вижу в карточке. Ради всего святого, Ральф, закажи мне что - нибудь. Я не могу! Слишком уж это для меня роскошно!
- Постой. Да ведь здесь самое что ни на есть подходящее место, именно для тебя, - и именно ты должен поехать в Нью-Йорк. Там ты увидишь много нового, стоит только робость преодолеть…
- Ага, нового хоть отбавляй, но тем временем я помру с голоду! Неужто ты думаешь, я посмею когда - нибудь сунуться сюда один? Я только раз и был в ресторане большой гостиницы и то с Элверной, я ж тебе рассказывал.
- Это уж моя забота, старина, чтобы ты получил удовольствие от большого города. Я все обдумал. Через десять лет ты будешь компаньоном Фултона и Хатчинсона. А пока что я закажу обед. Посмотрим, справлюсь ли я не хуже Элверны.
Ральфа соблазнял черепаховый суп, запеченный голубь и шампиньоны, но, горячо надеясь убедить Джо, что жизнь богатых людей не лишена своих прелестей, он заказал добрый гороховый суп, бифштекс с целым гаремом овощей и мороженое.
Он и замолчали. Стоило Джо упомянуть об Элверне, и мысли о ней снова овладели Ральфом. (Наверно, она сейчас обедает одна в поезде. Одна ли?) Здесь, в этих дебрях бархата и хрусталя, он снова переживал светлые, тихие дни на озере и пустынной отмели; он с болью вспомнил измазанные сажей щеки Элверны, ее веселые, озорные глаза, ее громкий, радостный смех.
Он посмотрел на Джо и вдруг вздохнул:
- Будь я проклят! Мы оба тоскуем по ней.
- Да. Я тоскую. И всегда буду тосковать. Но ради нее самой, Ральф, мы оба, я - потому что так беден, а ты - потому что так богат, должны держаться от нее подальше.
- Да. Пожалуй, ты прав. И вот что, Джо… Давай постараемся, чтобы наша дружба была настоящей и прочной. Знаешь, мне так нужно, чтобы ты ворчал на меня, не то я опять стану мелким сутягой и погрязну в делах.
- Никто тебе не нужен.
- Все равно, ты поедешь со мной в Нью-Йорк.
- Что ж… Но предупреждаю тебя, я намерен отыскать себе там дешевую харчевню, где пол посыпан опилками, а официант ходит без воротничка, с резинками на рукавах, и буду являться туда каждый день, плевать на пол и орать: "Эй, тащи-ка сюда свинины с бобами, да пошевеливайся, не то голову оторву!" Тогда, может, я и выдержу… Мать честная! Вот это бифштекс!
Хитрость Ральфа удалась. Вид роскошного бифштекса, украшенного горошком, морковью, ломтиками картофеля и хрустящим жареным луком, открыл перед Джо новые захватывающие перспективы; и когда в девять часов за ними пришел Джеймс Уортингтон Вири, Джо, видимо, был убежден, что в Нью-Йорке есть кое-что еще, кроме подстерегающих на каждом углу хорошеньких женщин и высокомерных официантов, которые все как один над ним смеются.
Мистер Вири, пустив в ход средства, о которых не сохранилось сведений в анналах истории, ухитрился нанять лимузин. Джо устроился на мягком сиденье, легонько похлопывал себя по животу, согретому обильными яствами, и сиял, взирая на мир. Вид у него был идиотски довольный. Ральф с некоторой тревогой подумал, не хватил ли он лишнего, поскольку Вири принес к ним в номер бутылку виски. Но он помнил, что Джо выпил один-единственный стаканчик виски с содовой; а когда Вири заговорил, он забыл про эти опасения.
- Да, кстати, совсем из головы вон. Вы ведь ездили на Север с неким малым по фамилии Вудбери, членом нашего загородного клуба, верно?
- Да.
- А потом вы… м-м… э-э… расстались?
- Да, и я как-то даже чувствую себя немного виноватым. Вудбери для меня не в меру болтлив, я просто не мог больше выносить его присутствия, но все же я, пожалуй, нехорошо поступил, что бросил его.
- Понимаю. Я-то всегда считал, что он просто - напросто крикун и аферист. Поэтому я удивился, когда вы поехали с ним, и нимало не удивлен, что вы его бросили. Но вот что забавно: на днях он был проездом в Виннипеге. Я встретил его в гостинице. И он сам мне сказал, что это он вас оставил, бросил, потому что вы невозможно умничали. Мне это показалось сомнительным. Я его всегда недолюбливал. Кстати, Прескотт, вы сказали, что едете с Истером в Нью-Йорк. Может быть, поедем вместе? Я уезжаю завтра вечером.
- Отлично! Едем вместе, - сказал Ральф.
Он ликовал. Элверна в Миннеаполисе сделает что-нибудь такое, неизвестно что именно, но непременно что - нибудь замечательное, достойное, высококультурное. А Джо с его помощью преуспеет на ниве торговли в Нью-Йорке. Когда-нибудь он человеколюбиво, по-отечески воссоединит преобразившуюся Элверну с преуспевающим Джо. Они будут друзьями. Он станет крестным отцом, дядюшкой и вообще благодетелем их детей. Он бросил Вудбери, но тот сам теперь оправдал его поступок своей ложью.
Все было удивительно благородно, ясно и приятно.
Обуреваемый столь высокими и лирическими чувствами, он явился в особняк полковника Экерса.
Полковник был причастен к торговле пшеницей, причастен к железным дорогам, причастен к банкам и построил себе дом величиной чуть ли не с Виндзорский замок, но куда более современный. Там были три гостиные, библиотека с несколькими книгами и орган - если верить справочной книге Торговой палаты-самый большой к северу от Сент-Луиса.
Вечеринка была не слишком шумная. Несколько парочек усердно танцевали под радио, кучка мужчин сосредоточилась в библиотеке вокруг столика с шотландским виски и коньяками "Гран Марнье" и "Наполеон IV". Но больше всего было толстозадых мужчин, которые стояли у камина, украшенного головами лосей, головами медведей, головами горных козлов, а также рыбьими чучелами, и беседовали о спорынье, поразившей пшеницу.
Они встретили Джо Истера с распростертыми объятиями. Они интересовались его мнением о щуке, которая водится в реке Мэнтрап, и о качестве шкурок выхухоля.
Джо вошел в дом не без робости, опасливо поглядывая на люстру в прихожей и амуров, витавших на потолке. Он разинул рот, увидев лакея, и когда тот лениво протянул руку за его шляпой, весьма неохотно расстался с этим символом мужественности. Когда его представили хозяйке, изукрашенной золотом, ее дочери, изукрашенной серебром, и ошеломляющей толпе других самоцветных и металлических дам, он заметно вспотел и едва заметно пробормотал:
- Рад с вами познакомиться, не совсем расслышал ваше имя.
"Хлопотное будет дело - научить его свободно держаться среди чужих людей, - подумал Ральф. - Ах, черт, как я тоскую по Элверне! Не надо было мне отказываться от нее…"
Но когда Джо обступили мужчины, хоть и отягощенные банками и юриспруденцией, но все же приемлемые как рыболовы-любители, он держался вполне свободно. Ральф с беспокойством следил, как он сыплет охотничьими рассказами. Голос Джо зазвучал громче; он все чаще подпускал крепкие словечки; и эти его крепкие словечки были слышны в комнате для танцев.
Один раз Джо хлопнул по спине суетливого маленького миллионера в пенсне на шелковой ленточке. В это время он еще капли не выпил.
Как маятник, Джо то и дело возвращался к столику с виски, и хотя Ральф честно предоставил его самому себе, честно сидел в сторонке и старался не шпионить за ним, он видел, что Джо, наливая себе виски, всякий раз подолгу не выпускает бутылки из рук.
Результат был ужасающим.
Джо рассказал о миссионере, в чью церковь забрел медведь, а история эта, восхитительно звучавшая в бревенчатых холостяцких хижинах, оказалась не совсем к месту у отделанного черным деревом камина полковника Генри 1 юдора Экерса, тем более что из дверей ее слушали вертлявые девицы. К суетливому миллионеру с шелковой ленточкой он обратился по имени. И предложил сплясать шотландский танец.
Он предлагал это после каждой рюмки и угомонился только, когда полковник Экере оборвал его:
- Думаю, что лучше воздержаться, милейший.
Все время Ральф замечал, что Вири, который затащил их сюда, бросает на него умоляющие взгляды. Но он упорно твердил себе: "Пропади они все пропадом! Если эти болваны не оценили Джо, тем хуже для них. Даже теперь, на взводе, он стоит десяти тысяч этих жирных охотников за долларами… Вот только если он вздумает вести себя так же, когда у меня в гостях будут Конни, Дик и миссис Сэндел… Ах, чертовщина… Я так тоскую по ней!"
Только когда дело дошло до шотландского танца и Экере сурово оборвал Джо, Ральф отвел приятеля в сторону и попросил:
- Будь поосторожней, старина. Ты, кажется, хватил через край. Твои слова могут… э-э… неправильно истолковать. Я, пожалуй, не стал бы рассказывать все эти истории, когда в соседней комнате дамы.
Джо тупо посмотрел на него и проворчал:
- А, к чертям собачьим их всех! Я сюда не напрашивался. А теперь… теперь я уже здесь и желаю веселиться. Червяки несчастные!
Вири кивком головы дал Ральфу понять, что им лучше уйти, и Ральф с наигранной веселостью громко сказал полковнику Экерсу:
- К сожалению, нам пора. Мы так устали с дороги.
- Не желаю домой! - уперся Джо.
Сгорая от стыда, под ехидными взглядами всех этих филинов в человечьем обличье Ральф жалобно молил:
- Нужно уходить, Джо. Я так устал. Прямо с ног валюсь!
Джо не слишком упорствовал. Когда они уходили, случилась только одна неприятность: прощаясь за руку с хозяйкой, Джо пошатнулся и заорал во всю глотку:
- Доброй ночи, миссис Экерстейн! Эх и здорово я тут у вас повеселился!
А Экерсы занимали в Виннипеге достаточно видное положение, и Джо наезжал в Виннипег достаточно давно, так что он просто не мог не знать эту фамилию.
В лимузине по дороге домой в головах у обоих вскипало множество бурных мыслей, но вслух не было сказано ни слова.
В дверь номера Джо протиснулся, судорожно цепляясь за ручку, опрокинул стулья, ощупью прошел вдоль стены, повалился одетый на кровать и сразу захрапел, мертвецки пьяный. Ральф попытался поступить благородно, помочь ему раздеться и принять душ, но не мог. Он так устал… так бесконечно устал.
Долгие часы расхаживал Ральф взад-вперед по своей спальне, и мысли кружились у него в голове, словно мухи по душной комнате.
Хотя он был юристом и ему приходилось иметь дело со всякими моральными конфликтами и тонкостями, собственные его нормы поведения были крайне просты. Человек может быть либо Добрым Малым, либо Негодяем. Человек не должен посягать на жену своего друга. Человек не может, никак не может быть верным и надежным и в то же время, подвыпив, опуститься до непристойности и хриплой ругани. А теперь…
Он так восхищался Джо, самым цельным человеком, какого ему довелось встретить в жизни. Он дал ему молчаливый обет верности. Он бежал оттуда, где - как знать? - мог бы вкусить целительный покой, бежал, чтобы не посягнуть на жену Джо.
И он бежал с женою Джо!
А Джо - из тех, кто сперва стреляет, а потом уж объясняется, - начал с жалких объяснений, а выстрелить и вовсе не смог; он спас их обоих от голодной смерти и, вероятно, от лесного пожара и по каким-то путаным причинам, ничего общего не имеющим с четко разграниченными человеческими побуждениями, о каких пишут в книгах, пожертвовал женой во имя дружбы! И наконец, оказавшись в личной жизни настоящим героем, выставил себя в обществе самоуверенным дураком.
Ральф схватился за голову: все полновесные принципы, которыми он с успехом руководствовался в дебрях Нью-Йорка, оказались шаткими и бессмысленными в бревенчатой хижине, в палатке, где не было ни крошки еды, в гостиной биржевого спекулянта.
Но, несмотря на все свое смущение, он упорно цеплялся за прежний план: Джо должен поехать с ним в Нью - Йорк, чтобы теперь, когда в Мэнтрапе у него ничего не осталось и он не может больше быть счастлив с Элверной, обрести новую жизнь и утешиться.
"Мои друзья всегда поступали правильно и невыносимо скучно. Бедняга Джо! Не удивительно, что сегодня его развезло на этом сборище, какие он мог видеть только в кино. Я заменю ему Элверну.
А мне кто заменит Элверну?
Ах, зачем только Джо напился и вел себя как последний дурак!
Я так тоскую по ней и буду тосковать всегда, всегда…"
Глава XXVI
Проснувшись на другое утро довольно поздно, Ральф увидел, что Джо, несколько смешной в своей новой сиреневой пижаме, дымит, как паровоз, и пристально смотрит на него.
- Кажется, вчера вечером я малость перебрал, - сказал Джо.
- Вот именно!
- А черт, вот свинство! Но ежели ты решил взять меня в Нью-Йорк, что ж, привыкай. Только… Я тебе вот чего скажу, Ральф: что бы я ни сделал, ты всегда помни, что я тебя очень люблю, а с людьми, к которым у меня лежит сердце - с тобой, с Элви или с Па Баком, я всегда старался так поступать, чтоб им в конечном счете было лучше, хоть, может, это и не сразу видно.
Прежде чем Ральф, немного раздраженный, как всегда перед утренним кофе, успел сформулировать мысль, что в конечном счете предпочел бы, чтобы Джо не напивался на людях, виновник неприятностей зашлепал из комнаты на своих красных, натруженных босых ногах, и слышно было, как он кряхтит под холодным душем.
Вечером они уезжали в Нью-Йорк вместе с Джеймсом Уортингтоном Вири. Накануне Ральф по телефону принес Вири извинения, и тот согласился забыть о недостойном поведении Джо.
Весь день они бродили по Виннипегу. Джо не позволил Ральфу пополнить его гардероб, но к словам Ральфа проявлял смиренный интерес, свидетельствующий о раскаянии.