Звук был резкий, напористый, не то что у подвесного мотора Вудбери. Ральф разглядел, как из дымки дождя вынырнула незнакомая лодка и понеслась вверх по реке, держа курс прямо на их бивак. Когда лодка подошла ближе, он увидел, что в ней сидят двое: на носу - молодой индеец с неприятным лицом; на корме - белый в резиновом черном дождевике не первой молодости и парусиновой охотничьей фуражке. Для Вудбери причалить к берегу было целое дело: он долго колебался, выбирая место, приставив ладонь козырьком к глазам; он вскакивал, он зычно и невразумительно совещался с Чарли. Незнакомец, сидя как влитый на корме, уверенно развернул лодку широким полукругом и врезался в прибрежный песок в идеально рассчитанной точке.
Только тогда он встал, стянул с головы намокшую фуражку, выжал ее. Ральф увидел долговязого поджарого мужчину лет сорока - сорока пяти, носатого, с нависшим лбом и рыжеватыми волосами: янки из Мэна, пожалуй, или моряк с острова Кейп-Бретон.
- Не возражаете, если мы станем здесь? - бросил ему незнакомец.
- Нет, отчего же!
Ответ прозвучал независимо, но внутренне Ральф трепетал: он дал согласие без санкции великого Э. Вэссона Вудбери. А кроме того, ему не внушал доверия этот чужак, который помог своему индейцу разгрузить лодку, вместе с ним перевернул ее, вместе поставил приземистую палатку - одну на двоих - и установил внутри противомоскитные сетки. Палатка была не шелковая, в такую любой комар заберется.
- Боже, - вздохнул Ральф. - Этот тип по части мужского геройства заткнет за поле самого Вэса!
Мужчина, пригнувшись, шагнул к Ральфу под навес и, не спрашивая разрешения, сел на плоский ящик с грудинкой.
- Габачком не богаты? У меня кисет весь промок.
Тон у него был довольно приветливый, но на Ральфа он даже не взглянул, словно тот был пустое место, а не человеческая личность, возможно, достойная внимания. Такое равнодушие было обидней мелочных придирок Вудбери.
- Увы, - коротко отозвался Ральф. - Сигареты вот есть. Да, вы, верно, не балуетесь - дамская забава?
- Что вы! Я - с великим удовольствием, если, конечно, найдется лишняя!
В голосе мужчины звучало удивление. Он повернулся и обдал Ральфа светом удивительно прозрачных и доверчивых голубых глаз.
На мгновение Ральф почувствовал к нему симпатию: в нем было что-то простодушное, бесконечно искреннее. Но он курил молча, и Ральф, поглядывая на эти растрескавшиеся руки с длинными пальцами, худые, но ширококостные и, видимо, налитые железной силой, снова приуныл от сознания собственной немощи.
- Слушай, друг, - озадаченно и раздумчиво заговорил немного спустя незнакомец. - Я, верно, где-то дал маху. Ты вот насчет сигарет выразился как бы с обидой. Возможно, я задел за больное место? О господи, вечно со мной та же беда! Должно быть, по части такта бог обидел. Или, может… постой, да у тебя, чего доброго, сигареты на исходе?
Он говорил проникновенно, задушевно - так говорит редкий человек, такой, которому не придет в голову, что у кого-то хватит глупости употребить его доброжелательность во зло, который никогда не станет добиваться своего силой, потому что никогда не видит в этом надобности.
- Нет! - уверил его Ральф. - Правда, нет. У меня их много, и притом в жестяной упаковке. Мы нынче основательно искупались, а вот сигареты, слава богу, остались сухие. Нет, просто этот… в общем, мой товарищ, он внушает, что надо быть настоящим мужчиной, если… Вы, верно, уж догадались, что я здесь не Верховный Главнокомандующий, а так, сиротка, который тащится по пятам…
Снова ясный свет этих удивительных голубых глаз, но сейчас они глядят озабоченно, вопросительно.
- Н-нет, того парня я как-то не принял в расчет. Что здесь есть второй белый, это я знал, конечно, еще до того, как мы пристали…
- Откуда?
- А по следам - где вы оба высаживались. Городского производства обувь. Но что тут у вас и как, не задумывался. Кстати, мне не мешало бы представиться. Зовут Джо Истер. Имею свое дело в фактории Мэнтрап, что на Озере Грез. Конкуренты - "Гудзонов Залив" и "Братья Ревийон". Держаться держусь, но приходится туго, будь уверен. Этим большим компаниям палец в рот не клади. Гудзонов агент в Мэнтрапе - парень дошлый. Славный, между прочим, мужчина, и жена у него очень приличная дама. Сейчас вот отлучался в Брендон, подкупить товару. Ну, а вы, как я понимаю, с Востока, да?
- Верно.
- Чикаго?
- Нью-Йорк.
- Ого! Ну и ну! Я как-то знавал одного из Нью - Йорка- рыбачил в здешних местах. Погоди-ка… нет, точно, четыре года назад. Такой Браун. По торговой части: оптовая фирма бакалейных товаров. Не знаешь, случаем?
- Нет, ты скажи! - Джо Истер внезапно расправил плечи, поразительно широкие для такого сухопарого человека, и улыбнулся щедрой улыбкой, охватившей все лицо: голубые глаза, и нависшие клочкастые брови, и некрасивый рот, и шершавые румяные щеки. Как будто луч солнца озарил эти намокшие сосны, эту хмурую реку. - Скажи на милость! Наверно, уроженцу Нью - Йорка обидно, когда его примут за жителя Чикаго. Все равно что спросить коренного лондонца, не из Риджай - ны ли он родом!
- Велика доблесть - быть уроженцем города, в котором больше всего идиотов!
- Может, и так, только мне лично сдается, что в этой жизни - другой-то я пока не видал - человек только и знает, что приписывать себе доблести. Ох, боже ты мой, опять я пустился в философию! Видишь, какая история: года два назад сходил я в Киттико с "Эмили К. Джаст" и стянул один журнальчик, там напечатано про какого-то парня, называется "Философ лесной окраины". Ба, решаю, не иначе - про меня! Два года прошло, а никак не стряхну с себя эту блажь! Скупишь ондатру по дешевке, продашь с барышом - стало быть, это все мой могучий ум. Нагреют на сделке - опять резон готов: чересчур я хорош для этого бесчестного мира. Прямо умора! А занятно, небось, глядеть, как я козыряю перед образованным человеком?
Джо Истер побагровел от смеха. Ральф перестал дичиться. Смущаясь, но без утайки он поведал о том, как ему трудно освоиться в этих краях, и уже подбирался к своей главной беде, как вдруг на них, точно циклон на прерию, налетел Вудбери.
- Хелло, - неприязненно рявкнул Вудбери.
Он стоял возле навеса, мокрый до нитки, победоносно увешанный множеством щук и глубоко задетый тем, что его не встречают как героя-мученика.
- Хелло, - спокойно сказал Джо.
- Что-то я не припомню вас, приятель, - фыркнул Вудбери.
Ральф заметил, что взгляд у Истера был уже совсем не такой ясный и добрый, когда он ответил Вудбери:
- Надеюсь, вы не в обиде, что я тут вам навязался. У меня это местечко вроде как облюбовано для стоянок. А звать меня Истер. Купец с фактории Мэнтрап…
О, как рассыпался тут в любезностях коммерческий директор (и вице-президент) чулочной компании "Век Ажура", приветствуя гостя, как сильный сильного, когда с двух разных концов земли сойдутся друг с другом они:
- Ну, как же, как же! Джо Истер! Дай пять, старина! Наслышан про тебя - и даже очень. Я ведь уж побывал тут три года назад - рассчитывал добраться до Озера Грез, да не вышло. Ха, я как раз метил подкупить у тебя кое-что из продовольствия, когда доберемся до фактории. Ну, а меня, Джо, звать Вудбери, Вэс Вудбери. С этим… с Прескоттом, ты, наверное, сам познакомился? Новичок в здешних краях… Да и где он вообще не новичок? Разве что в детской… Представляешь: в резиновых тапочках пожелал здесь разгуливать - это вместо сапог! Как тебе понравится? Конечно, я про такую погоду, как сейчас, не говорю - на тебе вон мокасины с калошами, - но куда ж ты, толкую ему…
В безудержный поток откровенностей Вудбери словно форштевень лодки врезался голос Джо Истера:
- Я никогда не хожу летом в сапогах. В лодке - мокасины, на берегу - мокасины с калошами. Только так.
(Ральфу припомнилось, что за благородные сапоги, приобретенные по настоянию Вудбери, он выложил тридцать пять долларов.)
- Да ну, Джо? - журчал Вудбери. - Вот как? Надо будет и мне попробовать мокасины с калошами. Да, так вот. Этот малыш - теперь-то он начал нос задирать, воображает, будто заделался бывалым таежником, а ведь на первых порах подушку с собой таскал, а в первую ночь с°брался раздеться догола и напялить пижаму! И это здесь! К северу от пятьдесят третьей параллели!
- Да что вы!
Истер посмотрел на Ральфа в упор; Вудбери смерил Ральфа испепеляющим взглядом; Ральф почувствовал себя мальчишкой-несмышленышем, который думал, что удачно занимает разговором поклонника своей сестры, а теперь взрослые почему-то, украдкой посмеиваясь, отсылают его спать… Истер отвел от него цепкий взгляд и спокойно оглядел Вудбери; тот стоял, слегка пригнувшись, просунув голову под брезентовый навес.
- Значит, такое дело, - неторопливо заговорил Истер. - Мне сорок шесть лет. Родился в Нью-Брансуике Отецсапожник. Порядочно времени поработал в каретных мастерских. Так что в лесах живу лет двадцать пять, не больше. Когда приехал сюда - щеголь отчаянный, со второй рубахой на смену - не сразу принялся за лукавое ремесло торговца. Сперва был погонщиком, после - траппером. Да. Гак вот, поначалу-то, конечно, мечтал стать отчаянным малым, прожженным, отпетым и все такое. На дворе - жара, а я сплю в штанах. Ну, а потом - то да се… знаете, как: состарился, разбогател - иной раз расплатишься в конце года по счетам, глядишь, еще несколько долларов осталось… Правда, зимой, когда мотаешься на собаках, скупаешь меха - спишь как есть, только очки снимешь. Но летом… - Он остановился на полуслове. Взгляд его застыл на Вудбери. В голосе зазвучали ледяные нотки.- …летом, друг, я надеваю на ночь пижаму - особенно когда в пути. Причем шелковую пижаму, приятель. И я скорей отдам своего рулевого Лоренса Джекфиша - вон он, таскает у вас из банки помидоры, - чем расстанусь с моей мягкой подушкой - я ее уж лет пять с собой вожу! Вашему брату, городским тузам - ты ведь, поди, коммивояжер, Вудбери? - для вас лишения в походе - одно удовольствие. А для меня дорога - бизнес, и я стараюсь устроиться в пути как можно удобнее, и если разрешите у вас стрельнуть еще сигаретку, мистер Прескотт, буду вам очень обязан.
Оглушительное молчание. Истер курил, и Ральф курил, а Вудбери открыл рот и не нашел что сказать.
Наконец, справившись с негодованием по поводу этого вероломного и коварного выпада, Вудбери подтащил под навес еще один ящик. И тоже закурил. Ни звука. Только смешки четырех индейцев, смакующих свежие факты скандальной хроники Белопенного в передаче Лоренса Джекфиша; только треск сосновых шишек в костре, заунывный шорох дождя да норовистое урчание Мэнтрап-Ривер.
Недобрую тишину нарушил Ральф.
- Джо, - сдавленно проговорил он. - Меня зовут Ральф. Я хочу, чтобы ты рассудил нас. Можно изложить суть дела?
- Валяй. Ральф.
- Я трус. Рохля. В девятнадцатифутовой лодке мне не пройти на веслах и полумили. Не пронести и ста фунтов на волоке. Не осилить в одиночку порог. Не…
- А чего ради? - Взгляд арбитра был устремлен не на Ральфа, а на Вудбери, голос звучал сухо. - И какой дурак станет от тебя этого требовать? I ы кто - врач, учитель, юрист?
- Юрист.
- Ну, а я так в пять минут заблужусь на Бродвее. И вряд ли оркестранты в опере развесят уши, если я начну излагать им свое мнение о музыке. И судебное дело ты наверняка обстряпаешь лучше меня. Знай: только фанфарон и надувала будет колоть глаза новичку его недостатками. Сам не уверен в своих силах, вот и ищет козла отпущения, чтобы поднять себя в собственных глазах. Понятно, тебе с большим грузом много не пройти. Да и с какой стати? Ты что, в грузчики собрался? Или уж не промышляет ли тут кто подневольным трудом? - В голосе Джо послышалась угроза. - Уж не запугивает ли тебя кто-нибудь на моей земле?
Снова долгое и тягостное молчание. Ральф подыскивал слова, которые положили бы конец его мукам в этом безрадостном краю, среди словоизвержений Вудбери. Джо Истер придумает выход. Ральф медлил, не решаясь дать волю словам, которые, может статься, изменят ход его жизни так же быстро, как невинный с виду пузырек, наполненный бесцветным ядом.
Однако поразил всех не Ральф и не Джо, а Вудбери.
Подавшись всем телом вперед под брезентовым навесом, вертя в пальцах трубку, разглядывая ее недоумевающе и огорченно, он произнес с тою мягкостью, которая в рассерженном человеке всегда производит трогательное впечатление:
- Ральф. Вероятно, я и в самом деле был с тобой не в меру крут. Вот и Джо, видно, того же мнения. Наверное, вы оба правы. Ты уж прости меня, Ральф, дружище. Ей-богу, прости. Я ведь не со зла. Просто характер такой - брякнешь, не подумав… Ну, мир? Давай лапу.
В отсветах костра к Ральфу протянулась пухлая рука, в лицо доверчиво заглянули глаза Вудбери.
Вспышку ярости Ральф встретил бы во всеоружии___ но растрогаться оттого, что Вудбери поступил как порядочный человек, и снова угодить в рабство? Страшно подумать! Он отозвался не сразу. Вудбери подержал руку и уронил. В ранних, подернутых дождем сумерках скрылась река. Ярче запылали в высоком костре сосновые поленья, отбрасывая зыбкие блики на косой лоскут брезента у них над головой. Четыре проводника и индеец Истера сообща, как водится на биваке, готовили ужин, и Лоренс Джекфиш одобрительно пробовал плавленый сыр с перцем, который привезли в жестянках городские лакомки.
Когда Ральф решился заговорить, его волнение уже улеглось. Можно было подумать, что он докладывает дело в суде.
- Поздно, Вас. Ты, в сущности, человек неплохой. Просто разбогатевший невежда - продукт современного общества с его непостижимо нелепой системой обожествления торгового предпринимательства, так что…
- Ну, знаешь, я тебе скажу…
- Минуточку! Но при всем том я больше не в состоянии пройти с тобой ни шагу.
- А придется! И с этой минуты никто за тебя работать не будет…
- Понимаешь, Вэс, тут главное даже не то, что ты меня оскорбляешь. Главное - ты мне надоел. И если Джо придумает, как это сделать, я уйду от тебя. Совсем. Да-да: бросаю, дезертирую - как угодно! На все согласен! Ведь лучше подыхать с голоду в одиночку, чем пировать, когда ты скулишь под боком. Господи, а я так устал, так старался… Ну, да что там! Это - дело прошлое. Сейчас надо… Джо, ты бы не мог меня выручить?
- Видишь ли… - начал Джо и умолк.
В ужасе, гадая, не просчитался ли он, приписав Джо Истеру благородную цельность натуры, холодея при мысли, что снова может стать жертвой убийственного красноречия Вудбери, Ральф взмолился:
- Мне никаких удобств не нужно, Джо. Я проживу и на грудинке - на одном бэнноке. Дождь, пороги - это мне тоже не страшно. Но загубить весь отдых с этим напыщенным ничтожеством, этим остряком-самоучкой, этим…
- Эй-эй! Осади! - добродушно прервал его Джо. - Я разве о трудностях? Просто задумался, где тебя лучше устроить у себя в Мэнтрапе - на крытой веранде или в комнате для гостей. А так - какой вопрос, Ральф! Если ты не против заехать ко мне, повожу тебя на рыбалку по нашим местам, неподалеку от дома, ну, а потом берусь доставить к поезду. Я присмотрел одну полянку для пикника - лучше не найдешь, - обязательно надо будет тебе показать…
И тут великий Вудбери не выдержал.
Его прорвало, и он заклокотал, извергая потоки огнедышащей лавы:
- Ну, а теперь, когда вы тут мило порешили, как провести вдвоем лето, и даже пикничок не забыли, позвольте и мне вставить пару слов! Этого Прескотта, Истер, я его подобрал в Нью-Йорке; он в ту пору до того дошел, что у него руки тряслись. То ли наркотики, то ли за галстук закладывал потихоньку - не знаю, врать не хочу. Я беру его в долю. Даю возможность участвовать в поездке, которую подготовил я один. Потратил месяцы. Телеграммы, хлопоты. О расходах говорить не приходится - да и плевал я на расходы! И после всего этого…
- Я свою долю внес, - уточнил Ральф, но Вудбери будто не слышал.
- …после всего этого он меня подводит. Кстати, вы, может, думаете, мистер Прескотт, я буду очень убиваться, что лишился вашего драгоценного общества? И трус, и нытик, и брюзга! Где еще найдется такое сокровище - где, я вас спрашиваю? Покажите мне его! И если вы воображаете, что я все ночи напролет буду сидеть и плакать без вашего высокоученого общества, так вы очень ошибаетесь, только и всего, очень и очень ошибаетесь! Катись, скатертью дорога! Удерживать не собираюсь! Боже упаси! Только одно позволь тебе заметить, мой милый - мой миленький соплячок, выскочка несчастный: эти индейцы - мои. Их нанимал я.
И эти лодки - тоже мои. Я их покупал! Мы договорились, что ты за свою лодку заплатишь после - вернее, за то, что от нее останется, когда ты еще пару раз продырявишь ее на порогах! Но откуда я знаю, вдруг ты не заплатишь? Вдруг ты от долгов привык отпираться так же, как от товарищей в походе? Я с тобой еще в покер на честное слово не играл - уберег господь!
- Браво, - сказал Ральф.
- Короче, - продолжал Вудбери, - если ты так очаровал своим разговором дорогого мистера Истера и он желает прихватить тебя с собой, - пожалуйста. Только когда я прибуду в факторию Мэнтрап, у меня состоится небольшой разговор с тамошними белыми - настоящими белыми, - и когда я им выложу все, что знаю, едва ли мистера Ральфа Прескотта примут с распростертыми объятиями!
Все это время Джо Истер был тих, как статная ель, что росла за навесом, - впрочем, ель хоть вздыхала на упрямом ветру, под неумолчным дождем. Только раз, не дожидаясь просьбы, Ральф вложил ему в руку сигарету. Джо сунул в костер веточку, прикурил. Пламя осветило его худое лицо, резче обозначив морщины, точно черные рытвины в красноватом грунте. Теперь он заговорил, негромко и равнодушно:
- Ты не прибудешь в факторию Мэнтрап, Вудбери.
- Да неужели?! Что вы говорите?! Очень интересно, кто это меня остановит!
- Вот так, Вудбери. Не прибудешь. Меня мало трогает, что ты пустишь слух - среди таких людей, как Папаша Бак и Джордж! - будто Ральф - отъявленный прохвост и будто я его умыкнул. Мне просто-напросто не по вкусу твои сапоги, Вэс. И эта неопрятная привычка спать одетым. Так что в Мэнтрапе тебе не бывать. Ты повернешь…
- И кто ж это мне запретит?
- Я. Здешний мировой судья. Мне придется тебя задержать. Доставим в Медвежью Лапу и сдадим под суд за отстрел лося в неохотничий сезон.
- Не болтай вздор. Я в жизни не подстрелил ни одного лося.
(Ральф мог бы разоблачить Вудбери: "А как же ты мне рассказывал, что три года назад повалил целых шесть штук!" Но, к чести его будь сказано, промолчал.)