Закончив рисовать, он направился к располагавшейся в отдалении кафедре из резного дуба - эта кафедра да стул перед нею завершали обстановку таинственного зала. На кафедре были разложены толстенный том в обложке из черного бархата с медными застежками, старинный медный светильник вроде тех, что делали в Древнем Риме, песочные часы, человеческий череп и металлическая чаша. Эту чашу доктор Формен и взял, затем вернулся к треножнику и сквозь курившиеся благовония посмотрел на женщин. А потом торжественно поклонился.
- Войдите в круг, дочери мои, до того, как начну я свои заклинания. Ибо круг охранит вас от злых духов, которых я, среди прочих, буду призывать.
Графиня послушно позволила ввести себя внутрь кругов.
- Запомните: выступать за круги нельзя, - предупредил он. - Ибо за пределами их кончается моя сила, и не смогу я обуздать зло, что скоро будет здесь, и не смогу я уберечь жизни ваши.
Дрожа от страха, ее светлость придвинулась поближе к спутнице. Пусть то, чего она жаждала, и нельзя было обрести иным способом, она все же жалела, что пришла сюда.
Зачерпнув рукой из чаши, колдун бросил что-то в жаровню. Вспыхнуло и погасло голубое пламя, и все вокруг заволокло густым черным дымом.
Похолодев от страха, ее светлость все теснее жалась к компаньонке.
Затем снова зазвучал голос доктора, он что-то бормотал на непонятном языке - слушательницы не могли различить ни слова.
И вновь вспыхнуло голубое пламя и на миг осветило колдуна, стоявшего с высоко воздетыми руками. И снова пала тьма, и снова послышался его голос - теперь он возвысился до зова и трижды повторил какое-то имя. Пламя в третий раз отогнало тьму, а голос колдуна уже гремел.
Но доктор умолк, и в темноте возник нарастающий шум, будто комнату заполнил шорох множества крыльев. После чего опять пала тишина, и тишина эта показалась графине такой плотной, словно на всей земле не осталось ни шумов, ни звуков.
Постепенно из темноты стал проступать чей-то лик, туманный и мерцающий. Она внимательно всматривалась в это светящееся пятно, пока оно не начало обретать форму. Графиня с облегчением узнала лицо доктора и поняла, что это странное мерцание - отблеск пламени из жаровни, которое приобрело красноватый оттенок. Доктор упорно глядел в огонь, и губы его неслышно шевелились. Его окутал ароматный дым, лицо снова стало таять, и наступившую тишину разорвал громкий и повелительный голос:
- Хватит! Прочь! Изыди! Именем всемогущего Хозяина твоего приказываю тебе удалиться!
И снова воздух наполнился шуршанием тысяч крыльев, словно пронесся стремительный ураган, и снова графиня вцепилась в миссис Тернер. Постепенно шорохи замерли, и, словно завершая это чудо, свечи сами по себе ярко запылали. Стали различимы и очертания комнаты, и фигура доктора, стоявшего за треножником.
- Теперь все хорошо, - сказал он. - Теперь вы в безопасности и можете передвигаться без страха. И я, дочь моя, могу подарить тебе надежду: дух указал мне путь. Мне осталось изучить эту дорогу, и завтра я дам тебе ответ.
Он приблизился к женщинам.
- Отправляйтесь с миром, дочери мои. - Колдун царственным жестом костлявой руки отпустил их. На среднем пальце сверкал зеленый камень. Миссис Тернер первой подала пример: она встала на колени и прижалась губами к колдовскому перстню. Затем маг протянул руку графине, и эта высокородная дочь старинного рода вынуждена была также поцеловать перстень.
После чего он сунул руки в рукава широкой мантии, кивнул и растаял во тьме столь же таинственно, как и появился, - казалось, он прошел сквозь стену.
Впрочем, в дальнем конце комнаты открылась и закрылась дверь, но так неслышно и так мягко, будто управляла ею сверхъестественная сила. Графиня даже подпрыгнула от ужаса. Миссис Тернер взяла ее за руку.
- Пойдемте, - прошептала она голосом, полным благоговения. - Больше нам здесь нечего делать сегодня.
Ее светлость шла вслед за колеблющимся светом фонаря Вестона через поле, к чуть блистающей вдали воде. Она вдыхала холодный воздух зимней ночи, и ей казалось, что все это - лишь сон. Пережив такой страх, она уже не боялась ни полночной пустоты полей, ни тишины. Страх улегся, и на смену ему пришли сомнения и отчаяние. Она пребывала в таком состоянии вплоть до следующего утра, когда стали известны результаты урока, преподанного доктору духами.
Графиня вернулась вместе с Анной Тернер на Патерностер-роу - вдова из портнихи и косметички превратилась в друга и конфидентку. Здесь графиня провела остаток ночи, а рано утром прибыл посланец с письмом от доктора.
Духи открыли доктору Формену формулу порошка, который мог значительно снизить любовные позывы и, более того, превратить приязнь в отвращение. Приготовление порошка труда не составляет, если найти необходимые ингредиенты - а в основе лежал продукт возгонки жемчуга. Жемчуг следовало вначале растворить, а затем выпарить, после чего добавить несколько более простых веществ, в том числе и кровь ее светлости.
Миссис Тернер пришлось объяснить действие зелья - она все с большим удовольствием обнаруживала свои познания в подобных предметах. Устрица является наименее способной к любви живой особью, так что квинтэссенция устрицы, жемчужина, неизбежно - если, конечно, следовать магическому рецепту доктора - вызовет холодность, подобную устричной, в человеке, к которому применят зелье.
Ее светлость отличалась остротой ума и обычно не поддавалась на глупости, но сейчас почему-то с готовностью приняла это объяснение как вполне логичное. Для изготовления порошка требовалось огромное количество жемчуга, ибо только "кожура", или внешний слой жемчужины, поддавалась сублимации. Столько жемчуга у графини не оказалось, но ей не терпелось приняться за дело: доктор обещал, что если к заходу у него будут все необходимые составляющие, то к полуночи он закончит порошок.
У леди Эссекс было при себе достаточно денег, и все же на такое обилие жемчуга суммы не хватало. Зато, к счастью, на ней было надето столько других драгоценностей, что их хватило бы на покупку изрядного имения. Ни секунды не колеблясь, она сняла украшения и вручила их вдове, чтобы та могла обратить их в золото, купить жемчуг и срочно отправить с надежным человеком к доктору.
Поздно ночью графиня вновь явилась в одинокий дом в Лэмбете, где присутствовала при дальнейших еще более впечатляющих чудесах.
Сначала - порошок, изготовление которого доктор как раз со всем тщанием завершил. Он вручил его в запечатанном зеленом сургучом флакончике и приказал посыпать им мясо, которое будет есть граф, или подмешивать в питье, причем делать это следовало в три приема, равными частями. Он пояснил, что помимо естественной силы, содержащейся в зелье, доктор наделил его особой силой: духи, вызванные колдовством, удваивают действие порошка.
Затем доктор перешел ко второму интересовавшему графиню вопросу: как вопреки всем препятствиям и трудностям удержать любовь Роберта Карра. Для этого, объяснил он, никакие дополнительные средства не требуются. Постоянство виконта обеспечено теми магическими действиями, которые доктор уже произвел, и теми добрыми духами, к чьей помощи он уже прибегнул.
Из маленького кожаного кофра он извлек две восковые фигурки примерно семи дюймов высотой. Они были скреплены серебряной спицей, которая проходила сквозь их сердца. Доктор пояснил, что эти фигурки представляют собой саму графиню и Карра, и что игла, соединяющая их, заговорена, а соединение произведено в астрологически благоприятное время - когда Венера была на восходе. Ему, конечно, потребуются и другие манипуляции, но пусть она не беспокоится: он не забудет ее просьбы, главное - выждать нужное время.
- Можешь быть уверена, дочь моя, любовь твоего возлюбленного не станет слабее и даже усилится под влиянием моих чар.
Леди Эссекс была благодарна тому, что комната так скудно освещена - краска стыда заливала ей щеки, ей казалось, что она стоит перед колдуном совсем голая, ведь в отчаянии она обнажила перед ним всю свою душу, а женщина редко поступает так не только перед посторонним, но даже и перед самой собою. Если бы она знала, что ей придется до такой степени открыть все тайники души перед этим повелителем темных сил, она бы сюда не явилась.
Она вдруг увидела в этом высоком белобородом старце с костлявыми руками и замедленными жестами что-то противное и даже непристойное, а пропитавшие воздух ароматы показались ей зловонными. Она чувствовала, как сердце ее разрывается от ужаса еще более сильного, чем тот сверхъестественный страх, который она испытала в прошлый раз.
Графиня вместе с миссис Тернер спешила вслед за Вестоном к поджидавшей их лодке, и слезы стыда струились по ее щекам. Маленькая вдова успокаивала ее. В этом мире ничего не добьешься без жертв, говорила она, и все, в чем миледи призналась Хозяину, будет храниться так же свято, как хранит тайну исповеди священник. Хозяин из тех, кому ведомы все тайны сердца человеческого и все тайны естества, но ни одна живая душа никогда не узнает о том, что между ними произошло.
Глава XVII
ПОД ЗАМКОМ
Наутро леди Эссекс, успокоенная уверениями миссис Тернер в том, что никто и никогда не узнает о ее стыде и унижении, вернулась в Нортгемптон-хауз.
Своим появлением она несколько успокоила страхи родителей, которые вместе с лордом Эссексом прибыли в Лондон.
У лорда и леди Саффолк были основания опасаться: вчера король отправился в Теобальд, а поскольку Рочестер был в его свите, родители боялись, что юная графиня бросится вслед за ним - теперь это могло вызвать настоящий громкий скандал. Ни слова не говоря ее мужу, они отправили старшего брата леди Эссекс в Теобальд - на случай, если она объявится там. Брат должен был немедленно увезти ее в Лондон.
Слава Богу, хоть один из страхов оказался беспочвенным. В других обстоятельствах они бы ни за что не одобрили тесной дружбы дочери с явно не подходившей ей по положению миссис Тернер - дружбы, позволившей графине провести целых две ночи под ее крышей, - однако это казалось им меньшим из зол, тем более, что беглянка вернулась к дядюшке.
От радости они сделались снисходительными и поддались на уговоры дочери: она желает хотя бы на время вернуться с ними в Одли-Энд (и хотя бы на время оттянуть отъезд к мужу). А поскольку вместо прежнего своего твердого отказа ехать в Чартли она говорила теперь об отсрочке, родители посчитали разумным согласиться на ее просьбу и даже уговорили лорда Эссекса: дочь явно начала смягчаться, сказали они.
Когда в конце недели, уже в Одли-Энде, ей сообщили, что лорд Эссекс снова собирается нанести визит, она снова успокоила их своим вполне мирным поведением: Саффолки не знали, что у дочери появились причины даже желать встречи с мужем.
Она отписала своему возлюбленному обо всем, в том числе и о встрече с колдуном, к помощи которого ей пришлось прибегнуть и на которого теперь она возлагала все свои надежды. Это было, в общем-то, шагом неосмотрительным, однако она не могла удержаться, чтобы не смягчить страхи любимого Рочестера, не оживить его надежд и не поддержать былую стоит кость.
Письмо произвело на Рочестера именно то впечатление, на которое она и рассчитывала, и он в радостном возбуждении показал его Овербери. Тот, будучи человеком куда менее оптимистичным, отнесся к сообщению холодно и даже презрительно, однако виду не показал и с готовностью приступил к сочинению высокопоэтичного ответа.
Когда ответ пришел в Одли-Энд, лорд Эссекс уже завершил свой визит, причем уезжал он в несколько приподнятом настроении. Миледи все еще проявляла холодность, однако не такую резкую, как прежде. Объяснялось это тем, что она сумела дать Эссексу порошок доктора Формена и, положившись на зелье, принялась ждать, когда супруг начнет проявлять признаки отвращения.
Из-за порошка или по каким иным причинам, но, вернувшись в город, граф Эссекс почувствовал резкое ухудшение здоровья. Его уложили в постель, и доктор начал даже проявлять опасения за его жизнь. Так, между жизнью и смертью, молодой граф провел несколько недель. Молодая супруга оставалась в Одли-Энде и, хорошо сознавая нечестивость подобных надежд, тем не менее надеялась на смертельный исход и даже втайне молилась за это.
Ведь, в конце концов, смерть - куда более надежный помощник, чем доктор Формен. Смерть полностью устранит все ее страдания - а если такие мысли и были греховными, в них все же было куда меньше святотатства, чем в поступках людей, доведших ее до подобных дум. Она написала об этом возлюбленному и миссис Тернер, и у нее ни на миг не возникло подозрения - но оно тут же возникло у сэра Томаса Овербери, - что зелье доктора Формена является медленно действующим ядом (разговоры о таких ядах ходили постоянно), и что под "холодностью" колдун имел в виду самый настоящий могильный холод.
Вести об ужасном состоянии лорда Эссекса достигли вернувшегося в Лондон двора, и король послал к больному своего личного врача сэра Теодора Майерна.
Коллегия врачей посматривала на Майерна свысока и с удовольствием "подрезала бы ему хвост", если бы не его высокий покровитель. Майерн был швейцарцем из хорошей протестантской фамилии и прежде служил личным врачом французского короля Генриха IV, но когда после убийства короля страной стала править регентша Мария Медичи, Майерн почувствовал себя очень неловко, ибо новая правительница была ярой католичкой. Английский посол в Париже, зная о его искусстве и о доверии, которое питал к нему покойный Генрих IV, рекомендовал врача королю Якову. Тот быстро оценил способности нового лекаря: Майерн легко устранял сложности, возникавшие в пищеварительном тракте короля в результате безудержного обжорства. Более того, доктор обладал и другими качествами, приятными его величеству: лицо у Майерна было круглое и веселое, фигура также была приятно округла. Он весь лучился добродушием и с первых же шагов при английском дворе создал себе репутацию человека, которому можно доверить все или почти все. Но, самое главное, он говорил на латыни как настоящий древний римлянин, а это для короля было едва ли не самым похвальным человеческим качеством. И что бы там ни болтали английские врачи, негодовавшие, что иностранец занял такое высокое положение, и как бы ни обзывали его шарлатаном, они говорили об этом только между собой.
Итак, розовощекий и подвижный сэр Теодор появился у постели больного, нашел признаки желудочного воспаления, которые английские коллеги напрочь проморгали, выписал рецепты и сообщил его величеству, что через неделю поставит графа на ноги.
Этот смелый прогноз сбылся, и король Яков смог лишний раз восхвалить собственную проницательность: не зря он так доверял этому лекарю.
Но, вытащив графа Эссекса из объятий смерти, доктор Майерн, сам того не ведая, приговорил к ним графиню - как она выразилась в письмах лорду Рочестеру и Анне Тернер. Более того, ее ждала судьба даже худшая, чем смерть: как утверждал Формен, применение лекарств разрушило действие волшебного порошка, который он с таким трудом составил и который графиня с такими трудами употребила.
Родители настояли, чтобы леди Эссекс вернулась в Лондон: ей, как истинной супруге, подобает быть рядом с больным господином. Она постаралась скрыть нетерпеливое ожидание встречи с возлюбленным, и ей удалось уговорить родителей позволить остановиться в доме дяди Нортгемптона: если бы ей не удалось склонить их на это, им бы пришлось отправлять ее из Одли-Энда связанной по рукам и ногам.
Во время трехнедельной болезни его светлости леди Эссекс частенько отъезжала из Нортгемптон-хауза в гости к миссис Тернер. Леди Саффолк могла сколько угодно протестовать против дружбы дочери с женщиной низшего сословия, но леди Эссекс упорствовала - ведь дом миссис Тернер стал местом тайных свиданий с Рочестером. Влюбленные встречались почти что ежедневно либо на Патерностер-роу, либо в особняке вдовы в Хаммерсмите и там вновь и вновь клялись в вечной любви, сетовали на свою судьбу и в том обретали хоть какое-то успокоение.
Поведение лорда Рочестера на этих встречах лишний раз доказывало ее светлости силу заклинаний доктора Формена: милый Робин больше не сомневался и не говорил о том, что надо склониться перед неизбежным - наоборот, с каждым днем он становился все тверже и все решительнее восставал против приговора рока, собираясь сражаться с судьбой до последнего дыхания. Решимость лорда Рочестера питала ее надежды, а леди Эссекс, в свою очередь, поддерживала его, когда клялась, что лучше пусть ее разорвут на клочки, но она никогда не позволит дотронуться до себя другому. Уверовав в могущество доктора Формена, она ждала случая снова пустить в дело магический порошок, так как за внушительную цену уже запаслась новой порцией. Переступив через стыд и поправ гордость, она снова съездила в одинокий дом в Лэмбете и прошла через страшную и унизительную процедуру вызывания духов.
Окончательное выздоровление его светлости положило конец тайным встречам. А вместе с болезнью лорд Эссекс утратил и остатки терпения и нанес визит лорду-хранителю печати. Намерения у лорда Эссекса были вполне определенные.
Произошло это холодным январским днем. Земля в саду Нортгемптон-хауза затвердела от холода, река покрылась льдом. В дальнем конце галереи в прекрасной библиотеке лорда-хранителя печати собрались все Говарды, чтобы сломить непокорную дочь.
Леди Саффолк, мрачная и неприбранная, восседала в кресле у камина. Лорд Саффолк вымерял шагами длину комнаты, словно это была привычная палуба. Старый Нортгемптон, весь нахохлившийся от холода и от того еще более похожий на стервятника, стоял, протянув к огню иззябшие руки. Хрупкая и побледневшая леди Эссекс сидела чуть поодаль - она крепко сжала губы и устремила грустный взор в безрадостное будущее. Ее брат, такой же мрачный, как и родители, молча взирал на собравшихся.
Прибыл лорд Эссекс. Из-за болезни он чуть похудел, но взгляд его не утратил твердости, а лицо - упрямства. Саффолки поприветствовали его довольно уныло, Нортгемптон - несколько повеселее, он даже пригласил придвинуться к огню, чтобы отогреть ноги. Фрэнсис вообще ничего не сказала, хотя супруг целую минуту пронзал ее злобным взглядом.
- Мне кажется, - с горечью произнес он, - вам неприятно видеть меня снова в добром здравии.
Она холодно глянула на него. Она ненавидела его и считала, что имеет все права на ненависть. Для нее он был злобным тираном, упрямцем и подлецом, решившим во что бы то ни стало воспользоваться тем, что предоставлял ему закон и на что он не имел никакого морального права. Открытая ненависть прозвучала и в ее ответе:
- Разве что-либо из прошлых наших разговоров могло заставить вас ожидать иного?