На этот раз, несмотря на всю приобретенную светскость, сэру Роберту было трудно сдержать себя. Он отвесил подошедшему к ним сэру Артуру официальный поклон и вдруг с удивлением увидел, что леди встала и что щеки ее пылают.
- Ваше высочество, но мною вы не распоряжаетесь, - смело объявила она принцу и столь же смело встретила его растерянный взгляд. В одно мгновение девочка превратилась во взрослую женщину. - У меня нет иного хозяина, нежели мой супруг, а в его отсутствие я сама распоряжаюсь своей судьбой. - И она перевела взгляд на фаворита. - Благодарю вас, сэр Роберт, за предложение меня проводить.
Принц Генри опомнился: он понял, что зашел слишком далеко, что вел себя, как мальчишка, и что леди Эссекс права. Но это нисколько не охладило его.
Он слегка поклонился и решил оставить за собой последнее слово - слово, как можно более оскорбительное для сэра Роберта.
- Ваша светлость, - объявил он юной леди, - надеюсь, сей эскорт сможет доставить вам удовольствие. Этот джентльмен - большой мастер говорить любезности, - и, сбежав по ступенькам, направился к королю.
После него балкон покинула и леди Эссекс. Следуя за ней, сэр Роберт отодвинул плечом сэра Артура, будто какую-то досадную помеху. Леди Эссекс сказала:
- Сэр, я не одобряю манер его высочества.
- Мадам, вы столь милостивы, что потрудились словами пояснить мне свои поступки. Но дурные манеры - это не самое главное. Я сумею о них забыть.
- Вы великодушны, сэр Роберт.
- Я всего лишь пытаюсь поставить себя на место другого. Обычно дурные манеры происходят от вздорного характера. Но, возможно, будь я на месте его высочества, я бы тоже не стерпел, если б меня прервали.
Навстречу им шествовала ее мать, которой Карр передал ее драгоценную дочь, после чего направился к королю. Он не видел провожавшего его взгляда - взгляда, полного грусти.
Глава VI
ТЕННИС И ПСОВАЯ ОХОТА
Король Яков примечал, что его любили отнюдь не столь пылко, как заслуживал бы человек его дарований и ума. По правде говоря, это печалило его с раннего детства. Иногда он чувствовал себя таким одиноким, что кидался в крайности - в отчаянной попытке купить любовь он рассыпал свои милости и дары направо и налево, без всякого разбора. Порой ему удавалось убедить себя, что вот от этого джентльмена или от иного он наконец-то получил так страстно желаемую им любовь и верность. Но он не мог не видеть, что вся нация в целом - от простолюдинов до аристократов - взирала на него без должного уважения.
И тому были веские причины, а его величество, уверенный в том, что все, что он ни делает, - хорошо и справедливо (одна из основ абсолютизма - уверенность в том, что король ошибаться не может), просто их не замечал.
Его двоюродная сестра леди Арабелла Стюарт была заточена в Тауэр, где сначала потеряла рассудок, а затем умерла. В темницу ее бросил именно сей добрый государь, чью царственную душу не трогали страдания тех, в ком он усматривал опасность. А леди Арабелла Стюарт казалась королю опасной потому, что она неразумно сочеталась браком с Уильямом Сеймуром, состоявшем в дальнем родстве с царствующим домом. И король Яков, нафантазировав себе самые разные ужасы - будто эта пара либо ее отпрыски станут претендовать на трон, - поступил с ними с характерной для трусов жестокостью. Окружающий мир - и родовитые, и простые люди, все те, кто хоть когда-либо любил и был любим, - содрогнулись от такой жестокости.
Проект испанского брака для принца Генри, на который король делал такую большую ставку, открыто или явно осуждали люди всех сословий во главе с самим принцем Уэльским: тот заявлял, что невозможно уложить в одну постель две религии.
Отчаянная нужда в деньгах - дворцовые слуги и офицеры короны требовали платы, и надо было платить - побудила короля начать продажу монополий, из-за чего он сразу же стал непопулярен в Сити; он начал взимать с дворянства так называемые добровольные займы и тем оскорбил дворянство; простые пуритане и католики и так уже задыхались под гнетом штрафов, а гнет становился все тяжелее.
Но самой непопулярной мерой стала продажа дворянских званий. Сначала король Яков учредил титул баронета - за тысячу с небольшим фунтов. Этот шаг не очень-то удручил аристократов: претенденты получали лишь титул и ничего больше. Но затем король предложил к продаже титулы более высокие: титул графа стоил, например, десять тысяч фунтов, и теперь благородное звание могли купить себе лица самых неблагородных занятий - торгаши и разные темные личности. У кого еще хватало денег на фальшивый аристократизм? Это вызвало негодование той небольшой части аристократов, которую король еще не успел прогневать предыдущими своими действиями.
Так что преданных оставалось немного, да и то они были верны короне, а не тому, кто ее носил.
Раздумывая над таким положением вещей, его величество часто проливал слезу. Он вообще легко плакал, особенно когда на него накатывал приступ жалости к себе, а мысли об отсутствии взаимности со стороны народа, которому он отдавал все свое щедрое и доброе сердце, доводили его до настоящих рыданий.
В слезах он прибегал к сэру Роберту Карру. В характерной своей манере, перемежая хвалы Всевышнему с богохульством, он жаловался на неблагодарность человеческой натуры и на жестокосердие людское, ведь он был для народа все равно что отец, а народ и не думал отвечать сыновней любовью. Легко переходя от слез к ярости, он в конце концов обзывал народ "дьяволовым отродьем", успокаивался и переключался на радости предстоящей псовой охоты.
Но и здесь его поджидали новые разочарования.
Обычно он охотился в Ричмонде. В тот день погода стояла чудесная, деревенский воздух бодрил, и вообще это развлечение было больше всего по сердцу королю. Раздражение родом людским улеглось, настроение улучшилось. В конце концов, все не так уж плохо! На охоту съехались многие славные джентльмены - король не понимал, что их привлек принц Генри, присутствовавший здесь по требованию отца.
В высоких сапогах со шпорами, в костюме любимого ярко-зеленого цвета, в шляпе с маленьким пером, с охотничьим рогом на боку (заменявшим ненавистную королю шпагу) его величество мчался на коне вслед за собаками. По правде говоря, это конь нес его, ибо в искусстве верховой езды король отнюдь не блистал. Рядом с королем скакали сэр Роберт Карр, Монтгомери и Хаддингтон; охотники обходили с флангов, за ними следовал двор.
Под конец славной погони, на опушке у реки, собаки затравили оленя. Радостный король, приписавший всю удачу себе, затрубил над тушей в рожок.
Затем в тени дубов состоялся легкий завтрак с вином, и король окончательно оправился от недавней хандры и показал пример в возлияниях. Он был почти галантен к нескольким участвовавшим в гоне дамам и обратил особое внимание на графиню Эссекс. Она, как и король, была во всем зеленом, а сопровождал ее кузен, граф Арундельский. Король шутил по поводу заграничного вояжа ее супруга и по поводу приема, который ее светлость окажет его светлости. Шутки его величества были несколько сомнительного свойства, и принц Генри хмурился. С трудом подавив раздражение, его высочество сразу, как кончился завтрак, попросил у отца разрешения удалиться. Он пояснил, что возвращение в Сент-Джеймский дворец зависит от прилива, посему ему надо поспеть в Кью, где их ждут лодки, а лошадей он оставит на грумов.
Его величество, который начинал уже побаиваться наследника, с готовностью отпустил и его высочество, и его свиту. И только тогда понял, из-за кого сегодняшняя охотничья партия оказалась такой многочисленной и блестящей: при короле, помимо охотников и слуг, осталась лишь небольшая группа придворных, а основная часть последовала за принцем.
Король Яков, выкатив глаза, наблюдал их бегство. Вся веселость покинула его. Он сидел на подушке, привалившись к стволу дуба, и был похож на выпотрошенный мешок. По щеке его скатилась слеза.
- Господи упаси, - пробормотал он, - да он меня заживо похоронит, - король тяжко вздохнул. - Так и будет, Господи.
Сэр Роберт предложил вина, король отказался:
- Нет, нет. Я уже сегодня достаточно испил, и Бог знает из какой горькой чаши. Помоги мне, Робин, поедем.
И они двинулись по лесной просеке (дело было неподалеку от Шина). Сэр Роберт пришпорил коня, чтобы догнать леди Эссекс - она с кузеном Арунделем осталась в свите короля, чтобы сопроводить его во дворец в Ричмонде (тот самый, где испустила свой последний вздох Елизавета). Сэр Роберт выбрал момент, когда леди Эссекс осталась одна: ее кузен приотстал, заболтавшись с веселой леди Хэй.
Она обернулась посмотреть, кто там за ней скачет, и сначала побледнела, потом залилась краской - она узнала кавалера в зеленом. Попыталась улыбнуться, а затем, удивившись собственной смелости, произнесла:
- Вы преисполнились состраданием к моему одиночеству, сэр?
- Вы не нуждаетесь в сострадании, поскольку выбрали одиночество сами; кроме того, вы находитесь в самом блестящем обществе - в обществе самой себя. Я боюсь не быть принятым в такое великолепное общество.
- Тогда мы оба ошиблись в своих предположениях, сэр Роберт.
- Вы оказали мне честь, мадам, сохранив в памяти мое имя.
- Вы что же, полагали, что память моя недолговечна?
- Скорее, я считаю себя недостойным быть сохраненным в памяти, места в которой жаждут многие.
- Я вижу, вы преуспеваете в придворной галантности. - И в ее тоне послышалась нотка сожаления: она бы хотела, чтобы эта куртуазность в ухаживании была не игрой.
- Неужели я галантен с вами более, чем другие?
- К сожалению, нет.
- Почему же "к сожалению"?
- А разве вам приятно подражать обычному придворному тону?
- Мадам, я приму любой тон, но при условии, что зададите его вы.
- На мой вкус, вам бы куда больше подошли простота и искренность.
- О, если б я знал, что это такое! Я был воспитан при дворе, миледи.
- Неужели? - Она повернулась и взглянула на него. Удивление, прозвучавшее в голосе, удивление, мелькнувшее во взгляде, вызвали у него улыбку - в рыжеватой бородке блеснули белые крепкие зубы.
- А вы разве предполагали иное? - осведомился он. - Неужели я такой уж неотесанный мужлан, что вы и поверить в это не можете?
- Но принц Генри говорил… - И она осеклась, поняв свою оплошность.
- Ах! Принц Генри! - он вздохнул с притворной серьезностью. - Он мог представить меня вам хоть свинопасом: вы, вероятно, уже заметили, что он меня не любит. Но в этом нет ничего удивительного. Королевский дом разделился на две партии, и, служа королю, ты поневоле оскорбляешь его высочество. Никаких иных причин для обиды я не вижу.
Она промолчала. Еще дитя по опыту, она все же понимала, что у принца есть и другой повод для обиды, и повод этот, пусть и невольно, она дала сама.
Они некоторое время ехали в молчании. Часть кавалькады оторвалась далеко вперед, и сначала они ринулись вслед, но потом опустили поводья, поняв, что еще многие остались позади. И потому они оказались в середине, между авангардом и арьергардом, будто одни в этом лесу, среди деревьев и солнечных бликов на дороге и траве. Их охватило странное чувство - будто они вообще одни на свете (по правде говоря, графиня ощущала это острее). Наконец сэр Роберт заговорил:
- Ваша светлость прибыли в свите принца?
Она слегка замешкалась с ответом.
- Я впервые участвовала в охоте на оленя, и то по просьбе моего кузена Тома.
- Тогда почему вы не вернулись вместе с принцем?
- Как - "почему"? Том же остался!
- И из-за этого вы отказались следовать своим желаниям?
- По-моему, вы слишком далеко зашли в своих предположениях, сэр Роберт, - сказала она с достоинством. - Я следую именно своим желаниям. Я - Говард, а преданность королю - в традициях нашей семьи.
Сэр Роберт улыбнулся про себя, вспомнив пару Говардов, которые отступили от традиций и лишились голов.
- Преданность, мадам, это долг. А я говорю о желаниях.
- Желания? - В ее глазах почему-то мелькнула печаль. - Женщина осуществляет свои желания, когда повинуется долгу, - и, пришпорив коня, она ускакала вперед; а он остался, так и не успев задать еще один вопрос.
Вскоре этот вопрос стал для него действительно важным: принц, который прежде старался не выказывать своей враждебности, начал искать поводы ее открыто продемонстрировать. Случай представился его высочеству через неделю, на теннисном корте Уайтхолла. Сэр Роберт и мистер Овербери играли в паре против лорда Монтгомери и сэра Генри Тренчарда, придворного из свиты принца.
Окна апартаментов лорда-камергера выходили на корт; и вот в одном из окон появилась группа дам, среди которых были супруга лорда-камергера и его дочь.
Победа досталась сэру Роберту легко. К концу партии в галерее над кортом появился принц Генри в сопровождении нескольких джентльменов. Заметив в окне леди Эссекс, его высочество ухватился за возможность, которую предлагала игра: с одной стороны, он хотел продемонстрировать ее светлости свою ловкость, с другой - поставить на место этого выскочку, который, похоже, начинал ей нравиться.
Печально наблюдать, как молодой человек, одаренный, умный и обычно благожелательно ко всем настроенный, воспламеняется злобным чувством, основа которого - ревность. И неопытность в любовных делах непременно подведет его.
Принц, уверенный в своем превосходстве, выступил вперед. Он и вправду закалил свои мышцы длительной и быстрой ходьбой, по праву гордился своими успехами в древнем искусстве стрельбы из лука и всегда был готов сразиться на теннисном корте, посоревноваться в метании копья или в верховой езде.
- Сэр Роберт, мне говорили, что вы - искусный теннисист. Не сыграете ли со мною?
Если само приглашение и удивило сэра Роберта, то холодный, враждебный тон, с каким оно было сделано, не оставлял сомнений в том, что предложение сделано вовсе не из любви к игре. Но поскольку от таких предложений не уклоняются, он покорно согласился.
- Всегда готов служить вашему высочеству.
Принц сбросил куртку и камзол, повязал белым платком свои каштановые волосы и, поскольку уже был в легкой обуви, приготовился к игре.
Он понимал, что преимущество на его стороне - противник достаточно устал за предыдущую партию. Однако преимущество было несущественным - сэр Роберт, более развитый физически, более сильный, причем сила его была врожденной, а не приобретенной, как у принца, великолепно играл в теннис. Пусть и с запозданием, но принц все же получил важный жизненный урок: прежде чем бросать кому-то вызов, надо сначала хорошенько изучить противника. Поначалу принц был далек от поражения, но - что было еще оскорбительнее - зрителям стало понятно, что его выигрыш или проигрыш зависит не от него, а целиком от желания противника. Сэр Роберт легко, без напряжения, удерживал равный счет, и все понимали, что он не считает нужным усердствовать.
Как только принц заподозрил, что сэр Роберт просто забавляется, он допустил несколько намеренных ошибок, но сэр Роберт ими не воспользовался. В конце концов принц все же выиграл несколько очков, но сэр Роберт снова без труда сравнял счет. Его высочество совершенно утратил контроль над собой: он подбежал к сетке, упустив посланный противником мяч, и побелевшими губами произнес:
- Я не стану больше играть, сэр.
Сэр Роберт в удивлении поднял брови, помолчал немного, затем поклонился:
- Как вашему высочеству будет угодно.
Принц бросил на него взгляд, в котором читалось такое бешенство, что стоявшие вокруг джентльмены невольно подошли поближе.
- И вы даже не спрашиваете, почему я прекратил игру?
- Я не настолько самонадеян, чтобы расспрашивать о причинах поступков принца.
- Тогда я сам вам скажу: вы даже в спорте остаетесь придворным.
Сэр Роберт слегка улыбнулся и поклонился вновь.
- Ваше высочество, это обязанность каждого джентльмена - помнить о хороших манерах.
Принц прищурился и секунду обдумывал сказанное, а затем, поняв, дал наконец волю своему гневу:
- Ах ты, наглый пес! - вскричал он и замахнулся ракеткой. Тут к принцу с криком "Сир! Сир!" бросился мистер Овербери. Он схватил его за руку - достаточно твердо, но не настолько, чтобы его высочество не мог сразу же высвободиться. Это вмешательство дало возможность его высочеству одуматься.
- Как вы посмели, сэр?! - обрушился он на мистера Овербери. - Я всего лишь хотел испытать преданность сэра Карра придворному этикету!
- Ваше высочество, удар, нанесенный тем, кому в силу своего положения не грозит ответный удар, не может служить испытанием.
Принц в изумлении взирал на длинное спокойное лицо.
- Что вы имеете в виду? - спросил он, залившись краской.
- Я всего лишь служу вашему высочеству, - пояснил мистер Овербери. - Удар ракеткой нанесет голове сэра Роберта меньший ущерб, чем вашей чести.
Принц обернулся к своим джентльменам, которые толпились вокруг с угрюмыми физиономиями, и деланно рассмеялся:
- Ну вот, я, кажется, снова школьник! Мне дают уроки игры в теннис и уроки чести! - Он отшвырнул ракетку. - Пойдемте, господа! - скомандовал он и увел свое войско к галерее. На площадке остались сэр Роберт и мистер Овербери.
- Похоже, поле битвы осталось за нами, - с невеселой улыбкой сказал сэр Роберт.
- Если после этого мы останемся в живых, я обязательно допишу в свои "Характеры" еще одну главу и назову ее "Принц", - ответил мистер Овербери.
- Если выживем?
Мистер Овербери пожал плечами:
- Это только начало. Настоящее сражение впереди. И, насколько я могу судить, разыграется оно в апартаментах его величества.
- Боже мой! - презрительно воскликнул сэр Роберт. - Пусть мальчик рассказывает свои сказки. Сейчас король не испытывает к нему большой любви.
- Все зависит от того, как именно мальчик преподнесет эту историю. Потому что, между нами говоря, мы сейчас оскорбили божественную суть монархии.
Сэр Роберт пожал плечами и повернулся, чтобы поднять камзол. И тут он взглянул на окно, занятое дамами. В окне мелькнул платочек и пара блестящих глаз подарила ему улыбку. Он поклонился, прижав руку к сердцу.
- Как поэтично! - воскликнул мистер Овербери. - Ах, как поэтично! Ты получил именно тот приз, которого жаждал его высочество. Ты никогда не замечал, что в этом мире надежды глупых и самоуверенных никогда не сбываются?
Дамы удалились - возможно, леди Саффолк сочла поведение дочери слишком уж откровенным.
Мистер Овербери вздохнул:
- Очаровательное дитя, эта дочь Говардов. Если бы я был уверен, что его высочество хорошо за них заплатит, то мог бы писать для нее сонеты - что-нибудь в манере мистера Шекспира, а он большой мастер итальянского размера.
- Ах ты, продажный писака! Да неужели эта леди и сама не может служить источником вдохновения?
Мистер Овербери помог другу натянуть камзол: