- Поезжайте, голубчик, принимайте дела и трудитесь в полную силу, - одобрил его намерение Шапошников. - У Михаила Ольшанского есть чему поучиться, да и вы не лыком шиты. У меня как-то был профессор Новицкий, он рассказывал о своих выпускниках. Вас очень хвалил. Говорил, что на экзаменах вы в пух и прах разнесли полководца Наполеона за то, как он мыслил, готовясь к нападению на Россию, однако же проиграл войну, Кутузов утёр ему нос. Что, так всё и было, как говорил мне Василий Фёдорович? Или он это придумал?
- Всё правда, - бодро ответил Мерецков. - Лекции профессора Новицкого я очень любил слушать, в них содержались глубокие мысли. Из этих лекций я понял, что, если хочешь взять верх над врагом, избегай в бою шаблона, стремись творчески осмысливать ситуацию на фронте и принимай решение, исходя из конкретной обстановки.
- Что верно, то верно, люди такой породы, как профессор Новицкий или его коллега Свечин, всегда находят, чем удивить слушателей, как доходчиво преподнести им самую сложную истину. - Шапошников закурил. В это время помощник принёс ему документ. Он подписал его и вручил Мерецкову. - Успехов вам, голубчик! Служба на Кавказе пойдёт вам на пользу. Будете в Москве - заходите к нам в Генштаб. У вас всегда есть что сказать штабистам.
- Понял, Борис Михайлович. - Мерецков встал. - Спасибо вам за доброту и внимание...
Ростов - город, Ростов - Дон. Словно исполин раскинулся он на берегу батюшки Дона, ворота Северного Кавказа. Утреннее солнце купалось в иссиня-голубой воде, юркие буксиры бегали от одного причала к другому, и во всём этом чувствовался слаженный ритм работы большого города.
"Ладно, хватит любоваться Доном, надо скорее идти в штаб Северо-Кавказского военного округа", - решил Кирилл Афанасьевич, вдыхая пряный запах ветра, дующего на город со стороны степей.
На душе у Мерецкова было грустно, но, когда его принял начальник штаба 15-го стрелкового корпуса Ольшанский, он сразу повеселел.
- Не возражал Шапошников? - спросил Ольшанский, здороваясь с ним за руку.
- Нет. Похвалил ваш корпус, тепло отозвался о тебе, потом выписал мне направление...
Ольшанский был невысок ростом, лобаст, с мохнатыми бровями, из-под которых весело поблескивали чёрные глаза. Он производил впечатление сурового человека, на деле, однако, был прост и улыбчив. Он пригласил Мерецкова в свой кабинет и, когда они туда вошли, сказал:
- Ты прибыл ко мне на должность помощника начальника штаба корпуса, а я хочу предложить тебе другой пост, более высокий. Ты же закончил Военную академию!
Кирилл Афанасьевич насторожился.
- Какой пост, Михаил?
- Пойдёшь начальником штаба 9-й Донской стрелковой дивизии, в её составе более десяти тысяч бойцов и командиров. Это тебе подходит?
"Так это же здорово - дивизия, там генеральская должность!" - обрадовался Мерецков.
- Ты же ещё в Гражданскую войну был помощником начальника штаба дивизии, не так ли? - Ольшанский в упор обжёг его своим цепким взглядом.
- Верно.
- А эта должность на ступень выше! Что тебя смущает?
Мерецков тронул его за плечо:
- Да ничего не смущает! Просто всё так неожиданно... Короче, я согласен и готов немедленно принять эту дивизию!
- Давай решим так, - Ольшанский смотрел на своего коллегу с мягкой улыбкой на загорелом лице. - Я поведу тебя к командиру корпуса, он познакомится с тобой, а затем вместе поедем в дивизию, и я представлю тебя бойцам. Сейчас у нас в округе началась военная реформа, и ты с ходу включайся в неё. Важно решить, какая должна быть армия в социалистическом обществе.
Мерецков передёрнул плечами.
- Ведь план военной реформы в общем виде уже принят?
- Да, но теперь этот план частично изменяется, - пояснил Ольшанский. - Одни ратуют за всевобуч, как, например, Подвойский, другие предлагают милиционную систему, третьи отстаивают кадровую армию: она, мол, хорошо обучена и сможет постоять за Родину. Я за то, чтобы сочетать и то и другое. А что скажешь ты, Кирилл?
- Я согласен с тобой, Михаил, за такую реформу и я готов бороться.
Ольшанский сообщил, что сейчас на Северном Кавказе работает специальная комиссия ЦК РКП(б), возглавляемая секретарём ЦКК Гусевым. Она проверяет состояние Красной Армии, и все с интересом ждут её выводов.
- Скажу тебе откровенно, Кирилл, эта комиссия вскрыла в войсках серьёзные недостатки в обучении и воспитании бойцов и командиров, так что следует ожидать худшего, - грустно констатировал Ольшанский.
- Меня это тоже настораживает, - заметил Мерецков.
На второй день после приезда в Ростов он вступил в свою должность и с жаром взялся за работу. Раньше с регулярными пехотными частями Мерецков дела не имел. Под Казанью в 1918 году, где он воевал, такие соединения только формировались. А на Южном фронте в 1919 году 14-я стрелковая дивизия, где он служил, оказалась громоздкой, плохо поддавалась управлению и не имела современной техники. Фактически эта дивизия представляла собой скопление людей с винтовками и орудиями, в малой степени обученных. "И когда перед нами встала задача превратить Донскую дивизию в так называемое опорное соединение Северо-Кавказского военного округа, - отмечал Мерецков, - я использовал то, что видел и чему научился прежде всего в Конармии, дивизии которой были лучше обучены, сплочены и вооружены".
- Я хочу сделать Донскую дивизию такой, каким соединение должно быть, - сказал Ольшанскому Мерецков, - хотя у меня ещё нет опыта штабной работы в масштабе военного округа и я не участвовал в крупных организационных мероприятиях.
- Но не сидеть же сложа руки и ждать у моря погоды! - насмешливо молвил комкор. - Думаешь, у меня всё получается? Как бы не так! Нам с тобой, как штабным чинам, остаётся одно - искать лучшее в воспитании и обучении воинов, внедрять это лучшее на практике!
В эти осенне-зимние дни комиссия ЦК партии во главе с Гусевым наконец-то закончила проверку состояния РККА и пришла к неутешительному выводу: в существующем виде Красная Армия небоеспособна.
- Что я тебе говорил, Кирилл? - хмуро взглянул на него комкор Ольшанский. - Плохи дела в Красной Армии, а стало быть, они плохи и у нас с тобой.
- Выходит, что так, - грустно отозвался Мерецков. - И всё же нам не следует вешать нос, Михаил. Я, к примеру, уже добился того, что в моей 9-й Донской дивизии все бойцы метко поражают цели из своего личного оружия. А вот орудийные расчёты надо ещё учить и учить... Теперь и у нас с тобой будет возможность улучшить обучение бойцов, если комиссия ЦК предложит ряд мер для ускорения реформы в Красной Армии.
(Так оно и было. В феврале 1924 года Пленум ЦК партии принял решение форсировать уже начавшуюся реформу, а в марте, чтобы оперативно провести это решение в жизнь, был утверждён новый состав Реввоенсовета СССР. - А 3.).
Помолчали. Потом Мерецков поведал Ольшанскому, что к нему приехала жена Дуня, квартира ей понравилась.
Вечером, когда солнце скатилось за горизонт, Мерецков возвращался домой. Неожиданно он вспомнил о Татьяне Игоревне Кречет, дочери хирурга Костюка. После приезда в Ростов он уже дважды приходил к ней, но соседка говорила, что Татьяна ещё не приехала. Гостила она в семье матери своего мужа в пятидесяти километрах от Ростова. Может, уже вернулась? Надо сходить, но сначала он позвонит жене и предупредит её, что домой придёт позже. Напротив в каменном доме на первом этаже находилась милиция, он зашёл туда и попросил у дежурного разрешения позвонить домой. Мерецкова сразу соединили с квартирой.
- Дуняша, это я, Кирилл. Как ты себя чувствуешь? Хорошо?.. Я рад. Задержусь в городе ещё на часок, не возражаешь?
"И всё же кто у меня родится? - в который раз спросил он себя. - Вот если бы мальчик! Вырос бы он и пошёл по моей дороге в жизнь..." Мерецков сел в трамвай, доехал до рынка и минут через десять уже постучал в знакомую дверь. Ему открыла Татьяна. Она обрадовалась.
- Проходите в комнату, садитесь. Я приехала под утро. Сегодня исполнилось три года, как я похоронила отца.
- Игоря Денисовича мне жаль, - грустно молвил Кирилл Афанасьевич. Он подошёл к столу и сел. - Его убили?
- Да, это случилось вскоре после того, как вы побывали у меня в Москве. - Татьяна глубоко вздохнула и тоже сена. Она подробно рассказала о гибели отца.
- Вы, наверное, знали людей, окружавших Игоря Денисовича. Никто из них не мог совершить такое гнусное преступление? - спросил Мерецков.
- Нет, у папы были очень порядочные друзья, они скорее дали бы обидеть себя, чем подвели бы его.
- И всё же, кто мог это сделать?
- Я подозреваю одного близкого мне человека, - несмело заговорила Татьяна.
- И кто же это такой?
- Мне кажется, что это сделал его сын, а мой родной брат Аркадий. Он не простил отцу того, что тот после революции пошёл добровольно служить в Красную Армию, как это сделал его кумир генерал Брусилов. Папа к тому же долгое время был лечащим врачом Алексея Алексеевича, которого агенты Деникина пытались убить за то, что он перешёл на сторону большевиков, но это им, к счастью, не удалось... - Она с минуту помолчала, о чём-то размышляя, потом вдруг добавила: - Я перед вами виновата. Помните, когда вы были у меня в Москве, ко мне приходил молодой человек?
- Да, вы ещё сказали, что это ваш кузен.
- То был мой брат Аркадий. - Татьяна заметила, как гость наморщил широкий лоб. - Он уезжал в Новороссийск, оттуда на пароходе должен был уйти за границу, и я боялась, что в Москве его могут арестовать. Отец предупреждал меня, что Аркадий может приехать в Москву и напакостить мне. Но брат предложил мне отправиться с ним за границу, потому что семью Костюк, мол, всё равно будет преследовать советская власть. Но я с ним не поехала.
- Где он теперь?
- То ли в Германии, то ли во Франции. Я с ним связь не поддерживаю.
- Если вдруг Аркадий объявится, дайте мне знать. - Мерецков протянул Татьяне листок, на котором был записан номер его телефона.
9
Начало марта 1924 года на Дону выдалось по-весеннему тёплым, правда, когда шли дожди, становилось прохладно. Мерецков всё последнее время проводил в поле, на учениях, и, хотя всё шло строго по плану, он был каким- то настороженным и грустным. Это заметил комдив Ольшанский.
- Что-нибудь случилось? - спросил он. Ольшанский находился на КП дивизии и в бинокль наблюдал, как сапёры обезвреживали минное поле противника, чтобы затем пехота ринулась на штурм его укреплений.
- Тут такое дело... - смущённо заговорил Кирилл Афанасьевич. - Ночью у моей жены начались схватки...
- Ты ждёшь малыша? - уставился на него Ольшанский. - Вот здорово! И что же ты сделал?
- Отвёз её в роддом, а сам поспешил на службу. Теперь вот переживаю, как там она. - Мерецков достал папиросы и закурил.
- Почему же мне не позвонил, когда отвёз Дуняшу в роддом? - сурово спросил комдив. - Я бы разрешил тебе остаться там до выяснения ситуации.
- Не хотел отвлекать тебя от важных дел. А тут ещё учения начались...
Ольшанский поправил на груди бинокль, подошёл к Мерецкову ближе.
- Вот что, Кирилл. Оставь за себя своего заместителя, а сам поезжай в роддом. Город-то в тридцати километрах! Полчаса ходу, и будешь на месте. Или ты не уверен, что заместитель сумеет руководить войсками на учении?
- Нет, что ты, он подготовлен хорошо, - смущённо ответил Кирилл Афанасьевич. - И всё же...
- И всё же тебе надо ехать! - Ольшанский был в эти минуты не похож на себя, голос у него стал твёрдым и решительным. Казалось, он больше чем сам Мерецков пережимает за его жену.
Мерецков растерянный стоял на КП.
- Чего ждёшь? - рявкнул комдив.
- Когда мне вернуться в штаб? - спросил Кирилл Афанасьевич.
- Решай сам, исходя из обстановки, понял?..
"Эмка", скрипнув тормозами, застыла у подъезда роддома. А тут, как на грех, когда проехали мост через Дон, подул ветер, нагнал чёрные тучи, грянул гром и с неба хлынули потоки дождя. Мерецков выскочил из машины, и, пока ему открывали дверь, он изрядно промок.
- Вам чего, товарищ военный? - спросила его дежурный врач приёмного покоя, полная, сероглазая женщина в белом как снег халате. Смотрела она на Мерецкова строго, словно он в чём-то перед ней провинился.
- Моя жена здесь у вас, и я хотел бы знать, родила ли она? - Голос его прозвучал тихо, но твёрдо. - Прошлой ночью я доставил её сюда... Мерецкова Дуня...
- Минутку. - Врач полистала журнал. - Да, есть такая, она ещё не родила.
- Я могу пройти к жене?
- Вы что, шутите? - усмехнулась врач. - Ну, учудил командир!
- А можно передать ей записку?
- Пишите! - Врач улыбнулась. - Только коротко и без жалости. Женщине перед родами волноваться никак нельзя!
Мерецков смутился и не сразу сообразил, что писать жене. "Коротко и без жалости..." Ох уж эти врачи, всё у них не так, как у других людей. Он сел за столик в углу приёмного отделения и стал сочинять записку. "Дуняша, милая моя жёнушка, душа у меня по тебе болит. Как ты себя чувствуешь? Ты уж, голубушка, крепись! Чует моё сердце, что ты мне подаришь мальчика. Но если и девочку, то моя любовь к ней будет покрепче брони танка... Краше тебя, Дуняша, у меня никого нет. Целую. Твой Кирилл".
Мерецков свернул записку и отдал её врачу.
- У меня к вам просьба: если вдруг что-то случится, позвоните мне домой.
Глубокой ночью Мерецкова разбудил телефонный звонок. Он вскочил с дивана и рывком снял трубку.
- Это вы, товарищ Мерецков? - Он узнал голос дежурного врача.
- Да, это я. Что-нибудь случилось?
- Случилось. Ваша жена только что родила.
- Кто у меня? - спросил Мерецков и затаил дыхание.
- Сын!
- Ура! - закричал он.
"Ну что ж, сын - это здорово! - подумал Кирилл Афанасьевич. - Дуняша небось тоже рада. А на учения я поеду рано утром..."
Мерецков прибыл в штаб дивизии, когда над степью взошло солнце и его лучи щедро согревали землю. На кустах и цветах во дворе штаба серебрилась роса. На деревьях чирикали воробьи. Мерецков вошёл в штаб и, увидев за столом комдива Ольшанского, прямо с порога гаркнул:
- У меня родился сын! - Он разделся, повесил фуражку на вешалку, сел к столу напротив комдива.
Тот отложил в сторону бумаги.
- У тебя сегодня счастливый день! - Ольшанский встал и пожал ему руку. - Сын - это то, чего ты так желал, правда?
- Да, я мечтал о сыне.
- Он тоже станет военным? - спросил Ольшанский.
- Я в этом не уверен, но, если он захочет стать военным, мешать ему не буду!
Мерецков через три дня снова поехал в город, навестил жену и подержал на руках сына. Вернулся он на службу окрылённый. Казалось, готов был горы свернуть!
- Ты сегодня будешь дома? - спросил его Ольшанский, когда они оба вернулись с учений. - Хочу заехать к тебе на часок, надо же нам выпить по чарке по случаю рождения твоего сына! Или у тебя нет желания?
- Что ты, дружище, я буду рад! - Мерецков тронул Ольшанского за плечо. - Я сам хотел тебе это предложить, но ты весь день был отчего-то хмурый.
Могло со мной и такое быть, я же человек не без греха. - Комдив по-доброму улыбнулся.
"Наверное, не придёт, - думал Мерецков, поглядывая на часы. - Уже семь вечера". Раздался стук в дверь. Это был Ольшанский.
- Привет, Кирилл! - бросил он и с ходу вошёл в комнату. - Извини, дружище, меня задержал командующий округом.
- Что-нибудь важное?
- Об учениях шла речь. Он доволен, как они прошли, правда, высказал некоторые замечания...
Оба сели за стол, который давно накрыл Кирилл Афанасьевич. Комдив увидел бутылку коньяка с пятью звёздочками и удивлённо взглянул на Мерецкова.
- Где ты достал такой чудесный напиток? - спросил он. - Это же мой любимый!
- Ты мне что-то хотел сообщить? - Мерецков в упор посмотрел на комдива.
- Когда ты уехал в роддом к жене, из Москвы позвонил Клим Ворошилов. Он поинтересовался, как дела в корпусе, собираюсь ли я в отпуск. Но я-то сразу понял, что не это его интересует. Так оно и есть. Он спросил, как служит начальник штаба 9-й Донской стрелковой дивизии Мерецков. Я ответил, что Мерецков толковый начштаба и я доверяю ему во всём, а дело своё военное он знает крепко. И вообще, говорю, человек он талантливый, не зря же окончил Военную академию. А Ворошилов сказал, что ему нужен человек на должность начальника мобилизационного отдела в штабе Московского военного округа, не подойдёт ли на это дело Мерецков? Я ответил, что Кирилл Афанасьевич весьма опытный штабной работник и ему такая работа по плечу. "Вы рекомендуете его на новую должность?" - спросил Ворошилов.
- И что ответило ваше сиятельство? - в шутливом тоне спросил Мерецков, наливая в рюмки коньяк.
- Я одобрил твою кандидатуру, хотя мне не хочется тебя отпускать, - грустно вздохнул Ольшанский.
- И что же мне делать?
- Собираться к отъезду в столичный военный округ. Даю тебе на сборы три дня. Передавай дела своему заместителю, и гуд бай!
- Ты это серьёзно?
- Серьёзнее быть не может! - усмехнулся комдив. - Давай ещё выпьем, чтобы в Москве тебе хорошо работалось...
Мерецков сказал, что раньше он занимался в основном формированием и обучением войск, теперь же ему придётся заниматься переводом вооружённых сил мирного времени на военное положение, укомплектованием кадров личным и конным составом... Всё это важные проблемы, а как у него пойдёт работа на новом месте, справится ли он?
- Справишься, Кирилл! - твёрдо заявил Ольшанский. - Не боги горшки обжигают! А вот у меня возникла проблема: где я возьму человека на твоё место? Твой заместитель ещё молод, опыта у него с гулькин нос.
- А почему тебе не взять на эту должность начальника оперативного отдела дивизии? - спросил Кирилл Афанасьевич. - Мне он нравится: мыслит неординарно, энергичен, смотрит далеко вперёд, а не себе под ноги.
- Я тоже о нём подумал, но важно всё взвесить, - признался Ольшанский. Он поднял рюмку. - Давай ещё глотнём, и я пойду. Меня ждёт жена. А ты что будешь делать?
- Хочу Дуняшу и сынка утром забрать. А насчёт переезда в Москву говорить ей не стану: вот придёт приказ, тогда другое дело. Как считаешь?
- Разумно! - поддержал его Ольшанский. - А вдруг Климент Ефремович раздумает? Такое может быть.
- Я подожду приказа... - Мерецков посмотрел на комдива. - А соберусь я быстро. У меня ничего такого нет, так что с багажом отправлять, как видишь, мне нечего...
Прошла неделя, вторая, а приказа из Москвы всё не было. "Хорошо, что я ничего не говорил жене, не то переживала бы", - взгрустнул Мерецков.
После совещания в штабе округа Мерецков навестил комкора Ольшанского. Тот сидел в штабе хмурый, видно, что-то случилось, и Кирилл Афанасьевич поспешил спросить.
- Солдат в полку погиб, - тяжело вздохнул Ольшанский. - Глупая смерть. Командир взвода учил бойцов бросать гранаты. Всё шло хорошо. Но вот гранату взял первогодок, чеку вырвал, а гранату уронил на землю. Ему бы мигом схватить её и отбросить, а он растерялся, сделал два-три шага в сторону, но граната уже взорвалась. Бойца насмерть... Вчера приехала в полк его мать, так плакала, так горевала, что у меня даже сердце прихватило от волнения. Наверное, командующий объявит мне выговор.
- За что? На учениях и не такое случается...
Ольшанский вдруг спохватился.