- Замечено мною, ваше превосходительство, - Сенявин повернулся к Гейдену, - что господа корабельные офицеры употребляют в обращении к служителям непристойные слова, а те, глядя на них, промеж себя сорят ругательства. - Сенявин, прохаживаясь по каюте, остановился перед Лазаревым. - Дошли до меня сведения, что офицеры "Азова", к примеру лейтенант Нахимов, хоть часто и по усердию к службе, но преступают меру наказания, дозволяют себе, сверх того, в пылу ударять служителей во время работы.
Багровое лицо Гейдена покрылось потом. Все это было для него не новостью, но такие суждения начальства он слыхал впервые. Тем более в памяти еще свежи события на Сенатской площади.
- Посему, - твердо продолжал Сенявин, - предписываю объявить господам командирам приложить старания, дабы искоренить дурное обращение, а коли не исполнят сей запрет, взыскивать и наказывать строго. А вам, капитан, - Сенявин обратился к Лазареву, - сие поставлю на замечание и предписываю виновных в рукоприкладстве офицеров арестовать на три дня, сделав им строгий выговор. - Сенявин сделал паузу. - О сих позициях по эскадре приказ соответственно будет отдан.
Отпустив Гейдена и Лазарева, адмирал вышел на балкон. Скользнув взглядом по живописной акватории бухты, почему-то вспомнил предписание морского министра Моллера ему, Сенявину, высочайше утвержденное Николаем. Запомнились главные пункты для "должного совершенства по всем частям морской службы". С чисто немецкой педантичностью Моллер сочинил, а царь утвердил.
Первое - наблюдать должную форму в одежде, второе - вахтенным офицерам быть непременно в сюртуках при эполетах, третье - никаких неформенных шапок и шинелей ни офицерам, ни нижним чинам отнюдь не носить, четвертое - на рейдах, где бы то ни случилось, быть всем должностным в полном мундире…
Форма, форма и форма. И ни слова о содержании, о людях. Пришел на ум вдруг трехнедельный кромешный ад, пережитый его эскадрой во время ураганного шторма в Атлантике… Какая там форма, когда корабли дышали на ладан. Чтобы такое понять, надо самому пережить…
А что касается до служителей, матросов, то он, конечно, понимал, что ни внушения, ни его приказы не изменят сути самой системы отношения с нижними чинами на флоте, ибо эта же система господствует во всем государстве. И все же он стремился укротить зло, хотя бы и на время…
Приказ адмирала произвел сильное впечатление на офицеров, особенно на молодых. Переживал и Нахимов. Прежние его взгляды на службу, на матросов, от которых требовали безупречного повиновения самыми суровыми мерами, казались незыблемыми. Упрек боевого адмирала прозвучал властно и заставил задуматься и пересмотреть многое…
В последний день июля к Сенявину прибыл русский посол в Лондоне князь Ливен. Адмирал давно ждал этого визита. Сам наведывался к послу в Лондоне. Пока эскадра переходила из Кронштадта в Портсмут, в Лондоне произошло важное событие. Россия, Англия и Франция заключили между собой трактат о посредничестве в прекращении Турцией военных действий против греков. "Если в течение одного месяца Порта не примет перемирия, то они соберут свои эскадры с целью воспрепятствовать прибытию в Грецию или в Архипелаг всякого подкрепления из турецких и египетских военных снарядов". Как и предполагал Сенявин, Порта отвергла примирение.
- Ваше превосходительство, - сообщил Ливен, - нынче получено известие, что султан отклонил запросы союзников и не намерен прекращать разбой в Греции. Следует отправлять эскадру, согласно высочайшему повелению.
Сенявин кивнул. Да, так предусматривала секретная инструкция царя.
- Кроме того, - продолжал Ливен, - я располагаю тревожными сведениями из Константинополя. Вы знаете, что у берегов Греции находятся эскадры - английская Кодрингтона и французская де Риньи. Наш посол сообщает о распрях этих адмиралов между собой. Они вообще весьма прохладно смотрят на пресечение разбоя в Греции.
- Почему так? - удивился сначала Сенявин, но потом вспомнил о двуличии англичан у Дарданелл двадцать лет назад.
- Британия и Франция в прекращении бойни и усилении Греции на Пелопоннесе усматривают лишь выгоду для России. Отсюда и вся их политика…
В тот же день Сенявин вызвал Гейдена.
- Государь отдал на мое усмотрение определить состав вашей эскадры. Для успеха предстоящего дела флагманом эскадры безусловно будет "Азов", как лучший и самый боевой корабль.
Гейден был доволен. Он сам только об этом и думал.
- Начальником штаба эскадры следует назначить Лазарева…
Четыре линейных корабля и четыре фрегата отрядил Сенявин в эскадру Гейдена.
Вскоре он собрал командиров кораблей отправляемой эскадры и вручил Гейдену наставление по обращению с нижними чинами. Оно было составлено в лучших ушаковских традициях по обучению и воспитанию матросов.
- Дальнейший переход до Архипелага эскадры, состоящей по большей части из людей неопытных, требует экзерциций и строгого порядка, - начал Сенявин. - Господа же офицеры имеют ложные правила о дисциплине. Прежде всего должно научить людей, что им делать, а потом взыскивать с них. - Сенявин повернулся к Лазареву: - Зачитайте командирам наставление.
- "Корабль "Азов" на Спидхедском рейде пятого августа тысяча восемьсот двадцать седьмого года…" - начал вполголоса, но четко Лазарев. Документ подлежал оглашению только командирам кораблей. Отправляя эскадру в отдаленные места, флотоводец по-отечески напутствовал русских офицеров: - "Должно требовать с господ офицеров, чтобы они чаще общались со своими подчиненными, знали бы каждого из них и знали бы, что служба их не состоит только в том, чтобы командовать во время работы, но что они должны входить и в частную жизнь подчиненных… Они должны знать дух русского матроса, которому иногда спасибо дороже всего. - Начальник штаба на мгновение остановился. - Непристойные ругательства во время работы не должны выходить из уст офицеров, а неисправности и проступки матросов наказываются по установленной военной дисциплине".
Невольно вспомнил Лазарев беседы о нижних чинах с Завалишиным, который пылко защищал матросов. Но там был молодой мичман, а здесь те же истины, правда, в другой форме, произносил заслуженный адмирал, честь и авторитет которого среди моряков на флоте оставались непререкаемы…
Эскадра уходила на рассвете, когда город еще спал. Сенявин поднялся на шканцы. Один за другим снимались с якорей красавцы корабли. Головным шел флагман "Азов".
Первую походную вахту на флагмане правил Нахимов. Полагаясь на него, Лазарев в подзорную трубу глянул за корму, там выстроились в кильватер "Азову" корабли. Впервые в боевом строю он отвечал не только за свой корабль. Первым следом шел восьмидесятипушечный "Гангут". На шканцах наветренного правого борта Лазарев без труда различил фигуру командира, капитана 1-го ранга Авинова. "Как всегда, настороже Александр Павлович", - подумал Лазарев. Барабанная дробь прервала мысли. Младший флагман приветствовал главнокомандующего. Лазарев и Гейден подняли руки, отдавая честь. Один за другим, распустив паруса, проплывали мимо Сенявина величественные громады. Они шли в далекий, нелегкий поход, их ждала бухта Наварина… Адмирал приложил руку к шляпе, выпрямился, и улыбка его напутствовала уходящих моряков.
Было над чем поразмыслить уходившим в поход офицерам. Так или иначе, благожелательные напутствия Сенявина нашли отзвук в их сердцах. Это подтвердило и происшествие, случившееся вскоре на "Азове".
Миновав Балеарские острова, при подходе к Сицилии эскадра попала в сильный шторм.
Ветер крепчал. На "Азове" обтягивали крюйсель - второй снизу парус на последней бизань-мачте. Внезапно налетел сильный шквал, один из матросов сорвался с рея и упал за борт. Его крик услышал находившийся в кают-компании молодой мичман Александр Домашенко. Без раздумий он выскочил через открытое оконце на палубу и как был, в одежде, прыгнул за борт. Вслед ему кто-то из офицеров бросил кресло. Александр Домашенко слыл среди офицеров отличным пловцом. В несколько минут он доплыл до матроса и подал ему спасительный стул.
- Держись, братец. Я сейчас!
Вдали Домашенко заметил яркий буек, брошенный с "Азова". "Азов" привели к ветру, быстро спустили шлюпку, в нее прыгнули три офицера с матросами и налегли на весла, рванулись к видневшимся среди волн пловцам.
Задний мателот "Гангут" тоже лег в дрейф и спустил шлюпку. Домашенко почти доплыл до спасительного буйка и услышал крик. Оглянувшись, он увидел, что матрос захлебывается, и, отпустив буек, повернул обратно. Едва успел подплыть, матрос, захлебываясь, отпустил стул и ушел под воду.
Домашенко схватил его за робу, вытянул из воды, но и у него силы, видимо, были на пределе. С шлюпки кричали, подбадривали. До матроса и Домашенко оставалось пять-шесть саженей. Вдруг с сильным порывом ветра налетел очередной шквал, и гигантская волна скрыла обоих в морской пучине…
На вечерней молитве экипажи кораблей помянули погибших. За чаем офицеры восхищались благородным поступком Домашенко, пришедшим на помощь товарищу. Когда наступило молчание, Нахимов, как бы выражая мысли кают-компании, произнес:
- Однако какая готовность жертвовать собой для пользы ближнего! Поступок сей, господа, заслуживает быть помещенным в историю нашего флота.
Вздохнув печально, Лазарев одобрительно склонил голову:
- Так или иначе, подумаем вместе, как подвиг Домашенко оставить в памяти потомков навечно…
25 сентября 1827 года эскадра Гейдена покинула рейд Мессины, направляясь к берегам Греции. Накануне к Мальте ушел фрегат "Константин" под командой прежнего знакомого Лазарева капитан-лейтенанта Степана Хрущева, узнать о месте расположения союзных эскадр и рандеву.
По пути останавливали для опроса купеческие суда. Шкиперы толковали по-разному. Одни утверждали, что турки захватили в плен английский флот, другие говорили, что все английские суда ушли к Мальте, третьи сообщали о начавшейся чуме в Архипелаге… В одном сходились все показания торговых капитанов - египетский флот беспрепятственно вошел в Наварин и соединился с турками.
Через три дня открылись высоченные горы первых островов Архипелага - Занте и Кефалонии. На рассвете 1 октября перед входом в бухту Занте замаячили английские корабли.
- На линейном корабле вице-адмиральский флаг, - доложил вахтенный лейтенант.
"Должно быть, это Кодрингтон", - подумал Гейден, распорядился приготовить катер.
На английском флагмане давно заметили русскую эскадру. Кодрингтон внимательно ощупывал взглядом каждый корабль от уреза воды до клотика. Чем ближе они подходили, тем больше возрастало удивление старого морского волка.
"Пожалуй, они превосходят французов и тем более испанцев", - размышлял английский адмирал и, оторвавшись от подзорной трубы, поманил капитана "Азии".
- Русские корабли производят благоприятное впечатление, не находите, капитан? Они весьма аккуратны и в хорошем порядке, будто только сошли со стапелей, а не пришли из Англии. Обратите внимание, как красит их суда новая медная обшивка.
В самом деле, от ватерлинии до уреза воды вдоль корпусов русских кораблей тянулся, отражаясь в синеве моря, темно-розовый пояс обшивки.
Капитан разделял мнение Кодрингтона.
- Да, сэр, вы правы, это прекрасное зрелище.
Встреча двух командующих прошла дружественно. Гейден, соблюдая морской этикет, отдавал предпочтение старшему по званию Кодрингтону, и сразу же было решено, что английский адмирал возглавит объединенную эскадру. Тот, в свою очередь, посвятил в свои планы Гейдена.
- Я намерен завтра-послезавтра направить письмо главному командующему египтян Ибрагим-паше. Наше присутствие должно обезопасить мирное греческое население, и я потребую от него слова и дела.
Гейдену понравилась недвусмысленность поведения Кодрингтона.
- Да, сэр, я просил бы вас обратить внимание на бесчинства турок и египтян. По пути мне встретился греческий корвет. Мусульмане опустошают все окрестности. Не милуют ни стариков, ни женщин, ни детей.
Провожая Гейдена, англичанин дружески предупредил:
- Вам предстоит встреча с контр-адмиралом де Риньи, будьте с ним осторожны. Он весьма вспыльчив.
В тот же день Гейден нанес визит французу.
Де Риньи встретил его, как положено, у трапа и проводил в салон. С самого начала разговор не клеился. Французский контр-адмирал был настроен не выступать против турок и египтян. Слушая его, Гейден вспомнил о только что слышанном, он предполагал худшее.
Де Риньи не скрывал своей неприязни к грекам, права которых он должен был отстаивать.
- Мне кажется, эти греки не заслуживают нашего участия в их делах. Они сами заварили кашу, воюют против своего султана, а мы должны им помогать.
Гейден не оставил без внимания выпад де Риньи.
- Ваше превосходительство, видимо, плохо осведомлены: Ибрагим-паша вместе с турками воюет не только с повстанцами, а вырезает начисто всех мирных греков на их собственной земле.
Вступая в полемику, Гейден знал подоплеку поведения собеседника.
- Какая может быть земля, - раздражался все больше де Риньи, - мне неизвестна такая страна, как Греция. Боюсь, что нам придется создавать эту Грецию…
Де Риньи четко следовал наставлениям своего посла в Константинополе.
Первая встреча, впрочем, как и последующие беседы с французским контр-адмиралом, проходила натянуто.
Эдвард Кодрингтон тоже получал от посла в Турции Стратфорд-Канинга соответствующие указания - не вступать в схватку с турками, чтобы не ослабить их флот, но англичанин проводил более здравую политику.
На следующий день на "Азов" пришла почта из Константинополя.
Гейден пригласил Лазарева и распечатал пакет.
Разумный командир всегда держит в курсе всех важных событий своего первого заместителя.
- Послушаем нашего посла, - начал Гейден. - "Отказ Порты на попытки, которые нам поручено было сделать для исполнения Лондонского трактата… союзные эскадры установят фактически перемирие, на которое Оттоманское правительство не хотело согласиться. К несчастью, последовавшие обстоятельства не соответствовали моим ожиданиям и не оправдали надежды, которую союзные дворы возложили на действие своих эскадр. Эскадра из Египта прибыла к своему назначению; она наводнила Грецию новыми войсками, ободрила армию Ибрагим-паши", - сообщал посол. - "Между тем едва союзные эскадры удалились из Наварина, как турецкий флот под начальством Тагир-паши отплыл оттуда и отправился к Лепантскому заливу, где он произведет новые отмщения и даст повод к новым кровопролитиям. Итак, действие или, скорее, появление союзных эскадр не произвело еще ни одного из тех благ, которых мы были вправе ожидать; но более всего достойно сожаления, что недействительность их мер оправдала равнодушие Порты к этой мере и ее беспечность в тот момент, когда союзные морские силы собраны в Архипелаге". - Гейден прервал чтение. - Как видите, предсказания Ливена оправдываются. Однако послушаем, что рекомендует нам посол: "Вам предстоит, граф, указать им на необходимость строгой бдительности и принятия грозного характера, без чего нельзя надеяться на произведение какого-нибудь впечатления на Порту. Вам тоже надлежит примирить разногласные мнения и завистливые расположения, существующие, по-видимому, между г. Кодрингтоном и де Риньи".
Гейден отложил письмо. Лазарев усмехнулся:
- Видимо, ваше превосходительство, нам предстоят прежде баталий артиллерийских с турками сражения на дипломатическом поприще…
Ибрагим-паша отказался выполнять требования Кодрингтона и действовал коварно. Стоило соединенному флоту при перемене ветра уйти от Наварина, "Ибрагим, бесчестно изменяя слову своему, вышел в море и с дикою лютостью начал опустошать все окрестности".
6 сентября у Кодрингтона собрались все три флагмана. Гейден по просьбе английского адмирала взял с собой Лазарева. Он лучше всех говорил по-английски, и, кроме того, англичанина восхищал вид и порядок на "Азове".
Прежде чем пригласить всех к обеду, Кодрингтон объявил о своем решении:
- Поскольку Ибрагим-паша отклонил мое предложение, я намереваюсь сей же час отправить к нему еще одно послание от нашего имени с целью образумить его.
В Наварин с письмом направился специальный корвет. Он вскоре вернулся безрезультатно.
- Чиновники Ибрагим-паши не приняли письмо, сэр, - доложил капитан корвета.- Они явно хитрят и сказали, что Ибрагим-паша куда-то уехал и, когда будет, им неизвестно.
После небольшого раздумья Кодрингтон предложил:
- Хотя у неприятеля двойное превосходство в кораблях и орудиях, мы не можем дальше оставлять без внимания брошенного нам вызова. Предлагаю, не откладывая, блокировать флот в бухте.
Де Риньи недовольно поморщился и спросил:
- Почему именно в бухте?
Кодрингтон понимающе переглянулся с Гейденом и Лазаревым.
- Вы сами видите, осенняя погода меняется к худшему день ото дня. Лежать в дрейфе или лавировать у входа большая нагрузка кораблям и экипажам.
Француз поежился, но промолчал… На военный совет собирались не только европейцы.
В Наварине Ибрагим-паша получил рекомендации из Стамбула от визиря. Там надеялись не только на помощь Аллаха, но и явное превосходство в силах турецко-египетского флота. Около 100 судов и свыше 2000 орудийных стволов против 27 судов 1300 орудий союзного флота.
Во дворце турецкого наместника на роскошном ковре сидели: главнокомандующий Ибрагим-паша, командующий египетским флотом, зять вице-короля Египта Мухарем-бей, командующий турецкой эскадрой Тагир-паша, главный военный советник французов Летеллье и отставной лейтенант-француз, командир египетского фрегата Бонпар. Ни у кого из собеседников не возникало сомнений в их превосходстве. Это подтвердил и французский наставник.
- Мы имеем превосходство в пушках, и выучка наших пушкарей не уступает противнику. Прошу только уважаемых капуданов произвести некоторую перестановку наших судов.
Француз развернул карту.
- Мы должны образовать прочную дугу в виде полумесяца, используя благоприятную для нас форму бухты. - Летеллье объяснил диспозицию турецкой и египетской эскадр. - На нашей стороне, кроме того, десятки мощных пушек береговой артиллерии. Они откроют огонь, как только неприятель попытается войти в бухту.
Среди присутствующих один Тагир-паша, казалось, пребывал в сомнении.
- Наш адмирал, - осторожно обратился он к Ибрагим-паше, - быть может, проявить мудрость и все же согласиться с предложением Кодрингтона?
Египтянин снисходительно улыбнулся.
- Уважаемый Тагир-паша, видимо, плохо помнит наставления своего дивана из Стамбула. В конце концов, наша позиция неприступна. Союзники не осмелятся войти в бухту. Скоро начнется зима, море штормом раскидает их корабли, они перессорятся между собой и разбегутся, как трусливые зайцы. - Ибрагим-паша перевел дыхание и напомнил: - Надеюсь, вы не забыли, что самыми опасными нашими врагами являются гяуры-русские. Поэтому все пушки должны первыми уничтожать корабли русского царя, а храбрые янычары - пленить их матросов. Да поможет нам Аллах…
Утром 7 октября на "Азов" доставили приказ командующего эскадрами. Гейден вместе с Лазаревым переводили на русский. Английский адмирал расписывал порядок следования эскадры в бухту Наварин.