Иной раз перед поездкой в гости Елизавета Федоровна заходила в детскую - молодая, красивая, в нарядном шуршащем платье, в сверкающих драгоценностях. Анюта радостно бежала к матери, целовала ее, поправляла на ней золотые безделушки, приговаривая:
- И я, когда вырасту, буду красавица, как мама!
Все это получалось у нее так мило и непосредственно, что Елизавета Федоровна только смеялась в ответ и ласкала свою любимицу. Угловатой, застенчивой Соне тоже хотелось выразить матери свою любовь и восхищение, и она кидалась к ней, но делала это так резко и неожиданно, что порой мяла платье или портила прическу.
- Какая ты неловкая! Оставь меня в покое, несносная девчонка! - сердилась мать, отстраняя от себя дочь.
Елизавета Федоровна быстро забывала о происшедшем, а в душе самолюбивой девочки надолго оставался горький осадок.
Взрослая Ковалевская всю жизнь страдала от своего привязчивого и ревнивого характера. Чрезвычайно чувствительная по отношению к тем людям, которых она любила, она была готова отдать им всю щедрость своей натуры, но, в свою очередь, требовала от них того же и очень мучилась, когда они, по ее мнению, не отвечали ей взаимностью. Впечатлительная, фантазерка - такой была Софья Васильевна с малых лет. И в то же время она обладала необычайным чувством ответственности. Ей было немногим больше трех лет, когда произошел такой случай.
Следуя предписаниям врачей, генерал распорядился, чтобы дети каждый день обязательно ели суп, не менее двенадцати ложек. Анюта и Федя безропотно подчинились, а Софа плакала и не желала этого делать.
- Если ты и завтра будешь так капризничать, простоишь голодная весь обед в углу, - объявил свою волю генерал.
На следующий день во время обеда Софино место за столом пустовало. После долгих поисков ее нашли в углу столовой за высокой спинкой дивана.
Девочка не хотела есть ненавистный суп и решила лучше самой стать в угол, прежде чем ей придется выполнять неприятное для нее приказание.
С годами Соня становилась сдержанней и застенчивей, хотя ее глубокая и страстная натура бурно переживала все чувства.
Ковалевская вспомнила один факт, ярко рисующий ее характер.
Как-то к ним в Палибино приехал погостить младший брат матери Федор Федорович Шуберт - молодой человек, недавно окончивший университет, с блестящими глазами, веселый и живой. После обеда он сел на маленький угловой диванчик в гостиной, посадил Софу на колени и серьезно сказал:
- Ну, давай знакомиться, мадемуазель моя племянница!
Федор Федорович расспрашивал ее, как она учится, и девочка, гордая тем, что на нее обратили внимание, бойко отвечала на все вопросы.
- Какая умница! Все она знает! - восхищался он.
- Дядя, расскажите мне что-нибудь, - попросила Софа.
- С такой умной барышней можно говорить только о серьезном, - решительно заявил Федор Федорович и начал "ученый" разговор про водоросли, инфузории, коралловые рифы.
Вскоре такие беседы стали традицией. После обеда они вдвоем садились на диванчик, и дядя рассказывал. Девочка с нетерпением ждала эти "научные" беседы, и полчаса после обеда стали ее любимым временем. Но вдруг все это прекратилось из-за глупого, нелепого случая.
Однажды к ним приехали соседи-помещики с дочкой Олей. Софа всегда радовалась ее приезду, но в тот раз она сразу подумала: "А как же будет сегодня после обеда?"
Предчувствия не обманули ее. Оля пошла с ними в гостиную.
"- Ну, Софа, полезай ко мне на колени! - сказал дядя, по-видимому, не замечая моего дурного расположения духа.
Но я чувствовала себя столь обиженной, что это предложение не смягчило меня нисколько.
- Не хочу, - ответила я сердито и, отойдя в угол, надулась. Дядя посмотрел на меня удивленным смеющимся взглядом, понял ли он, какое ревнивое чувство шевелилось у меня на душе, и захотелось ли ему подразнить меня - я не знаю, но он вдруг обратился к Оле и сказал ей:
- Что ж, если Соня не хочет, садись ты ко мне на колени!
…Этого я уже никак не ожидала! Что дело примет такой ужасный оборот, не входило мне в голову. Мне буквально показалось, что земля проваливается под моими ногами".
Девочка бросилась к сопернице и, не отдавая отчета в том, что она делает, укусила ей руку до крови, а потом в отчаянье убежала прочь.
Неприятный случай замяли. Но Софа уже никогда не могла относиться к Федору Федоровичу так, как прежде.
Она с трудом находила общий язык со своими сверстниками, и в этом, пожалуй, была виновата няня. Когда маленькая девочка тянулась поиграть с детьми, с увлечением бегающими на улице, няня останавливала ее.
- Что ты, что ты! - с недовольством говорила она. - Ведь ты барышня, а они простые, тебе нельзя с ними играть…
Девочка не понимала, почему ей этого нельзя делать, но подчинялась.
"Вскоре у меня прошла даже и охота и уменье играть с другими детьми, - вспоминала Ковалевская. - Я помню, что, когда ко мне приведут, бывало, в гости какую-нибудь девочку моих лет, я никогда не знаю, о чем с ней говорить, а только стою и думаю: "Да скоро ли она уйдет?"".
Она лучше всего чувствовала себя одна или с няней, которая очень любила свою воспитанницу и не мешала ей жить в выдуманном мире. Ее очень привлекал лес, который простирался на сотни верст вокруг Палибина и начинался почти от самой усадьбы. Сначала редкий, солнечный, и чем дальше, тем сумрачнее. Деревья прижимались теснее друг к другу, все меньше солнечных лучей прорывалось между ними, и постепенно темная непроходимая чаща обступала со всех сторон.
Недоброй славой пользовался этот лес. Встречались там какие-то темные личности: не то разбойники, не то конокрады, не то просто бродяги. В народе поговаривали, что, когда темнеет, в лесу этом видимо-невидимо "нечистой силы" - леших, ведьм, разных кикимор. Крестьянки никогда не ходили в лес поодиночке, да и мужики не очень-то любили забираться далеко в чащу, хотя и подшучивали над трусливыми бабами.
Господских детей туда вообще не пускали. Мисс Смит, несмотря на все разговоры, попробовала было водить их на прогулки в лес, пока однажды не наткнулась на медведицу с двумя медвежатами. Софа сильно испугалась огромного мохнатого зверя, и ей сразу вспомнились все страшные сказки, которые рассказывала няня. В тот вечер девочка долго не могла уснуть: перед ее глазами стоял густой лес с его таинственными обитателями, одетыми в медвежьи шкуры. Герои сказок - "волк-оборотень", "двенадцатиголовый змей", загадочная "черная смерть", - все они, по мнению Софы, жили в лесу, а лес был совсем рядом, и это было так страшно, что она с криком вскакивала ночью и звала няню.
Когда няню сменила гувернантка, мир фантазии девочки изменился: из него исчезли оборотни и привидения, теперь ее увлекла поэзия и она стала сочинять стихи. Но в представлении Маргариты Францевны примерная английская мисс и поэзия были понятия несовместимые. Поэтому творческие попытки жестоко преследовались. Если мисс Смит находила клочок бумажки со стихами воспитанницы, листок этот немедленно прикалывался к ее плечу. Затем в присутствии всей семьи Маргарита Францевна громко читала стихи, всячески искажая смысл.
Однако несмотря на все гонения, Софа в двенадцать лет твердо решила стать поэтессой. Из боязни перед гувернанткой она теперь не записывала своих стихов, а слагала их в уме и запоминала. Софа сочинила две поэмы, которыми особенно гордилась: "Обращение бедуина к его коню" и "Ощущения пловца, ныряющего за жемчугом". Ею уже была задумана длинная поэма "Струйка" на сто двадцать строф…
Но сочинение стихов не было ее главным увлечением. Гораздо чаще она, оглядевшись по сторонам, осторожно проскальзывала в библиотеку и замирала перед длинными рядами книг, выстроившихся на полках. Родители категорически запрещали ей самостоятельно брать их: сначала должна прочесть гувернантка и определить, годится ли книжка для благонравной девочки. Но на ее беду мисс Смит читала так медленно…
Софа с увлечением читала стихи. Чудесная способность слов выстраиваться певучей цепочкой, в которой самые обычные слова приобретают вдруг новое звучание, доставляла ей необычайное наслаждение. Больше всего она любила русских поэтов, но в библиотеке Корвин-Круковских не было ни Пушкина, ни Лермонтова, ни Некрасова. Долгое время из стихотворных произведений девочка знала только баллады Жуковского, и чем высокопарнее была поэзия, тем больше она ей нравилась. Поэтому нетрудно понять ее радость, когда по настоянию учителя Малевича ей купили хрестоматию Филонова. Несколько дней девочку невозможно было оторвать от книги, и она ходила, декламируя отрывки из "Мцыри" или "Кавказского пленника", пока мисс Смит не пригрозила отнять книгу.
Иосиф Игнатьевич Малевич не случайно поощрял любовь к поэзии у своей воспитанницы. Он сам больше тяготел к гуманитарным наукам, и неудивительно, что истории и литературе он отдавал предпочтение. Этому помогала и склонность Софы к поэзии. Учитель был поражен, какие хорошие для своего возраста стихи пишет его ученица. Малевич приучал ее высказывать свое мнение о прочитанном произведении. Девочка приучалась самостоятельно мыслить и отстаивать собственное мнение. Ее оценки часто были настолько оригинальны и интересны, что Малевич записал в своих воспоминаниях:
"Удивленный, восхищенный верным, дельным, красноречиво высказанным взглядом, от которого не отказался бы и лучший учитель словесности, возвратившись после занятий в свою комнату, я думал долго не столько о необыкновенных способностях даровитой ученицы, сколько о дальнейшей судьбе девушки, отличной фамилии и богатой: что, если бы свыше ей было назначено идти другим путем в жизни? Что, если бы судьба лишила ее избыточности в средствах к жизни и дала бы лишь средство к высшему образованию, увы, недоступному для женщин в наших университетах? Тогда-тогда, о, я даже был уверен в этом, даровитая ученица моя могла бы занять высокое место в литературном мире".
Историю Малевич тоже изучал по своей системе. По его мнению, "преподавание отечественной истории должно служить довершением тех начал, которые порождают любовь к родине, готовую на жертвы во имя ее: подвиги сынов России, гражданские их доблести". Поэтому и преподавание истории он строил в основном не на жизнеописаниях царей, а на героических деяниях народа, много веков боровшегося за свободу против иноземных захватчиков.
Так же своеобразно преподавал Малевич и географию. Он заставлял свою ученицу тщательно изучать местность, где стоит усадьба, чертить карты, делать диаграммы. Он рассказывал о городской и сельской промышленности, о распределении жителей в городах и деревне, их образовании и доходах.
Девочка постепенно узнавала, что меньше всего получали те, кто больше работал. Так эти уроки подкрепляли и конкретизировали убеждения о несправедливом устройстве общества, заставляли ее о многом задумываться.
Кроме того, поняв любознательную, склонную к фантазии натуру своей ученицы, Малевич предложил ей играть в "путешествия", заочно побывать во многих городах и разных странах. Софа очень любила эти уроки, чего нельзя было сказать о математике. К этому предмету Софа не проявляла ни особого интереса, ни способностей. По сравнению с литературой, историей, географией математика казалась ей сухой и скучной, и она не скрывала этого.
Однажды генерал спросил дочь, любит ли она арифметику.
- Нет, папа, - чистосердечно ответила девочка.
Когда Малевич узнал об этом разговоре, он очень расстроился и стал уверять свою ученицу, что она полюбит этот предмет больше других. Действительно, через четыре месяца, после усиленных занятий математикой, на тот же вопрос отца Софа ответила: "Да, папочка, я люблю заниматься арифметикой, она доставляет мне удовольствие".
Увидеть за сухими цифрами жизнь, наполнить формулы конкретным содержанием Софе во многом помог ее дядя Петр Васильевич. В молодости он был артиллеристом и, хотя сам никогда не обучался математике, относился к ней с глубочайшим уважением. От него девочка впервые услыхала о неразрешимости квадратуры круга, об асимптомах, к которым постоянно стремится кривая, никогда не достигая их, о многих других таких же увлекательных и непонятных вещах, действующих на воображение и внушающих "благоговение к математике, как к науке высшей и таинственной, открывающей перед посвященными в нее новый, чудесный мир, недоступный простым смертным". С тех пор математика привлекала ее больше всего своей философской сущностью.
В те годы в гимназиях делали упор на гуманитарные науки - литературу, историю, латынь, греческий, давали классическое образование. Но появились и сторонники так называемого реального образования, которые доказывали, что математика не менее важна для формирования личности, как и знание древних языков.
Малевич был сторонником реального образования и старался, чтобы его ученица постигла основы математики и одновременно училась кратко излагать свои мысли, ясно и логично рассуждать. И то ли сказалось мастерство педагога, то ли еще никому не известный талант ученицы, но только в одиннадцать лет Софа превосходно знала арифметику и так успешно решала сложные задачи, что Малевич позволил ей познакомиться с курсом алгебры Бурдона, написанным для студентов Парижского университета. Эту увлекательную для нее книгу девочка днем прятала от строгой гувернантки и, стоя босиком, в ночной рубашке, читала ее при свете лампады. Учебник она прочла очень быстро, за несколько ночей. Родители и не предполагали, что в их семье растет гениальный ребенок, и занятия Софы продолжались по заранее намеченной общепринятой программе.
Так все и шло бы дальше, если бы, перейдя к геометрии, девочка не стала проявлять такую оригинальность мышления, что нельзя было не обратить на это внимания. Так, например, проходя раздел об отношении окружности к диаметру, она пришла к правильному выводу настолько своеобразным путем, что Малевич в тот же вечер рассказал об этом эпизоде - генералу.
- Молодец, Софа! Это не то, что было в мое время. Бывало, рад-радехонек, когда кое-как знаешь данный урок, а тут сама, да еще девчонка, нашла новое решение, - похвалил дочь Василий Васильевич.
Эта похвала очень много значила для девочки. Стремление заслужить любовь сурового отца, расположить его к себе своими успехами служило немалым стимулом в ее занятиях, и особенно математикой.
С этих пор, как вспоминает Ковалевская, она "почувствовала настолько сильное влечение к математике, что стала пренебрегать другими предметами".
Так продолжалось до тех пор, пока не произошел непредвиденный случай, резко изменивший ее судьбу.
Среди знакомых Корвин-Круковских был известный профессор физики, преподававший в морском корпусе, Николай Никанорович Тыртов. Его имение находилось неподалеку от Палибина. Однажды, приехав в гости к генералу, профессор подарил ему свой учебник "Начальные основания физики". Софа потихоньку взяла учебник и стала читать. Ей было понятно все, пока она не дошла до оптики. Тут ей встретились тригонометрические понятия - синусы, косинусы, тангенсы. Она их не знала и попросила Малевича объяснить, но тот, верный своей системе последовательного обучения, ответил отказом.
Тогда упрямица стала разбираться самостоятельно. Не имея ни малейшего понятия о тригонометрии, она сумела вывести формулу синуса, косинуса и тангенса.
"Не зная тригонометрии, сообразуясь с формулами, бывшими в книге, я попыталась объяснить себе их сама. При этом по странному совпадению я пошла тем же путем, который употреблялся исторически, т. е. вместо синуса брала хорду. Для малых углов эти величины почти совпадают" - так писала потом Ковалевская.
Девочка с нетерпением ждала следующего приезда Тыртова. Ей очень хотелось поговорить с ним о его книге и проверить свои самостоятельные вычисления. Наконец профессор приехал, и Софа выбрала момент, когда он остался один. Она решительно подошла к Тыртову и объявила:
- У вас замечательная книга! Я прочла ее с большим интересом.
- Ну вот и зря хвастаетесь! - насмешливо сказал Тыртов, удивленный ее дерзостью. - Вы в ней ничего не могли понять.
Возмущенная таким недоверием к ее словам, Софа с горячностью стала говорить профессору о достоинствах его учебника, а потом стала объяснять, как она определяла тригонометрические функции.
- Да вы новый Паскаль! - воскликнул пораженный и восхищенный профессор. А затем начал уговаривать генерала, чтобы тот обратил внимание на незаурядные способности дочери и разрешил ей серьезно заниматься высшей математикой.
Генерал после некоторого колебания согласился. Было решено, что Софа поедет с матерью и сестрой в Петербург и будет брать там уроки математики.
- Я всячески рекомендую пригласить для занятий Александра Николаевича Страннолюбского, - настойчиво убеждал генерала Тыртов. - Он великолепный математик и образованнейший человек.
Софа была в восторге: неожиданно для нее все получилось так хорошо. Однако сейчас ей больше всего хотелось узнать, кто такой Паскаль, с которым ее сравнил профессор, и она побежала к Малевичу.
- Иосиф Игнатьевич, а кто это Паскаль? - тихо спросила она.
Малевич не удивлялся вопросам воспитанницы.
- Блез Паскаль - французский математик, известный физик и философ, жил в семнадцатом веке.
- А чем я похожа на него?
- Наверное, тем, что он в детстве самостоятельно решал задачи основателя геометрии Эвклида, а ты самостоятельно решила тригонометрические формулы…
Малевич продолжал говорить, но Софа уже не слушала его дальнейшего объяснения. Мысли ее были далеко, она твердо знала, что теперь ей никто не будет мешать заниматься любимой наукой.
Глава III
СЕСТРЫ КОРВИН-КРУКОВСКИЕ
Генерал Корвин-Круковский был не в духе. Он никогда не думал, что дочери будут доставлять ему столько хлопот. Начала старшая дочь.
Сначала она увлекалась чтением. В палибинской библиотеке было много рыцарских романов, и к пятнадцати годам Анна перечла их все. Эти книги с их вымышленными экзальтированными страстями создали у нее убеждение, что она не такая, как все, и что жизнь ее должна сложиться иначе.
А жизнь иначе не складывалась. Напрасно девушка, одетая в белое платье, с волосами, заплетенными в длинные косы, ждала появления рыцаря, который освободит ее из домашнего "плена". К ее великому разочарованию, рыцарь так и не появился.