За казацкую правду
Боярин Ордын-Нащокин ошибся, когда полагал, что польские сенаторы не поверят подсыльной грамотке шведского посла де Родеса. Льстивые, лживые речи шведского проходимца, который, по сговору с турками, сеял вражду между Россией и Польшей, соблазнили-таки панов: они стали упорнее в переговорах и, грозя, кричали русским послам, что если Москва не хочет мириться на их статьях, то они и совсем ничего не уступят, а будут отстаивать старые рубежи.
Услышав об этом, царь приказал придвинуть свежее войско к польским границам.
Свежие ратные силы шли к рубежу из Новгорода Великого, из Вязьмы, из Тулы, из Курска и с казачьего Дона.
Особенно много войск проходило на самом виду у панов, через те места, где велись посольские съезды. Алмаз Иванов в беседе с поляками намекнул о великом множестве русских полков, стянутых к рубежам: старый дьяк хотел предотвратить ненужное кровопролитие. Но, как назло, в это время от крымского хана примчался гонец с извещением, что он вышлет десять тысяч ногайцев панам в подмогу. Паны сенаторы снова прервали переговоры…
Стояла зима. Русские воеводы спорили и препирались: одни хотели начать наступленье немедля, другие думали дожидаться весны. Но именно только к весне могли появиться ногайцы из Крыма. Воевода князь Долгорукий настоял, чтобы двинуть полки немедля по зимним дорогам.
В зимнюю стужу, в метель и буран все заранее стянутые русскими воеводами свежие ратные силы обрушились на польское войско. Польские полководцы от внезапности растерялись, стали сдавать один за другим города, утопая в снегах, отходить на запад. В первые же дни они проиграли несколько сражений, и хотя они были искусные, храбрые воины, это выбило их из равновесия. Им обещали поддержку крымцев, но крымцы не шли. Им говорили, что русское войско истощено и ослабло, но повсюду на них валились свежие русские полки на сытых конях, с добрым оружием, с твердой уверенностью в победе…
Донские станицы Ивана Разина тоже незадолго до конца перемирия получили подкрепление, которое приняли поначалу за смену. Они уже собирались к домам, когда Польша прервала переговоры. Потому они были особенно злы и беспощадны. Не добром - значит, силою надо кончать войну, разорявшую и Россию и Польшу.
Казаки наконец словно бы дорвались до удачи и мстили за все досадные поражения и утраты последних лет. Они твердо сказали себе, что будут двигаться только вперед и не дадут врагу передышки.
Так же смотрели на эту новую схватку с противником и воеводы. Зная, что прошлогодние набеги на ногайцев только отсрочили присылку помощи Крыма панам, но все же ногайцы прибудут, они посылали еще и еще новые подкрепления.
Миновала весенняя слякоть, зазеленели поля и леса, а удачи не оставляли русских воинов.
Ненадолго останавливались казацкие станицы по местечкам и деревням, по панским маенткам и городишкам и снова рвались вперед.
И снова, как в прошлую войну, на одной из стоянок зазвенела всем знакомая казацкая песня в четыре тысячи голосов, и радостно встретились казаки Ивана с новоприбывшими под водительством самого Корнилы Ходнева понизовскими донскими казаками.
- Здорово, наказной! - радушно крикнул Ивану Корнила Яковлевич. В его восклицании было столько привета, радости и тепла, что никто не назвал бы их ни соперниками, ни врагами.
Не меньше привета и радости выразил и Иван при встрече с войсковым атаманом. И Степан удивлялся, глядя на брата, как может он кривить душою.
"Плюнул бы я в глаза ему, да опять же Иван не велит!" - досадливо подумал Степан, видя, как Корнила, спрянув с седла, дружески обнимался с Иваном.
- Казачка твоя гостинцев прислала. Заезжай ко мне. Воз развяжут - и там для тебя целый куль. Где Степанка? - радостно и громко спросил Корнила.
Степан подошел.
- Сынку крестный, здоров! Что же ты на Дон не воротился? Знать, с саблей-то веселее в седле, чем в атаманских справах путлякаться? Вот и я так-то мыслю, что веселей. Тоже саблей махаться приехал. Повоюемо вкупе теперь с панами! Давно уже я им задолжался, латинцам проклятым, - весело приговаривал войсковой атаман, обнимая Степана и будто бы не замечая в нем никакой перемены к себе. - И для тебя есть подарки, Стенька, казачка прислала.
- Здорово! Здорово, дети! - весело приветствовал Корнила подходивших казаков.
От атамана так и несло радушием и теплотою родного Дона. Он привез с собой воза три подарков для казаков, и многие от души ему кланялись за заботу…
Не было стремительней и бесшабашней в боях войска, чем казаки, и во многом казачьим станицам были обязаны русские воеводы за то, что панское войско, неся большие потери, дрогнуло и неудержимо покатилось к Варшаве.
Видя, что никакой союз уже не в силах помочь разбитым польским войскам, коварные крымцы, пришедшие им на помощь, как десять тысяч разбойников ринулись по польским же селам и городам, зажигая дома, угоняя скот, увозя пожитки несчастных жителей и захватывая в неволю крестьян вместе с женами и детьми…
Только тогда паны сенаторы и комиссары сейма поняли, что они оказались жертвой шведско-турецкого сговора, что они попались в ловушку. И они предложили России снова начать мирные посольские съезды.
Ратные трубы с обеих сторон опять затрубили отбой.
Битвы меча опять уступили место "битвам мудрости".
После начала переговоров, когда войска обеих сторон остановились там, где застало их перемирие, Корнила заехал в гости к Ивану.
Иван, погрозившись бровями брату, принял войскового атамана с почетом, поставил вина, польского стоялого меда.
- Ну, как там послы? Небось ныне поляки отступятся ото всей Украины?! - спросил за чаркой Иван.
- А я, Тимофеич, так мыслю, что наши послы правый берег им сами уступят, - ответил Корнила. - Хлопот с Украиной много. Народ беспокойный: повсюду вокруг мятежи, беснованье. Все хлопы в казацтво полезли, взялись за ружье и к волам не хотят ворочаться… И хлеба уже некому стало пахать!..
- Побивают шляхетство? - сказал Иван.
- Расходились! - качнув головою, с неодобрением подтвердил Корнила. - У них и казацкая шляхта большая. Я слышал, казацкая шляхта сама страшится большого повстанья да хочет под польского короля.
- За что же мы кровь проливали, когда бояре опять отдадут Украину панам?! - воскликнул Степан. - Измена в боярах!
- Стенько, язычок пришил бы! Не дома! На войне такие-то речи невместны! - одернул Корнила.
- Больше бояр вы боярщики, значные казаки, - поддержал захмелевший Иван Степана. - Вы бы не то что пол-Украины - вы бы и всю Россию испродали начисто ляхам, лишь бы боярский обычай не нарушать. Он вас кормит, боярский обычай! Не вы ли, страшась Ивана Болотникова да его мужиков, за Владислава и Сигизмунда вместо с Заруцким бились?! Вот на Дон воротимся - потолкуем, чей верх!..
Иван спохватился и прикусил язык, но Корнила уже поймал его неосторожное слово и спрятал свой взгляд, заставив себя смириться.
- Брось, друг Иван Тимофеевич, - спокойно и рассудительно сказал он. - Не к месту нам свариться здесь. Дома встретимся - спорить станем, хошь за чаркой, хошь на кругу. А тут нам негоже!..
Атаман уехал, а Иван Тимофеевич не мог простить себе, что во хмелю распустил язык и так откровенно высказал свои тайные мысли перед Корнилой…
Вплоть до самого перемирия станицам Ивана Разина давалась удача в боях. Они бились с войсками польского коронного гетмана Потоцкого.
Свои особые расчеты были с коронным гетманом у семейства Рази: это люди Потоцкого захватили тогда старого полковника Тимофея Разю и нанесли ему множество ран, от которых казак захирел да так уже и не оправился больше.
Не зная врагов по именам, казаки замечали приметы самых искусных и злых противников, давая им свои клички и прозвища.
- Вон в дозоре красуется тот длинный, оглобля, что зарубил Петра Плошку. Добрался бы я до него! - ворчал Степан, наблюдая с холма за польскими разъездами, маячившими на опушке небольшого лесочка. - В последнем бою я чуть было не срубил его, - досадовал он, - ан снова из рук ускочил…
- Вот ведь лихо казацкое - воеводы! - бранились донцы. - Еще бы не боле двух недель - и пировали бы мы в Варшаве!
- А вон скачет мой на рыжей кобыле! - с сожаленьем вздыхал Сережка Кривой. - Саблю я вышиб из рук у него, а сам, проклятый, ушел!
- С пером?
- Он. Хитрющий! Саблей не смеет драться, а из мушкета - ловок. Сколь казаков сгубил: Муху его пуля достигла, Головня от него пропал, Еропка Костяник застрелен…
- А мне бы гетмана в руки добыть, так иных бы всех вам покинул, - замечал Иван Черноярец.
Так переговаривались они, лежа за холмом возле отбитого у поляков хуторка.
- Ныне уж не достать ни панов, ни гетманов. Как стала наша удача, так и войне конец.
Казаки стояли там, где застало их перемирие, и держали только дозы. Им было приказано быть наготове к бою, чтобы избегнуть вражеского коварства, но в битвы самим не вступать.
И вдруг однажды за лесом, впереди хуторка, началась перепалка из ружей. Казаки встрепенулись и повскакали на ноги, силясь увидеть с пригорка, что там творится, но лес скрывал происшествие.
Есаул головного дозора Степан не мог допустить мысли о том, что где-то, совсем недалеко, происходит стычка, а он и не знает, что там такое.
Степан мигом вскочил в седло и выехал за околицу. С ним помчались Иван Черноярец, Сергей Кривой, Еремеев да еще с десяток ближайших товарищей.
С хуторского пригорка они пустились к недалекому лесу, за которым стояли поляки. И вдруг навстречу им замелькали красные запорожские шапки и засвистали польские пули. Степан узнал своих запорожских друзей - Григория Наливайку и Бобу.
Около сотни конных поляков выскакало из-за леса, преследуя полусотню запорожцев. Но, увидев донских казаков, поляки вдруг задержались, поворотили коней и скрылись в лесу…
- Здоровы бувайте, донские! Здоров, Стенько, - крикнул Наливайко.
- Чего вы поцапались, дядько Ондрию? - спросил Степан Бобу, когда они съехались. - У нас ныне с ляхами мирно. Послы наши с ними сидят.
- Боярские послы нам не заступа! - возразил седой запорожец. - Послы вражьим ляхам хотят продать Украину. К бисовой матке ваших послов, нехай они сдохнут вкупе с панами, черти!
- Чей хутор? - спросил Наливайко.
- Хутор наш. Там донские.
- Едемо к вам, там расскажем, - пообещал Боба.
И пока запорожцам перевязывали на хуторе свежие раны, Боба и Наливайко рассказывали, как украинские казаки, собранные под рукою отважного кошевого атамана Сирка, прослышав о польских съездах, выбрали полковника Бобу с товарищами, чтобы донести до панов и бояр голос украинского казачества. Вначале паны не хотели допустить запорожцев к беседе послов, а когда их все-таки впустили в посольскую избу, казаки услыхали такое, чему не верили уши: паны и бояре сговаривались разделить Украину по Днепр между Россией и Польшей.
В гневе, с шумом повскакивали казаки со своих мест и тут же самым крепким казацким словом поклялись, что не дадут хозяйничать над собою ни толстозадым панам, ни бородастым продажникам - царским боярам.
Запорожские посланцы возмутили и бояр и панов. На следующее посольское сидение запорожцев не позвали, но они все же пришли туда сами. Поляки при виде их встали и заявили, что возвратятся к беседе только тогда, когда казацкое "быдло" покинет посольскую избу. С этим поляки ушли.
Думный дьяк предложил запорожцам остаться в посольском стане, обещая, что русские послы будут рассказывать им обо всем, что творится на съездах, и держать с ними совет. Но Боба и Наливайко отрезали, что не хотят даже косвенно быть сообщниками в таком неслыханно постыдном торге.
- Ты сам суди, думный дьяче, да как же совет держать с вами, когда ваш собачий съезд к тому, чтобы нашу родную мать за хвосты двух коней привязать ногами да надвое разодрать ее, бедную Украину нашу! О чем же тут с нами совет?! Не будет тут ни казацкой руки, ни единого казацкого слова приложено к вашей языческой справе. Вернемся к своим и всех призовем на коней, как при батьке Богдане. Хай горит до скончания века война, хай льется невинная кровь наших жен и детей, хай забудут нас белый царь и весь русский народ, - а мы не дозволим, чтобы наш батька Днипр рассек нашу мать надвое, будто саблей.
Запорожцы вскочили по седлам и пустились назад к своему войску. Но, должно быть, польские послы успели шепнуть своим воеводам, и те по дороге выставили засаду, чтобы истребить до единого запорожских послов и не дать им посеять возмущение на Украине. Вот тут за лесочком поляки и грянули из засады на запорожцев, возвращавшихся в войско Сирка…
- Все загнием, а все-таки не покоримся! - говорили донским казакам Боба и Наливайко, а за ними и прочие казаки. - Не стало Богдана, да все же не сирота Украина. Мы сами ее бороним от боярской и панской неправды!
- Мы подобру пришли к царю в подданство, а не хочет он крепкой рукою отстаивать нас от врагов, то станем войною и на царя, и на бояр, и на ляхов с их проклятым крулем! - со слезами обиды в голосе говорил донцам старый Боба. - Турецкий султан нас хочет забрать под себя - и он не осилит! С самим Вельзевулом в сабли ударимся за единую мать - Украину! Одни будем биться со всеми врагами - с панами и с Крымом!..
- Айда, поколотим панов, атаманы! - горячо воскликнул Степан. - Поможем полковнику Бобе с товарищами пробиться к своим! Не дадим им загинуть в панских засадах!
Степан сказал то, что думали все, и на его призыв что было донцов возле хутора - около трехсот человек - все повскакали в седла…
Поляки не ждали такого отпора. Они были готовы напасть лишь на горстку запорожских послов с их охраной, а нарвались на целую донскую станицу.
Прогнав поляков за дальний лес, донские казаки далеко еще проводили своих гостей, обнимались, крепко жали им руки и долго стояли у дороги, махая запорожцам мохнатыми бараньими шапками.
А когда донские возвращались назад на свой хутор, навстречу им из лесу выехали два польских полковника, думный дьяк Посольского приказа Алмаз Иванов и окольничий князь Дмитрий Долгорукий, брат воеводы.
- Отколь скачете, казаки? Где гостевали? - строго спросил Долгорукий.
- Гостевать не гостевали, князь, а гостей провожали. Хоть белый день, а разбойники своеволят, на добрых людей нападают, - ответил Степан Тимофеевич.
- Пшепрашем слухачь, Панове комиссары, как бранят казаки крулевское войско. Крулевски жолнеры - то для них есть разбойники, а запорожски быдла есть добры люди! - гневно сказал надутый и важный польский полковник. - Гонор шляхетский не может того терпеть, чтоб нас поносили таким словом.
- Пошто вы напали на польских гусар? - спросил старый дьяк Степана. - И вы ли, казаки, напали вперед или на вас напали?
Алмаз хотел помочь казакам, чтобы они могли оправдаться, но Степан не стерпел.
- Не на нас, так на братьев наших ляхи напали, - ответил Степан. - Не может донской казак смотреть, как братьев его запорожцев паны катуют. А когда доведется еще увидеть - и снова дадим свою помощь!
Мрачно усмехнулись в усы польские комиссары. Московские посланцы нахмурились. Сказав казакам, что послы не могут вершить посольство, когда казаки нарушают мир, и пригрозив нарушителям наказанием, они отъехали с хутора.
Поутру на другой день с большой свитой, в которой был и Корнила Ходнев, прискакал на хутор сам воевода князь Юрий Алексеевич Долгорукий. Черные брови низко сползли на круглые, немигающие глаза, рука крепко сжимала плеть и била концом ее по отвороту высокого сапога. Казаков собрали пешими. Пешим вышел к боярину и походный донской атаман Иван Тимофеевич, которого не было накануне на хуторе.
- Что же ты, атаман, почитаешь себя выше всех в государстве российском? - грозно спросил, не сходя с коня, Долгорукий. - Послы государевы за мирное докончанье хлопочут, а ты со своими шарпальниками войну раздуваешь. Между державами - свару?! Комар ничтожный, худой мужичишка!..
Ивану было легко оправдаться, но он не хотел.
- Князь Юрий Олексич! Ты не гневись, ты наше казацкое сердце своим воеводским сердцем почуй. Запорожцы нам братья родные, а их побивают латинцы. Как стерпишь? - с жаром воскликнул Иван. - Ведь мы и они - православные люди!
- Терпи, - раздраженно остановил Юрий, - ныне братьев нашел - мятежников, а завтра скажешь - крымцы тебе кумовья, а там - турки тебе сваты… Родни многовато!
- Вот ты нас, казаков, шарпальниками назвал, князь-боярин! - настойчиво продолжал Иван. - Мы разумеем, что во гневе сказал, не возьмем твое слово в обиду. И ты не возьми в обиду моего противного слова: как ты хочешь, а мы с запорожцами братья! Не можем глядеть на их беды молча. Спроси у каждого казака, хоть Корнилу Яковлевича спроси.
- Так, князь-боярин! Верно сказал атаман! - закричали казаки.
Но Корнила смолчал.
Долгорукий, натянув узду, сжал кулаки и метнул на казаков ненавидящий взгляд. Конь заплясал под боярином, и с удил на сапог Ивана капнула белая пена. Но Иван не сдвинулся с места. Он встретился взглядом с братом и, заметив волнение Степана, неприметно и молча погрозил бровями, остерегая его от вмешательства.
- И еще, уж дозволь мне сказать ото всех донских казаков, князь-боярин Юрий Олексич! - твердо продолжал он. - Почитаем мы, все казаки, твое воеводское мужество, ратный ум и искусность. Под началом твоим с врагами сражаться всегда рады. Никто не хотел бы лучшего воеводы. А ныне нам слышно, что покоряешься ты Афанасию Ордын-Нащокину, а тот будто совесть латинцам продал… Всем польским панам он друг и приятель. Страшится, что украинские хлопы побьют шляхетство, затем и надумал, спасая панов, разодрать Украину. За то ли весь русский народ обливался кровью?! Затем ли панов мы до самой Варшавы гнали? За Украину нас звал государь на войну, за братскую правду!
- Что брешешь! - прикрикнул боярин. - Как смеешь ты царских послов судить, мужичище!
Но Иван не смутился вспышкой боярского гнева. Полный мужественного достоинства и спокойной уверенности, стоял он перед Долгоруким.
- Ведь как вы ни хороните концы, а все равно слышно в народе, что судят послы не по-божьи. Ведь слышит народ, что хотят они надвое разодрать Украину, - решительно продолжал Иван. - Обидно и горько то запорожцам. Никак они в том не смирятся. А нам стоять тошно, боярин. Не устоим, когда на глазах у нас казаков терзают…
- Изменничаешь! - прошипел боярин, сжимая плетку в руке. - Твое ли мужицкое дело судить о посольских спорах?! Когда то бывало?!
- В том нет измены, боярин, - глядя ему в глаза, твердо сказал Иван. - Пошли нас драться, и головы сложим до одного… А ныне войны нет и свежие казаки пришли с Дона. Пусть Корнила Яковлич, по обычаю, сменит нас. Ты нас отпустил бы, князь воевода! А надо будет с ружьем встать - зови, и тотчас прискочим назад!
- Разбаловал я тебя, атаман: долго слушал, - ответил боярин. - Ни одного мужика во всю жизнь столь долго не слушал!
- Спасибо, боярин! - с прежним достоинством вставил Иван.
- Теперь помолчи, - оборвал Долгорукий. - Мой воеводский указ - тут стоять, где стоите! Покуда на вас никто не напал, драки не затевать с королевским войском. А буде еще затеете драку - и оправданий слушать не стану, казню! Вы государю холопы и слова без воли моей не смеете молвить, не то что лезть в битву.