Далеко не то, чего добивались слуги-жрецы, но большего они не смогли осилить. А в общем-то, они были совершенно правы, советуя покинуть Израиль. Все его земли. Это стало ясно вскоре после переправы на другой берег. Только в первом городе слушали его хотя и без восторга, но и без враждебности - безразлично внимали. Не возгораясь. В следующих городах его даже не пускали в синагоги. Во всем чувствовалась враждебность. Никто даже не предлагал крова. Это весьма огорчало Иисуса, хотя он всячески успокаивал себя примерами долгого духовного обновления народов Индии, народов Египта, где борьба за души людские длилась не годы, а целые века. Да, он считал, что важно лишь посеять семена в плодородную почву и подготовить делателей, которые бы позаботились о первых духовных ростках и тогда Живой Глагол Божий зазвучит со временем во весь голос, привлекая все новые и новые народы - вот это главное вдохновляло Иисуса, давало силы преодолевать невзгоды и даже неудачи. И все же ему было обидно сознавать враждебность и непонимание его миссии, его горячего желания.
Более того, он все ясней и ясней понимал, что в опасности даже сама его жизнь. Мало ли фанатиков, готовых исполнить любое повеление служителей синагог, почтя это за священное действо, одобренное Господом?.. Но он, Иисус, еще далеко не достиг того, чего желал достичь, будя дремлющие души людские.
После долгий раздумий он твердо решил покинуть Израиль, хотя еще не определил новое место для своей проповеднической деятельности. Выбор большой, от Сирии до Индии.
Рождество Эона
Иисус, как обложенный со всех сторон матерый волк, искал выход. Если до поры до времени он сравнительно легко уходил от расставленных фарисеями ловушек, ибо враги действовали на свой страх и риск, то теперь тетрарх Антипа, резиденция которого находилась в Тивериаде и который прежде не препятствовал ему проповедовать на берегу Галилейского моря, хотя и мог это сделать, изменил свое отношение к нему, Иисусу. Теперь он не препятствовал фарисеям в гонении на него, Иисуса. Более того, он, похоже было, твердо встал на их сторону.
Отчего подобное заключение? Антипа пригласил Иисуса к себе во дворец для того якобы, чтобы убедиться воочию в его способностях исцелять. Вроде бы, что тут плохого. Ходил же Моисей к Египетскому фараону и даже переупрямил того. Иисусу даже подумалось:
"Может, Антипа уверует в меня?!"
Но голос Разума, голос Духа подсказывал иное: во дворце Антипы - ловушка. Стало быть, нужно бежать как можно скорее. Если Антипа пошлет, обидевшись, по его следам своих ратников, они не заупрямятся.
Прикинув еще раз, Иисус решил, что уходить следует в Кесарию Филиппову, где имелся тайный храм Корейонитов, в котором можно будет надежно укрыться и в полном уединении осмыслить не только содеянное, но и результат этого содеянного, в какой-то мере не совсем ожидаемый, определить и дальнейшие свои шаги.
Наметить-то место он для себя наметил, но отчего-то никак не мог свое решение воплотить в жизнь: он будто упирался в какую-то невиданно мягкую, в то же время непреодолимую стену. И это Иисусу казалось весьма странным.
Смутные догадки, в конце концов, навели его на верную мысль, но четкого понимания происходившего никак не получалось. Такая же невидимо мягкая и непроницаемая стена не пускала проникнуть в окружавшую его сущность.
Но вот первый толчок и прозрение. Совершенно скрытно, как ему казалось, Иисус остановился в доме одного из очищенных им от проказы, намереваясь пробыть здесь всего лишь несколько дней, затем, чтобы не подвергать излишней опасности гостеприимного хозяина, вновь сменить место. Прошел тихо и спокойно день, на исходе второй. Закончилась вечерняя трапеза и - вдруг в дом постучались. Встревоженный хозяин, предложив Иисусу укрыться на скотном дворе, пошел встречать незваных гостей.
Вскоре к Иисусу прибежал хозяйский сынишка и взволнованно:
- Поспеши, великий, в дом. Там матерь твоя и брат твой.
Встреча сдержанная. Без восторженной радости. Первое слово матери - упрек:
- Ты избегаешь отчего дома, сын мой. Будто ненавистен он тебе.
- Я шел к вам, но не был пущен в город.
- Подумал ли ты, почему? - спросил Иаков и сам же ответил: - Ты проповедуешь, попирая Закон.
- Нет! Я не отрицаю Закон. Я его лишь дополняю.
- Выхолащивая суть его своими дополнениями…
- Перестаньте, - остановила Мириам сыновей своих. - Не время для подобных споров. Время сказать, чего ради мы здесь.
Долго молчала любящая мать. Что ни говори, а она гордилась своим первенцем. Она уже не единожды осуждала себя за тот резкий разговор с ним, когда он после возвращения из многолетних странствий намеревался найти ее понимание, исповедуясь ей. Она уже давно и верно оценила его путь подвижничества и никогда бы не решилась остановить его, но вопрос вдруг встал без какого-либо выбора. Точнее, выбор лишь между жизнью и смертью. А для нее жизнь любимого первенца, посвященного Господу ею самою, выше всего на свете. Вот она и переступила через самою себя. Но как сказать об этом сыну?
Начала с необычной для нее робостью:
- Тебя приглашают ессеи вернуться к ним. Либо как назарея молить Господа нашего простить грехи Израилю, либо наставником в тайном центре.
- Я, мама, был и остаюсь Терапевтом. Я лечу тела страждущих и души заблудших. Я не понимаю, отчего стал неугоден ессеям. Я, мама, Великий Посвященный в седьмой степени, и мне не нужно ничье благословение, кроме Отца Небесного, благословившего меня, сына своего духовного. Я несу людям Живой Глагол Божий, будя их дремлющие души. - И к Иакову: - А ты, брат, не уверовавший в меня, скоро поймешь свою неправоту и продолжить мною начатое.
Вот это уже, как говорится, ни к селу, ни к городу. Но слово, хотя совершенно неожиданно для самого Иисуса, как внезапное озарение свыше, сказано и его не воротишь.
Пауза. Долгая. Недоумевающая. Полная тревоги за завтрашний день. И вот вновь слово Иисуса:
- За вами могли наблюдать, и враги мои могут нагрянуть сюда, поэтому мы оставим этот дом, разойдясь в разные стороны.
- Нет! - возразил резко хозяин. - Поступить следует иначе. Если за вами следили, твое появление вне дома как раз то, на что их расчет. Пусть мать твоя и брат твой идут еще в несколько домов, вроде бы здесь ничего не узнавши, никого не встретивши, а ты, великий, останешься у меня. В случае чего, у меня есть, где тебя надежно укрыть. У меня есть тайник.
Весьма мудрый совет. Почему бы и не воспользоваться им?
После ухода гостей, Иисус с хозяином бодрствовали еще более часа, но никто больше не постучался в двери, и хозяин изрек мудрость:
- Пора спать.
Вроде бы благое пожелание, но как им воспользоваться? Мысли… Мысли… Мысли… И главная: если нашла его мать, то с таким же успехом на его след могут выйти наймиты фарисеев, саддукеев и ратники Антипы, но отчего-то они до сего часа не сделали этого. И еще что непонятно Иисусу: только его узнают, тут же начинается вакханалия, тут же дело доходит, чуть ли не до камней, но сразу же на помощь ему сбегаются его помощники, и дело заканчивается обычно спором, переходящим иногда даже в потасовки между врагами его и сторонниками, - расправа не удается. Но если задумано убить его, тогда самое удобное время, когда он скрывается уединившись. Найти, как нашла его мать с братом, и - все.
Отчего же не по логике вещей?!
И вдруг - откровение. Все, что творится вокруг его, все это не без влияния тех, кто пристегнул к нему после посвящения его в седьмую степень Великого Мудрого.
"Они не станут мешать тебе, - вспомнил Иисус слова Главы Сарманского братства. - Они будут помогать тебе, находясь в стороне…"
Еще тогда он уловил, что аура у них очень сильная. Пожалуй, сильней, чем у него. Но вот прошло около двух лет, и они действительно не вмешивались в его проповедничество ни советом, ни делом. Только слуги-жрецы под рукой всегда со своими уместными и своевременными словами, поэтому Иисус о тех Великий Посвященных стал даже забывать. Вроде бы их совсем нет. Теперь же понял, что именно они начали проявлять свою волю, будоража людей с одной стороны, но с другой - охраняя его от преждевременной расправы.
"Ускоряют события. Подготавливают к более активным действиям, торопя приближение жертвенной казни во спасение рода человеческого?!"
Жертвенная кончина, конечно же, неминуема, это - его Судьба, предопределенная еще до зачатия, когда мама установила завет с Господом. Но последние шаги он просто обязан сделать такими, чтобы молва о них пошла волнами по всем странам, не утихая с годами, а набирая силу. Иначе чего же ради несет он людям Живой Глагол Божий, будя их дремлющие души, иначе чего ради отдавать себя в жертву. И, наконец, нужна ли предстоящая жертва? Что она даст? В угоду ли она Великому Творцу?
Ночное бдение еще раз подтвердило сделанный прежде выбор - нужно уединиться, чтобы совладать с искушением. А это можно будет сделать, только удалившись от суеты мирской, от возникшей вокруг него взбудораженности.
"Укроюсь в Храме Зона в Кесарии Филипповой. Преодолею волю Великих Посвященных и уйду туда только со слугами".
Окончательное решение вполне успокоило Иисуса, и он вскоре уснул сном беспечного младенца.
Утром он объявил о своем решении слугам-жрецам, отпустив им на сборы только один день. Вопреки, однако, обычному их послушанию, они встали, как говорится, на дыбы: начали убеждать Иисуса, что не только за день не управятся, но даже за два и что нужно самое малое три дня. В верховьях Иордана, как они утверждали, да и сам Иисус знал об этом, селения крайне редки, путь сквозь камышовые и болотные низины труден, поэтому требует не только посохов в руках. В конце концов, слуги принудили Иисуса дать им на сборы два дня, хотя Иисус хорошо понимал, что не зря слуги-жрецы затягивают время.
Так оно и было на самом деле. Они уже получили выволочку за то, что не воспротивились уходу Иисуса в Вифанию без учеников, а потом согласились идти с ним не к Иордану, а напрямую в Назарет. Их строго предупредили о наказании, если впредь они станут потакать подопечному своему. Вот они старались, ибо знали о том, что досталось и ученикам Иисуса на бобы, которые теперь спешат к своему учителю по воде. И если они не успеют к завтрашнему дню, то все равно им станет легче догнать его в пути.
Слуги-жрецы мыслили не совсем верно, будто выволочка досталась апостолам (так им, во всяком случае, легче было проглотить горькую пилюлю), им пока не стали Великие Посвященные раскрывать всей сути их так называемого апостольства. В тот вечер, когда стало известно, что Иисус не воротится к Иордану, на вечерней трапезе апостолов оказался гость. Совершенно незнакомый, но не вызвавший отчего-то недоумения. Он долго вкушал молча, слушая речи двенадцати, и только в конце трапезы включился в их разговор, и так повернул его, что стал как бы его центром. Вот тогда он и рассказал об извечном правиле сопровождать Богочеловека двенадцатью учениками-сотоварищами вплоть до самого до жертвоприношения. Правило это, как твердо сказал он, является обязательной частью очистительного ритуала. В начальной его стадии.
Рассказ он закончил насторожившими апостолов словами:
- Если Богочеловек сбегал от своей участи, очистительную жертву совершали с его учениками-спутниками.
Пожелав всем спокойной ночи, неведомый сотрапезник покинул их так же тихо, как и появился.
Долго молчали апостолы. Очень даже долго. Переваривали услышанное столь же медленно, как только что съеденную пищу.
Конечно, все они уже поняли, что незнакомый гость сказал не пустые слова, не просто так вспомнил об извечно принятом ритуале, но никто из них не решался сказать о своих мыслях вслух. Каждому казалось, что произнеси он роковое слово, тогда уже точно все надежды на великолепное благополучие, которое они рассчитывают со временем получить, служа потомку Давида, безвозвратно рухнут. Они-то видели будущее Иисуса в его первосвященстве и царствовании над Израилем, свободном от Римского рабства, а себя рядом с ним. Вот и думалось им, что пока слово не сказано, не утратится надежда на что-то заманчивое, хотя и не совсем ясное - вдруг, как думал каждый, он не так понял пророчество таинственного гостя.
Первым разверз уста Симон:
- Утром, не тратя ни часу, поднимаемся по Иордану. Нам следует поскорее воссоединиться с учителем нашим, чтобы помочь ему, если он в беде.
Решили: посуху спорей. И только в Тивериаде можно сесть на судно, ибо переплыть Галилейское море быстрей, чем обойти его по берегу. Что Иисус выше по Иордану, никто почему-то не сомневался, хотя никто даже не придал значение тому, отчего у всех у них такая уверенность.
В пути нет-нет, да и начинался обмен мнениями по поводу услышанного за вечерней трапезой. Сперва с робкой нерешительностью и вполголоса, лишь более сблизившиеся друг с другом пары, но постепенно, как в конце концов и должно было произойти, стали обмениваться мнениями громогласно и сообща. Особенно на остановках. Выбирая лишь моменты, когда идущие за ними поклонники Иисуса не смогли бы услышать их речи. Иногда ради этого отдаляясь от попутчиков специально.
Никто из уверовавших в Иисуса, конечно же, не придавал значения тому, что апостолы все время уединяются (мало ли у них своих тем для обсуждения, не предназначенных услышать каждому), кроме Марии Магдалины. Она встревожилась: не связано ли это необычное поведение учеников Иисуса с опасностью для него, не задумали ли апостолы от него отступиться в трудный час или даже предать его?! Она решила во что бы то ни стало узнать правду и, само собой разумеется, как всякая женщина добилась своего, избрав предметом настойчивости своей Симона - она, как ни сложным для нее оказалось, все же вынудила Симона пересказать слова неизвестного гостя на вечере.
"Пусть сбежит! Пусть сбежит! - как заклинание начала повторять Мария Магдалина, дослушав Симона. - Пусть даже без меня сбежит. Я после найду его. Обязательно найду. Живого!"
Она радовалась, что Иисуса не было ни в Магдале, ни в Капернауме, ни даже в Вифсаиде. Везде им отвечали одно и то же:
- Был. Но ушел.
- Куда?
- Не ведаем.
"Значит, сбежал! - торжествовала Мария Магдалина. - Скорее всего, в Эдессу. Там я его и найду!"
Но вскоре ее постигло полное разочарование: Симон наконец узнал, что Иисус подался в Кесарию Филиппову по берегу Иордана. Апостол не скрыл этого от Марии.
- Мы поспешим за ним. Догоним в пути. Пойдут только одни апостолы. Если хочешь, жди нас в Вифсаиде. Остальным же я посоветую расходиться по домам своим, - затем, немного подумав, добавил: - В Вифсаиде - сестры Лазаря, им воскрешенного. Они не хотят возвращаться домой и станут ждать Иисуса. Если не против, оставайся с нами. Я оставлю большую часть казны у тебя. Можешь из нее даже расходовать на свои нужды.
- Спаси тебя Господь, - поклонилась Симону Мария Магдалина. - Ты делаешь мне великий подарок.
Проводив Марию к сестрам Лазаря, Симон наделил себя правом объявить о собрании апостолов на тайную вечерю. Чтобы без постороннего глаза и посторонних ушей. Роль главенствующего на совете тоже взял на себя, и, что поразительно, никто не возмутился этим, памятую слова Иисуса о равенстве всех апостолов. Равенство при учителе - одно, а когда нужно принимать решение - совсем другое. Лучше если кто-то берет большую часть ответственности на себя.
Не совет получился, а довольно горячий разговор, при котором предлагалось немало нелепого. Лишь двое из апостолов (Симон с Иоанном) помалкивали, слушая словесные баталии, и лишь тогда, когда доказывающие друг другу свои взгляды начали повторяться, толочь, что называется, воду в ступе и за неимением более веских аргументов готовы были отстаивать свою правоту с кулаками, Симон заговорил:
- Слушайте теперь меня, как я слушал вас. Не могу рассудить, кто из вас прав, кто не прав. Прав всякий из вас, если, конечно, забыть о том, что мы услышали не вечерней трапезе в низовьях Иордана. Неужели вы еще не поняли, что те слова были не между прочим? Не праздные те слова, не сами по себе. Вчера мы по доброй воле пошли за Иисусом, надеясь на лучшее, сегодня мы по доброй воле уйти от него не можем. Мы при нем останемся, есть на то наша воля или нет ее. Это - неоспоримо. Это - истина. Вот почему мы должны догнать учителя. Завтра же утром тронемся в путь.
- И станем делать вид, что ничего не произошло?!
- Мы же не агнцы, которых ведет под нож мясника козел?!
- Да, мы не агнцы, но и учитель наш не козел. Он не ведет нас на заклание, - ответил за Симона Иоанн. - Он сам идет на заклание ради нас с вами, ради человечества, а мы - при нем. Гордостью, други, наполним сердца наши и последуем за учителем без сомнений душевных!
- А потом, с пустыми руками, воротимся в дома свои?
- Так и сносить, как прежде, беспредел римских легионеров?!
- Пусть еще раз скажет нам Иисус, что ждет нас!
Симон поднял руку.
- Согласен. Так и поступим. Я самолично с ним переговорю. Я напомню ему, что он от великого рода Давидова, и не ему уподобляться безгласному агнцу. Его место не на жертвенном алтаре, а в первосвященстве и на царском престоле.
Такое устраивало всех, и апостолы, присмиревши, отдались покою. Они знали, что легко обгонят Иисуса, ибо он идет плавнями, они же пойдут, не таясь прямоезжей дорогой, а на подходе к Кесарии Филипповой, когда уже станет видной гора Иормона, они подождут его.
Так и вышло. Иисус опасался пользоваться наезженной дорогой, а шел по берегу верхнего Иордана, порой продираясь сквозь камышовые завалы, а иногда хлюпая по колено в зловонной воде застоявшихся стариц, рискуя провалиться в бездонную глубину омута или оказаться в пасти крупной хищной рыбы; но Господь хранил его, да он и сам не плошал. С одним он не мог совладать - с кровососущими. Их в старых камышах - тысячи, и им нипочем воля Великого Посвященного и его слуг-жрецов. Не поддавались они заклятию и мучили путников любо-дорого. Особенно при закате и на рассвете.
Лишь упрямством своим преодолевал Иисус невзгоды, подбадривая даже своих слуг-жрецов, которые под конец пути основательно скуксились.
- Еще немного, и выйдем на дорогу, - обнадеживал он их каждое утро. - Как покажется на горизонте белоголовая гора Иормона.
Вопреки, однако, сказанному, Иисус продолжал мять камыши, чавкать по илистому мелководью стариц даже после того, как на горизонте нарисовалась заснеженная вершина горы, у подножия которой и раскинулась Кесария Филиппова.
Вышел на дорогу, когда далеко позади осталось Самоханитское озеро и до Кесарии Филипповой остался всего лишь дневной переход.
Благодать. Ни тебе комаров, ни тебе мошек, ни тебе разномастных и разновеликих слепней. Прохладу нес ветерок со стороны хребта Джебель-Гаши. Идти легко, бодро. А что еще нужно путнику с одним лишь посохом в руке. Иисус так расслабился, что не почувствовал скорую встречу с учениками своими, когда же увидел их, расположившихся всего в полудне пути от южных ворот города, даже удивился.