На добрую неделю затянулась задержка, и в конце концов получилось так, что Иисусу пришлось брать в руки посох и подниматься вверх по Гангу берегом. От селения к селению. И в первом же селении, довольно крупном и богатом, он понял, чего ради коротал дни в долгих беседах со жрецами храма и наслаждался покоем: впереди него побежала молва о появлении на священной земле Индии проповедника и Богочеловека, самого молодого из Великих Посвященных.
На всем пути встречали его целыми общинами, и каждый старался прикоснуться к нему, а женщины подносили грудных младенцев для благословения, затем старейшина общины приглашал его к себе в гости.
Нельзя сказать, чтобы Иисус растерялся от столь шумных встреч, но он все же считал, что не настало еще его время проповедовать в народе, веру и образ жизни которого он не знает, поэтому упрекнул своих слуг, распознав их старание предопределить его путешествие и создать ему преждевременную славу:
- Познав тайны Вед, поняв душу народа Индии, я начну проповедовать. Пока же ваши усилия не дают пользы.
- Промысел Всевышнего, - прозвучал ответ. - Он благословил жрецов храма, где ты отдыхал после морского плавания, на восславление тебя. Да и сами жрецы в беседах с тобой поняли твое величие.
Иисуса не проведешь льстивостью, он понял лукавство слуг, но, поразмыслив, решил не обижать их - они же проявляли старание ради него, Иисуса. Придется, значит, смиренно принимать почести на всем пути.
Иисус все же решил начать проповедовать. Проповедовать неоспоримые истины для всех живущих на земле народов: словом Всевышнего наставлять встречавших его на путь добра, справедливости, учить понимать то, что все люди равны перед Великим Творцом. Неустанно он ратовал против жертвоприношений, особенно кровавых, ибо, как он пытался внушить людям, Великий Творец, создав на земле человека, его же ради создал и остальное: все растущее и все двигающееся на земле, и нет нужды в том, чтобы благо свое приносить в жертву тому, кто сотворил это о. маго не для себя, а для человеков.
Простолюдины внимали этим непривычным словам Богочеловека с почтением, видя в них избавление от цепких рук жрецов и их ставленников - правителей. Зато сами жрецы в домах старейшин, где Иисус обычно останавливался, всякий раз пытались навязать ему свое понимание веры и свое отношение к равенству. Они, вроде бы признавая законы Рамы, проповедовали, однако, противоположное, искаженное корыстолюбием и властолюбием. Для них верховным началом служил их бог Джайна, которого якобы Великий Творец послал в земли Индии, наделив его смертным телом и бессмертной неперевоплощающейся душой, и повелел блюсти созданное им. А созданы люди были так: из уст Творца - брахманы; из рук - кшатрии; из бедер - вайшьи, из ног - шудры.
Великий Творец твердо наказал Джайне, чтобы тот неукоснительно соблюдал установленные им обязанности: брахманы несут людям священное слово; кшатрии охраняют народ и управляют им; вайшьи обрабатывают землю, ремесленничают, пасут скот, занимаются ростовщичеством; шудры же безропотно служат всем этим кастам.
Никто из смертных на земле не может изменить предопределенное Всевышним, и только по слову Джайны перед ним бессмертная душа смертного может возродиться в более высшей варне, если человек при жизни свято соблюдает кастовые обычаи.
Иисус слушал странные для него речи, ибо он был уже тверд в вере, что Всевышний, создав человека по своему подобию, наделил всех равными правами, но полагал, что пока не время еще вступать со жрецами в диспуты - ему хотелось понять суть незнакомой веры до конца и осмыслить ее, и у него уже возникало желание остаться на какое-то время в одном из храмов почитателей бога Джайны, тем более, что жрецы-джайнаиты настойчиво приглашали поселиться у них, а слуги тоже не пытались хоть как-то влиять на желания и устремления.
Познакомиться подробней с религией джайнаитов Иисусу, однако, не удалось. Он резко изменил свое решение после того, как стал свидетелем жертвоприношения невинной девушки. Его, как он понял, специально пригласили на этот ритуал, объяснив, что подобные жертвы приносятся ежегодно каждой общиной, дабы грехи всех принесенный в жертву унес с собой в небесные сферы без возврата. Но еще до этого, главного, по мнению жрецов, события, которое окончательно убедит Великого Посвященного в истинности их веры, жрецы знакомили его и с иными ритуалами, тоже полагаясь на их, по разумению самих жрецов, привлекательность.
Иисус не отказывался ни от какого приглашения, что-то ему нравилось, что-то не очень, но во всем он улавливал поклонение не Единому Творцу, а более племенным богам-идолам, богам селений, богам общин - Иисусу виделось во всем этом явное идолопоклонство, именно то, за что покарал Яхве Моисея, за что Моисей предал смерти множество своих соплеменников.
"Невспаханное поле для проповедования, - думал он. - Придет время, и я заговорю во весь голос".
Но как ни сдерживал себя Иисус, он нет-нет, да и внушал людям, что поклонение может быть только одному Господу - Великому Творцу. А тот заповедовал: не сотвори себе кумира.
Ему очень понравилась своеобразная мистерия, которая разыгрывалась девушками селений каждую весну. Именовалась она Ярмаркой Пали. Пали - это маленькая глиняная фигурка местного божка. Он выступает в роли мужа другой фигурки - женского начала. Мистерия эта - не однодневка. Тянется она почти месяц, начинаясь обычно в погожее мартовское утро: девушки деревни приносят в маленьких корзинках душистую траву и цветы, которые рвут непременно на поляне в джунглях (чем дальше от селения, тем лучше) и высыпают затем в кучу на избранной лужайке у берега реки. Опорожнив корзины, водят хороводы. И так день за днем. Пока куча из травы и цветов не обретет внушительность.
Иисус присутствовал при окончании этой мистерии. Девушки принесли из леса две палки с тройным разветвлением вверху. Заострив концы рогатин, они воткнули на самый верх кучи, а на основание рогатин надели тех самых размалеванных божков (жениха и невесту) - все это действо происходило в сопровождении песен и танцев. Веселых, задорных. Любо поглядеть. Когда же божки были водружены на вершине кучи, девушки начали "играть свадьбу", которая, как, и положено свадебному торжеству, окончилась пиршеством.
Удивил Иисуса лишь финал: девушки побросали идолов в речку и принялись оплакивать их как настоящих покойников, очень дорогих сердцу. Но, поразмыслив, он вполне понял смысл содеянного. В мистерии было все: и радость жизни, и сострадание к умершим, и это не могло быть не похвально. Но чего не принял Иисус, так это божков. Язычество претило ему, и, хотя он и не стал вступать в полемику со жрецами, все же, не удержавшись, сказал свое слово девушкам:
- Бог един. Он есть Отец, Мать и Сын. Ему, Единому, можно и нужно поклоняться.
Жрецы нахмурились, но промолчали. Зато, улучив минутку, когда Иисус остался наедине со своими слугами, один из них предупредил:
- Дорога между селениями часто идет среди джунглей, а в них множество хищников - леопардов, рысей, тигров и даже диких кошек манул. На них можно свалить твое исчезновение. Не нужно озлоблять жрецов. Твое время еще не пришло.
- Я принимаю твой совет. Но не потому, что опасаюсь коварства жрецов. Просто я еще не готов к диспуту с ними, ибо еще не познал глубину верований народа Индии, его вековых устоев. Поэтому я и даю слово молчать.
Сдержал он себя и тогда, когда присутствовал на торжественном празднике жатвы. Амбары уже были полны плодами земли, и, как утверждали жрецы, общинный народ переполнился низменными страстями, поэтому пользы ради людям нужно выплеснуть эти страсти без каких-либо препон.
Все началось с жертвы богу селения петуха и двух кур, одна из которых была совершенно черной, без единого пятнышка, да хлеба, выпеченного из рисовой и кунжутной муки нового урожая. Свершая жертвенный ритуал, сельский жрец молил бога-покровителя общины, чтобы тот оградил всех от напастей и болезней, давал своевременно дождь для обильного урожая.
Закончив молитву, жрец призывно махнул рукой, сельчане, взрослые и даже дети, загорланили песню, сопровождая ее еще и умопомрачительным визгом, и двинулись следом за жрецами по селу. Возле каждого дома они останавливались, и большая часть толпы принималась колотить в стены дома палками, еще более визжа.
Повторялось все это до тех пор, пока жрец не возгласил:
- Все! Злые духи в испуге покинули наше село!
Начался пир. С неограниченными возлияниями рисовой браги. А дальше пошло-поехало. Необузданный разгул. Женщины обычно, как уже сделал для себя вывод Иисус, скромные и стыдливые, превратились в бешеных вакханок, а мужчины вообще забыли о своей благородной сдержанности по отношению к женщинам - и вся оргия происходила на глазах у детей, которые тоже забыли и о стыде, и о почтении к родителям.
Иисусу все это напоминало римские сатурналии, где все вот так же становится с ног на голову.
Он, конечно же, не принимал никакого участия в диком разгуле, но ни словом, ни даже жестом не выказал своего отношения к языческому беспределу, хотя это стоило ему больших усилий. Но этот разгул, как оказалось, ничто по сравнению с тем, в какой обстановке он вскоре оказался и где тоже заставлял себя смолчать.
Сразу же, как только жрецы пригласили Иисуса принять участие в ритуале жертвоприношения во искупление греха, его слуги-жрецы строго предупредили:
- Одно слово против, и тебя вместе с нами закидают камнями.
- Какая жертва?
- Дева, Богочеловек. Она унесет грехи всех в своей душе.
Разве можно оставаться простым созерцателем при том, что на твоих глазах казнят невинного? Но предупреждение слуг заставило Иисуса задуматься и вновь прийти к выводу:
"Не настало еще время поднять свой голос против зла…"
Жрецы, позвавшие Иисуса на жертвенный ритуал, повели его в село, возле которого должно было состояться намеченное жертвоприношение. В пути они пояснили:
- Жертва не от одной общины, а от нескольких.
- А это означало, по их рассказу, что в самом ритуале могут принимать участие только жрецы и избранные представители общин. Остальные же, кто желает, станут наблюдать со стороны, на удалении десятков метров.
- Еще на подходе к селу Иисус услышал многоголосые толпы, а затем увидел и саму толпу, сопровождавшую юную девушку, прекрасную лицом и станом. В косы ее вплетены полевые цветы, сама же она одета в яркое шелковое сари, ее шею обрамляли бусы в несколько рядов, а запястья обхватывали массивные золотые браслеты. Ее вели два жреца, держа под руки, от дома к дому, и хозяева каждого из них выносили деве подарки. Она благословенно принимала их и под торжествующие крики толпы передавала подручным жрецов, хозяева же прикасались к ней с благоговением, подносили к ней детей, чтобы она погладила их по головке. Многие женщины простирали к деве ладони, прося плюнуть в них, а получав желаемое, растирали слюни по лицу и грудям.
- Сейчас она почитается божественной, - пояснил Иисусу один из жрецов, сопровождавших его. - При соприкосновении с ней, ее душе передается грех, сама же предназначенная для жертвы, благословляет на долгую и счастливую жизнь, а через слюни отдает частицу своей жизни благословляемой.
Когда же жрецы посчитали, что Великий Посвященный вполне ясно понял, что происходит перед самим актом жертвоприношения, они повели своего подопечного к месту казни.
Вместо жертвенного камня, который предполагал увидеть Иисус, стоял невысокий, с крутым наклоном помост, как скат крыши. Верх и низ этого ската были ограждены широкими и толстыми досками. Для чего?
- Чтобы священная жертва не упала.
Иисусу пока что ничего не ясно из этого ответа, но он не стал переспрашивать, а подошел к большому костру, где чинно стоял десяток тех самых избранных представителей общин и несколько жрецов. Чуть в сторонке от костра лежала груда сухих ровных палок, довольно длинных и толстых.
Лица тех, кто окольцовывал костер, были торжественно-взволнованными, а уста подчеркнуто сомкнутыми. Иисус тоже не посмел нарушить царившего торжественного молчания.
Тягуче потянулось время. Вполне можно неспешно оценить все то, что увидено и пережито за короткое путешествие по долине Ганга и даже попытаться представить, каким будет ритуал жертвоприношения.
Увы, самая безудержная фантазия Иисуса оказалась страшно далекой от того, что произошло в действительности.
Поначалу в селе взвилась песня, сопровождавшаяся ритмичными барабанами. Песня и барабанный бой ближе и ближе. И тут каждый из стоявших у костра взял палку и воткнул ее одним концом в костер. А тем временем девушку-красу с плясками вокруг нее и песнями вывели на поляну, где поджидал ее главный жрец. Лицо его возбужденно пылало, взгляд же походил на взгляд изголодавшегося хищника, подстерегавшего вожделенную добычу. Когда девушка оказалась рядом с ним, он в полном смысле этого слова набросился на несчастную, грубо сорвал с нее сари, затем рванул ожерелья, отчего жемчужины, стеклянные бусины, когти и клювы хищных птиц брызнули во все стороны, теряясь в траве; сорвал браслеты, кровяня запястья, тоже швырнул их в траву, после чего обхватил обреченную могучими руками и швырнул ее на помост, как мешок с рисом - общинные представители и остальные жрецы, выхватив из костра палки, уже загоревшиеся на концах, принялись подпаливать ими девушку, не касаясь лишь головы. Казнимая закричала от боли, но ее крик заглушила горластая песня стоявшей поодаль толпы мужчин, женщин и детей.
Дева уползла от головней вверх по скату помоста, но и там ее доставали. Она скатывалась вниз - поджаривали ее и здесь. Бесконечно долгое вверх-вниз, вверх-вниз. Поначалу с криками боли и обильными слезами, но потом лишь с одними бессильными стенаниями.
Тише стала звучать и бесноватая песня толпы.
И вот, когда жертва уже с трудом карабкалась вверх от прижигающих ее головней, а вниз скатывалась безжизненно, главный жрец, придержав деву внизу рукой, рассек ее грудь жертвенным ножом, и тут толпа, будто взбесившись, зашлась в дикой пляске, а выборные от общин накинулись как гиены на еще живую деву-красу и принялись отрезать от ее пригожего тела куски мяса, стараясь овладеть более крупной добычей.
Иисус застонал, словно его самого терзали на части, и закрыл глаза, чтобы не видеть бесчеловечность.
Через несколько минут на помосте остались лишь голова девушки с остатками полевых цветов в ее пышных волосах, и еще - внутренности; представители же общин, овладевшие жертвенными кусками девичьего тела, поспешили в свои села, где их местный жрец разрежет трофей на равные половины, одну из которых закопает в землю на сельской площади, вторую разделит на равные доли по числу глав семейств, и те схоронят свои доли либо во дворах, либо на своем клочке пахотной земли.
- Все, - подытожил Главный жрец, обращаясь к Иисусу. - Останки полежат на жертвенном помосте до утра, чтобы душа сумела отлететь как можно дальше. Утром все будет сожжено на костре, а пепел развеян над полями. Грехи людские душа священной жертвы пусть унесет в небесные сферы, нас же ждет торжественный пир.
В ответ Иисус только и смог что кивнуть согласно, сам же твердо решил, покинув завтра жрецов-служителей Джайны, поспешить к белым жрецам в Джаггернаути, в страну Орисс.
Решение свое он воплотил в жизнь, несмотря на всяческие уговоры жрецов остаться с ними в качестве Главного жреца бога Джайны. Иисус понимал, сколь выгодна для жрецов хоругвь Великого Посвященного, понимал и то, как удобно и для него стать во главе крупной ветви великий религии, оставленной Рамой.
Было ли искушение? Да, было. Однако страшная картина жертвоприношения стояла перед его глазами, и он упрямо твердил и самому себе, и слугам-приставам, и жрецам-джайнаитам:
- Меня ждет новый шаг в познании Священной Истины в Джаггернауте.
Была в этом отказе и немалая опасность: обиженные упрямством жрецы могли пойти на любой шаг, но, как показало время, они все же не решились на коварство. Или, вполне возможно, подействовало на их решение влияние и самого Иисуса, и слуг, которые силой духа своего отвели от себя угрозу. Как бы то ни было, а погони за собой Иисус не заметил, ибо она не была организована, и путники спокойно поднимались по дороге все выше и выше в горы.
Конечно, спокойно - не то слово. Дорога, поднимавшаяся в горы, словно разрезала сплошные джунгли, чащоба которых не просматривалась даже на десяток метров. Никогда прежде Иисус не видел ничего подобного: деревья, вроде бы знакомые - кедр, пихта, ель, - были невероятной высоты, ибо соревновались друг с другом ухватить как можно обильней солнечных лучей, а значит, иметь в этой вечной борьбе за свет более комфортное существование; но даже если дерево гибло, не выдержав конкуренции, оно не могло упасть, а продолжало стоять в окружении более удачливых собратьев. И эти мертвые деревья, и продолжающие здравствовать - все они густо оплетены лианами. Толстыми, длинными. Словно устроились на временный покой удавы бесконечной длины. По ним, по лианам, сновали без устали шумливые обезьяны, вовсе не страшась путников.
Необычно густым и разнообразным был и подлесок: тростники, папоротники, бамбук как бы сплелись между собой, чтобы укрывать в непролазной густоте все двигающееся и ползущее, все поедающее друг друга.
Иисус поначалу с удивлением и наслаждением любовался этим буйством субтропического леса, но вскоре, незаметно для самого себя, почувствовал угнетенность: что он, маленький человечек, по сравнению с великой матерью-природой? Да тут еще жрец-слуга со своим словом-предупреждением:
- Здесь много хищников-людоедов. Только силой твоей воли, Иисус, мы сможем остаться живыми и невредимыми.
Он не сказал, что они, Посвященные, тоже напрягут свою волю. Он не имел на такое откровение права. Вот и вышло, что вроде бы вся ответственность на плечах Иисуса. Так он понял.
Но легко ли держать волю свою, душевные силы свои в постоянном напряжении, создавая вокруг себя и путников своих невидимую, но непреодолимую завесу? К такому долгому напряжению он не был натренирован, однако что ему оставалось делать, ведь он не хотел окончить свою жизнь в зубах у тигра, пантеры, рыси, а то и медведя?
Здесь, в полосе сплошных джунглей, селения встречались очень редко, и Иисусу с его спутниками нет-нет, да и приходилось коротать ночи у костра. И этому тревожному пути, как казалось, не будет конца. Однако конец бывает всему: чем выше в горы, тем джунгли редели, а села стали попадаться чаще, где путники могли спокойно отдаваться отдыху.
Вот и первый монастырь белых жрецов. Встреча теплая, ибо и сюда дошел слух о молодом Великом Посвященном, который намерен познать Священную тайну Вед в Храме Вьясы-Кришны.
Теперь он оказался под приглядом жрецов, и его сопровождали от монастыря к монастырю по горной стране Орисс, пока не достиг он со своими спутниками конечного пункта странствий - священного города Джаггернаута с его Храмом.
Узкая долина, очень похожая на его родную, с такими же вечнозелеными виноградниками, с домиками на склонах, с полосками джута, гречихи, маиса, маша и других бобовых - особенно же притягивали взор делянки, на которых алел стручками перец-чили. Эти делянки словно пылали холодным огнем.
С перевала они спустились в долину, но самого города еще не увидели, а на удивленный вопрос Иисуса проводники из белых жрецов ответили: