Гринворд говорил быстро, но не строго. Мать спросила о чем-то дочь на резком, лающем языке. Вальтер не понял вопроса, но уловил смысл ответа девочки - она переводила матери, что сказал доктор.
Гринворд обратился к санитарке:
- Пожалуйста, промойте и забинтуйте рану.
Рози он сказал:
- Я дам тебе лекарство. Если рука распухнет еще больше, ты должна прийти в понедельник. Поняла?
- Да, сэр.
- Если инфекция будет развиваться, ты можешь потерять руку.
На глазах у Рози появились слезы.
- Я не хочу тебя пугать, - сказал Гринворд, - но нужно, чтобы ты поняла, как важно, чтобы рука всегда была чистой.
Санитарка приготовила смесь - антисептическое средство.
- Доктор, - сказал Вальтер, - позвольте выразить вам мое восхищение и уважение за вашу работу здесь.
- Благодарю вас. Я счастлив отдавать им свое время, но нам нужно покупать медикаменты. И мы будем очень благодарны за любую оказанную помощь.
- Нам пора идти, а доктору - продолжать прием, - сказала Мод. - Его ждут еще человек двадцать.
Вальтер гордился Мод: она не ограничивалась состраданием. Многие аристократки, когда им рассказывали про детей, работающих на заводе, могли смахнуть слезу вышитым платочком; но у Мод хватало целеустремленности и самообладания оказывать реальную помощь.
"И она меня любит!" - подумал он.
- Герр фон Ульрих, вы позволите предложить вам глоточек хереса? У меня в кабинете тесновато, но есть бутылочка лучшего хереса из подвалов моего брата.
- Вы очень любезны, но нам пора.
Слишком быстро, подумал Вальтер. Чары Мод на Отто больше не действовали. У Вальтера было ужасное чувство, что что-то пошло не так.
Отто достал бумажник и вынул из него банкноту.
- Леди Мод, пожалуйста, примите скромное пожертвование на ваше благородное дело.
- Вы так добры! - с чувством сказала она.
- Вы позволите мне тоже сделать небольшой вклад? - сказал Вальтер, давая такую же банкноту.
- Я очень благодарна за все, что вы можете предложить, - сказала она, и Вальтер понадеялся, что брошенный на него при этих словах лукавый взгляд заметил только он.
- Непременно передайте поклон графу Фицгерберту, - сказал Отто.
Они вышли. Вальтер был обеспокоен сменой настроения отца.
- Как тебе леди Мод? Правда, она очаровательна? - как можно более непринужденно спросил он. - Конечно, платит за все Фиц, но всю работу делает она.
- Омерзительно! - сказал Отто. - Все это просто омерзительно!
Вальтер видел, что отец не в лучшем расположении духа, но такого ответа не ожидал.
- Что ты имеешь в виду?! - воскликнул он. - Разве не ты говорил, что высокородные дамы должны помогать бедным!
- Навещать больных крестьян с корзинкой еды - это одно, - произнес Отто, - но когда я увидел сестру графа в подобном месте, да еще с врачом-евреем, это меня потрясло!
"О господи!" - воскликнул про себя Вальтер. Конечно же, доктор Гринворд - еврей. Наверняка его родители приехали из Германии и их фамилия была, например, Грюнвальд. Вальтер раньше не встречал этого врача, но даже если бы и встречал, мог не обратить внимания на его национальность - он не придавал этому значения. Но для Отто, как и для большинства людей его поколения, такие вещи как раз имели значение.
- Ну подумай, отец, этот человек работает бесплатно! - сказал Вальтер. - Леди Мод не имеет возможности отказываться от помощи отличного врача только потому, что он еврей.
Но Отто его не слушал.
- Надо же, "неполные семьи"! Откуда она взяла это выражение? - с отвращением говорил он. - Проститутки со своими выродками, вот как это называется!
У Вальтера сжалось сердце. Его планы рушились.
- Неужели ты не понимаешь, каким великодушием надо обладать, чтобы помогать им?
- Глупости! - сказал Отто. - Если бы она была моей сестрой, я бы устроил ей добрую порку.
II
В Белом доме был кризис.
Ранним утром 21 апреля Гас Дьюар сидел в Западном крыле. Это новое здание дало аппарату президента столь необходимые кабинеты, а собственно Белый дом теперь мог стать именно резиденцией. Гас сидел в рабочем кабинете президента, рядом с Овальным залом. Это была маленькая комнатка унылого серо-коричневого цвета, которая освещалась одной тусклой лампочкой. На письменном столе стояла видавшая виды портативная письменная машинка "Ундервуд", на которой Вудро Вильсон печатал свои речи и обращения для прессы.
Но Гаса больше интересовал телефон. Если он зазвонит, Гасу придется решать, будить ли президента.
Телефонный оператор принять это решение не мог. С другой стороны, старшим советникам президента тоже надо поспать. Гас был младшим среди советников Вильсона, или старшим среди секретарей, - это зависело от того, с какой стороны смотреть. Но как бы то ни было, именно он должен был дежурить всю ночь у телефона и решать, следует ли нарушить сон президента, а значит, и первой леди Эллен Вильсон, страдающей от неизвестной болезни. Гас боялся сказать или сделать что-то не так. Внезапно все его престижное образование оказалось ненужным: даже в Гарварде вряд ли кто мог сказать, когда стоит будить президента, а когда нет. И он от души надеялся, что телефон не зазвонит.
Гас был здесь из-за того, что написал письмо. Он описал отцу прием в Ти Гуин и послеобеденную дискуссию об угрозе войны в Европе. Сенатор Дьюар нашел это письмо столь интересным и занимательным, что показал его своему другу Вудро Вильсону, и тот сказал: "Хотел бы я, чтобы этот парень работал у меня в аппарате". Гас уехал из дома на год, решив сделать перерыв между учебой в Гарварде, где изучал международное право, и своей первой работой в одной юридической фирме в Вашингтоне. Его кругосветное путешествие должно было закончиться через полгода, но он без колебаний прервал его и поспешил домой, чтобы служить своему президенту.
Ничто не интересовало Гаса больше, чем взаимоотношения между странами - их дружба и ненависть, союзы и войны. Еще подростком он посещал заседания сенатского комитета по международным отношениям, поскольку отец Гаса был его членом, и они казались ему куда более захватывающими, чем театральные спектакли. "Вот так в одни страны приходят мир и процветание, а в другие - война, разруха и голод, - говорил ему отец. - И если ты хочешь изменить мир, международные отношения - как раз та область, где ты можешь сделать больше всего добра - или зла".
И теперь Гас оказался в центре первого в своей жизни международного кризиса.
Один чересчур прилежный чиновник мексиканского правительства арестовал восьмерых американских моряков в порту Тампико. Их уже отпустили, и чиновник извинился, так что тривиальный инцидент мог бы на этом и закончиться. Но командир эскадрона, адмирал Майо, потребовал салютовать из двадцати одного ствола. Президент Уэрта отказал. И тогда Вильсон пригрозил занять Веракрус, самый большой порт Мексики.
Так Америка оказалась на грани войны. Гас очень уважал высокоморального Вудро Вильсона. Президент не разделял циничного мнения, что в Мексике один бандит стоит другого. Уэрта был реакционером и убил своего предшественника, и Вильсон искал предлога его сместить. Гас благоговел перед руководителем мирового уровня, утверждавшим, что нельзя идти к власти с помощью убийства. Настанет ли когда-нибудь день, когда с этим принципом согласятся все государства?
Приход кризиса ускорили немцы. К Веракрусу приближалось немецкое судно "Ипиранга" с грузом винтовок и патронов для правительства Уэрты.
Весь день прошел в напряжении, но сейчас Гасу с трудом удавалось не заснуть. Перед ним на столе, под лампой с зеленым абажуром, лежал отпечатанный на машинке рапорт военной разведки о вооруженных силах Уэрты. Служба военной разведки относилась к малочисленным отделам, состояла из двух офицеров и двух секретарей, и сведения были скудными и обрывочными. Мысли Гаса снова и снова возвращались к Кэролайн Вигмор.
Приехав в Вашингтон, он зашел навестить одного из своих гарвардских преподавателей, профессора Вигмора, перешедшего в Джорджтаунский университет. Вигмора не было дома, Гасу открыла его новая молодая жена, Кэролайн. Гас несколько раз встречал ее в Гарварде на праздничных мероприятиях, и ему очень нравились ее спокойная рассудительность и живой ум. "Он сказал, что хочет заказать себе новые сорочки, - сказала она, но Гас увидел, каким напряженным стало ее лицо. И вдруг она добавила: - Но я-то знаю, что он пошел к любовнице". Гас вытер ей слезы своим платком, а она поцеловала его в губы и сказала: "Как бы я хотела, чтобы у меня был муж, которому можно доверять!"
Кэролайн оказалась удивительно страстной. Хотя на коитус она не соглашалась, все остальное они делали. Она испытывала оргазмы, даже когда он просто гладил ее. Их отношения длились не более месяца, а Гас уже понял, что хочет, чтобы она развелась с Вигмором и вышла за него. Но она и слышать об этом не желала, хотя детей у нее не было. Она сказала, что это разрушит его карьеру, и, кажется, была права. Сделать это без шума не получилось бы, ну как же, такой вкусный скандал - красавица жена уходит от известного профессора и тут же выходит замуж за богатого молодого человека. Гас знал, что его мать сказала бы о такой ситуации: "Если профессор был ей неверен, понять ее, конечно, можно, но вводить в наш круг - нельзя". Президент в ее обществе чувствовал бы себя неловко, как и люди, которых юристу хочется видеть своими клиентами. И конечно, Гасу пришлось бы распрощаться с надеждой пойти по стопам отца в сенат.
Гас говорил себе, что для него это не имеет значения. Он любит Кэролайн, он спасет ее от мужа! Денег у него достаточно, а после смерти отца он будет миллионером. Он сделает карьеру в какой-нибудь другой области. Может, в журналистике.
Но все равно испытывал острую боль сожаления. Он только что принят на работу в Белый дом, любой молодой человек об этом может только мечтать. И отказаться от нее немыслимо тяжело, к тому же, если подумать о последствиях…
Телефон зазвонил, и от резкого звука в ночной тишине Гас вздрогнул.
- О господи, - сказал он, глядя на аппарат. - Господи, все-таки это случилось!
Несколько секунд он колебался, потом наконец снял трубку.
- Гас, мне только что позвонил Джозеф Дэниелс, - услышал он сочный голос государственного секретаря Уильяма Дженнингса Брайана. Джозеф Дэниелс был морским министром. - И секретарь президента тоже на линии, по дополнительному телефону.
- Слушаю вас, господин государственный секретарь, - сказал Гас. Он говорил спокойно, но сердце готово было выпрыгнуть из груди.
- Пожалуйста, разбудите президента, - сказал госсекретарь Брайан.
- Сию минуту, сэр!
Гас прошел через Овальный кабинет и вышел в ночную прохладу Розового сада. Быстрыми шагами, почти бегом, направился к старому зданию. Охранник открыл ему, Гас взбежал по главной лестнице и через холл - к спальне. Сделал глубокий вдох и громко постучал, так, что стало больно пальцам.
- Кто там? - почти сразу услышал он голос Вильсона.
- Гас Дьюар, господин президент! - доложил он. - На проводе госсекретарь Брайан и морской министр Дэниелс.
- Одну минуту.
Президент Вильсон вышел из спальни, надевая на ходу очки без оправы. В пижаме и халате он казался беззащитным. Он был высок, хоть и пониже Гаса. Ему было пятьдесят семь, и в его темных волосах уже сверкала седина. Сам он считал себя некрасивым и был недалек от истины. У него был нос, похожий на клюв, уши торчали, но выступающий массивный подбородок придавал лицу решительное выражение, правдиво свидетельствуя о сильном характере, за который так уважал его Гас. А когда Вильсон говорил, было видно, что у него плохие зубы.
- Доброе утро, Гас, - приветливо сказал президент. - Что случилось?
- Мне не сообщили.
- Что ж, возьмите, пожалуй, вторую трубку в соседнем кабинете.
Гас поспешил в соседний кабинет и снял трубку. Он услышал, как звучный голос Брайана произнес:
- "Ипиранга" должна войти в порт в десять утра.
Гас заволновался, предчувствуя худшее. Неужели мексиканский президент не пойдет на мировую? Будет кровопролитие!
Брайан зачитал телеграмму от американского консула в Веракрус:
- "Пароход "Ипиранга", принадлежащий предприятию "Гамбург - Америка лайн", следующий из Германии и имеющий на борту две сотни пулеметов и пятнадцать миллионов патронов, должен прибыть завтра к четвертому причалу и начать разгрузку в десять тридцать".
- Брайан, вы понимаете, что это значит? - сказал Вильсон, и Гас подумал, что его голос прозвучал чуть ли не капризно. - Дэниелс, вы слышите, Дэниелс? Что вы думаете по этому поводу?
- Мы не должны допустить, чтобы оружие попало к Уэрте, - ответил Дэниелс. Гас никак не ожидал, что миролюбивый морской министр будет столь категоричен. - Я могу телеграфировать адмиралу Флетчеру, чтобы он занял здание таможни и не дал Уэрте разгрузить судно.
Наступило долгое молчание. Гас вдруг понял, что стиснул трубку до боли в руке.
Наконец президент заговорил.
- Дэниелс, пошлите Флетчеру приказ: занять Веракрус немедленно.
- Слушаюсь, господин президент, - сказал морской министр.
Америка начала войну.
III
Ни той ночью, ни на следующий день Гасу спать не пришлось.
Чуть позже восьми тридцати министр Дэниелс принес известие, что путь "Ипиранге" преградил американский военный корабль. Немецкий корабль - безоружное грузовое судно - дал задний ход и покинул место действия. Дэниелс также сообщил, что вскоре, еще этим утром, в порту Веракрус произведет высадку американская морская пехота.
Быстрое обострение конфликта ужасало его, но то, что он оказался в центре великих событий, приводило в благоговейный трепет.
А вот Вудро Вильсона перспектива войны не пугала. Его любимым произведением был "Генрих V" Шекспира, и он часто цитировал: "Но если грех великий - жаждать славы, я самый грешный из людей на свете".
В Белый дом шли телеграммы и радиограммы с известиями, и передавать их президенту было обязанностью Гаса. В полдень морская пехота заняла таможню Веракрус.
Через несколько минут Гасу сказали, что к нему пришли. Его желает видеть некая миссис Вигмор.
Гас встревоженно нахмурился. Это было неосторожно. Должно быть, что-то случилось.
Он поспешно вышел в вестибюль. Кэролайн была в смятении. На ней было скромное, но элегантное пальто и простая шляпка, однако волосы были плохо уложены, а глаза покраснели от слез. Гас был потрясен и огорчен, увидев ее в таком состоянии.
- Дорогая моя! - тихо сказал он. - Что стряслось?
- Мы должны расстаться, - сказала она. - Мы видимся в последний раз. Прости меня! - и она заплакала.
Гасу хотелось ее обнять, но здесь он не мог этого сделать. У него не было своего кабинета. Он огляделся. На них глазел охранник у дверей. Уединиться негде. Это сводило его с ума.
- Давай выйдем, - сказал он, беря ее за руку. - Пройдемся немного.
- Нет, - она покачала головой. - Я сейчас успокоюсь. Ты оставайся.
- Что тебя так расстроило?
- Я должна быть верной мужу… - Она упорно смотрела в пол, и он не мог поймать ее взгляд. - Я должна выполнять свои обязательства.
- Позволь мне быть твоим мужем!
Она подняла голову, и при виде ее глаз, полных страдания, у него сжалось сердце.
- О, если бы я могла!
- Но ты можешь!
- Я замужем.
- Но он тебе неверен, зачем тебе с ним оставаться?
Она не стала отвечать.
- Он принял предложение из Беркли. Мы едем в Калифорнию.
- Не уезжай!
- Я уже решила.
- Понятно, - сказал он без выражения. Он чувствовал себя так, словно получил удар в солнечное сплетение. Болела грудь, и было трудно дышать. - В Калифорнию… Черт.
Она увидела, что он принял неизбежное, и к ней стало возвращаться самообладание.
- Это наша последняя встреча, - сказала она.
- Нет!
- Пожалуйста, выслушай меня. Мне нужно сказать тебе одну вещь, и это единственная возможность.
- Хорошо.
- Месяц назад я собиралась покончить с собой. Не смотри на меня так, это правда. Я считала себя никчемным существом, думала, никто и не заметит, если я умру. И тут пришел ты. Ты был так ласков, так внимателен, так заботлив, что я почувствовала, что жить все-таки стоит. Ты любил меня так безоглядно… - По ее щекам заструились слезы, но она продолжала. - И ты был так счастлив, когда я тебя целовала. Я поняла, что если я могу дать кому-то столько счастья, значит, я не такое уж ничтожество. И эта мысль помогла мне выжить. Гас, ты спас мне жизнь. Благослови тебя Бог.
То, что он почувствовал, было похоже на гнев.
- А мне что остается?
- Воспоминания, - тихо произнесла она. - Надеюсь, ты будешь вспоминать меня с такой же нежностью, как я тебя.
Она отвернулась и пошла к двери. Гас последовал за ней, но она так и не обернулась. Он не стал ее удерживать.
Когда она скрылась из виду, он пошел было к Овальному кабинету, но потом изменил направление: в душе царил хаос, и к президенту в таком виде являться не стоило. Чтобы на минутку остаться одному, он зашел в туалет. К счастью, там больше никого не было. Он умылся и взглянул в зеркало. Гас увидел худощавого человека с большой головой. Как леденец на палочке, подумал он. Светло-русые волосы, карие глаза, не очень красив, но женщинам нравится, и Кэролайн любит его.
По крайней мере любила, хоть и недолго.
Не следовало ее отпускать. Как он мог просто стоять и смотреть ей вслед? Надо было заставить ее еще подумать, надо было еще поговорить. Может, они нашли бы выход… Но в глубине души он понимал, что другого выхода не было. Возможно, она уже через нечто подобное проходила, догадался он. И представил себе, как ночами она лежала без сна рядом со спящим мужем и вновь и вновь обдумывала, как поступить.
Нужно было возвращаться на пост. Америка начинала военные действия. Но как забыть о том, что сейчас произошло? Когда был не с ней, он целыми днями мечтал о встрече. А теперь… Как ему жить без нее? Каким же странным казалось ему будущее… Но что делать?
Вошел секретарь, Гас вытер руки полотенцем и вернулся на свое рабочее место у Овального кабинета.
Через несколько секунд ему принесли телеграмму от американского консула в Веракрусе. Взглянув на нее, Гас воскликнул: "Не может быть!". В телеграмме сообщалось: "ЧЕТВЕРО НАШИХ ПОГИБЛИ ЗПТ ДВАДЦАТЬ РАНЕНО ЗПТ ВОКРУГ КОНСУЛЬСТВА ВСЮДУ СТРЕЛЬБА ТЧК"
Четверо наших, подумал с ужасом Гас, четверо славных американских парней, у которых есть матери, отцы, жены или девушки… Эта новость дала ему возможность увидеть свою беду в ее истинном свете. В конце концов, подумал он, и я, и Кэролайн живы.
Он постучал в дверь Овального кабинета и подал телеграмму Вильсону. Президент прочел ее и побледнел.
Гас внимательно смотрел на него. Что чувствовал Вудро Вильсон, зная, что они погибли из-за того решения, которое он принял ночью?
Этого не должно было случиться. Мексиканцы ведь хотели освободиться от тирании правительства, разве нет? Народ должен был встречать американцев как освободителей. В чем же они ошиблись?