- Вы только послушайте! - сказал отец. Сам он никогда не покупал "Мейл", газетенку правых, но иногда кто-нибудь отдавал ему свою, он приносил ее домой и читал вслух, негодуя по поводу глупости и нечестности правящего класса. - "Леди Диану Мэннерс осуждают за появление в одном и том же наряде на двух балах подряд. На балу в "Савойе" младшая дочь герцога Ратленда победила в номинации "лучшее платье", получив за кринолиновое платье с жестким корсетом и открытыми плечами приз - двести пятьдесят гиней". Ты, мой мальчик, столько заработаешь как минимум лет за пять, - сказал отец, взглянув на него поверх газеты, и продолжил чтение: - "Однако, надев платье на бал, который давал лорд Уинтертон, а потом на другой бал - Ф. И. Смита, - она вызвала неудовольствие ценителей. Так что напрасно говорят, что хорошего много не бывает".
Он поднял глаза от газеты.
- Не надеть ли тебе другое платье, мать? - спросил он. - Ты ведь не хочешь вызвать неудовольствие ценителей?
Мама шутку не поддержала. На ней было старое коричневое шерстяное платье, протертое на локтях и с пятнами под мышками.
- Если бы у меня было двести пятьдесят гиней, я бы выглядела получше, чем эта фифа леди Диана, - уязвленно заметила она.
- Это точно, - сказал дед. - Кара всегда была хорошенькая, вся в мать. - Маму звали Кара. Дед повернулся к Билли. - Твоя бабушка Мария Ферроне была итальянка. - Билли знал это, но дед любил снова и снова рассказывать семейные истории. - Вот почему у твоей матери такие блестящие черные волосы и чудесные темные глаза. И у твоей сестры тоже. Во всем Кардиффе не было девчонки красивее - и досталась она мне!
Он погрустнел.
- Да, было время…
Отец недовольно нахмурился, усмотрев в этих воспоминаниях намек на "похоть плоти", - но маме похвалы деда были приятны, и поставив перед ним чашку, она улыбнулась.
- Да уж, и меня, и моих сестер все считали красотками, - сказала она. - Были бы у нас деньги на шелк и кружево - мы бы показали всем этим герцогам, что такое по-настоящему красивые девчонки.
Билли было странно это слышать. Он никогда не раздумывал, красива ли его мать, - хотя, когда она собиралась в субботу вечером в церковь, на собрание прихожан, она действительно выглядела сногсшибательно, особенно в шляпке. Вполне возможно, подумал он, что когда-то она была юной хорошенькой девчонкой, но представить себе это было трудно.
- И заметьте, - сказал дед, - бабушкины родичи тоже были не дураки какие-нибудь. Мой шурин, например, сперва уголь рубил, а потом бросил это дело и открыл кафе в Тенби. Вот это жизнь - сиди себе у моря и целыми днями ничего не делай, только вари кофе да деньги считай.
Отец начал читать другую заметку:
- "В ходе подготовки к коронации Букингемский дворец выпустил сборник инструкций, объем которого составил двести двенадцать страниц".
Он поднял голову от газеты.
- Билли, расскажи об этом в шахте. Ребята будут рады слышать, что в столь важном деле ничего не пущено на самотек.
Билли не особенно интересовался делами королевской семьи. "Мейл" ему нравилась тем, что там печатали приключенческие рассказы про крепких парней, которые в промежутках между школьными занятиями и игрой в регби ловили изворотливых немецких шпионов. Судя по рассказам выходило, что этих шпионов полным-полно в любом городке Британии, - правда, в Эйбрауэне, как понял Билли, их, кажется, не было.
Билли встал.
- Пойду пройдусь по улице, - объявил он и вышел.
"Пройтись по улице" у них в семье означало "пойти в туалет", до которого нужно было пройти пол-улицы в сторону центра. Это было низкое кирпичное строение с крышей из гофрированного железа над глубокой ямой, с двумя отделениями: для мужчин и для женщин. В каждом было по два очка, и люди заходили туда по двое. Неизвестно, почему именно два, но все привыкли. Мужчины молча смотрели прямо перед собой, а женщины - Билли сам слышал - по-приятельски болтали. Вонь стояла невыносимая, даже для тех, кто вынужден бывать там каждый день всю свою жизнь. Билли обычно задерживал дыхание, а выйдя, жадно глотал воздух. Выгребную яму периодически чистил человек по имени Дэй-Грязюк.
Когда Билли вернулся, к своей радости, увидел за столом Этель.
- С днем рождения, Билли! - воскликнула сестра. - Я просто не могла не забежать, чтобы поцеловать тебя, прежде чем ты отправишься в шахту.
Этель было восемнадцать, и в том, что уж она-то красавица, у Билли не было никаких сомнений. Ее волосы цвета красного дерева буйно кудрявились, а темные глаза озорно сверкали. Может, мама когда-то была такой же. На Этель было простое черное платье и белый чепец горничной, и это ей очень шло.
Билли обожал сестру. Она была не только хорошенькой, но еще и веселой, умной и смелой - иногда даже отцу перечила. Она объясняла Билли такие вещи, которые он больше ни от кого бы не узнал, - про ежемесячные женские проблемы, которые называются "критические дни", и какое нарушение общественных приличий допустил англиканский викарий, которому пришлось поспешно уехать из города. Пока Этель училась, она всегда была лучшей в классе, а ее сочинение на тему "Мой город или деревня" заняло первое место в конкурсе, который проводила газета "Саус Уэльс Эко", и ее наградили касселовским атласом мира.
Она чмокнула Билли в щеку.
- Я сказала нашей экономке, миссис Джевонс, что у нас кончается вакса, и вызвалась пойти за ней в город.
Этель жила и работала в доме графа Фицгерберта, особняке Ти-Гуин, расположенном в миле от Эйбрауэна. Она вручила Билли что-то завернутое в чистую ткань.
- На, я стащила для тебя кусок пирога.
- Ух ты! Спасибо, Эт! - сказал Билли. Пироги он любил.
- Положить его тебе в тормозок? - спросила мама.
- Ага, положи, пожалуйста!
Мама вынула из посудного шкафа жестяную коробку и положила в нее пирог. Потом отрезала еще два ломтя хлеба, намазала жиром, посыпала солью и положила туда же. Все шахтеры брали с собой такие жестянки. Если бы они просто заворачивали еду в ткань, мыши съедали бы ее еще до перерыва.
- Вот начнешь приносить зарплату, - сказала мама, - я смогу давать тебе вареное мясо.
Заработок у Билли поначалу будет небольшой, но все равно семья его почувствует. Интересно, сколько мама выделит ему на карманные расходы и сможет ли он когда-нибудь накопить на велосипед, о котором мечтает больше всего на свете?
Этель села за стол.
- Как дела в господском доме? - спросил отец.
- Тишь да гладь, - ответила она. - Граф с графиней в Лондоне, идут сегодня на коронацию. - Она взглянула на часы, стоящие на камине. - Скоро им уже вставать, в аббатстве надо быть рано. Представляю, в каком она будет настроении, она же не привыкла рано подниматься! Но когда едешь к самому королю, опаздывать никак нельзя…
Жена графа, Би, была из России. В девичестве она была княжной и очень высоко себя ставила.
- Им ведь надо занять места поближе, чтобы все хорошо видеть, - заметил отец.
- Э, нет, там не сядешь, где захочется! - сказала Этель. - Там уже поставили шесть тысяч стульев красного дерева, изготовленных специально к коронации, и на спинке каждого стула золотыми буквами написано, кто должен на нем сидеть.
- Надо же, сколько денег впустую! - сказал отец. - А потом что с ними сделают?
- Не знаю. Может, каждый заберет свой стул на память.
- Скажи им, если будет лишний - пусть нам отдадут, - небрежно сказал отец. - Нас тут всего-то пятеро, а маме уже приходится стоять.
Порой отец за насмешкой скрывал гнев. Этель вскочила.
- Ой, мам, прости, я не подумала!
- Сиди, мне все равно садиться некогда, - сказала мама.
Часы пробили пять.
- Иди-ка лучше пораньше, Билли, - сказал отец. - Как дело начнешь, так оно и дальше пойдет.
Билли неохотно поднялся и взял тормозок.
Этель его снова поцеловала, а дед пожал руку. Отец дал два шестидюймовых гвоздя, ржавых и слегка погнутых.
- Положи в карман.
- Зачем? - спросил Билли.
- Увидишь, - с усмешкой ответил отец.
Мама дала Билли бутылку с завинчивающейся крышкой - целую кварту холодного сладкого чая с молоком.
- Билли, сынок, помни, что Господь всегда с тобой, даже когда ты спускаешься глубоко под землю.
- Ладно, мам.
Он заметил слезы у нее на глазах и быстро отвернулся, потому что ему тоже хотелось плакать. Снял с крючка шапку.
- Ну всем пока, - сказал он, словно отправлялся в школу, и вышел.
Лето стояло жаркое и пока что солнечное, но сегодня небо затянули тучи, и было похоже, что пойдет дождь. У дома, прислонившись спиной к стене, его ждал Томми.
Они пошли рядом.
В школе Билли узнал, что Эйбрауэн был когда-то маленьким рыночным городком, куда съезжались торговать сельские жители с окрестных холмов. С верхнего конца Веллингтон-роу было видно старый торговый центр города, с открытыми загонами скотного рынка, биржей шерсти и англиканской церковью - все по одну сторону реки Оуэн, что ненамного шире ручья. Теперь через город, словно шрам, пролегли рельсы, идущие ко входу в шахту. Склоны долины застроены шахтерскими домами, сотнями домов из серого камня с крышами из темно-серого валлийского сланца. Их длинные ряды змеились, повторяя очертания склонов, пересекаемые короткими улицами, круто спускающимися в долину.
- Как ты думаешь, с кем тебя поставят работать? - спросил Томми.
Билли пожал плечами. Новых ребят поручали помощникам начальника шахты.
- Откуда ж мне знать?
- Вот бы меня послали на конюшню! - сказал Томми. Он любил лошадей. При шахте было около пятидесяти пони. Они возили вагонетки, которые нагружали шахтеры.
- А ты что хотел бы делать?
Билли надеялся, что его, с его хилым телосложением, поставят на какую-нибудь не слишком тяжелую работу, но признаваться в этом было неприятно.
- Смазывать колеса вагонеток, - сказал он.
- Почему?
- Это у меня точно получится.
Они прошли мимо школы, в которой учились еще вчера. Это было здание викторианских времен, со стрельчатыми окнами, как у церкви. Ее построило семейство Фицгербертов, о чем директор не уставал напоминать ученикам. Граф до сих пор сам принимал учителей на работу и составлял программу занятий. На стенах висели полотна, изображающие героические победоносные битвы, - величие Британии всегда было в школе главной темой. На уроках Закона Божьего, с которых начинался каждый день, неуклонно придерживались англиканских доктрин, невзирая на то, что почти все семьи не были прихожанами англиканской церкви. Существовал комитет управления школой, в который входил и отец Билли, но комитет обладал лишь совещательным голосом. Отец говорил, что граф относится к школе как к своей собственности.
В последний год девочки учились шить и готовить, а Билли и Томми изучали основы горного дела. Билли очень удивился, когда узнал, что земля под его ногами состоит из разных слоев, как огромный слоеный пирог, и угольный пласт - один из таких слоев. Слова "угольный пласт" он слышал всю жизнь, но не задумывался над их смыслом. Еще Билли узнал, что уголь образуется из опавших листьев и прочей растительной всячины, которая накапливается тысячелетиями, а потом это все спрессовывается под весом земли, находящейся сверху. Томми, у которого отец был атеистом, сказал, мол, это доказывает, что в Библии написана неправда. А отец Билли ответил, что все дело в том, как ее толковать.
В школе в этот час никого, спортивная площадка пуста. Билли ненадолго порадовался, что школьные годы остались позади, хотя он ничего не имел против того, чтобы снова сесть за парту, а не карабкаться под землю.
По мере того как они приближались к шахте, улицы наполнялись шахтерами, - у каждого была с собой жестяная коробка с тормозком и бутылка с чаем. Все были одеты одинаково - в старые костюмы, которые они снимут, когда доберутся до места. Нередко в шахтах бывает холодно, но в Эйбрауэне была жаркая шахта, и шахтеры работали в одних подштанниках и башмаках, или в коротких штанах из сурового полотна, которые называли спортивками. Зато на голове постоянно носили толстую шапку, потому что своды туннелей низкие и легко можно удариться головой.
Над домами виднелся подъемный механизм шахты - башня, увенчанная двумя огромными колесами, которые вращались в разные стороны и двигали тросы, поднимая и опуская клеть. Такие же башни чернели над большинством городов в долинах Южного Уэльса, подобно тому, как над крестьянскими селеньями возвышаются шпили церквей.
Вокруг надшахтного здания рассыпались, будто случайно оброненные, другие постройки: ламповая, управление, кузница, склады. Меж ними змеились рельсы. На отшибе валялись вышедшие из строя вагонетки, сломанные деревянные подпорки, продуктовые мешки и горы ржавого оборудования. Отец всегда говорил, что если бы на шахтах умели поддерживать порядок, несчастных случаев было бы меньше.
Билли и Томми направились в управление. В приемной сидел секретарь Артур Левеллин по прозвищу Клякса, ненамного старше их. Воротник и манжеты его белой рубашки были в черных пятнах. Ребят здесь ждали. Клякса записал имена в журнал и ввел их в кабинет начальника шахты.
- Мистер Морган, к вам новенькие - Томми Гриффитс и Билли Уильямс, - сказал он.
Малдвин Морган был высок. На нем был черный костюм, а на манжетах его белоснежной сорочки пятен не было. На розовых щеках не наблюдалось даже намека на щетину - должно быть, он брился каждый день. На стене в рамке висел его диплом инженера, а на вешалке, стоящей у двери, - еще одно свидетельство его высокого положения - шляпа-котелок.
Начальник шахты был не один. Рядом с ним стояла еще более важная персона: Персиваль Джонс, председатель совета директоров "Кельтских минералов", компании, которая владела угольной шахтой Эйбрауэн - и еще несколькими. Это был приземистый, угрожающего вида человек по прозвищу Наполеон в черном фраке и серых брюках в полоску. Его шляпа, высокий черный цилиндр, красовалась у него на голове.
Джонс взглянул на ребят с неприязнью.
- Гриффитс? - сказал он. - Помнится, твой отец - революционер и социалист.
- Да, мистер Джонс, - ответил Томми.
- А еще атеист.
- Да, мистер Джонс.
Он перевел взгляд на Билли.
- А твой отец - профсоюзник Федерации шахтеров Южного Уэльса.
- Да, мистер Джонс.
- Терпеть не могу социалистов. А атеистам вообще гореть в аду. Но профсоюзники - эти хуже всех!
Он сверлил их взглядом, но так как никакого вопроса не задал, Билли ничего ему не ответил.
- Скандалисты мне не нужны, - продолжал Джонс. - В долине Ронда сорок три недели шла забастовка - и все из-за таких, как твой отец!
Билли знал, что забастовка на шахте Эли в Пенигрейге произошла не из-за "скандалистов", а из-за локаута, устроенного владельцами шахты. Но он понимал, что ему лучше помалкивать.
- А вы как, тоже начнете скандалить? - Джонс ткнул в сторону Билли костлявым пальцем, да так, что тот пошатнулся. - Говорил тебе отец бороться за свои права, когда придешь ко мне на работу?
Билли попытался вспомнить, что говорил отец. Джонс смотрел на него так враждебно, что ему трудно было сосредоточиться. Сегодня утром отец вообще говорил мало. Но накануне вечером он дал Билли один совет.
- С вашего позволения, сэр, он мне сказал: "Не дерзи начальству, это мое дело".
Левеллин-Клякса за его спиной хихикнул. Но Персиваль Джонс остался мрачен.
- Наглая деревенщина! - сказал он. - А ведь если я тебя не приму, вся долина устроит мне забастовку.
Билли это и в голову не приходило. Не потому ведь, что он - важная птица. Конечно нет, но шахтеры могли начать забастовку из принципа: дети их представителей не должны страдать из-за деятельности родителей. Он и пяти минут еще не работал, а профсоюз его уже защищал!
- Пусть убираются, - сказал Джонс. Морган кивнул.
- Левеллин, проводи, - сказал он Кляксе. - Пусть ими займется Рис Прайс.
Билли мысленно застонал. Из помощников начальника шахты Риса Прайса не любили больше всех. К тому же год назад он подбивал клинья к Этель, и она его отшила. На самом деле к ней безуспешно подкатывалась половина холостых парней Эйбрауэна. Но Прайс принял отказ близко к сердцу.
Клякса мотнул головой.
- Давайте, - сказал он и тоже вышел из кабинета. - Подождите мистера Прайса на улице.
Билли и Томми вышли и прислонились к стене возле двери.
- Так бы и врезал этому Наполеону по жирному брюху, - сказал Томми. - Буржуйский ублюдок.
- Да уж, - сказал Билли, хотя у него самого такого желания не было.
Через минуту-другую появился и Рис Прайс. Как все помощники, он ходил в шляпе с невысокой округлой тульей, которую называли билликок - такая шляпа стоила дороже, чем шахтерка, но дешевле, чем котелок. В жилетном кармане он носил записную книжку и карандаш, а в руке держал линейку длиной в ярд. У него была щель между передними зубами, а щеки поросли щетиной. Билли слышал, что он умный, но зловредный.
- Доброе утро, мистер Прайс, - сказал Билли.
Прайс посмотрел на него подозрительно.
- Чего это ты тут стоишь и здороваешься, Дважды Билли?
- Мистер Морган велел нам идти с вами в шахту.
- Да ну? - У Прайса была привычка искоса глядеть по сторонам, а иногда и назад, словно он боялся неприятностей и не знал, откуда их ждать. - Сейчас разберемся. - Он взглянул вверх, на вращающиеся колеса, словно рассчитывал там найти объяснения. - Нет у меня времени возиться с мальчишками! - и пошел в управление.
- Хоть бы с нами послали кого-нибудь другого, - сказал Билли. - Он ненавидит нашу семью - с тех пор, как моя сестра его отшила.
- Твоя сестра думает, что она слишком хороша для жителей Эйбрауэна, - сказал Томми, явно повторяя чьи-то слова.
- Так и есть, она для них слишком хороша! - отрезал Билли.
Из управления вышел Прайс.
- Ладно, идите за мной, - сказал он и быстрым шагом двинулся вперед.
Ребята пошли за ним в ламповую. Там рабочий выдал Билли сияющую медью предохранительную лампу, и Билли, взглянув, как делали другие, так же прицепил ее к поясу.
Про шахтерские лампы им в школе рассказывали. Одной из опасностей угольных шахт был метан, гремучий газ, часто выделявшийся из угольного пласта. Шахтеры называли его "рудничный газ", и все подземные взрывы случались из-за него. Шахты Уэльса были печально известны высоким содержанием газа. Лампы были хитроумно устроены так, чтобы газ от их пламени не загорелся. В присутствии газа пламя меняло форму, становилось длиннее, предупреждая таким образом об опасности, ведь у метана запаха нет.
Если лампа гасла, шахтер зажечь ее не мог. Брать под землю спички запрещали, а на лампе был замок, чтобы у шахтеров не возникло соблазна нарушить правило. Погасшую лампу следовало отнести в ламповую, которые обычно располагались у входа в штольню. Иногда приходилось пройти с милю, а то и больше - но это лучше, чем риск подземного взрыва.
В школе эти лампы служили примером того, как владельцы рудников заботятся о безопасности рабочих. "Как будто самим владельцам нет никакой выгоды от предотвращения взрыва, - говорил отец Билли, - ведь после взрыва работа стоит, а туннель приходится восстанавливать".