Алджу травинкой гонял по земле зеленовато-черного жука. К повозке подошла лошадь, почесала морду о войлок крыши. Алджу пугнул ее, бросил травинку.
- Отец, мы должны предупредить Тэмуджина.
- Нельзя. Я дал клятву.
- Но я не давал никакой клятвы! У меня есть ловкий нукер. Он пройдет там, где и сытая змея не проползет.
- Ты мне ничего не говори. Зачем мне знать, что и как сделаешь? Лучше разведи огонь, принесем жертву духам, пусть они уберегут и меня, и тебя, и весь наш род. Потом поступай как знаешь.
- Ты боишься, отец?
- Такого еще никогда не бывало. Помоги, небо, пережить лихое время!
Загремели барабаны. Под их торжественный рокот по стану поехал гурхан Джамуха. Белый конь приплясывал под ним, рвал поводья. С плеч Джамухи широкими складками ниспадала огненно-красная накидка. Юные звонкоголосые воины выкрикивали приглашение гурхана отведать его вина и кумыса.
Глава 12
Вниз по Керулену на восход солнца быстро двигались тысячи воинов.
Сухая земля гудела под копытами, как шаманский бубен. Колыхались хвосты тугов нойонов сотен и нойонов племен, покачивались копья. Далеко впереди и слева, справа рыскали дозоры на быстроногих конях. Черным потоком, неудержимым, неостановимым, катилось по долине Керулена войско Ван-хана и хана Тэмуджина.
В простой одежде, с коротким мечом на широком поясе, неотличимый от воинов, хан Тэмуджин то мчался в голову войска, то скакал в хвосте, его глаза все видели, все замечали. Усталых подбадривал, ленивых подгонял суровым окриком, а то и плетью. К нему подлетали туаджи и, почтительно выслушав повеление, уносились передавать его нойонам. Хан Тэмуджин крепко держал в руках поводья, и войско было послушно ему, как хорошо объезженный конь.
У него была и еще одна забота - Ван-хан. Кэрэиты были уже на пути в свои кочевья, когда хан Тэмуджин получил весть о сговоре нойонов племен и возведении Джамухи в гурханы. Едва выслушав посланца брата Борте, он вскочил на коня и поскакал догонять кэрэитов. Ван-хан остановил войско, созвал в своей юрте совет нойонов. Ничего хорошего это Тэмуджину не сулило. Нойоны были озлоблены на него за то, что не отдал им на разграбление курени тайчиутов, недовольны Ван-ханом, легко уступившим свою часть олджи - добычи. Но все оказалось даже хуже, чем он думал. Из того, как они восприняли весть об избрании Джамухи гурханом, он понял, что тут полно тайных доброжелателей анды. Прыщавый, желчный Арин-тайчжи что-то прошептал на ухо Нилха-Сангуну и Эльхутуру, громко спросил:
- Мы собрались подсечь поджилки скакуну за то, что на скачках опередил других?
- Хан Тэмуджин чего-то испугался. А чего - я понять не в силах, рассудительно заговорил Эльхутур. - Нойоны племен вольны поступать как им хочется. Они захотели видеть над собой достойного - избрали Джамуху-сэчена. Могли бы поставить над собой и нашего Ван-хана, и тебя, хан Тэмуджин…
- Могли бы, но не пожелали? Ты это хотел сказать? - Тэмуджин положил на колени подрагивающие руки, начал пригибать пальцы - раз, два, три…
- Я не о том, - возразил Эльхутур, но так, словно хотел подтвердить: правильно, это и хотел сказать.
- И я не о том, - едва сдерживая раздражение, сказал Тэмуджин. Пусть нойоны ставят над собой кого угодно! - Ему противно было хитрить, но что делать? - Суть не в том, что им захотелось иметь своего гурхана. И не в том, что гурханом стал мой анда Джамуха. - Конечно, для него имело значение - огромное! - и то, и другое. - Суть в том, что под тугом анды Джамухи наши зложелатели идут на нас. Ты это, Эльхутур, понять не в силах.
- Может быть, идут, а может быть, и нет, - сказал Нилха-Сангун. Почему мы должны верить какому-то перебежчику?
- Другому перебежчику ты почему-то поверил сразу. Меня это до сих пор удивляет.
- Не часто ли напоминаешь о прошлом? - спросил Ван-хан.
Слушая спор, хан шевелил блеклыми старческими губами, будто повторял слова говорившего или творил молитву, и было видно, что речи нойонов и Тэмуджина ему одинаково не по душе, что он смятенно ищет что-то одному ему известное и никак не может найти. Почтительно, но с обидой в голосе Тэмуджин сказал Ван-хану:
- Я не хочу быть похожим на человека, который каждый день у порога своей юрты спотыкается об один и тот же камень. Еще не зажили старые ссадины, а мы можем получить новые или поломать ноги. Как же мне не напоминать о прошлом, хан-отец? Камень лежит у порога. Его надо или убрать или поставить юрту в другом месте.
Ван-хан провел ладонью по задумчивому, печальному лицу.
- Устал я. Сколько можно! Даже железо, если его сгибать и разгибать в одном месте, ломается… Все чего-то хотят от меня, чего-то требуют…
- Хан-отец, я ничего от тебя не хочу, тем более не требую. Как бы я посмел! Все, что у меня есть, я получил с твоей помощью. Мое сердце переполнено сыновней благодарностью… Хан-отец, я только хотел предупредить тебя. А уж ты поступай по своему разумению. Я, конечно, буду защищать свой улус. Возможно, даже скорее всего, погибну. И, умирая, буду жалеть об одном - уже не смогу никогда, ничем помочь моему хану-отцу, отплатить за его великую доброту.
Его слова растрогали старого хана.
- Зачем так говоришь? Могу ли оставить тебя одного в это трудное время! Судьба нас связала навеки. Но Джамуха…
- Хан-отец, Джамухой правят злые люди!
Конечно, думал Тэмуджин совсем иначе. Он знал, сколько усилий прилагал анда Джамуха, чтобы натравить на него нойонов разных племен, правда, не предполагал, что ему удастся что-либо сделать. Джамуха - враг ловкий, умный, неутомимый. Но говорить об этом хану преждевременно. Не поверит.
- Злые люди… - Ван-хан помолчал, разглядывая свои руки со взбухшими синими жилами. - Нойоны… - Он поднял голову, и взгляд его стал строгим.
- Мы двинемся навстречу Джамухе. Но, я думаю, до сражения дело не дойдет.
Сам поговорю с ним.
Тэмуджину было пока достаточно и этого. В походе он умело взял управление войском в свои руки, благо что Ван-хан не желал утруждать себя мелкими заботами, а Нилха-Сангуна Тэмуджин сумел спровадить с дозорными.
Все войско, покорное его воле, стремительно двигалось на восток. И там, где прошли всадники, оставалась полоса помятой спутанной травы, будто ее градом побило. Запах горячей пыли и горькой полыни смешивался с кислым запахом лошадиного пота. Тэмуджин не давал отдыха ни людям, ни коням.
Короткий привал в полдень, остальное время от утренней до вечерней зари в пути. Он очень спешил. Надо было упредить Джамуху, не дать ему возможности собрать все силы, свести их в одно целое, подготовить к битве.
Этот поход был в тягость Ван-хану. Задумчивый, невеселый, в черном халате и черной войлочной шапке похожий на старого ворона, сидел он в широком, покойном седле, опустив поводья на луку, поверх голов воинов, поверх коней и боевых тугов смотрел на голубые сопки, плывущие в мареве, как караван льдин по весенней реке. О чем он думал? Что видел за голубыми далями? Хан, видимо, всерьез верит, что может примирить его и Джамуху.
Возможно, Джамуха даже и согласится на примирение. А что будет потом? Кто сможет спокойно спать в юрте, зная, что в ней ползает змея? Даже переговоры затевать с Джамухой никак нельзя. Такие переговоры все равно что удар ножа по натянутой тетиве лука.
На дню несколько раз Тэмуджин подъезжал к Ван-хану, на ночевках спал в его юрте - ограждал старика от соприкосновения с нойонами и Нилха-Сангуном, был с ним по-сыновьи ласков и почтителен. Такое обхождение, видел, было по сердцу хану, он оттаивал, становился разговорчивым, начинал вспоминать трудные годы своего детства, отрочества.
- Ты все время благодаришь меня, - говорил он. - Кто падал сам, тот всегда поможет встать другим. А когда помог и человек окреп, набрался сил на твоих глазах, становится он близок твоему сердцу. Вот ты… И Джамуха!
Оба вы мои сыновья…
И он ждал, что Тэмуджин откликнется, подхватит разговор. Но Тэмуджин не хотел и единым, даже вскользь оброненным словом поддержать надежды хана на мир и согласие между его назваными сыновьями. Скоро тот почувствовал это, спросил прямо:
- Почему не любишь Джамуху?
- Где, когда я говорил, что не люблю?
- Поживешь с мое, многое будешь понимать и без слов.
Пыль набилась в морщины, глубже прорезала их, оттого лицо хана казалось болезненным, а сам он сильно постаревшим. Седые косицы за ушами резко выделялись белизной и усугубляли тусклость лица.
- Плохо все, хан Тэмуджин… Оба вы молоды и часто не ведаете, что творите.
- Не так уж и молоды, хан-отец. Но ты жил больше, твои глаза многое видели. Потому я всегда делал так, как ты скажешь. Но ты, хан-отец, почему-то не всегда и не все говоришь мне. Думаю об этом, и скорбью наполняется моя душа.
- О чем ты?..
- Прости, хан-отец, что снова напоминаю старое. Но я до сих пор не могу понять, почему ты покинул меня на растерзание найманам. Ты говорил мне, что найман-перебежчик исчез. Кто охранял его? Как он мог убежать?
- За ним смотрели нукеры Джамухи…
- Джамухи? - Тэмуджин внутренне напрягся - об этом слышал впервые. А почему нукеры Джамухи?
- Потому что они привели его ко мне. Он к ним перебежал.
- Вот как!
Стало многое понятным. Скорей всего все дело рук хитроумного Джамухи.
Одно из двух: или он сносился с найманами и совместно с Коксу-Сабраком замыслил зло, или сам, один все подстроил. Может быть, и в сговоре с Нилха-Сангуном. Нет, в этом случае Нилха-Сангун сумел бы увернуться от Коксу-Сабрака. Скорей всего сам, один. Ну, Джамуха, ну и хитрец!.. Сказать об этом хану? Пока не стоит.
- Хан-отец, ты спрашивал, почему я не люблю Джамуху. После тебя больше всех других людей, больше кровных братьев я любил его. Чем он ответил мне? Когда я был еще малосилен, он покинул меня. Потом его брат Тайчар воровал коней в моем улусе. Потом Джамуха запер меня в ущелье Дзеренов и едва не лишил живота. Сейчас хочет отобрать мой улус. А за что?
Ты, хан-отец, по своей доброте не замечаешь что это человек с испорченным нутром. Легко рушит клятвы, предает друзей…
- Не знаю, Тэмуджин… Мне он ничего плохого не сделал.
- Но и хорошего тоже! Где он был, когда на твое место уселся Эрхе-Хара? Кто ходил с тобой воевать татар? Не Джамуха, а я. Разве не так?
Ван-хан промолчал. Пусть пережует пока это. Потом можно подбросить и еще кое-что. Понемногу поумнеет. Но когда это будет? А ждать никак невозможно. Алгинчи - передовые - уже соприкоснулись с караулами Джамухи.
Не далее как завтра войска встанут друг перед другом. И если Ван-хан затеет переговоры с Джамухой - быть беде.
Своими тревогами и размышлениями он поделился с Боорчу, Джэлмэ и Мухали. Его друзья стали прикидывать, как без урона для дела помешать Ван-хану встретиться с Джамухой. К ним подъехал шаман Теб-тэнгри.
Прислушался к разговорам, сочувственно усмехнулся:
- Тут не ваш ум нужен. Зайти на врага слева, справа - вот ваше дело.
- Ты знаешь, как мы должны поступить? - спросил Тэмуджин с надеждой.
- Знаю. Кто мешает, того убирают. Ван-хан мешает…
- Не говори глупостей, Теб-тэнгри! - рассердился Тэмуджин.
- Я глуп. А вы умны? Пусть будет так. - Шаман понукнул низенькую смирную лошаденку, потрусил прочь, выпрямив узкую спину.
Тэмуджин догнал его и, подавляя желание стукнуть кулаком по острому лицу, сказал:
- Я тебя не отпускал - куда бежишь?
- Я ветер, гуляющий по степи. Одним ласкаю лицо, с других сбрасываю шапки. Кто удержит меня? Только вечное синее небо.
"Убить тебя мало, мангус остроносый!" - подумал Тэмуджин.
- Не обижайся, Теб-тэнгри. Помоги мне.
- А как? - Шаман резко повернулся к нему, в бездонной черноте глаз всплеснулась насмешка. - Ты умный, я глупый… Приложи ум к глупости выйдет неразбериха, глупость к глупости - посмешище, только ум к уму мудрость.
- У нас совсем мало времени, Теб-тэнгри…
- Ты хочешь убрать Ван-хана на время или совсем?
Несносный человек! Вечно влазит в потемки твоей души, и тычет перстом указующим, и смотрит, как ты корчишься, уворачиваешься, - у-у, змей ползучий! Глотая слюну, комом застрявшую в горле, Тэмуджин выдавил из себя:
- На время…
- Так бы и говорил. А то хочешь реку перебрести и в воде не замочиться. - Неожиданно передразнил:
- Хан-отец, хан-отец…
- Замолчи, или я ударю тебя!
Тэмуджин оглянулся - не слушает ли кто их разговор? Но воинов поблизости не было, а Боорчу, Джэлмэ и Мухали приотстали, о чем-то бурно спорили меж собой.
- Ты можешь меня побить, даже убить. - Теб-тэнгри чуть выждал, продолжил:
- Но чего этим достигнешь? Я хочу от тебя одного: будь со мной честен и прям. Мне надо знать все, о чем ты думаешь. Для твоей же пользы… Я помогу тебе. Бей своего брата Джамуху, не оглядываясь на хана-отца. Он тебе не помешает.
- Что ты сделаешь?
- Я сказал: Ван-хан тебе не помешает. Сведи меня с ним и делай свое дело.
Вечером Тэмуджин привел его в юрту Ван-хана, попросил погадать о будущем. Шаман жег бараньи лопатки, рассказывал, что ждет их, Тэмуджина и Ван-хана, впереди. Будущее сулило обоим мир, покой, благоденствие, уважение племен и преклонение подданных. Застуженная душа Ван-хана отогрелась, он повеселел, подарил Теб-тэнгри голубую фарфоровую чашу.
Потом вместе поужинали. А утром хан занемог.
Он не жаловался ни на какие боли, кутаясь в мерлушковое одеяло, полулежал на повозке. Взгляд был тусклым, равнодушным. Когда Тэмуджин начинал говорить о делах, Ван-хан безучастно махал рукой. Шаман неотлучно находился при нем, поил хана настоем трав, произносил заклинания. Но лучше хану не становилось…
- Что же делать, хан-отец? - Тэмуджин соскочил с седла, пошел рядом с повозкой, поймал взгляд Теб-тэнгри.
- Хан Тэмуджин, - сказал шаман, - пусть печаль не терзает твоего сердца: хан поправится. Но ему нужен покой.
- Да-да, покой, - подтвердил хан. - Где Нилха-Сангун? - спросил и, кажется, тут же забыл о вопросе. - Я скоро встану. Пока прими на себя мои заботы, Тэмуджин.
Больше Тэмуджину ничего и не требовалось. Он подивился поистине непостижимой силе шамана, а когда удивление чуть прошло - испугался: такой человек опаснее любого врага.
Войска побратимов встретились между озерами Буир-нур и Кулун-нур в урочище Куйтэн. Вокруг не было ни гор, ни высоких сопок, ни кустарников, ни деревьев, насколько хватало глаз тянулись пологие увалы.
Зеленовато-серые вблизи, увалы, отдаляясь, словно бы наливались голубизной, словно вбирали в себя синь безоблачного неба. Многотысячное войско Джамухи оградилось повозками. Оно собиралось защищаться, а не нападать, и это говорило о неуверенности новоявленного гурхана. У Тэмуджина, прибравшего к своим
рукам и кэрэитов, воинов было меньше, но они уже привыкли действовать сообща, войско было единым целым, а не сбродом, поспешно стянувшимся под боевой туг анды. Нойоны племен, скорее всего, будут трубить всяк в свою трубу и, если хорошо ударить, побегут, как дзерены от весеннего пала.
У Тэмуджина не было ни колебаний, ни страха. Он разделил войско на десять частей, расслоив кэрэитов своими воинами (на всякий случай), торопливо совершил обряд жертвоприношения и приказал начать сражение.
Первая из десяти частей под началом Субэдэй-багатура сорвалась с места, проскочила низину с засоленной лужей, с воем и визгом понеслась на стан Джамухи. Перед станом она рассыпалась, как горсть дресвы, брошенная на ветер, воины, уворачиваясь от стрел, на ходу постреляли и почти без потерь возвратились обратно. И тут же на стан повели своих воинов Хулдар и Джарчи. Отошли они, настала очередь Нилха-Сангуна…
Словно волны взбесившейся реки - на крутой берег, катились на стан Джамухи воины Тэмуджина. Удар за ударом. Пока одни обстреливали стан, другие приводили себя в порядок, отдыхали. А у воинов Джамухи не было ни мгновения передышки. Но держались они стойко. Перед станом увеличивалось число трупов, садилось солнце, а Тэмуджин не видел признаков того, что стан анды дрогнет, попятится…
С наступлением темноты сражение пришлось прекратить. Но едва забрезжила утренняя заря, Тэмуджин поднял воинов. И вновь волна за волной покатилась на стан. И так целый день. К вечеру воины гурхана Джамухи не выдержали напряжения, разметали проходы в ограждении, бросились навстречу нападающим, потеснили их. Тэмуджину пришлось ввести в сражение запасную тысячу отборных воинов. Воины Джамухи дрогнули, стали отходить. Среди них он увидел ненавистное лицо Аучу-багатура и, забыв обо всем на свете, начал пробиваться к нему. И почти пробился. Помешал молодой воин. Он преградил дорогу к Аучу-багатуру, поднял меч, и Тэмуджин всем телом отпрянул назад.
Удар пришелся по передней, окованной железом луке седла, меч со звоном переломился. Воин остался безоружным. Но не бросился убегать, не показал затылок, вертелся в седле, и все попытки Тэмуджина достать его мечом оказались пустыми, удалось лишь смахнуть с головы кожаный шлем. В иссиня-черных, коротко обрезанные волосах воина белела седая прядь.
- Сдавайся! - крикнул Тэмуджин. - Убью!
В ответ воин показал ему кулак, отскочил в сторону, выхватил из саадака лук и стрелу. Удар пришелся в предплечье - будто кузнечным молотом стукнули. Тэмуджин с сожалением подумал, что напрасно не надел доспехи. В глазах потемнело. Кровь теплым ручейком побежала по руке. Повернул коня и, с трудом удерживаясь в седле, не думая об опасности, поехал обратно. К нему подлетел Джэлмэ, обхватил за плечо.
- Ранен? - И заорал на кого-то:
- Куда смотрели, ротозеи? В куски изрублю!
Его положили на повозку. Прискакал Теб-тэнгри, туго перевязал рану.
Боль сразу стала тише. Он сел, спросил Джэлмэ:
- Как там?
- Угнали за ограждение.
- Не крутись возле меня. Найди Боорчу. Деритесь так, будто я с вами.
Его стало знобить. Звенело в голове. В этот звон вплетался отдаленный гул битвы, то утихая, то возобновляясь вновь. Казалось, порывы ветра гудят в вершинах деревьев. Шаман напоил его горячим и горьким снадобьем. Внутри разлилось тепло. Он заснул и проспал до утра. Разбудил его Ван-хан.
Здоровый, бодрый, он сидел на коне, за ним теснились его нойоны.
Наклонился к Тэмуджину, спросил:
- Ну как ты?
- Все хорошо. - Голова у него была ясной, свежей, не беспокоила рана, он чувствовал лишь жжение и толчки крови. - Что Джамуха?
- Ночью все бежали. Джамуха уходит вниз по Эргуне. Аучу-багатур и сыновья Тохто-беки бегут в верховья Онона. Татары - в свои кочевья. Почему ты не снесся с Джамухой?
- Он мог бы послушать тебя, но не меня, хан-отец. Да что теперь говорить об этом! Надо добивать врага. Джэлмэ, вели приготовить мне коня.
Хан-отец, я попробую догнать Джамуху.
- А нужно ли?
- Хан-отец, недобитый враг как тощий волк - зол, нахален, от него можно ждать всего.
Ван-хан долго молчал. Наконец нехотя сказал:
- За Джамухой я пойду сам. Ты догоняй Аучу-багатура.
Скакать на коне Тэмуджину было трудно. Каждый толчок отдавался болью, холодная испарина покрывала тело. Но он крепился.
Аучу-багатура и сыновей Тохто-беки настигли через три дня. После короткой схватки враги рассеялись. Тэмуджин велел остановиться на отдых.
Вечером в его походную юрту пришел Чилаун, сын Сорган-Шира.