- Я очень переживаю за то, что произошло. - Горшков почувствовал, как ползут по лбу капельки пота. - Я так старался, и вдруг…
- Напишите на мое имя рапорт, в котором изложите все обстоятельства дела. - Николай Герасимович задумчиво потер пальцами щеку. - И еще: поручите штурману проложить на кальке курс движения отряда кораблей и обозначьте место, где погиб эсминец…
С болью в душе Кузнецов доложил шифровкой о ЧП в Москву. Теперь он ждал, что ответят ему. На другой день на его имя поступила телеграмма от наркома ВМФ Фриновского{Фриновский Михаил Петрович (1898–1939) - командарм 1-го ранга (1938), в 1933–1938 гг. начальник пограничной и внутренней охраны НКВД, в 1938–1939 гг. нарком ВМФ СССР.}. Депеша была короткой, как выстрел: "Вам срочно прибыть в Москву". Член Военного совета флота Волков увидел, как побледнел Кузнецов.
- Что-нибудь серьезное? - только и спросил Волков.
- Вот прочти. - Комфлот отдал ему листок.
- Худо дело, Николай Герасимович, - ознакомившись с телеграммой, сказал член Военного совета. - Можешь и под трибунал загреметь. Надо снять с должности комбрига Горшкова, это он нас подвел.
- Яков Васильевич, Горшков невиновен в гибели корабля, - возразил Кузнецов. - Руководил он операцией грамотно. Все дело в лютом шторме.
- Жалеешь Горшкова, а тебя никто не пожалеет, - упрекнул его Волков. - Человек ты не без таланта, умен, море булькает у тебя под тельняшкой. Я боюсь, что начальство это не оценит. Ты же знаешь, уже немало арестовано нашего брата.
- Поживем - увидим! - усмехнулся Кузнецов, а про себя отметил: "Он прав: вождь суров и пощады от него не жди!"
(Случилось, однако, так, что вскоре арестовали не комфлота Кузнецова, а члена Военного совета Я. В. Волкова: его обвинили во вредительстве на флоте и отправили в лагеря. Кузнецов вновь увидел Волкова в 1954 году. Оказалось, десять лет он провел в тюрьме где-то в Сибири. Приехал в Москву и прямо с вокзала прибыл к Кузнецову на службу. Николай Герасимович сделал все необходимое, чтобы помочь ему. "Когда мы поговорили, - рассказывал Кузнецов, - я попросил Якова Васильевича зайти к моему заместителю по кадрам и оформить нужные документы. "Какой номер его камеры?" - спросил, горько улыбнувшись, бывший член Военного совета. Тюремный лексикон въелся в него за эти годы".
То, как тепло отнесся Кузнецов к своему соратнику по флоту, тронуло Волкова, и слез своих он не скрывал. "Смешно было бы отнести себя к героям, - писал он Николаю Герасимовичу в августе 1961 года. - Нет, я просто мученик, не пошел на провокации, не торговал совестью и честью, не дал показаний на себя и на других, не дал "сетку" по ВМА, ВМУ и ТОФ. А какую "сетку", я до сих пор не знаю, но за это меня били смертным боем, истязали, делали "котлету", вешали, расстреливали (фиктивно), но процедура была проведена по всем правилам, с "жузой", а затем - "отставить!" - завтра расколем до того места, где спина теряет свое благородное название… Вот почему я прошу тебя дать мне свое фото, чтобы дети и внуки смотрели на того, кто активно вмешался и помог мне быстрее вернуться к жизни". - А.З.)
Поездка в Москву тревожила Кузнецова. А вдруг и вправду арестуют? Поэтому, прежде чем сесть в поезд, он черкнул матери Анне Ивановне, которая все еще жила в деревне Медведки, что находилась близ города Котласа (отец Герасим Федорович Кузнецов умер летом 1915 года, когда Николаю исполнилось одиннадцать лет): "Мама, дорогая моя, давно тебе не писал, ты уж прости, много у меня разных и важных дел. Тебя я очень люблю и сильно скучаю. Как ты, не шалит сердечко? Побереги себя. Обо мне не волнуйся - у меня все хорошо. Надеюсь, что скоро встречусь с тобой. Целую. Твой Колька".
Подхватив саквояж, Николай Герасимович поспешил на вокзал. По дороге заехал к секретарю Приморского крайкома ВКП(б) Пегову, с которым давно дружил. Тот был на месте.
- Николай Михайлович, просьба к тебе, - сказал Кузнецов необычно грустно и раздумчиво. - Вот это мое письмо передай, пожалуйста, матери, если со мной что-нибудь случится. Сам знаешь, куда вызывают…
- Мрачные у тебя мысли, Николай Герасимович, - осадил его Пегов. - Твоей вины в гибели корабля нет. И еще. Прежде чем наказать человека, проводят расследование, а уж потом…
- В ноябре тридцать седьмого командующего флотом, моего шефа Киреева{Киреев Григорий Петрович (1890–1938) - флагман 1-го ранга (1935), в 1937–1938 гг. командующий Тихоокеанским флотом.} вызвали в Москву, арестовали там, и сюда он больше не вернулся. До Киреева в Москву уехали Викторов и Окунев и тоже не вернулись. А ты говоришь - расследование!
Пегов смутился, на щеках даже появилась краснота, а в черных глазах - настороженность.
- Я уверен, что ты сюда вернешься, - сказал он и вмиг повеселел. - Мы еще не раз сходим с тобой на рыбалку, а в лесу постреляем глухарей.
- Хотелось бы, - обронил Кузнецов.
Всю неделю, пока ехал в скором поезде, он чувствовал себя каким-то отрешенным, под стук колес то и дело в голове возникал вопрос: как с ним поступят? Даже в Москве, когда его принял нарком ВМФ Фриновский, настроение не изменилось. Нарком был высок ростом, худощавый, большие серые глаза холодно блестели. До этого Фриновский ведал пограничной охраной и к флоту отношения не имел, и то, что его назначили командовать военным флотом, удивило Кузнецова. Но он был настороже и вопросов не задавал. А Фриновский жестко, как привык, наверное, разговаривать с людьми на границе, спросил:
- Как вы умудрились угробить новый корабль? - На его лице застыла едва заметная ухмылка, а в глазах замельтешили злые огоньки. - Докладывайте, я слушаю. Только без оправданий. Я этого не люблю.
Кузнецов объяснил, как все было.
- Вам придется держать ответ перед правительством, - предупредил нарком. - Завтра в десять утра начнет работу Главный военный совет ВМФ. Прошу не опаздывать.
"Черствый, как сухарь, даже не спросил, как я доехал, где остановился, что меня тревожит", - грустно подумал Кузнецов, покидая кабинет наркома.
На Главном военном совете ВМФ обсуждались проблемы стратегического развития большого флота, строительства новых кораблей. Кузнецов не был безучастным ко всему этому и, когда взял слово, говорил о подготовке кадров для военного флота, создании новых военно-морских баз. Он внес предложение вывести из Владивостока торговый порт в бухту Находка и превратить город в закрытую военную базу.
- Сейчас Владивосток похож на проходной двор, - съерничал Николай Герасимович. - Все, кому не лень, приходят на причалы и разглядывают наши корабли. Есть среди зевак и иностранцы со своих транспортов и судов, среди них особенно выделяются японцы. Такое положение продолжаться не может!..
- У вас весьма зрелые мысли, - сказал ему во время вечернего чая нарком ВМФ Фриновский. - Мы это дело учтем.
- Давно бы пора учесть, - обронил Кузнецов.
На заключительном заседании, которое проходило в Андреевском зале Большого Кремлевского дворца, кроме Сталина Кузнецов увидел членов Политбюро Молотова, Ворошилова, Жданова, Микояна, Калинина. Судя по улыбкам и репликам, у всех было хорошее настроение. Выступали флотские военачальники Фриновский, Юмашев, Левченко, Дрозд…
- Разрешите мне? - Кузнецов поднялся с места и подошел к трибуне. - Товарищи! - Голос его в притихшем зале прозвучал звонко, как натянутая струна. - Почти год я был в республиканской Испании, где в боях и на суше сражались наши добровольцы. Там я увидел много нового и ценного в использовании военного флота против мятежников Франко. Мы участвовали в конвоировании транспортов с оружием и боевой техникой, которые приходили из Советского Союза, охраняли их от нападения кораблей противника. Что хотелось бы подчеркнуть в первую очередь? - горячо продолжал комфлот. - Хочу сказать о важности для флота высокой боевой готовности, о противовоздушной обороне кораблей и военных баз по опыту войны в Испании…
Говорил Кузнецов о том, что хорошо знал и что внедрял на кораблях Тихоокеанского флота. Но когда он коснулся гибели эсминца "Решительный", Сталин вдруг прервал его:
- Скажите нам, вы приняли все меры для спасения корабля?
Голос у вождя был сух, слегка скрипуч. Комфлот, однако, не смутился, он честно заявил, что люди стойко боролись за спасение эсминца, но сильный шторм сделал свое цело.
- Что касается руководителя операции комбрига Горшкова, - подчеркнул Кузнецов, - то к нему у меня претензий нет и в гибели "Решительного" он невиновен.
- Это как же понимать, корабль погиб, а виновных нет? - съязвил Молотов, глядя на комфлота.
- Есть виновник, Вячеслав Михайлович, - тихо произнес Николай Герасимович. - Это я, командующий флотом. Я в ответе за все, что делается на кораблях.
- Тогда вас и надо наказать, - грубо бросил Молотов.
Сталин, однако, усмехнулся в усы.
- Под суд никого отдавать не будем, - сказал он. - Но в другой раз вы, товарищ Кузнецов, так легко не отделаетесь!
У комфлота отлегло на душе.
Через месяц он снова прибыл в столицу как делегат XVIII съезда партии. Сталина он увидел совсем другим… В перерыве, когда Кузнецов и Штерн{Штерн Григорий Михайлович (1900–1941) - генерал-полковник, Герой Советского Союза. В 1937–1938 гг. главный военный советник в Испании, в 1941 г. начальник Управления противовоздушной обороны РККА.}, начальник Управления противовоздушной обороны, беседовали в сторонке, к ним подошел Сталин и вручил Николаю Герасимовичу листок. Это был рапорт Фриновского, он просил освободить его от обязанностей наркома "ввиду незнания морского дела".
- Теперь вам придется выступить на съезде, - сказал Сталин.
- Я готов, у меня есть мысли, - сдержанно ответил Кузнецов и вернул вождю рапорт Фриновского.
"Я шел к трибуне, изо всех сил стараясь совладать с волнением, - признавался Николай Герасимович. - Говорил я об агрессивных замыслах японской военщины, о ее провокациях на границе. Затем рассказал о нашем Тихоокеанском флоте, заверил делегатов, что моряки готовы до конца выполнить свой долг перед Родиной…"
Кажется, все прошло хорошо, и утром Кузнецов собирался уезжать во Владивосток. Однако в час ночи за ним из Кремля пришла машина.
- Вас срочно требует товарищ Сталин! - объявил ему дежурный комендант - высокий, стройный, с карими задумчивыми глазами.
Он открыл дверцу машины, Николай Герасимович сел на заднее сиденье, недоумевая, зачем он так срочно потребовался вождю. Но странное дело - он был спокоен, словно ехал не в Кремль, а в театр.
Черная, как ворон, "эмка" неслась по ночному городу. Но вот открылись Боровицкие ворота, и машина въехала в Кремль.
Когда Кузнецов открыл массивные двери кабинета, то услышал голос вождя:
- Садитесь, пожалуйста. - Сталин кивнул ему на кресло. - Поближе ко мне, а то на съезде я вас хорошо не разглядел.
- Он у нас скромный, - улыбнулся Молотов, подавая вождю какие-то бумаги. - Но на язык сей флотоводец острый, не смолчит, если этого требует дело.
"И тут Вячеслав Михайлович меня уколол, - грустно подумал Николай Герасимович. - Отчего вдруг он так сердит?.."
- А чего стоит командир, который не может постоять за себя и за то дело, кое ему поручено? - воскликнул Жданов, кончиками пальцев пощипывая усы. - А такие у нас на военном флоте есть, и ставят их командирами кораблей напрасно. Проку от таких горе-руководителей мало. Они напоминают мне отсыревшие патроны: пшикают, а взрыва нет.
- Что-то ты, Андрей Александрович, ударился в философию, - весело заметил Сталин. - Видишь, наш гость уже покраснел. - И, не дождавшись реакции комфлота на свои слова, спросил: - Как вам служба на Тихом океане, по душе?
- Еще как по душе! - улыбнулся Кузнецов. - Я долго служил на Черноморском флоте, жил в Севастополе, Но во Владивостоке совсем иные масштабы. Там обилие бухт, заливов, островов. А названия бухт? Патрокл, Улисс, Диомед - впечатление такое, будто привезли их с собой попавшие сюда древние греки. А остров Русский? Вы бы видели, как он красив…
Николай Герасимович легко и свободно говорил о том, что легло на душу, и кажется, его слова пробудили в вожде светлые чувства, ибо слушал он комфлота внимательно, слегка улыбался, потом взял трубку, набил ее табаком и хотел было закурить, но отложил в сторону. Николай Герасимович сидел так близко, что видел на его рябоватом лице оспины, уже проступившую седину в усах и веселинки в глазах. А когда вождь стал задавать ему вопросы о флоте, о кораблях, о том, как, по его мнению, работает наркомат, голос у него был тихий, словно он устал за день.
- Вы сказали о красоте острова Русский, - заговорил Сталин. - Но там ведь кроме этого острова есть и другие манящие места, скажем, бухта Золотой Рог или залив Советская Гавань. И климат там, как в Ялте: Владивосток расположен почти на широте Батуми. Как-то я собрался съездить на Дальний Восток, но Вячеслав Михайлович запротестовал: мол, как же мы тут без вас, дел-то государственных хоть отбавляй. Что мне оставалось делать? - не то в шутку, не то всерьез спросил вождь.
- Вы уж сами решайте, товарищ Сталин, я еще не дорос давать вам советы, - смутился комфлот.
- Не дорос? - усмехнулся Сталин. - А кто предложил перевести торговый порт из Владивостока в бухту Находка?
- Так это же по моей, морской, части, - слукавил Кузнецов.
- Вот-вот, по морской части, - повторил Сталин и посерьезнел. - Очень дельное предложение! Видимо, мы пошлем туда товарища Жданова, он с месяц поживет там, все хорошо посмотрит, и мы решим, как нам быть. Я надеюсь, вы на месте поможете ему во всем разобраться? - В глазах вождя появилась хитринка.
- По долгу службы обязан это сделать, - отозвался Кузнецов.
Поговорили еще о хасанских событиях{Хасанские события - в июле-августе 1938 г. в районе озера Хасан (Приморский край, у залива Посьет) советские войска нанесли поражение японским войскам, пытавшимся захватить советскую территорию между Хасаном и государственной границей.}, потом вдруг Сталин спросил:
- Если мы предложим вам работу в Москве, что вы на это скажете?
Кузнецов на секунду смешался, но тут же взял себя в руки.
- Человек я военный, где прикажут, там и буду служить, хотя опыта работы в центре у меня нет.
- Понятно! - Сталин закурил трубку. - У вас есть вопросы? Нет? Тогда вы свободны.
Утром, едва над столицей полыхнула заря, словно в небе кто-то зажег костер, Кузнецов прибыл в наркомат. Там ему объявили, что он назначен первым заместителем наркома Военно-морского флота, несмотря на то что после отставки Фриновского нового наркома ВМФ еще не было. Все случилось так неожиданно, и поначалу Николаю Герасимовичу не верилось, что это происходит наяву. Даже Пегов заметил, что он чем-то взволнован, а когда узнал, то тут же поздравил.
- Я так за тебя переживал, но слава Богу, все обошлось… Ценит тебя вождь, а это немаловажно для твоей карьеры.
- О карьере, Николай Михайлович, я не думаю, а волнует меня то, как начну свою работу в центре и будут ли мной довольны. Человек я прямой, и если что не по мне, не побоюсь заявить об этом самому вождю.
- Ты все еще холостой? - спросил Пегов. - Надо бы тебе жениться, дружище, тогда и на работе будет легче дышаться.
Кузнецов захохотал.
- Ты чего? - удивился Пегов и даже заметно обиделся.
- Женат я, Николай Михайлович, вот что! Расписался в дни работы съезда, а точнее - тринадцатого марта!
- И кто же она? - Пегов присел в кресло рядом. - Ну-ка, поделись со мной, я же твой друг…
- Она очень симпатичная! - воскликнул Николай Герасимович. - Верой Николаевной величают. Москвичка! Девичья фамилия - Шетохина, а теперь стала Кузнецовой.
- Где ты ее приметил?
- В Главном морском штабе ВМФ, в конструкторском бюро. А живем мы с ней в гостинице "Москва", там, где и ты сейчас. Так что приходи сегодня вечерком, выпьем по рюмашке коньяка в честь моей женитьбы. Там и увидишь мою избранницу…
Заголосила "кремлевка". Кузнецов снял трубку.
- Жданов говорит, - раздался в ней басовитый голос. - Николай Герасимович, товарищ Сталин предложил мне и вам срочно выехать во Владивосток и Хабаровск. Нам надлежит проработать ряд вопросов, в том числе и ваше предложение по выводу торгового порта из главной базы флота в Находку.
Кузнецов было сослался на занятость, обилие бумаг, по которым надо принять решение, но Жданов перебил его:
- Бумаги подождут. И не вздумайте говорить о них товарищу Сталину, он вас не поймет.
- Когда выезжаем?
- Послезавтра, двадцать восьмого марта…
Флотские вопросы в ЦК партии курировал Жданов, от него многое зависело в строительстве кораблей и морских баз. Поэтому поездку с ним Кузнецов решил использовать на благо флота, и это ему удалось. В поезде, когда они ехали целую неделю, и там, на флоте, Николай Герасимович рассказал Жданову немало интересного о кораблях и людях, о том, чем "болеет" флот, что надо сделать в первую очередь, чтобы поднять его боеготовность. Жданов признался ему, что сам он - больше речник, чем моряк, но к морю неравнодушен. На Каме и в Перми он воевал в Гражданскую войну, потом немало лет проработал секретарем крайкома партии в Горьком.
- Но я вам помогу, Николай Герасимович, - заверил он. - Слышали, что говорил Сталин? Нам нужен флот большой и сильный, ради этого мы пойдем на любые жертвы, но эту задачу выполним!..
Поездка для Николая Герасимовича была полезной. Ему казалось, что он убедил секретаря ЦК партии Жданова, как важно начать ускоренными темпами строить корабли, делая основной упор на подводные лодки. И когда они вернулись в Москву, на другой же день в ЦК партии были обсуждены итоги поездки. Пригласили в Кремль и Кузнецова. Присутствовали все члены Политбюро. Жданов коротко, но убедительно изложил проблемы Дальнего Востока, рассказал о делах Приморского края, о Тихоокеанском флоте. Тут же было принято решение о переводе торгового порта в Находку.
- В изучении всех флотских проблем мне помог товарищ Кузнецов, - официально заявил Жданов. - Флот он знает, живет им.
Услышав свое имя, Кузнецов смутился. Когда Жданов сел, с места поднялся Сталин.
- Товарищи, может быть, сейчас мы решим морской вопрос? - обратился он к членам Политбюро.
- Надо бы решить, Иосиф Виссарионович, - отозвался Молотов.
Жданов добавил:
- Больше откладывать нет смысла.
- Хорошо. - Сталин взглянул на комфлота. - Вы свободны, товарищ Кузнецов.
Николай Герасимович так и не понял, о каком "морском вопросе" они вели речь. Но когда после обеда он вернулся на службу, то на своем столе увидел красный пакет. Пробежал глазами текст и почувствовал, как гулко забилось сердце. Это был Указ Президиума Верховного Совета СССР о назначении его наркомом Военно-морского флота СССР. Он так разволновался, что не сразу услышал звонок "кремлевки". Сталин приглашал его к себе.
- Вы довольны назначением? - спросил он, едва Кузнецов переступил порог его кабинета. - Не скрою, я сомневался, надо ли ставить вас на этот высокий пост. Может, лучше Галлера или Исакова? Но Молотов и особенно Жданов убедили меня, что вы и есть тот человек, который поднимет флот. А что, пожалуй, они правы. Есть у вас и опыт, и знания. Я помню, как с Серго Орджоникидзе мы посетили крейсер "Червона Украина", которым вы командовали. Нам очень понравился экипаж. Мы видели, как любят вас моряки. А это большое счастье, когда подчиненные ценят своего командира, тогда по его приказу они пойдут в огонь и воду. Так вы довольны?