- Наш монастырь возник на острове еще ранее Смутного времени. Укрепился здесь люд православный. Однако набеги самозванцев и грабежи разной вольницы поволжской нас богатыми не сделали. Храм наш Богоявления самый богатый в округе, и звон от него возвещает, что на Руси все спокойно. - Федор поднялся и с трудом прочитал "Лета 7124 поставил сей колокол раб божий старец Киприан Евтихеев сын на острове Богоявленском и Пресвятой Богородицы и к Николе и к Леонтию Чудотворцу по своей душе и по своих родителях".
- Ну вот, сейчас ступайте вниз и поезжайте к родителям, а я вас звоном догоню, - попрощался монах.
И действительно, при подъезде к Бурнакову, как только они выехали из леса, с вершины колокольни сорвался и покатился по макушкам сосен переливчатый ком звонов, наворачивая на себя застывшую морозную тишину.
На широкое крыльцо усадьбы, как бы услышав сигнал, высыпали все домочадцы: отец с матерью, братья, сестра, дворня. Отец махнул рукой, с крыльца кубарем скатился парень с факелом в руках, подбежал к забору и поднес невесть откуда взявшейся пушчонке пламя. Пушчонка бахнула.
- Ну батя! Встречает как адмирала! - радостно и смущенно поворотился к соседу Федор Федорович. - Где только бахалку раздобыл? - Соскочил с облучка и побежал к родным, вытянулся, отдал честь и отрапортовал: - Господин сержант! Капитан-лейтенант Ушаков, возвратившись из дальних Европий, прибыл в гавань Бурнаково для семейных баталий! - и обнял отца. Вслед за матушкой, оттолкнув отца, повисла на нем Дарьюшка.
- Феденька! Феденька! Красивый какой! Важный! - Обцеловала всего.
- Кыш! - ласково отвел ее Федор Игнатьевич. - Пройдемся по саду, пока мать остаточки на стол донесет. А вас как звать-величать? - И дальше уже, как со старым знакомым, изъяснялся с адмиралтейцем.
Припорошенный утренним инеем сад отряхивал блестящую одежду, обнажая застывшие ветви яблонь и вишен. В беседке, сделанной под крепостную башню, фыркал паром самовар, лежали только что испеченные калачи, пироги и пышки.
- Пожалуйте по чашечке! - пригласил гостей. Старый преображенец, он знал, как важно после дальнего похода вот так, просто постоять в родном саду под голубым небом, полюбоваться белой березой, сгрудившимися в углу сада рябинками с не склеванными еще красными ягодами, послушать тишину. И действительно, суетливость исчезала, волнения и тревоги оседали на дно души, чувства становились прозрачными и незамутненными. Хорошо быть дома после длительной отлучки!
Адмиралтеец тоже заразился всеобщей радостью, расспрашивал про имение, любовался зимним садом, его аллеями, высокими соснами, закутанными в солому яблонями.
- Представляю, какова сирень здесь по весне! - размахивал он руками.
- Да, сударь, тут царство цветочное и птичье, - довольный, пояснял Федор Игнатьевич. - Параскева Никитична тут царица. Я больше по части охоты да сенокосных угодий. - Пригласил в дом, попросил располагаться и через час собраться к обеду.
В большой гостиной стол был накрыт заранее. Параскева Никитична заставила его блюдами со студнем, ветчиной, огурчиками, рыбой вяленой и копченой, долбленочками с икрой и грибками, брусничкой моченой, клюквой мороженой.
В центре Федор Игнатьевич водрузил штофы с наливкой, настойкой и чистой водкой, жбаны с пивом и медовухой, окружив их гранеными рюмками.
- Прошу с морозцу сперва сладенького медку, потом с пивцом, потом с винцом, а под конец и голенького простачка, - приговаривал и балагурил он, разливая уже нетвердой рукой напитки.
Выпили за встречу, за благополучный приезд, за гостя дальнего. Федор Федорович причмокнул:
- Рыжик - гриб царский. В Южной Мессине лихорадка меня прихватила, в жар бросила, в бред, так вот когда лекарь италийский спросил, чем лечить, я сказал: рыжиком. Он мне с сожалением ответил, что такого лекарства у них в Италии в помине нету.
- Но и груздочек неплох, тоже здоровья прибавляет, - добавил чиновник, отправляя покрытый сметаной гриб вослед холодной с морозу водочке.
Насытились, нахвалили хозяйку и перешли в отцов кабинет. Адмиралтеец с интересом смотрел на картину, где был нарисован развод караула преображенцев перед Зимним дворцом, подивился карте во всю стену, на которой отмечены были места, где побывали Ушаковы, провел рукой по корешкам книг на полке: все военные. Федор Федорович вышел куда-то, потом торжественно занес и поставил на высокую тумбочку сосуды невиданной белизны.
- Ой, что за прелесть и тонкость! - заохали все женшины.
- То порцелиновый сервиз китайский, в Лиссабоне мной приобретенный. Порцелин-то слово не китайское, но поргутальское, а по-китайски то каолин, еще кто-то называет фарфор. А порцелин не что иное, как в огне пережженная и наполовину в стекло обращенная материя. Особливая белизна к числу его добротностей принадлежит и зависит от материй, его составляющих. Пейте из него чай, кофей или другие напитки и вспоминайте, что я в морях плаваю…
Все осторожно повертели, покрутили чашечки, кувшинчики и удобно расселись на диванчиках, стульях, на лавке, покрытой медвежьей шкурой.
Федор Игнатьевич воссел на широком, похожем на трон кресле, раскурил трубку и вопросил:
- Ну так что там, в дальних странах? К войнам или к торговле расположены?..
До сумерек рассказывал Федор и про тихий красивый Копенгаген, про скалистый и маленький Гибралтар, про шумный и веселый Ливорно, про громадный и опасный Константинополь, про народы и страны, разные порядки и обычаи в тех землях. Мать и сестра всплескивали руками, ахали, переспрашивали. Отец шикал на них, поворачивал на политику и дела воинские.
- Лучше ли у них армии? А артиллерия? А корабли? А как устройство по руководству флотами?
Федор объяснил, а адмиралтеец с удовольствием добавил, что русским флотом управляет Адмиралтейств-коллегия из пяти членов: генерал-кригс-комиссар, генерал-интендант, генерал-цейхмейстер, генерал-цалмейстер и генерал-контролер. В ведении каждого была своя экспедиция: комиссариатская, интендантская, артиллерийская, казначейская, контролерская. У каждого экспедитора были свои помощники - оберы. И он надеется, что скоро будет таковым обером в своей интендантской экспедиции.
А потом Федор немного поважничал, позагадывал Даше и Ивану морские загадки. Те силились отгадать, качали головами, хохотали, когда он объяснил им, что сие значит.
- Вот ты, Ваня, скажи, что значило бы во-твоему: быть на ветре.
- Ну так тут дураку понятно: обвеваться ветром.
- Так, да не так. Сие значит: иметь преимущество перед другими кораблями. А еще не бояться ничего, быть удачливым. А вот еще о ветре говорят собеседнику, что ты имеешь ветер. С одной стороны, то значит - скорость имеешь, а с другой - значит быть в милости, в успехе. - Федор подошел к Дашеньке, погладил ее по голове и сказал:
- Французский учишь? - Та кивнула. - Скажи, как понимать их выражение: порт де салю?
Даша зарделась, подумала и неуверенно сказала:
- Может, порт приветствия?
- Ну может быть, а у моряков то значит гавань для убежища, или дом, место, в котором следует искать покровительства. У меня такого места, пожалуй, и не было. А ты, отец, как поймешь сие морское выражение: скроить штаны?
Федор Игнатьевич, увлеченный общей игрой, хохотнул:
- Ха, догадываюсь, что не в портновском смысле, наверное, у вас там его употребляют…
- То-то и оно-то. Сие значит заставить гонимое судно поставить все паруса и употребить все средства для ухода.
- Братик, а что едите в голом море? - снова вмешалась Даша.
- Да все, Дашенька: солонину, рыбу, кашу, сухари. Я разносолов не прошу, все ем и себя приучаю к разному. У нас один офицер из французов ловил морских рыбок, червей, улиток, медуз, уксусом заливал, солил и ел.
Даша взвизгнула, прикрыла рот:
- А ты, братец?
- Я тоже рюмку водки выпил - и съел. Море, оно к умеренности и всеядности клонит.
Федор Игнатьич разумом давно понял, что сын, повидавший света больше его, живет не ведомым ему порядком и законом. Его же законы предполагали жестокую власть командира. Строго спросил:
- Моряков порешь?
- Я их, батя, учу. Сие главное. Мудрость офицерская состоит в том, чтобы править людьми, а не истуканами. Человека и наказать можно за провинность, а истукану все едино: наказывай, не наказывай.
- Ну а моря-то боишься?
- Петр Первый сказывал: боишься пульки - не ходи в солдаты. Так и у нас: боишься моря - не ходи в моряки. Я же собираюсь до самого вечера дней моих на море служить.
- Амуритесь, поди, там, за рубежом? Девицы заморские, чай, лучше наших? - подмигнул Степан. Даша заполыхала лицом, всплеснула руками:
- Какие там красавицы, чай, лучше и милее наших нету.
- Только и свету, что в окошке, - буркнул Степан, а Параскева Никитична со вздохом, словно давно думала спросить об этом, тихо вымолвила:
- А ты, Федя, что не женишься, аль не присмотрел еще? У нас вот в Алексеевне у Дмитриевых есть девушка красивая, небогатая, но нрава хорошего.
- Не женись, Федька! Погуляй, поезди по белу свету, успеешь ярмо завести, - вдруг зло перебил Степан. Жена его опустила глаза, а потом сорвалась и почти бегом выбежала в другую комнату. Федор Игнатьевич вздохнул и, окутавшись дымом, встал:
- Ну еще по одной и отдохнем…
…В светелке Дарьи, куда мать отвела Федора, она откинула одеяло и грустно сказала:
- Беда у нас, Феденька. Степка-то пьет до бесчувствия, а она-то, женка евонная, глазищами-то своими так, бестия, и рыскает, сам видишь. Степан злится и бьет ее. А коли мы не даем, на дворовых вымещает. Не знаю, что и будет…
И второй раз за вечер спросила:
- А ты-то, Феденька, как? Аль не полюбился никто? Федор покачал головой и с нескрываемой грустью сказал:
- Жду, мама, жду. Однолюб я.
Мать с сомнением и недоверием посмотрела на сына. Поверила, наверное, но не согласилась.
- Ты ведь малых любишь, все Ваню ласкал, ныне Дашу гладишь. Без семьи-то негоже, сынок. С моря вернешься, а дома покой и порядок. Ждут тебя, накормят, приласкают.
Федор успокаивающе улыбнулся:
- Для меня и в море порядок и покой, матушка.
Параскева Никитична молча поцеловала сына, перекрестила и тихо удалилась.
Федор остановился у небольшого окошечка и долго смотрел, как, подталкивая друг друга, вроде бы согреваясь, усаживались на ветвистых березах вороны.
Кончен бал…
Тот дальний переход в Средиземное море и обратно дал крылья капитан-лейтенанту Ушакову. Он стал известной и заметной фигурой не только в Кронштадте, но и в Санкт-Петербурге. Имя его упоминалось в Адмиралтейств-коллегии, среди влиятельных сановников, в дворцовых кругах. Кто-то доложил Потемкину, тот попросил показать и уговорил Екатерину назначить его командиром императорской яхты, зная, что оттуда пути открываются широкие.
- Новых людей, Като, надо на флоте взращивать, - говорил он при подписании указа. Та вздохнула:
- Надеюсь, Гриша, ты мне гнилой товар не продашь?
- Я же не Никита Панин! - Но "товар-то" и сам знал понаслышке и пообещал матушке как-нибудь в деле посмотреть.
- Пощупаешь сама, когда в Балтику выйдем, - буркнул не без намека.
А Ушаков с рвением принялся обучать команду яхты и сам корабль осваивать. Морские служители и так много умели: приборку проводить, паруса ставить, на вантах располагаться, во фрунт становиться при приезде царствующих особ. А тут еще оказалось, что надо учиться сигналы распознавать флажные, заменять друг друга, узлы по-особому прочные вязать, располагаться каждому по единой особой команде, учиться на волне держаться и плавать в холодной воде Финского залива.
- Нешто мы медведи у цыгана, - ворчали служившие по многу лет моряки, - что нас так выучивают.
- Для вас незнакомых слов и дел, что требуются в морском походе, быть не должно, - как бы отвечал им капитан, выстроив при подъеме флага.
- …Императрицу ждет, - с пониманием говорили мичманы.
Но Екатерина так и не выехала даже в Финский залив, недосуг было: державные дела, приемы, театры не пускали в море. Яхту же она посетила неожиданно, без предупреждения, не послав вперед даже кавалергарда. Ехала с приема с Потемкиным, взгляд упал на стройную красавицу, плавно качавшуюся на волнах: "Давай заедем…" Светлейший заколебался: "Есть ли капитан?" С набережной крикнул караульному матросу, а с юта ответили: "Здесь я!" Ушаков, не дождавшись подтверждения, приказал разворачивать парадный трап. Запищала боцманская дудка, застучали каблуки, раздались громкие команды. Екатерина поморщилась: "К чему шум?" Потемкин рассудительно объяснил: "Без этого корабль нельзя показать". Она, тяжело ступая по трапу, прошла на палубу. Караульные держали фрунт, а морские служители карабкались по вантам.
- Споро! - оценила понравившимся ей русским словом Екатерина.
- Ваше императорское величество, экипаж занимает свои места и готов выполнять вашу волю! - громыхнул Ушаков. Екатерина с интересом посмотрела на него и повторила:
- Споро! Вижу, что отладил команду капитан-лейтенант. - Благосклонно улыбнулась. - В море не пойдем. Так, кажется, говорите вы, господа моряки: вместо поедем - пойдем?
- Так точно, ваше императорское величество, - опять звучно отозвался Ушаков.
- Однако же, дорогой мой, горазд ты на голос. Покажи-ка нам посудину свою. Что тут изменилось?
Порядок на яхте был отменный. Все сверкало, пахло свежестью и ароматами южных земель, в которых Ушаков знал толк. Царский зал, отделанный красным деревом и позолотой, был удобен и располагал к беседе. Екатерина расспросила Ушакова про прежнюю службу, про средиземноморский период и затем встала и потребовала:
- Заведите нас и в свои апартаменты, господин капитан.
Ушаков смешался.
- У него, матушка, как у холостяка, поди беспорядок, - кинулся на выручку Потемкин.
- Ну так мы поможем убрать господину капитан-лейтенанту его пристанище, - рассмеялась Екатерина, понимая, что жилье лучше всего характеризует человека.
- Нет, ваше величество, там порядок, только морской. Прошу туда, - пригласил Ушаков жестом в капитанскую.
Порядка идеального там, конечно, не было, потому что висели карты Петербурга, Финского залива, Балтийского и Северного морей, Италии, Архипелага, какие-то чертежи, лежал компас, у входа висели куски веревок, канатов, раскачивались фонари с разноцветными стеклами, на столе стопка книг.
- Не кунсткамеру ли здесь завели, дорогой капитан? Если так, то проведите по ней, объяснив, что к чему приспособлено.
Ушаков огляделся, пожал плечами, как бы сам видел впервые все расположившееся в каюте.
- То - все предметы, для морского ремесла предназначенные и коими надо владеть совершенно. Карты же эти я давно веду, наношу на них отметки - промеры глубин, отмели, скалы, маяки - все, что в плавании помогает в точности и безопасстве передвижения.
- Ну так мы можем ныне без лоцмана в Архипелаг двигаться? - с улыбкой обратилась Екатерина к Потемкину. Тот стоял устало и бесцеремонно перебирал книги. Не ответил, сказал свое:
- Послушай-ка, книги у него все тоже по делу морскому. "Таблицы горизонтальные северныя и южная широты восхождения солнца…", "Книга пропорции оснастки кораблей английской…", а тут и сам академик Ломоносов "Рассуждение о большей точности морского пути…". А вот занятное название: "Разговор у адмирала с капитаном о команде"…
- Вы чью сторону на себе проигрываете, господин капитан-лейтенант? - подразнивая Ушакова, спросила Екатерина. Он дерзко взглянул на нее и твердо сказал:
- За адмирала, матушка государыня. За капитана я уже все давно проиграл.
- О, похвально сие устремление, мой друг. Матушкой же меня не зовите. Я не настолько стара, чтобы вы были моим сыном.
Ушаков снова смутился и молча завязал и распустил перед ней два морских узла.
- М-да, умело сие у вас получается. Это - искусство: вязать намертво без видимых усилий. Когда же вы сим занимаетесь? - обвела она рукой каюту.
- Во все свободное время, ваше императорское величество, - сделал нажим на "все" Ушаков.
- Неужели же у вас нет никакого интереса, кроме морского дела, Федор Федорович? - склонив голову с любопытством к плечу, интимно обратилась императрица. Ушаков слегка побледнел, что случалось с ним в мгновения ответственные, и без колебания ответил:
- Нет, ваше величество, море ныне мой единый смысл.
- Вот ответ, достойный флотовождя и однолюба, - не без иронии заметила Екатерина, вставая. Казалось, она ждала чего-то другого от этого честного и организованного капитана. Уже у трапа небрежно пригласила: - Я надеюсь видеть вас сегодня на балу во дворце Зимнем.
Садясь в карету, заметила Потемкину:
- Против всякого чаяния порядок на яхте выше похвалы. И офицер сей добронравный и прилежный…
Тот почувствовал, что Ушаков ей чем-то не понравился, и поспешил подправить впечатление:
- У нас о деле державном и о совершенстве в профессии пекущихся немного, все о карьере собственной больше да о том, чтобы приглянуться… - хотел добавить "высочайшим особам", потом передумал и закончил вроде бы о другом: - Нам он еще для великих морских баталий пригодится, не все иноземцев приглашать.
- Да, для морских, для морских, Гриша, - многозначительно закончила императрица.