Прутский поход (1711 г.) закончился неудачей, хоть Петр и выскользнул благодаря подаркам турецким сановникам. За поражение заплатили дорого: пришлось отказаться от Азова и планов освобождения Крыма. Петр I считал, что это временное явление. Тот же французский представитель Лави доносил о давнишнем проекте царя вести свою торговлю в Средиземное море. Действительное восстановление исторической ситуации, когда Русь опиралась на два морских фланга, движение как по Балтийскому, так и Черному морю обеспечивало развитие великой нации.
Но эпопея выхода России к полуденному морю, освобождения от насилий и угнетения христианских народов Кавказа, ограждения от разбойничьих набегов населения Южной России и Украины, создания Черноморского флота начала осуществляться лишь во второй половине XVIII века.
К концу царствования Петра I русский военный флот был одним из самых мощных в Европе. Он имел в своем составе 34 линейных корабля, 9 фрегатов, 17 галер и 26 кораблей других типов (Коробков Н. М. Русский флот в Семилетней войне. М., 1946). В его рядах было до 30 тысяч человек.
Петербург, Кронштадт, Ревель, Архангельск - вот основные порты и базы его пребывания. Однако наследники Петра быстро прокутили его государственное богатство, выветрили из державы ее славу и силу. Невежество и некомпетентность правящих кругов, безудержное господство иноземцев, преднамеренное оскорбление национального достоинства, разрушение традиций и обычаев, стремление как можно быстрее обогатиться за счет русского народа привели к взрыву.
К власти пришла группировка русских дворян, которая в 1741 году возвела на престол дочь Петра I Елизавету. Конечно, это был дворцовый переворот, в интересах господствующей верхушки, но не следует думать, что русский народ видел в иноземцах избавителей, освободителей, носителей лучшей жизни и божественной власти.
К дворянству, приведшему к власти Елизавету, можно вполне отнести слова Александра Сергеевича Пушкина о том, что оно было "необходимым и естественным сословием великого образованного народа".
Общественный патриотический голод был утолен, и тут понадобилось решать целый ряд социальных, экономических, политических вопросов. Если рассматривать развитие Российской державы с точки зрения реального исторического процесса, то был проведен целый ряд полезных и прогрессивных изменений, реформ. Наряду с этим проявились тенденции усиления эксплуатации, рост бюрократической верхушки, фаворитизма.
От восшествия Елизаветы флот выиграл - разваливающийся и гниющий при ее предшественниках на стоянках в портах он пополнился 36 линейными кораблями, 8 фрегатами и значительным количеством более мелких судов. Специальная комиссия под началом капитан-командора С. Мордвинова составила особую систему сигналов, сведя их в книге "Особо для военных случаев". Возобновились учебные плавания, стрельбы, были уволены многие бездарные иностранные офицеры, основан Морской шляхетский корпус, был взят курс на создание своих отечественных офицерских кадров, что, безусловно, способствовало укреплению мощи государства, подъему и одновременно укреплению абсолютистской власти. Елизавета хотя и не обладала гениальными качествами своего отца, но в проявлении общей линии национальной политики проявляла последовательность и настойчивость. Это снискало ей широкую популярность у дворянства, в армии и на флоте и среди широких слоев общества. Об этом, в частности, писал француз-современник:
"Трудно решить, какую из иностранных наций она предпочитает прочим. Но, по-видимому, она исключительно, почти до фанатизма любит один только свой народ, о котором имеет самое высокое мнение, находя его в связи с своим собственным величием" (Русский двор в 1761 г. "Русская старина", 1878, сентябрь, с. 192).
Особую роль сыграл флот в Семилетней войне (1756–1763 гг.), в которой он вновь приобрел необходимый опыт и в некоторой степени восстановил заслуженную славу. В этой войне Россия после двадцатилетнего перерыва выступила как морская держава. Ее флот имел задание подавить на море Пруссию и отразить поползновение ее союзника - британского флота на Балтике.
Выход в море Балтийской эскадры адмирала Машукова показал, однако, слабую выучку, плохое качество подготовленных к плаванию кораблей, их "гнилость", неумение сберегать продовольствие, большую смертность среди моряков. Вот что, например, сказано было об этом первом выходе в море в "Материалах для истории русского флота", ч. X (с. 380):
"Пройдя Готланд и Дагерот, отряд попал в туман. 8 мая ветер начал свежеть и усиливаться. На судах стали спускать нижние реи и стеньги, причем на бомбардирском корабле "Юпитер" сломило бушприт… затем сломалась у него фок-мачта, упавшая в середину корабля; при этом падении переломилась фор-стеньга и грота-реи и сломалась грот-брам-стеньга. Бурная погода продолжалась и на следующий день. На корабле "Гавриил" на баке отделило борт и покачнулись с планширями все 8 кнехтов, за которые крепится пертулень и рустов, и оказалась в них гнилость, потом разломились в трюме, около грот-мачты, ящики, из которых выкатывались ядра. В носовой части корабля позади крюйт-камеры и против грот-мачты открылась большая течь. Бомбардирский корабль "Дондер", претерпевая сильное волнение, не мог держаться на море и, заливаемый волнами при сильной качке… давал знать пушечными выстрелами о своем опасном положении. Корабль "Гавриил", подошедший для оказания помощи… попал на банку, о которую ударился так сильно, что руль приподняло на кряжах и сломало румпель… На "Селафаиле" открылась течь… на праме "Дикий бык" - трещина в бушприте".
Тяжелую трепку устроило море эскадре, выявив неподготовленность, халатность, неумение. Но такой шторм давал и опыт, превращал молодого офицера в закаленного "морского волка", а новобранца - в моряка, бывалого матроза (так называли в XVIII веке матросов). Обкатанный ветрами и штормами флот исполнил и ряд серьезных морских операций. Так, в начале кампании русские корабли бомбардировали крепость - город Мемель (Клайпеда) и способствовали ее падению, организовали бесперебойное снабжение завоеванной Восточной Пруссии и Кенигсберга.
В 1758 году флаг командующего всем Балтийским флотом адмирала Машукова был поднят на 80-пушечном корабле "Святой Николай"; капитаном которого являлся Григорий Спиридонов. Поднял свой флаг и контр-адмирал Семен Мордвинов. Адъютантом главнокомандующего был Иван Голенищев-Кутузов. С этими именами история русского флота пересечется не раз.
Флот крейсировал на Балтике, доходя до Дании, приведя в трезвое состояние союзную прусскому королю Англию, обеспечивая постоянное и регулярное снабжение Восточной Пруссии из Либавы и Ревеля.
Самой успешной операцией флота, проведенной совместно с армией, явилась бомбардировка и взятие крепости Кольберг. Первый штурм ее был неудачен, и Конференция при высочайшем дворе и ее комиссия осудила неумелые действия флота. С 76-летним Машуковым поступили "по-божески", ибо он "справедливое наше неудовольствие уже довольно чувствует". Еще больше "опечалить" его в первый момент не решились, но все-таки легко удалили с действующего флота, сделав "присутствующим" в Адмиралтейств-коллегии.
Кольберг был взят в 1761 году. При его взятии отточился военный талант генерал-поручика П. А. Румянцева, зародились некоторые военные приемы у полковника А. В. Суворова.
Главнокомандующим флотом стал вице-адмирал Полянский. Он получил тщательную инструкцию от Конференции, пожалуй, даже чересчур тщательную, сковывающую инициативу флота, да она как таковая и не всегда поощрялась тогда. Как бы там ни было, но русская эскадра подошла к Кольбергу и включилась в общую осаду. Первыми в сражение вступили бомбардирские суда, и "денно и нощно", как отмечалось в "экстракте" шханечного журнала, "не взирая на прежестокую от неприятеля пальбу… они в самую близость города… приходили… стараясь неприятеля разорить… и искусством и порядочным наставлением… редкие бомбы миновали желаемых мест…". Затем Полянский высадил десант.
"Над оным же морским войском главная команда поручается г-ну флота капитану Григорию Спиридову, который при оных будет состоять за полковника. Для пользования больных определен штаб-лекарь Буцковский. Священнику быть с корабля "Вархаила" с надлежащими святыми требами".
"Морские солдаты", моряки и пехотинцы сражались умело, настроили редуты, установили батареи, вели бомбардировку города. Гарнизон был истощен, и, несмотря на то, что в связи с приближающейся зимой флот снялся с якоря и ушел на зимние стоянки, участь Кольберга была предрешена, и он пал.
Русский флот в Семилетней войне показал, что без его участия ведение больших победоносных боевых действий, особенно в прибрежных районах, почти невозможно. Он усилился тем, что из его состава решительно исключили ветхие и устаревшие суда. Адмиралы, офицеры и командиры кораблей получили серьезную боевую закалку, наметилось преодоление кризиса. Но до полного возрождения флота было еще далеко. Заря нового флота России лишь занималась, его тактические основы, заложенные Петром I, только прощупывались, и его будущий создатель только учился плавать на Волге, в удалении от морских берегов Отечества.
У Волги разливистой
Федя шел за отцом, обливаясь потом, каждый новый шаг давался все труднее, коса ходила неровно, вот зацепилась за толстые стебли, и снова приходилось делать размах, на который уже не было силы. Отец не оглядывался, но Федя чувствовал, что он сердился, когда сын отставал. "Сердится батя! Нажми!" - все чаще приказывал себе Федя. Он заметил, что его маленькая коса ходит быстрее, когда носок ее чуть приподнимается вверх, и она вроде бы выплывает на волне травы, оставляя после себя успокоенное зеленое душистое море. Все гудело от напряжения, но было радостно: "Дожал, почти дожал". Все! Отец сделал последний перед лесом взмах, немного подождал и обернулся. Федор стал рядом. Мать спешила с опушки с запотевшей крынкой молока и собранными ягодами.
- Испейте, родимые! Испейте, голубчики!
Смотрела любовно и жалостливо, как жадно глотал Федя. Но выдержала и всхлипнула.
- И что ты, батюшка, заставляешь его косить. Не дворянское дело-то.
- Молчи, Параскева, а что дворянское? Великий Петр все мог делать своими руками и нас, преображенцев, к сему приучал. Столярничать Федька умеет, - стал он загибать пальцы, - лошадь запрягает, топором рубит, на лодке гребет, сеть ставить может, стрелять научу, грамоту знает, счет ведет. Что еще надо? Зимой поедем в герольдию на смотр, определять на службу будем. Хватит Степке гнезда зорить, да и Федька готов на государев счет идти. Хорошо бы к преображенцам, - мечтательно протянул отец, - вот бы где свет повидал да погулял, повоевал бы, - покрутил он ус.
- Не надо ему войн, пусть служит по гражданской части, - поглаживала по головке сына мать.
- Эко ты, будто царица, приказы отменяешь. Да кто из истинных дворян променяет военную службу на бумагомарание да откажется от ратных дел.
- А Ваня-то, сказывают, отказался…
- Негодник он и клятвопреступник, со службы сбежал, - затвердился и покраснел отец, - опозорил он Ушаковых.
Стало ясно, что речь шла об Иване Ушакове, что, сказывают, сбежал из гвардии в скит дальний. Мать не согласилась. Федя нечасто видел ее такой. Твердой, непреклонной, с горящими глазами.
- Нет, Федор, он же душу спасал.
- Душа в согласии с долгом должна быть, а он ее от обязанности увести хочет.
- Ты же знаешь, Федя, - мать положила руку на плечо отцу, - он в бога по-истинному верил, ни одно богохульство не прощал, несправедливости не терпел.
Отец сбросил руку и разгоряченно зачастил:
- Брось пустяки молоть! Когда? Когда сие было? Он со мной, бывало, и пил, и трубку курил, и плясал, и речи не для дамских ушей говаривал. Как он мог службу предать и бежать, нет, я ему не прощу…
- Ну и нашел чем хвалиться: пил, курил, - совсем рассердилась мать, - он ведь не к ворогу перебежал, а к богу!
- Бог тоже измен не прощает, - махнул отец рукой и встал.
Федя прислушивался, о чем спорят отец и мать. Ему казалось, что изменять никому нельзя. Нехорошо это. Дядю своего, которого видел всего два раза, он любил, богу верил, но долг, о котором говорил отец, и ему казался главным. Когда молилась мать, она все просила у бога заступничества и сохранения ее сыновей и близких, а отец и перед иконой испрашивал побед Отечеству, армии и флоту.
- А ты, Федор, в преображенцы или тоже в монахи хочешь? - хмуро спросил отец.
- Не-е, батя, я бы во флот пошел… - Отец удивленно поднял брови, мать охнула:
- Сынок, да кто же тебя надоумил сему?
- Волга, - отвечал Федя с гордостью. - Я быстрее всех плоты вязать научился, плавать и под водой сидеть дольше всех с камышиной, гребу без устали. Вот все ребята наши и соседские меня морянином и именуют.
Отец покачал головой, но не возразил: морская служба тоже государева и уже ласково шлепнул по спине:
- Иди погуляй! Поди, дед Василий голову заморочил. Федя быстро вскочил:
- Я на Волгу со Степаном. У нас там верша закинута.
Отец кивнул головой, но Степану разрешил лишь после того, когда тот закончит свое дело. Строгий преображенец, он по утрам давал задания ("развод караула") всей семье и дворне. Сегодня день был трудовой, братья работали, завтра - учебный, монах из Островного монастыря будет читать с ними псалтырь и учить счету.
- Ты, Феденька, Никиту с собой забери, - крикнула вдогонку мать, - он постарше да посильнее, защитит от злых людей, - объяснила отцу.
- Все ты их подолом прикрываешь, скоро в службу им, в ученье, а ты их в люльку обратно, - незлобливо ворчал Ушаков-старший, отбивая косы.
Феденька мчался по тропинке вдоль светлой и чистой Жидогости, сбивая прутом головки лебеды и ромашек, протыкая лопухи, вспугивая прозрачнокрылых стрекоз.
Корабельные сосны выстреливали своими ровными светло-коричневыми стволами в небо, шумя где-то там, очень высоко, зеленой хвоей. В лощинах и на равнинах толпились белые стайки берез. Пахло цветами, высыхающей травой, земляникой - словом, всем, что создавало аромат русского леса. Останавливаться Феде было некогда, да и лукошка не прихватил, а то бы до краев наполнил свежей пахучей земляникой, вон и летние грибы пошли уже.
Птицы сопровождали его от куста до куста своим немыслимо веселым щебетом, а беззвучные бабочки не боялись сесть на плечо и отдохнуть, когда он переходил кладку у ручья. Там он остановился, зачерпнул в горсть прозрачной холодной воды.
"Чудно здесь у нас, ладно. А каково оно, море-то?" - задумывался мальчик, задирая голову к верхушкам сосен и погружаясь в голубизну неба.
А вот и Бурнаково, его сельцо, где родился и жил он вот уже семь лет. В Бурнакове всего пятнадцать изб, да и кругом-то Кузино, Алексеевское, Ярофеево, Дымовское, Петряново тоже не большие деревни, а сельца, им да их близким принадлежащие. Лишь Хопылево на берегу Волги выделялось целым рядом добротных изб, дворянских и купеческих домов и церковными строениями.
На дворе отцовского дома Степана не оказалось, хотя поленница, которую было поручено отцом сложить, была еще не завершена. Федор завернул за угол и застал Степана за непотребным занятием. Тот выпотрошил из-под стрехи воробьиное гнездо и вершил казнь над птенцами. Голову желторотых воробьят он закладывал между пальцев и взмахом руки отрывал ее от тщедушного тельца, бросая все кошке.
Федя крови не боялся, на разбитые до костей колени не жаловался, раны на пальце замазывал грязью, даже курице, если просила мать, мог голову отрубить, но тут ему стало худо. Налетел на Степана с кулаками, сшиб на землю и в бессилии затих, когда вывернувшийся старший брат заломил ему руки за спину и, задыхаясь, выговорил:
- Ты, Федька, оглашенный, бешеный прямо! Тебе тварей безмозглых жалко, а брата чуть не убил из-за них. Набросился.
- Сам ты тварь безмозглая, - прохрипел Федя и замолчал.
Степан отпустил его, отправился налаживать поленницу, а через час пришел к забившемуся в угол двора брату.
- Федька! Айда на Волгу. Верша там, поди, полна рыбой.
И хотя радостное утреннее настроение исчезло, Федя согласился - на Волгу его всегда тянуло.
- Мамка сказала, чтобы Никиту взяли, - буркнул он. Степан удивленно посмотрел на брата: вот, оказывается, тот уже с разрешением шел.
- Чего ж ты тогда на меня набросился? - еще раз повторил он.
Федя не ответил, а закричал в сторону небольшого домика:
- Никита! Никита! Пошли с нами на Волгу. Мамка сказала. - Показался невысокий, но крепкий парень, дворовый человек Ушаковых, лет шестнадцати, с топором в руках, постоял, кивнул и нырнул в сарай…
Дорога к Волге была такой же красивой, зеленой и ароматной, но уже не такой радостной и звучащей, как раньше. Никита почувствовал, что между братьями черная кошка пробежала, и старался их развлечь рассказами про свои успехи в рыбной ловле.
- Я намедни сома вот такого поймал в Жидогости.
Братья улыбнулись, не возражали, хотя Никита развел руки на всю ширину. В их любимой и теплой речке водилось все: и караси, и окуни, и щуки, и сомы, правда, может, и не такие, каким хвастался Никита.
В Хопылеве у отца была своя лодка, которую вытаскивали и оставляли для надзора у избенки бывшего петровского морского служителя деда Василия. Василий же на костыле и деревяшке умудрялся подниматься на горку возле монастыря и зажигать костер в ночное время, чтобы идущие по Волге ладьи, лодки, дощаники, каюки и другие речные суда не наткнулись на длинную и узкую отмель, намытую за церковью Богоявления. Говорил он, что на сей пост его поставил сам Петр Великий, когда проезжал по Волге и увидел одноногого моряка, что просил милостыню у монастырских ворот в Богоявленском. Вот тогда-то и указал Петр на этот холм и повелел жечь ему ночной костер для "ориентации судов". Правдой был сей рассказ или выдумкой, никто ни в Бурнакове, ни в Хопылеве, ни даже в самом Романово-Борисоглебске не знал. Однако три рубля ежегодно петровскому мореходу выплачивали. За что? Кто постановил? Не знали, но и отменять приказ не собирались. И горел над приволжской кручей от апрельских весенних дней до первой шуги знакомый всем кормчим, вожакам-лоцманам, бурлакам костер.
Находившись вдоволь на веслах, собрав улов с поставленных вчера Никитой и Федей вершей, братья вытащили лодку перед избенкой деда Василия и, насобирав кучу хвороста и сучьев, поднялись к нему на кручу.
Бывший петровский моряк уже затеял костер, подложил сухого мха, сена под маленькие веточки, умостил рядом кресало, камни и трут и с нетерпением поглядывал на небо, ожидая, когда загорится вечерняя звезда.
Федя, десятки раз бывавший на этом холме, с удовольствием разместился рядом с ночным дозорным.
- Деда, расскажи, како ты при Гангуте сражался, како шведа пленял.
Тот, однако, не спешил, он все еще про себя доспаривал со старообрядцем, коих много было на той стороне Волги.