* * *
Если Голиков имел пять уничтоженных предшественников, то Д. В. Рычагов, славный начальник ВВС, имел их семь или восемь: на этом посту люди держались от силы год-полтора, после чего поступали в разряд "врагов народа". Сталин именовал себя "лучшим другом советских летчиков", и Павел Рычагов, молодой и наивный парень, в эту дружбу со Сталиным верил…
На совещании в Кремле шла речь об аварийности. Пилоты ВВС гробились один за другим, вместе с ними гробились и машины. Рычагов знал, что новых самолетов давно не поступало, а старые - это сброд всяких устаревших систем, что мешало их ремонту, мешало и подбору пилотов к самолетам разного типа. Рычагов нервно воспринимал критику в свой адрес… но пока еще сдерживался. Когда же пришло время отвечать на критику, чтобы оправдаться перед партией и правительством, Рычагов оправдываться не стал, а повернулся лицом к "лучшему другу советских летчиков":
- Аварийность была, есть и скоро будет еще больше, потому что вы (!) заставляете летать нас на летающих гробах…
Сказал в лицо, только перстом не указывал.
Стало тихо-тихо. Пошевелиться боялись. Сталин мягкими сапожками ступал по коврам своего кабинета, и в этот момент он напомнил дикую кошку, которую - нашелся смельчак! - выдрал, и при всех, за уши. Вот он ходил, ходил… сосал и сосал свою трубку… думал он, думал… потом сказал:
- А вот вам, товарищ Рычагов, не надо было говорить таких слов… не надо было! - повторил он с грузинским акцентом.
На выходе из сталинского кабинета Рычагова арестовали.
Мария Нестеренко, его любимая жена, чемпионка парашютного спорта, в это время была на аэродроме, где готовилась к испытательному прыжку. Ее взяли прямо с крыла самолета.
- За что? За что? - спрашивала она, ничего не понимая.
На Лубянке уже был готов для нее ответ; "Будучи любимой женой Рычагова, она не могла не знать о вредительской деятельности своего мужа". Сталин "летающих гробов" не простил, а Мария Нестеренко горько рыдала, по-прежнему ничего не понимая:
- О чем вы? Какая измена? Откуда вредительство?
Пытки? Да, и пытки. Но пытки оказались чепухой по сравнению с тем, что ждало женщину впереди
Она уже не слышала, как рвались немецкие бомбы…
- Вот, - скажут читатели, - написал тут автор, что все было плохо, а что же было у нас хорошего?
- Народ был хороший, - отвечу я, - лучше нас с вами. И любовь к великой Отчизне даже в те злодейские времена народ испытывал гораздо большую, нежели сейчас принято.
Впрочем, о любви к России ныне говорить опасно, ибо уже не враги, а друзья народа сразу обклеят тебя ярлыками: "шовинист", "фашист" или даже "сталинист"…
Но, пожалуй, в одном Сталин прав: "Кадры решают все!"
16. По сигналу "Дортмунд"
Еще в начале 1939 года, в канун появления в Москве Риббентропа, всем нашим военным вменялось в обязанность читать роман Николая Шпанова "Первый удар"; товарищ Сталин, бдительно следивший за идейным развитием советской литературы, горячо рекомендовал эту книгу своим полководцам; интересно, что же именно нравилось ему в этой книге? Придется мне процитировать:
"Германия нападение на СССР начнет после обеда, а точнее, в 17 часов. Через одну минуту после пересечения фашистскими самолетами советской границы их встретят наши истребители. В 17.30 фашистские самолеты уже с позором будут изгнаны из воздушного пространства СССР. В 19 часов советские ВВС, выполняя сталинский приказ "бить врага малой кровью и на его территории", нанесут воздушный удар по фашистской Германии. Немецкие рабочие под советскими бомбами будут петь "Интернационал" и будут бастовать".
Вот оно как! Даже погибая под нашими бомбами, немцы все-таки не забудут хором исполнить "Интернационал".
Всего 18 дней не дотянул до войны с Россией император Вильгельм II: он скончался 4 июня 1941 года, уверенный, что в походе на Восток его преемнику повезет больше, нежели повезло ему, кайзеру. После того как появилось это глупейшее "сообщение ТАСС", генерал Кейтель срочно оповестил вермахт приказом: "Намерение к войне с Россией можно уже не маскировать …" Все генералы Гитлера восприняли это спокойно, один только Гейнц Гудериан что-то еще долго ворчал относительно того, что, мол, мы еще не знаем о количестве русских танков. Но "быстроходный Гейнц" был сразу высмеян его коллегами и даже… даже был назван "паникером"!
20 июня гестапо провело аресты немцев, которые, симпатизируя России, бывали гостями в советском посольстве.
- Когда начнутся операции на Востоке, - предсказывал Гитлер, - мир затаит дыхание и никаких комментариев не последует. Рузвельт не расстается с насосом, даже во сне подкачивая воздух в Англию, чтобы этот островок не затонул от моих бомбежек. Но моя решительная победа над Россией заставит Черчилля смириться перед моими требованиями. А в сорок втором году мы принудим Вашингтон к нейтралитету или же спустим Рузвельта с лестницы Белого дома заодно с его инвалидной коляской…
В западных районах СССР было замечено оживление спекуляции среди жителей, лишь недавно получивших советские паспорта; уже не таясь, люди говорили о близости войны. Они спешили истратить советские деньги; магазины разом опустели - ни продуктов, ни тканей, ни обуви, ни спичек… 18 июня нашу границу перешел гитлеровский солдат, молодой парень, и добровольно сдался пограничникам.
- Почему вы это сделали? - спросили его в штабе.
- Недавно я здорово выпил и дал офицеру в морду. Мне грозил трибунал, вот и решил спасаться у вас, могу повторить уже сказанное пограничникам: ждите нападения. Разве вы сами не слышите по ночам шум танковых моторов?
- Чем вы можете доказать свои слова?
- Ничем! - ответил перебежчик. - Договоримся так: если я обманул вас, 22 июня можете меня расстрелять.
Об этом было доложено наверх. А сверху обозвали всех чуть ли не трусами и всем дали хорошую вздрючку!
- Не поддавайтесь на провокацию! И так ясно, что ваш фриц налакался шнапсу, дал кому-то в рожу, теперь у него огузник трясется, вот и намолол со страху… Откуда мы что знаем? Может, и этот солдат подослан нарочно, чтобы проверить нашу реакцию на бдительность? Пакт о ненападении заключен, и нет поводов для тревоги.
Паулюс спланировал нападение в трех генеральных направлениях: "Север" (ленинградское), "Центр" (московское) и "Юг" (киевское). Три мощные группировки, подобно глубоким клиньям, должны сразу же расчленить Красную Армию на части, которые потом удобнее громить по флангам. 21 июня в 13.00 по берлинскому времени армии вторжения получили долгожданный сигнал "Дортмунд", означавший, что уже ничто не в силах отменить вероломное нападение. Часы в кабинетах генштаба отщелкивали последние роковые минуты…
- Что за таблетку ты проглотил, Фриди? - обеспокоилась жена Паулюса. - Разве у тебя болит голова?
- Я принял лишь первитин, дорогая Коко.
- Это вредно для нервной системы, Фриди.
- Знаю. Но первитин позволит не спать несколько суток. Ближайшие дни вряд ли я буду ночевать дома…
"Мерседес" Паулюса ловко вписался в общий поток машин, выруливающих на Унтер-ден-Линден. Когда миновали советское посольство, шофер спросил генерала:
- Правда ли, что у них сервиз из серебра сразу на пятьсот персон? В казармах болтали, что Геринг ходит туда пить русскую водку и заедать ее крабами.
- Правда. Но теперь я не завидую московским дипломатам. Им предстоит пережить весьма грустные минуты…
Машина вырвалась на прямую - в Цоссен! Конечно, кому же еще, как не ему, Паулюсу, теперь проследить за осуществлением своих грандиозных планов? Так архитектор, создавший проект ансамбля, потом ревностно наблюдает за каменщиками и малярами. День 21 июня (день "х - 1", по терминологии генштаба) начался для Паулюса звонком из канцелярии Риббентропа, звонил статс-секретарь Вейцзеккер.
- Информация, - оповестил он. - Русский посол настаивает на личной встрече с Риббентропом, у него на руках вербальная нота. Там, в Москве, подсчитали, что за два последних месяца наши самолеты 180 раз нарушили их границу.
- Что вы отвечаете? - спросил Паулюс.
- Русские зенитного огня не открывали, а потому не могут предъявить нам обломки наших самолетов. Это первое. Второе. Сегодня невыносимо жаркий день, я говорю, что Риббентроп уехал в Ванзее купаться. Кажется, Молотов в Москве тоже начинает теребить за галстук нашего посла, графа Шуленбурга… Кремль уже начал терять спокойствие!
Паулюс тут же переключился на Хойзингера;
- Когда проходит на Берлин московский экспресс?
- За два часа до отметки "икс - ноль"… через Брест.
- Выпустит ли свой поезд Москва, как всегда?
- Не знаю. Но мы его пропустим. Как всегда…
Весь день 21 июня прошел в хлопотах, уточнениях, нервотрепке. Первитин уже сделал из Паулюса железного робота, способного не ведать усталости, сохраняя небывалую бодрость.
Ближе к ночи опять стал названивать Вейцзеккер:
- Русские просто ломятся в министерство. Я был вынужден принять их посла, но прервал чтение им протеста, сказав, что великая Германия сама может предъявить СССР подобные обвинения… Сообщите об этом Гальдеру.
- Конечно. Утром русские все узнают.
- Да. Посольство уже блокировано агентами гестапо. Ему оставлена лишь односторонняя связь: мы еще можем звонить русским по телефонам, они же - никуда… Если у них и есть резидент в Берлине, то связь с ними прервана!
Паулюс вышел на провод с войсками на Буге:
- Уточните обстановку на исходных рубежах.
Последовал обстоятельный доклад:
- В Бресте закончились последние киносеансы, с вокзала слышится, как Москва транслирует вечерний концерт. Кажется, Верди или Пуччини. Вся полоса границы очень ярко освещена. За рекою Мухавец, что южнее Бреста, горит дом - сигнал нашей агентуры о готовности сразу же начать истребление советских офицеров, когда они станут выбегать из домов по тревоге. Отсюда мы хорошо видим этот пожар. В "икс - ноль" наши люди отключат электроэнергию от Брестской крепости, перережут все телефонные провода.
Паулюс выслушал и велел сообщить о проходе московского поезда. Вскоре же в Цоссен поступило извещение:
- Только что в Германию проследовал через Брест московский пассажирский состав. Через оконные занавески видно, как женщины укладывают детей, вагон-ресторан еще работает. Вывод определенный: русские ни о чем не догадываются.
В эту ночь, ночь нападения Германии на нашу страну, из СССР в Германию проследовали 22 громадных эшелона с хлебом и металлом…
В это время Буг переплыл ефрейтор Альфред Лискофф, и, сдавшись нашим пограничникам, он сказал:
- Нет, я не коммунист. Я простой честный немец и уважаю вашу страну. Передайте своему командованию, что в три часа войска вермахта перейдут границу. Запишите мою фамилию правильно и не забудьте поставить цифру "1". Я буду первый военнопленный в этой войне, которая еще не началась…
Возле Одессы сдался пограничникам румынский офицер по фамилии Бадая, который деловито сообщил на допросе:
- Я своим солдатам всегда говорил, что с Гитлером нам лучше не связываться и чтобы все расходились по домам…
22 июня. День "X - 1". Ночное время: 03.15. Мирная тишина вдрогнула от нестерпимой боли. Начиналась война. Великая Отечественная!
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах.
И мужество нас не покинет…
* * *
В ночь перед нападением во дворе германского посольства пылал костер - немцы сжигали секретные документы. За 15 минут до нападения Берлин указал Шуленбургу известить Молотова о начале военных действий, что посол и сделал в шестом часу утра. Начинался воскресный день, москвичи мирно досматривали утренние сны…
- Спят, - сказал Хильгер, - и ничего не изменилось, только у ворот посольства стали шляться милиционеры.
- Включите радио, - указал Шуленбург…
Война уже громыхала по русской земле, уже выли от боли раненые, уже горели дома и деревни, а дикторша московского радиовещания вела урок утренней гимнастики:
- Вдохните глубже… та-а-ак. Теперь поднимем левую ногу. Пятка правой остается на упоре. Опускаем правую руку. Прыжок! Еще прыжок… выше, выше, выше! Дышите глубже.
Рушились бомбы на города, дома, погребая в своих руинах тысячи тысяч, уже раздавался первый бабий вой над "невинно убиенными", а Москва как ни в чем не бывало до полудня транслировала музыку.
Шуленбург пребывал в полном отчаянии:
- В чем дело? Неужели скрывают войну от Сталина…
Сталин узнал о начале войны - от Молотова.
- Пограничный инцидент? - не поверил Сталин.
- Нет, война …
Все видели, как от лица отхлынула краска. Сталин кулем опустился на стул. Все молчали, и он молчал. ("Гитлер обманул Сталина, а Сталин обманул самого… Сталина!" - именно так было заявлено потом на Нюрнбергском процессе.)
- Надо задержать немца, - произнес он.
- Маршал Тимошенко уже отдал приказ по западным округам, чтобы противника не только задержали - уничтожить его!
- И… уничтожить, - как попугай повторил Сталин.
Из Генштаба прибыл генерал Ватутин с докладом:
- Германская армия наступает по всему фронту - от моря и до моря, рано утром немцы уже отбомбились по городам, список которых слишком велик, бон идут на советской земле. Сталин сразу сделался меньше ростом, словно пришибленный сверху чем-то тяжелым, а слова его были самые похабные:
- Великий Ленин завещал нам великое пролетарское государство, а вы (он не сказал "я"!), " все вы просрали его!
Всего несколько часов назад Лаврентий Берия отдал приказ "растереть в лагерную пыль" арестованных им разведчиков, которые докладывали, что нападение свершится сегодня, а теперь что он мог сказать в утешение своему грузинскому другу? Что мог сказать трусливый Калинин? Подлейший Каганович? Палач и карьерист Маленков? Ничем не могли они утешить своего сюзерена и потому молчали.
Сказал сам Сталин:
- Я ухожу… отказываюсь. Мне больше ничего не нужно. Вы тут сами нагадили, сами и разбирайтесь.
Берия гортанно выкрикнул что-то по-грузински.
Сталин махнул рукой и уехал, чтобы скрыться на загородной даче. Тут все члены Политбюро разом заговорили, что вот, мол, хорошо ему, взял да уехал, а мы тут теперь, давай, разбирайся, где лево, где право, кто виноват, кто прав. Сообща решили тоже ехать на дачу, вернуть машиниста к рычагам правления, чтобы тянул воз дальше. Увидев своих приспешников, гуртом входящих к нему, Сталин аж затрясся от страха - вот сейчас всей кучей навалятся, свяжут, как цуцика, и потащат в Бутырки, а сами начнут делить - кому стул, кому кресло, кому престол. Но члены Политбюро чуть не падали ниц перед ним, взывая вернуться на государственный Парнас, и тут Сталин ожил, обрел прежний вид, стал возвещать:
- Нельзя, - сказал он, - чтобы народ узнал то, о чем докладывал Ватутин… паника начнется! Лучше скрыть…
Какой уже час шла война, а народ так и не был о ней оповещен. Обращаться к народу по радио Сталин не желал, потому что теперь ему пришлось бы говорить совсем не то, что говорил он еще вчера, и все внимали ему - стрепетом.
- Вон Вячеслав, - показал Сталин на Молотова, - это он лизался тут с Риббентропом… пусть и оправдывается!
Во все времена русские цари, если начиналась война, сами обращались с монаршими манифестами, объясняя народу, кто войну начал и ради чего эта война ведется.
Но это - цари, а вот генеральный секретарь партии решил пересидеть эти дни в кустах, не высовываться в полдень (только в полдень!) Молотов обратился к народу по радио, называя слушателей "граждане и гражданки", будто он прокурор, а перед ним сидят подсудимые, ожидающие удара мечом Фемиды. Молотов скачал, что Гитлер обрушил бомбы на наши спящие города, "причем убито и ранено более двухсот человек…". Нагло врал! Откуда эти двести человек, если весь запад страны полыхал в огне и замертво полегли в первых боях уже сотни тысяч… В этот же день по радио прозвучали слова, ставшие почти государственным гимном:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная -
Священная война…
Но многое в этом дне осталось и неизвестным для нас!
Немало и сомнительного. Вслед за Сталиным наши историки хором твердили, что договор с Германией был очень выгоден для СССР, ибо за эти два года (1939 - 1941) наша страна как следует подготовилась к отражению нападения. Верить этому наглейшему вранью нельзя! За эти два года ничего не было сделано для того, чтобы подготовить мощный контрудар по агрессору.
Сталин успехи вермахта объяснял внезапностью и вероломностью нападения. Это для народа начало войны казалось внезапным. Но Сталина-то ведь каждый день извещали о замыслах Гитлера, значит, для него война и не могла быть внезапной. Не было и "вероломства", ибо глупо было бы требовать от Гитлера, чтобы он заранее предупредил Сталина о своем нескромном желании немножечко потревожить его величие своими панцер-дивизиями… Наконец, скажу последнее и самое постыдное: наша великая держава, вступая в эту войну, совсем НЕ ИМЕЛА СОЮЗНИКОВ , - результат "гениальной" дальновидности самого Сталина и его прихлебателя Молотова.
Правда, был у нас один союзник - очень надежный.
Это монгольский деятель Хорлогийн Чойбалсан.
Замечательный союзник!
В первый день войны до Мехлиса прорвался с фронта звонок телефона - кто-то из генералов кричал, что его атакуют.
- Словам не верю, - отвечал Мехлис. - Составьте подробное донесение по форме, и тогда все будет ясно…
Дожили! Там его, бедного, немцы уже лупят во всю ивановскую, он уже не знает, куда деваться, а товарищ Мехлис советует разложить лист бумаги, обмакнуть перышко в чернила и, проставив дату, подробно описать, как его здесь убивают…
17. Блицкриг
Спору нет, вермахт был подготовлен отлично. Границу взломали отборной техникой отборные же войска под руководством отборных полководцев - Вильгельма фон Лееба, Теодора фон Бока и Герда фон Рундштедта, которые сами и возглавили три удара по трем главным направлениям…
Броня танков, еще в ночной росе, была гулкой.
- Все люки и щели - на герметизацию! - Исполнено, комарад. Форсаж?
- Да. Полный… полный газ, Франц!
Танки-амфибии (которыми Гитлер так долго пугал Англию) с полного разбега погружались в вязкую тину реки и, перевертывая на дне коряги, выкатывались на советский берег, сразу громя все живое. Брест, подобный огнедышащему вулкану, остался далеко позади. В мембраны - голос генерала Гота:
- Теперь забудьте о флангах, которыми займется пехота. Захват пространства - главное! Не бойтесь отрываться от полевых частей, берите переправы… марш, панцер, марш!
- Мост, - доложил водитель танка.
- Берем, - отвечал фельдфебель.
- Коровы… полно коров с телятами.
- Прямо, - указал фельдфебель, - на мост.
Солнце еще всходило, из деревень гнали первое стадо. Меланхоличные буренки, позванивая бубенцами, мелко рысили за пегими важными быками. Впереди шел босой старик-пастух, его внучек играл на дудочке. Их глаза, застывшие в ужасе, только на краткое мгновение мелькнули в узком триплексе танка, людской вопль не проник через броню.